Мира Лобе. «Инсу-Пу: Остров потерянных детей» («Самокат», перевод Татьяны Набатниковой)
Антипод «Повелителя мух» Голдинга, детская духоподъемная утопия. Тринадцатилетний Штефан живет с младшим братом в воюющей Урбии, и каждую ночь они не спят из-за воздушной тревоги. Штефан пишет письмо президенту Террании с просьбой пригласить всех детей Урбии к себе, чтобы дети могли выспаться. По пути в Терранию корабль с детьми подрывается на мине, спасают всех, лишь одна шлюпка теряется в океане. Штефан, его брат, юная циркачка, маленькая баронесса, будущий великий скрипач, сын рабочего, дочь кухарки — в общем, одиннадцать детей оказываются на необитаемом острове, где почти все будет как у взрослых, от тоски по дому до маленькой революции. Только войны не будет. Австрийская писательница Мира Лобе родилась в Германии в 1913 году, эмигрировала в Палестину в 1936 году, и там же начала писать детские книги, а в начале 50-х переехала с мужем и детьми в Вену. «Инсу-пу» был написан в 1947 году, в нем звучит эхо Второй мировой. Это одна из лучших книг о взрослении и ответственности, и еще о том, что только дети понимают, насколько на самом деле важна человеческая жизнь и данное кому-то слово.
@knizhnikc
Антипод «Повелителя мух» Голдинга, детская духоподъемная утопия. Тринадцатилетний Штефан живет с младшим братом в воюющей Урбии, и каждую ночь они не спят из-за воздушной тревоги. Штефан пишет письмо президенту Террании с просьбой пригласить всех детей Урбии к себе, чтобы дети могли выспаться. По пути в Терранию корабль с детьми подрывается на мине, спасают всех, лишь одна шлюпка теряется в океане. Штефан, его брат, юная циркачка, маленькая баронесса, будущий великий скрипач, сын рабочего, дочь кухарки — в общем, одиннадцать детей оказываются на необитаемом острове, где почти все будет как у взрослых, от тоски по дому до маленькой революции. Только войны не будет. Австрийская писательница Мира Лобе родилась в Германии в 1913 году, эмигрировала в Палестину в 1936 году, и там же начала писать детские книги, а в начале 50-х переехала с мужем и детьми в Вену. «Инсу-пу» был написан в 1947 году, в нем звучит эхо Второй мировой. Это одна из лучших книг о взрослении и ответственности, и еще о том, что только дети понимают, насколько на самом деле важна человеческая жизнь и данное кому-то слово.
@knizhnikc
Родриго Бланко Кальдерон. «Симпатия» (NoAge, перевод Дарьи Синицыной)
Неожиданный детективно-кинологический роман о крахе политической системы Венесуэлы и об экзистенциальном кризисе Улисеса Кана, которого бросила жена. Его тесть, генерал, дочку свою не любил, но зато с зятем нашел общий язык, так что после смерти генерала огромная квартира должна отойти Улисесу. Но лишь в том случае, если тот успеет в срок превратить фамильный особняк в приют для брошенных собак. Таких собак в Венесуэле стало очень много: все бегут из страны, оставляя животных на произвол судьбы. Это ощущение брошенности, ненужности, оставленности на фоне разлагающегося государства, пожалуй, главное в романе. Но здесь нет ни капли безысходности: Родриго Бланко Кальдерон пишет диковатую детективную историю о наследстве, семейных связях, о том, как писать книги и смотреть кино, о том, как любить и как лучше всего провести конец света. Здесь есть отголоски магического реализма, но гораздо больше здесь реализма кинологического: огромные собаки нашли себе место чуть ли не на всех кроватях этой книги. Отчасти это автобиографическая история: семья Родриго Бланко Кальдерона в Каракасе основала фонд по спасению брошенных собак.
