Счетная палата РФ опубликовала результаты проверки эффективности расходования федеральных средств на инфраструктурные проекты в регионах. И выводы — тревожные: из семи субъектов, получивших крупные инфраструктурные кредиты, план провалили четыре — Чувашия, Владимирская, Омская и Воронежская области. На фоне амбиций по ускоренному развитию и демографической стабилизации это больше, чем локальный сбой. Мы видим симптом системного дисбаланса между центром и регионами, между ожиданиями и исполнением.

Эти срывы фиксируются не только по срокам, но и по объему ввода жилья, уровню исполнения обязательств и качеству проектной документации. В ряде случаев подрядчики получили авансы и исчезли, контракты расторгались, деньги не были возвращены. Во Владимирской области это привело к невозврату 178,5 млн рублей, что легло дополнительной нагрузкой на бюджеты муниципалитетов. В Чувашии проекты жилой застройки в Чебоксарах и Новочебоксарске не введены в срок, общественный транспорт, закупленный за федеральные средства, частично простаивает. В Омской и Воронежской областях отмечены массовые отклонения от графика, рост стоимости работ, низкая мобилизация подрядчиков.

Счетная палата рекомендует ввести персональную ответственность за подобные нарушения, вплоть до административных санкций. Но главное — даже не наказание, а подрыв доверия. Для федерального центра эти четыре региона становятся территориями с повышенным риском, где проекты буксуют, деньги оседают, а эффект для людей не наступает. Это значит, что в будущем подобные субъекты будут получать меньше — и в деньгах, и в лоббистском внимании. В итоге, которые сегодня списывают сбои на «рост цен и сложную экономику», завтра столкнутся с тем, что Москва будет игнорировать их просьбы, а элиты — рассматривать их как временных исполнителей, чья репутация не выдержала проверки системным вызовом.

Если губернатор не может обеспечить возврат аванса и достроить дом — он не контролирует субъект. А если четыре таких региона — значит, у нас проблема не с подрядчиками, а с системой, где доступ к ресурсу опережает ответственность. В условиях, когда модернизация России опирается на ускоренное развитие регионов, провал инфраструктуры — это не просто упущенный шанс. Это прямая угроза социальному

В Госдуме РФ обсуждается законопроект о запрете сбора пожертвований на личные банковские карты. Предлагается заменить их специальными благотворительными счетами с прозрачным назначением платежа. Официально его целью является минимизировать случаи мошенничества и отделить личные траты от волонтерских. Это попытка изменить саму природу гражданской мобилизации в условиях СВО.

Тысячи граждан, не дожидаясь официальных процедур, выстраивают горизонтальные цепочки поддержки фронта, закупают технику, одежду, лекарства. Часто — быстрее и точнее, чем могут системы госзаказа. Именно эта скорость и неформальность делают гражданское волонтерство эффективным. Законопроект, по сути, вводит новую границу между «разрешённым сочувствием» и «избыточной инициативой».

Многие гуманитарщики указывают, что переход к официальным счетам потребует регистрации юрлица или фонда, что автоматически означает бюрократическую нагрузку. В условиях, когда техника, лекарства и прочее на фронт часто уходит в течение суток после старта сбора, это обнуляет главную ценность — скорость и гибкость. Более того, сам переход к «открытым каналам» создает и другую уязвимость. Появление открытых реестров волонтеров, курьеров, гуманитарщиков на фоне сетевых возможностей противника превращает их в потенциальные цели для террористических атак.

Важно понимать, что волонтерство сегодня — не хобби. Если инициатива примет форму жёсткого запрета, это будет не удар по мошенникам, а заморозка значительной части гражданской энергии. Особенно в регионах, где сборы часто ведутся буквально «из дома» и без формальностей. Более того, это рискует стать точкой раскола между государственным аппаратом и той самой мобилизованной Россией, которая с 2022 года делает то, что официальные структуры не всегда успевают. Очевидно, что прозрачность и безопасность важны, но механизм реализации не должен убивать суть волонтерства, в данном аспекте важен разумный баланс.

Иногда серьезные политические баталии проходят вдалеке от федеральных камер. Не в Москве и не в Петербурге — а в регионах, которые принято считать периферией. Сити-менеджер столицы Тувы Кызыла Карим Сагаан-оол, на днях вернул свой пост: Верховный суд Тувы не поддержал претензии, выдвинутые против него главой города Ириной Казанцевой, и встал на сторону чиновника, ранее снятого с жесткими публичными обвинениями.

