Москва пахнет краской и асфальтной крошкой — готовится к осени. Я беру велосипед и отправлюсь вниз по Ленинскому проспекту. Мне бывает сложно справиться с тяжестью двухколесного — то и дело нас с ним заносит то вправо, то влево. Воскресная Москва шумная. Никто не хочет домой, все хотят догулять предпоследние летние выходные. Август — как воскресенье, как 28-е февраля. Время бежит медленно, но я пытаюсь его обогнать и еду еще быстрее. Музыкой в наушниках управляют умные алгоритмы и предлагают мне то Моррисона, то «Радиохед». Так и тянет отпустить руль — я всегда мечтала оь этом.
Конфетка тает на языке. Колесо налетает на камушек. Секунда до разбитой коленки превращается в вечность карамельного взрыва.
Конфетка тает на языке. Колесо налетает на камушек. Секунда до разбитой коленки превращается в вечность карамельного взрыва.
Роуд-муви в российской глубинке, сказка на грани сюра и были и метафизика — зачем смотреть спектакль «П.О.Л.Е» независимого театрального проекта «ОЙ театр»
Премьера состоялась на этой неделе на театральной площадке «Арт-платформа». Спектакль поставил выпускной режиссерско-актерский курс ГИТИСа, Мастерская Евгения Каменьковича и Дмитрия Крымова по пьесе уральского драматурга Олега Богаева «Марьино поле».
«Между лесом и полем стоит старая, заброшенная деревня. Ни души. Поскрипывает ржавая цепь колодца, качается дырявое ведро на ветру. Дома глядят пустыми, черными окнами. Впрочем, кажется, в трех избах еще горит какой-то свет» — этими словами начинается пьеса Богаева и готовит к знакомству с главными героинями: Машей, Прошей, Симой и их коровкой Манькой. Из декораций — знакомый всем на постсоветском пространстве интерьер: выцветший узбекский ковер и старая кровать на пружинах.
Три столетние старухи отправляются на железнодорожную станцию — встречать мужей с войны. А с какой — они уже сами не помнят, ведь на их веку было слишком много войн. Старухи (их, что символично, играют молодые актрисы) отправляются в дорогу, а по пути им встречаются разные персонажи — все они выступают своеобразными духами прошлого. Все время старух сопровождает молчаливая корова, которой, кажется, все равно на происходящее.
Почему стоит посмотреть «П.О.Л.Е»? Как минимум, из-за красочных национальных костюмов и забавных диалогов. Их смешная и моментами нелепая болтовня, на самом деле, скрывает гораздо больше. Старухи, прожившие целый век и пережившие горе и войны, все же продолжают ждать — даже, несмотря на давно полученные похоронки. И таких женщин в России далеко не три.
Посмотреть спектакль можно 19 ноября.
Премьера состоялась на этой неделе на театральной площадке «Арт-платформа». Спектакль поставил выпускной режиссерско-актерский курс ГИТИСа, Мастерская Евгения Каменьковича и Дмитрия Крымова по пьесе уральского драматурга Олега Богаева «Марьино поле».
«Между лесом и полем стоит старая, заброшенная деревня. Ни души. Поскрипывает ржавая цепь колодца, качается дырявое ведро на ветру. Дома глядят пустыми, черными окнами. Впрочем, кажется, в трех избах еще горит какой-то свет» — этими словами начинается пьеса Богаева и готовит к знакомству с главными героинями: Машей, Прошей, Симой и их коровкой Манькой. Из декораций — знакомый всем на постсоветском пространстве интерьер: выцветший узбекский ковер и старая кровать на пружинах.
Три столетние старухи отправляются на железнодорожную станцию — встречать мужей с войны. А с какой — они уже сами не помнят, ведь на их веку было слишком много войн. Старухи (их, что символично, играют молодые актрисы) отправляются в дорогу, а по пути им встречаются разные персонажи — все они выступают своеобразными духами прошлого. Все время старух сопровождает молчаливая корова, которой, кажется, все равно на происходящее.
Почему стоит посмотреть «П.О.Л.Е»? Как минимум, из-за красочных национальных костюмов и забавных диалогов. Их смешная и моментами нелепая болтовня, на самом деле, скрывает гораздо больше. Старухи, прожившие целый век и пережившие горе и войны, все же продолжают ждать — даже, несмотря на давно полученные похоронки. И таких женщин в России далеко не три.
Посмотреть спектакль можно 19 ноября.
Forwarded from Антиглянец
Грустные новости с blazar - входную инсталляцию с шикарным тортом от Малышек 18:22 таки зацензурировали и утащили на склад. До этого по указу одного человека забрали кукольные боксы, которые сестры сделали сами, думаем за то, что она иронично подсвечивает положение девочек-будущих женщин. Типа «девочка должна быть сильной. Не плакать».
Продолжаю серию интервью с обитателями красивых квартир — на этот раз побывала в доме на Котельнической.