@knizhnikc
Неожиданный детективно-кинологический роман о крахе политической системы Венесуэлы и об экзистенциальном кризисе Улисеса Кана, которого бросила жена. Его тесть, генерал, дочку свою не любил, но зато с зятем нашел общий язык, так что после смерти генерала огромная квартира должна отойти Улисесу. Но лишь в том случае, если тот успеет в срок превратить фамильный особняк в приют для брошенных собак. Таких собак в Венесуэле стало очень много: все бегут из страны, оставляя животных на произвол судьбы. Это ощущение брошенности, ненужности, оставленности на фоне разлагающегося государства, пожалуй, главное в романе. Но здесь нет ни капли безысходности: Родриго Бланко Кальдерон пишет диковатую детективную историю о наследстве, семейных связях, о том, как писать книги и смотреть кино, о том, как любить и как лучше всего провести конец света. Здесь есть отголоски магического реализма, но гораздо больше здесь реализма кинологического: огромные собаки нашли себе место чуть ли не на всех кроватях этой книги. Отчасти это автобиографическая история: семья Родриго Бланко Кальдерона в Каракасе основала фонд по спасению брошенных собак.
@knizhnikc
Петер Фламм. «Я?» (Corpus, перевод Александра Кабисова)
Солдат возвращается с Первой мировой, по дороге все больше запутываясь в себе и в окружающем мире. Он приезжает домой — но его ли это дом? И кто эта женщина — его жена? А это — его новорожденный ребенок? Где его сестра? Он действительно врач? Разве до войны он не был пекарем? Как его зовут? Какие воспоминания реальны? Поменялся ли он разумом с мертвецом на поле боя, или сам там остался? Поразительной мощи экспрессионистский роман «Я?» был написан в 1920-е годы, его автор — немецкий психиатр Эрих Моссе, взявший псевдоним Петер Фламм, — бежал из Германии в 1933 году. «Я?» — свидетельство тех, чей разум и чья жизнь осталась на поле боя, ослепляющий и отрезвляющий роман обо всех, из кого мы состоим и из кого состоит наше прошлое, обо всех, кто в глубинах нашего сердца и нашей памяти «говорит на своем глухом языке».
@knizhnikc
Солдат возвращается с Первой мировой, по дороге все больше запутываясь в себе и в окружающем мире. Он приезжает домой — но его ли это дом? И кто эта женщина — его жена? А это — его новорожденный ребенок? Где его сестра? Он действительно врач? Разве до войны он не был пекарем? Как его зовут? Какие воспоминания реальны? Поменялся ли он разумом с мертвецом на поле боя, или сам там остался? Поразительной мощи экспрессионистский роман «Я?» был написан в 1920-е годы, его автор — немецкий психиатр Эрих Моссе, взявший псевдоним Петер Фламм, — бежал из Германии в 1933 году. «Я?» — свидетельство тех, чей разум и чья жизнь осталась на поле боя, ослепляющий и отрезвляющий роман обо всех, из кого мы состоим и из кого состоит наше прошлое, обо всех, кто в глубинах нашего сердца и нашей памяти «говорит на своем глухом языке».
@knizhnikc
Имран Махмуд. «Я знаю, что видел» («Дом историй», перевод Александра Перекреста)
Ксандер Шют, много лет живущий на улице, страдает от провалов в памяти. Точнее, страдает он, когда память к нему возвращается: он потерял слишком многое, и лучше ему об этом не вспоминать. Однажды он забирается в чью-то квартиру, чтобы переждать дождь, и там становится свидетелем жестокого убийства. Полиция Ксандеру не верит, бывший друг, готовый его приютить, ведет себя странно, память возвращается урывками. Гениальный брат, гигантская сумма денег, возлюбленная, которая слишком увлекалась йогой, — где все это? Британский юрист и писатель Имран Махмуд исследует посттравматический синдром, изменчивость памяти и силу забвения. Ксандер Шют — как Шалтай-Болтай, взболтанные мозги которого не в силах собрать ни судебная система, ни полиция, ни вся королевская рать.