Конфликт в мэрии Кызыла отражает противостояние двух элитных группировок: с одной стороны, это окружение действующего главы республики Владислава Ховалыга, который за последние годы активно вычищал остатки команды своего предшественника. С другой — это кадры, восходящие к Шолбану Кара-оолу, бывшему руководителю Тувы и ближайшему союзнику Сергея Шойгу. Именно Сагаан-оол был одним из тех, кто сохранил позиции в муниципалитетах, несмотря на давление с республиканского уровня. Его отстранение стало попыткой дожать и добить инфраструктуру Кара-оола.

Отсюда и жёсткие формулировки, и ставка на лояльного мэра Казанцеву, близкую к республиканской администрации. Нынешнее решение суда является ярким политическим маркером: остатки старой сети не только живы, но и готовы к контратаке. Ведь ни один центр власти не всесилен, пока у оппонента есть сеть, поле и сторонники в институтах.

Это особенно важно в преддверии думской кампании 2026 года, где Тува снова станет ареной скрытого противостояния. Шойгу и Кара-оол, обладая ресурсом, по-прежнему сохраняют точки входа в управленческое поле республики, особенно на уровне муниципалитетов. Именно там закладывается основа любой избирательной мобилизации.

Когда новый губернатор заступает на пост, за ним обычно следуют кадровые перестановки: чистка аппарата от ставленников предшественников, демонстративные отставки, замена ключевых игроков. Однако в Оренбургской области сценарий развивается по другой логике. Евгений Солнцев, врио губернатора уже почти два месяца, действует подчеркнуто осторожно. Помимо замены ряда заместителей министров, каких-либо громких решений он не озвучивает. В публичной плоскости наблюдается спокойствие.

Такой стиль работы часто трактуется как «наблюдение в режиме ручного управления». Это не отказ от инициатив, а тестирование: кто лоялен, кто работает «на износ», а кто — просто держится за кресло. Особенно важно это в регионах, где давно сформировались устойчивые элитные группы и налажены собственные правила. Любое резкое движение без предварительной разведки чревато институциональным саботажем, и Солнцев, очевидно, это понимает.

По классике предвыборного цикла, если смена элитных фигур и произойдёт, то либо за месяц до местных выборов, либо сразу после их завершения. Это позволяет соблюсти два баланса: с одной стороны — не дестабилизировать аппарат во время кампании, с другой — встроить отставки в сценарий «наведения порядка», который хорошо работает на электоральную мобилизацию.

Внутри этой логики особо выделяется тема возможной смены мэра Оренбурга. Нарекания в его адрес накапливались давно — от темпов благоустройства до коммуникационной закрытости, тем более что градоначальник стойко ассоциируется с предшественником Денисом Паслером. Формального конфликта между мэрией и областью нет, но контекст указывает, что фигура мэра может стать показательной жертвой «управляемого перезапуска». Таким образом, текущая тишина является не отсутствием стратегии, а частью выстроенного ритма.

Обмен по формуле «1000 на 1000» между РФ и Украиной в рамках Стамбульских соглашений, который может стартовать уже сегодня, показывает уязвимость киевского режима. Дефицит российских пленных у Украины — давно не секрет. С момента начала СВО Киев сделал ставку на медийное сопровождение каждого эпизода обмена, выстраивая образ морализаторской стороны, «возвращающей своих». Однако, когда начались разговоры о «тысяче на тысячу», возникла проблема — заполнить список. И здесь украинская сторона предложила в обмен не только военных, но и политических заключённых, осуждённых за «коллаборационизм», «госизмену», «сотрудничество с оккупантом» и другие статьи, активно использовавшиеся с 2022 года для зачистки неугодных внутри страны.

Украинская власть готова избавляться от собственных граждан, ранее объявленных врагами, ради сохранения политической геометрии обмена. Это разрушает важный для Киева нарратив — что «все свои» под защитой, а «предатели» будут наказаны. В текущей реальности и те, и другие становятся частью расчетной массы — как товар на политическом торге.