Кажется, в Москве нет более известного жилого дома, чем знаменитая высотка. Здание авторства архитекторов Дмитрия Чечулина и Алексея Ростковского стоит недалеко от места слияния двух рек — Яузы с Москвой-рекой.
Из многочисленных окон открывается вид на Котельническую и Подгорскую набережные, а с верхних этажей видно почти всю Москву, от Кремля до Сити и от Китай-города до Сокола!
Заглянула в гости к Ване Мусинову — впервые у него я была еще в том году и слушала лекцию про знаменитые сталинские высотки в рамках его архитектурного проекта «Культ крыш». В этот раз мы поговорили об архитектуре, прослушках в старых домах и тайной библиотеке.
Кажется, в Москве нет более известного жилого дома, чем знаменитая высотка. Здание авторства архитекторов Дмитрия Чечулина и Алексея Ростковского стоит недалеко от места слияния двух рек — Яузы с Москвой-рекой.
Из многочисленных окон открывается вид на Котельническую и Подгорскую набережные, а с верхних этажей видно почти всю Москву, от Кремля до Сити и от Китай-города до Сокола!
Заглянула в гости к Ване Мусинову — впервые у него я была еще в том году и слушала лекцию про знаменитые сталинские высотки в рамках его архитектурного проекта «Культ крыш». В этот раз мы поговорили об архитектуре, прослушках в старых домах и тайной библиотеке.
Прогуливаясь по району, наткнулась здание с вывеской — «Центр здоровья и молодости». Невольно заглянула в окно и не смогла оторваться: светлое помещение, бильярдный стол, он и она играют в бильярд. Ей — лет 70, ему — столько же или чуть больше. Улыбаются закатившемуся шару и друг другу, кружат вокруг стола, как мотыльки на свету (ну мы или не мы?), и не думают останавливаться. Их никто не выгоняет, администраторша (суровая, на первый взгляд, женщина в очках) терпеливо ждёт конца партии и, кажется, даже улыбается. Мне хочется думать, что когда в центре гаснет свет и дверь запирается на ключ, старички превращаются в мальчишек и девчонок и продолжают играть в бильярд. И не перестают — как и любовь между ними.
Последние солнечные дни — ловлю их в горсть, чтобы спрятать в кармашек у сердца. Оставлю там до зимы, забуду, а потом совершенно случайно найду в самый пасмурный день и обрадуюсь. Как радовалась в детстве ста рублям, забытым в куртке.
Такие дни созданы, чтобы проводить их на даче. Прячусь в яблоневом саду — он такой же старый, как наша изба. От нее к саду ведет каменная дорожка. На одном из камушков — моё имя («камушек с твоим именем»). Мама выложила его еще до моего рождения — так сильно меня ждала. И подарила самое дорогое, что у меня есть, — острый язык и коленки. Они не раз меня выручали — эдакие талисманы удачи.
В эти коленки когда-то влюбился мальчик. Он жил через несколько домов от нашего и каждый летний вечер заходил за мной. Как только стрелка на часах останавливалась ровно между шестью и семью часами — в окошко прилетало маленькое упрогое яблоко-мячик. Пора выходить — курить самокрутки из его рук (чтобы дома никто не заметил), пить лимонад, считать светлячков и читать друг другу стихи до утра.
Вернуться домой под утро, когда на траве проступит роса, рухнуть в холодную постель и забраться под тяжёлое бабушкино одеяло, — как жаль, что все это осталось несколько жизней назад. И яблони больше не плодоносят, и мальчика больше нет, но есть «камушек с именем» и есть старая покосившаяся изба, и в памяти — слова, сказанные одним летним вечером в тени яблонь.
Такие дни созданы, чтобы проводить их на даче. Прячусь в яблоневом саду — он такой же старый, как наша изба. От нее к саду ведет каменная дорожка. На одном из камушков — моё имя («камушек с твоим именем»). Мама выложила его еще до моего рождения — так сильно меня ждала. И подарила самое дорогое, что у меня есть, — острый язык и коленки. Они не раз меня выручали — эдакие талисманы удачи.
В эти коленки когда-то влюбился мальчик. Он жил через несколько домов от нашего и каждый летний вечер заходил за мной. Как только стрелка на часах останавливалась ровно между шестью и семью часами — в окошко прилетало маленькое упрогое яблоко-мячик. Пора выходить — курить самокрутки из его рук (чтобы дома никто не заметил), пить лимонад, считать светлячков и читать друг другу стихи до утра.
Вернуться домой под утро, когда на траве проступит роса, рухнуть в холодную постель и забраться под тяжёлое бабушкино одеяло, — как жаль, что все это осталось несколько жизней назад. И яблони больше не плодоносят, и мальчика больше нет, но есть «камушек с именем» и есть старая покосившаяся изба, и в памяти — слова, сказанные одним летним вечером в тени яблонь.