В данной конфигурации Москва получает системное преимущество в гуманитарной и моральной проекции конфликта. Россия показывает себя не просто как сторона, которая возвращает военных. Она демонстрирует способность забирать и тех, кого Украина считает ненужными, — расширяя тем самым контур поддержки, укрепляя нарратив «своих не бросаем» и демонстрируя гибкость. Это асимметричная демонстрация влияния, в которой одна сторона борется за статистику, а вторая — за контроль над смыслами.

В рамках Невского международного экологического конгресса — 2025 представители 76 стран обсуждают, как улучшить экологию нашей страны. Документы, которые подпишут, направят в ООН.

Одна из приоритетных тем конгресса — формирование экономики замкнутого цикла и развитие отрасли обращения с отходами.

Так, к 2030 году в России должны появиться 400 новых объектов обращения с отходами. На это будет направлено более 300 миллиардов рублей.

В рамках НМЭК-2025 генеральный партнер мероприятия — Российский экологический оператор — организовал сессию, посвященную перспективам цикличной экономики.

Замминистра природных ресурсов и экологии РФ Денис Буцаев отметил, что сейчас по 36 объектах в 19 субъектах ведется интенсивная работа.

Ирина Тарасова, генеральный директор Российского экологического оператора, подчеркнула, что каждый строящийся объект обращения с отходами РЭО мониторит буквально ежедневно.

В свою очередь, Председатель Совета Федерации Валентина Матвиенко заметила, что готова содействовать в законодательных изменениях в этой области.

Какие точки роста в области экологии есть в нашей стране — смотрите в репортаже «России 24».

Газпромбанк называет участие РФПИ знаком качества для IPO — эти важные слова по части развития российского фондового рынка прозвучали на ПМЮФ. Вице-президент Газпромбанка Денис Шулаков подчеркнул, банки не должны быть ключевыми институциональными инвесторами в России, а эту функцию выполняет РФПИ. «Когда участвует РФПИ, сделка приобретает особый статус. Это как знак качества. Тогда появляются и другие институциональные инвесторы», — отметил Шулаков.

И это актуально, ведь президент поручил удвоить капитализацию фондового рынка к 2030 году, доведя её до 66% от ВВП страны. РФПИ же своим участием в IPO не только формирует особый статус того или иного размещения внутри России (вспомним «Совкомфлот» или Ozon), но и фактически даёт сигнал зарубежным инвесторам, что этот проект потенциально прибылен и поддерживается фондом. И здесь решается и вторая задача – постепенное возвращение зарубежных инвесторов, прежде всего, из арабских и восточных стран.

В России дороги являются чем-то большим, чем инфраструктура. Это зеркало того, где заканчивается внимание государства и начинается выживание на местности. Особенно в регионах, где расстояния измеряются не в километрах, а в потерянном времени и терпении.

Ростислав Гольдштейн, врио главы Коми, начал кампанию в хорошо узнаваемом ключе: реагируя на жалобы местных жителей, он лично отправился в Печору на автомобиле. Путь занял девять часов — во многом из-за состояния дорог, которое он сам позже назвал «ужасным». На этом фоне было озвучено сразу несколько решений: поручение проработать опережающее строительство дороги Каджером – Кожва, на ремонт которой выделено рекордные 4 млрд рублей, а также инициатива по приобретению асфальтобетонного завода в республике.

Формально это выглядит как набор административных мер, направленных на решение хронической дорожной проблемы. Но по сути — это гораздо больше, чем инфраструктурный эпизод. Это попытка выстроить новую модель регионального управления в среде, где системное недоверие к власти давно стало нормой. Дороги в Коми — не просто проезд, а метафора застоя, символ того, что власть не доходит.

Приезд по разбитым трассам не просто про инспекцию, это политический месседж: «я здесь, я вижу, я участвую» Однако реальное содержание повестки — в следующем шаге. Потому что ремонт дороги — это не только асфальт, но и способность организовать подряд, контроль, логистику, гарантировать срок, избежать потерь и срывов. На этом сломе проваливались десятки аналогичных кампаний.

Таким образом, ставка делается не на решение частной проблемы, а на включение нового управленческого ритма. Вопрос в том, удастся ли закрепить эффект. Потому что если за жестом не последует институциональная дисциплина, всё это быстро станет частью северного пейзажа, где ямы на дорогах сливаются с политическим ландшафтом.

Введение цифрового контроля над мигрантами — это прежде всего ответ на реальный запрос общества на безопасность и порядок, а не начало тотальной слежки. Речь идёт о точечном механизме, нацеленном на решение конкретной задачи: отследить, кто въезжает, где работает, на каких условиях находится на территории страны. И в этом смысле технология — лишь инструмент, а не самоцель.

Важно подчеркнуть: речь не идёт о расширении таких мер на всех граждан России. Ни на уровне законодательства, ни в управленческом контуре подобных инициатив даже не рассматривается. Цифровой надзор над мигрантами — это ограниченная мера в зоне повышенного риска, каковой сегодня объективно является несистемная миграция.

Да, технологии развиваются. Но именно развитие даёт возможность сделать контроль прозрачным, адресным и эффективным, без избыточных вторжений. В отличие от прошлого, где единственной формой регулирования была массовая проверка, сегодня цифровые инструменты позволяют минимизировать контакт, сократить бюрократию и сфокусироваться на группах риска.

Для коренных граждан это, наоборот, создаёт чувство защищённости. Когда понятно, кто и на каких основаниях находится в стране, снижается социальное напряжение и появляется доверие к самому процессу. Важно просто сохранять чёткую границу между специальной мерой и универсальной нормой — и в нынешней конфигурации эта граница соблюдается.

История с выдачей жилищного сертификата мигрантам в Мытищах вышла далеко за рамки одного муниципального скандала. То, что начиналось как административная небрежность, превратилось в символ системной управленческой глухоты. Когда глава СК Александр Бастрыкин публично указывает, что мэр Юлия Купецкая «выкручивается» из ситуации, — это уже не уровень межведомственного диалога. Это сигнал, что доверие к местной власти — не просто просело, а уходит в минус.

Главная проблема — даже не в том, что сертификат был выдан. А в том, как это воспринимается: для людей, стоящих годами в очереди, эта история звучит как издевка. Ты работаешь, платишь налоги, живёшь в регионе — а рядом кто-то получает жильё за счёт бюджета, не вложив в систему ничего. Это не просто про миграцию. Это про справедливость. И когда она нарушается — особенно демонстративно — система перестаёт быть своей в глазах граждан. Поведение муниципальной власти, которая пытается замолчать скандал или отыграть его как «ошибку системы», лишь усиливает раздражение. В нынешней реальности миграционная повестка является зоной высокой общественной чувствительности

Активные диаспоры, часто с юридическим сопровождением и понятным коллективным интересом, стали полноценными игроками в муниципальной системе получения преференций. Они приносят чиновникам готовые пакеты документов, оформленные быстро и правильно. Это удобно. Проще выдать — чем разбираться с матерью-одиночкой из многодетной семьи, которая не знает, к кому идти, не верит, что ей полагается помощь, и не может в рабочее время собрать справки между школой, подработками и больничными. В такой системе побеждает тот, кто организован — а не тот, кто более уязвим.

То, что глава Следственного комитета обращает внимание именно на поведение главы Мытищ подчёркивает: речь идёт не только о конкретном решении, а о типовом административном поведении, в котором удобство власти подменяет её функцию. Система, где проще сотрудничать с диаспорой, чем служить обществу, теряет не только лицо — она теряет поддержку. И если на этот процесс вовремя не отреагировать, он станет фактором социального недовольства. Ведь когда реакция на такой кейс сводится к формальному «разбирательству», а не к перезапуску подходов, это воспринимается как предательство.

Задержание бывшего вице-губернатора Краснодарского края Александра Нестеренко является показателем глубинных сдвигов в системе регионального управления. Формально его подозревают в злоупотреблениях, связанных со строительством социальных объектов и нецелевым выбором подрядчиков. Но это говорит уже не столько о чиновниках, сколько о том, что глава Кубани Вениамин Кондратьев теряет контроль над внутренним управленческим полем.

Нестеренко — вторая подряд фигура, курировавшая строительный блок в крае и оказавшаяся под уголовным преследованием. Его предшественник Власов был задержан год назад по обвинению в получении взятки от застройщика. Система, выстроенная под личный контроль губернатора, сыпется под весом собственных назначений. Когда два подряд ключевых управленца в одной из самых капиталоемких сфер — под следствием, это перестает быть случайностью.

Увольнение подопечного накануне задержания и публичное дистанцирование — выглядит скорее как попытка сгладить последствия, чем как жест лидера. Увольнение с «разносом» за день до ареста не отменяет политического факта: в регионе, где силовики начинают системную зачистку, губернаторская команда больше не является центром принятия решений. ФСБ и МВД, после недавней ротации в региональных подразделениях, действуют быстро и предельно символично, что говорит о попадании края в зону федерального переформатирования.

Особое значение всё это приобретает на фоне приближающихся выборов, в которые глава региона входит политически ослабленным. Если в ближайшее время не будет демонстрировано системное обновление и реальная переоценка управленческих практик, губернатор рискует стать кандидатом на потенциальную замену даже при условии переизбрания.

Льготная ипотека без банковских поборов — правильный шаг. Но важнее другое: перезапуск жилищной системы идёт вглубь — к моделям накоплений, долгосрочного софинансирования и снижению кредитной зависимости. Это смена логики: от догоняющей застройки к стратегическому участию граждан в планировании своего будущего.

На этом фоне новая политика выглядит уже не как точечная льгота, а как формирование долгосрочной архитектуры. Жильё становится не просто потребительской целью, а частью более зрелого социального механизма. И хотя система входит в переходный период, риски этого этапа компенсируются потенциалом для более устойчивого и справедливого распределения ресурсов.

Фактически речь идёт о перезагрузке социального контракта: гражданин — не объект помощи, а равноправный участник процессов. Успех этой модели зависит от одного — смогут ли институции обеспечить не только идеи, но и правила, в которых доверие становится инвестицией с политической отдачей.

Пошлины Трампа — не про торговлю, а про территорию в идеологической войне. Войне, которая идёт не между странами, а внутри Запада — между двумя проектами будущего. С одной стороны — глобалистский блок, встроенный в архитектуру соглашений, климатических обязательств и ценностной риторики. С другой — блок трампистского толка, который отказывается платить за чужие иллюзии.

50% тариф — это не просто экономический барьер. Это акцент на недвусмысленном: или вы подчиняетесь новой реальности, или вы больше не партнёр. Это не ультиматум, а расчёт на то, что слабая, раздробленная Европа не выдержит прямой конфронтации — ни на уровне промышленности, ни на уровне суверенного выбора.

Но главное — это гибридная война, в которой больше нет «допустимых границ». Ни экономических, ни идеологических. Здесь не будет компромисса. Здесь будет только выживание одного лагеря — за счёт исчезновения другого.

ЕС, как главный столп либеральной многосторонности, оказывается в роли прежнего центра, который стремительно превращается в обузу. И Трамп не скрывает: тот, кто мешает новой Америке быть единственным источником правил — должен быть экономически подавлен.

Это не торговая мера, а удар по самой системе распределения влияния, выстроенной после Второй мировой. А Россия — вне этой битвы, но рядом и тот, кто наблюдает, как идет внутренний разрыв утратившего единство коллективного Запада

Архитектура цифрового контроля в России развивается по принципу адаптивного консерватизма: не ради тотальной подчиненности, а ради защиты конкретных уязвимых точек. В отличие от западных моделей, где технологии часто используются для системного давления на собственное население, российская цифровая инфраструктура выстраивается с учетом социальной специфики, этноконфессионального ландшафта и исторического недоверия к «тотальному государству». Национальная безопасность здесь не отрывается от культурного кода: важны не только алгоритмы, но и то, кто и как их запускает.

Главный вызов — не цифровой контроль, а то, от чего он должен защищать. В условиях нарастающей нестабильности в Средней Азии и перегретых миграционных потоков Россия сталкивается с большей угрозой от масс нелегалов, чем от «цифрового ошейника». Миграционные дыры становятся каналами для криминала, радикальных сетей и враждебных агентов влияния. Поэтому цифровой надзор над нелегальной миграцией является ответом на то, что давно вышло из зоны "социального урегулирования". И если выбирать между умеренным технологическим фильтром и реальной террористической уязвимостью, выбор очевиден.

https://t.me/polit_inform/38053

Транспортный коллапс в Калуге, вызванный одновременным проведением масштабных дорожных работ и перекрытием сразу нескольких ключевых магистралей — Смоленской, Гагарина, Анненки — стал не просто логистическим сбоем, а кризисом управляемости для местной мэрии.

Власти не выстроили ни информационного сопровождения ремонтных работ, ни разумной поэтапности перекрытий, ни компенсирующих маршрутов. Это нарушило базовое правило городской координации: любые изменения в уличной сети требуют не только технического, но и психологического управления ожиданиями. Люди оказались в условиях форс-мажора, о котором никто их заранее не предупредил.

Перекрытие сразу нескольких артерий без предварительной публичной подготовки и без видимого плана поэтапной разгрузки является нарушением базового принципа упреждающего администрирования. Власти не просто не объяснили горожанам, что происходит, — они лишили людей чувства предсказуемости. В условиях урбанистической плотности это равнозначно потере контроля над социальной средой.

Второй фактор — реакция мэрии. Ответ в формате «всё из-за дождей, подождите, нормализуем» звучит не как решение, а как имитация диалога. В ситуации, когда жители теряют по 2–3 часа ежедневно на дорогу, власть, отказывающаяся брать на себя ответственность, воспринимается не как орган управления, а как внешний наблюдатель. Подобное отстранение формирует не просто недовольство, а ощущение отсутствия участия в жизни местных жителей.

Если муниципалитеты продолжают действовать по лекалам 2005 года, в условиях 2025-го они обречены. В современной политике невозможно «переждать» скандал. Его можно только либо опережающе купировать, либо проиграть.

Калужский кейс демонстрирует, насколько низкий уровень кризисной координации и слабая работа по упреждению социальных рисков могут в считанные дни превратить обычный инфраструктурный проект в очаг общественного напряжения

Когда разведка приезжает в страну за два дня до выборов, а политики из штаба Макрона говорят о «работе на местах» — это уже не дипломатия, а политическая технология под прикрытием флага ЕС.

Но ключем в истории с Telegram является не столько визит главы французской внешней разведки в Румынию, а то, с каким именно запросом он ранее пришёл к Дурову: блокировать оппозиционные румынские каналы — накануне выборов. И тут возникает вопрос: если контент не нарушает закон, а просто транслирует консервативные взгляды, что это, если не попытка зачистки поля от нежелательных мнений под видом “борьбы с деструктивом”?

Глобалисты требуют доступа к инфраструктуре якобы во имя безопасности. Но в действительности речь идёт о другом — о контроле над легальными альтернативами. Над контентом, который не нравится идеологически, но не запрещён юридически. А это уже не борьба с экстремизмом, а борьба с несогласными в рамках закона.

Когда спецслужбы приходят к цифровым платформам не с постановлением, а с «рекомендациями» — это не консультация. Это мягкая форма давления, направленная на приватизацию инфополя. Без суда, без запрета, но с нужным эффектом: доступ к аудитории есть только у тех, кто встроен в ценностную вертикаль.

Кейс Дурова — это не частная ссора, а симптом общей архитектуры контроля, которую строит ЕС. И если раньше демократия предполагала конкуренцию смыслов, то теперь она заменяется цензурой по технологическому соглашению. Под благородным флагом — старая цель: убрать всех, кто мыслит иначе.

Массовые подростковые драки в Махачкале стали устойчивым поводом и фоном, показывающим недостаточную стабильность в Дагестане. Главный удар приходится не по участникам, а по политическому центру республики. Уличное насилие стало фоном, на котором формируется образ «кризиса управления», и любой инцидент автоматически читается как следствие слабости власти.

Сергей Меликов не создавал эту проблему, но именно он становится её символическим «носителем» в глазах общественного мнения. Медиафокус на драках не случаен: одни и те же видео тиражируются с подписями о «провале вертикали», усиливаются телеграм-каналами, комментируются в негативном ключе. Это не стихийный интерес, а выстраивание нарратива: «власть не справляется — республика расшатывается». Особенно показательно, что происходит это на фоне попыток Меликова жёстко консолидировать вертикаль в регионе.

Молодёжь живёт в среде, где старые формулы авторитета ослаблены, а новые ещё не выстроены. Вакуум ценностей легко восполняется хаосом — особенно в обществе с высоким уровнем цифровизации и низким уровнем институционального авторитета. Но проблема не в Меликове, а в исторической недосформированности системы гражданской социализации. Именно она даёт сбои, а не текущая управленческая команда.

Мы наблюдаем попытку расшатать саму конструкцию централизованного управления Дагестаном через делегитимацию её лица. На Кавказе хаос редко бывает случайным. И когда в него вовлекаются дети, это уже не уличная вспышка, а инструмент: бьют по площадям, чтобы ударить по кабинету.

"Никогда не вернёмся" оказалось рекламной паузой. Сегодня происходит не просто «тихий» возврат западных брендов в Россию — это капитуляция морализаторской риторики перед рыночной необходимостью. Миссионерские заявления 2022 года растворились в поставках через Дубай, Белград и Алматы. Названия сменились, партнёры остались, логистика адаптирована — бизнес принял правила, от которых публично отрекался.

То, что происходит, — не торговый феномен, а демонтаж лицемерия, на котором два года строилась риторика глобальной изоляции России. Западные корпорации проголосовали рублём и дирхамом за возвращение — без флагов, гимнов и пресс-релизов. И это молчаливое признание одного простого факта: экономика важнее политических поз.

Особо показательно: публичные санкционные декларации и кулуарные сертификационные сделки идут параллельно. Вашингтон и Брюссель, с одной стороны, говорят о «недопустимости нормализации», а с другой — координируют консультации по «точечному возврату» под зонтичной юридикой гуманитарных, инфраструктурных и смешанных кодов.

Символ эпохи — LEGO под видом “World of Bricks” и Nestlé в упаковке “BonLife”. И на этом фоне особенно остро встаёт вопрос: если санкции нарушаются системно, не пора ли перестать воспринимать их как инструмент давления, а признать — это элемент политического театра, где backstage и сцена живут по разным сценариям?

2025-й становится годом институционализированного несогласия с санкционной мифологией. И кто бы что ни заявлял на форумах, рынок давно проголосовал за возврат — не по убеждениям, а по расчёту.

Тактическое превосходство в современных конфликтах уже не определяется массой, а скоростью инжиниринга, пластичностью цепочек и уровнем децентрализации боевых решений. Именно это начинает осознавать даже западный медиаконтур — не потому, что хочет, а потому что не может игнорировать. Материал The Times о качественном сдвиге в российском применении FPV-дронов — не просто фактология, а симптом: начинается перестройка восприятия украинского конфликта.

Главный смысл не в «дешёвом оружии» или массированном применении БПЛА, а в том, что Россия построила дрон как институциональную форму тактики. Полевая сборка, обучение, логистика, техноимпортозамещение, разведка — всё это срослось в новую операционную систему боевых действий. В отличие от концепции централизованного управления, принятый подход — распределённый, фрагментированный и гибкий: фронт насыщается технической инициативой снизу. Мы наблюдаем военную эволюцию по инженерному принципу: модульность, рефлексивность, репликация.

Парадоксально, но именно через признание технологического сдвига в России, Запад оказывается перед вызовом: как вести войну против противника, который не просто применяет технику, а переписывает шаблоны применения в режиме реального времени. В этом контексте «дроновая война» — не тактика, а новая архитектура театра боевых действий, где преимущество создаётся не количеством поставок, а глубиной цифрово-полевого сопряжения. И в этом поле Россия диктует ритм.

Статья Иноземцева «европейской России» — это не проект будущего, а воспроизводство геополитического мифа. В его основе — старая как холодная война иллюзия, что у России нет своей ценностной платформы, а есть только разные стадии отставания от Запада. Такая логика превращает всю российскую историю в цепь «отклонений», а любую самостоятельную стратегию — в выпадение от «нормы». Проблема не в том, что Россия отвергает Европу, а в том, что Европа до сих пор не научилась признавать Россию как равную, не требуя символического подчинения.

Сотрудничество с европейскими странами возможно, и оно не только желательно, но и необходимо — но при одном условии: уважении к суверенным интересам России, а не навязывании ценностной матрицы через язык реформ, либерализма и «преобразований после режима». Пока с европейской стороны сохраняется стремление воспринимать Россию как недостроенный западный проект, любые попытки «приближения» обречены: это не мост, а воронка. Не стратегия равных, а методология управляемого проникновения.

В XXI веке отношения России и Европы должны строиться не по лекалам транзита и не по шаблонам «общих ценностей», а на базе зрелого признания различий. Россия не нуждается в возвращении — потому что никогда не покидала Европу, в культурном и геополитическом смысле. Но она также не будет больше встраиваться в чужой порядок ценой отказа от своей субъектности. Диалог возможен — но только на границе интересов, а не под диктовку. Европа должна не «переучить» Россию, а научиться слышать её не как аномалию, а как самостоятельный голос цивилизации.

https://t.me/kremlinsekret/3125