@knizhnikc
Ксандер Шют, много лет живущий на улице, страдает от провалов в памяти. Точнее, страдает он, когда память к нему возвращается: он потерял слишком многое, и лучше ему об этом не вспоминать. Однажды он забирается в чью-то квартиру, чтобы переждать дождь, и там становится свидетелем жестокого убийства. Полиция Ксандеру не верит, бывший друг, готовый его приютить, ведет себя странно, память возвращается урывками. Гениальный брат, гигантская сумма денег, возлюбленная, которая слишком увлекалась йогой, — где все это? Британский юрист и писатель Имран Махмуд исследует посттравматический синдром, изменчивость памяти и силу забвения. Ксандер Шют — как Шалтай-Болтай, взболтанные мозги которого не в силах собрать ни судебная система, ни полиция, ни вся королевская рать.
@knizhnikc
Моника Вуд. «Как читать книги» («Фантом-пресс», перевод Эллы Гохмарк)
Вайолет доверилась одному типу, отсидела почти два года, и вот только теперь, в свои двадцать два, получила досрочное освобождение. И смотрите, она собирается довериться еще одному типу. Харриет, учительница на пенсии, ведет в женской тюрьме книжный клуб. И никак не может найти книжку, которую читательницы бы одобрили. Фрэнк, вдовец, пенсионер, часто думает о своей жене, погибшей в ДТП, и о той девчонке, которая стала причиной ее смерти. Попугай Оливер, долгожитель, слишком стар для того, чтобы быстро и правильно запоминать человеческую речь, но он всегда готов сказать что-нибудь вроде «Я тебя люблю». Недотыкомки, лузеры, одиночки, любители слов, — вместе они способны на все. Например, они способны изменить мир, стать счастливыми. Нежнейшая книжка о том, что в жизни есть основной сюжет, а есть то, что происходит «между тем». И самое важное всегда происходит «между тем». Американская писательница Моника Вуд уверена, что главное в человеке — умение прощать слабость и силу, мерзость и готовность к чуду — и в себе, и в других.
@knizhnikc
Вайолет доверилась одному типу, отсидела почти два года, и вот только теперь, в свои двадцать два, получила досрочное освобождение. И смотрите, она собирается довериться еще одному типу. Харриет, учительница на пенсии, ведет в женской тюрьме книжный клуб. И никак не может найти книжку, которую читательницы бы одобрили. Фрэнк, вдовец, пенсионер, часто думает о своей жене, погибшей в ДТП, и о той девчонке, которая стала причиной ее смерти. Попугай Оливер, долгожитель, слишком стар для того, чтобы быстро и правильно запоминать человеческую речь, но он всегда готов сказать что-нибудь вроде «Я тебя люблю». Недотыкомки, лузеры, одиночки, любители слов, — вместе они способны на все. Например, они способны изменить мир, стать счастливыми. Нежнейшая книжка о том, что в жизни есть основной сюжет, а есть то, что происходит «между тем». И самое важное всегда происходит «между тем». Американская писательница Моника Вуд уверена, что главное в человеке — умение прощать слабость и силу, мерзость и готовность к чуду — и в себе, и в других.
@knizhnikc
Джордж Оруэлл. «1984» (МИФ, перевод Виктора Голышева)
Роман Оруэлла известен всем: главная антиутопия ХХ века, лидер топа продаж зарубежной литературы в России и даже лидер «топа пропаж» — именно эту книгу чаще всего воруют из книжных магазинов. Новое издание «1984» — это классический перевод Виктора Голышева (пожалуй, лучший из возможных) и иллюстрации португальского художника и карикатуриста Андре Каррильо. В этих иллюстрациях есть и энергия комиксов, и сюрреализм политического плаката, и знаменитое оруэлловское «двоемыслие», посмотрите хотя бы на обложку: на первый взгляд, здесь темнеет город, дымя заводами, но если приглядеться, это чей-то ботинок впечатан в чье-то лицо. Сорок три иллюстрации, то лаконичные, то наполненные деталями, то распадающиеся в черно-бело-оранжевую пыль, — и знакомый текст вдруг сгущается, становится совсем уж непроглядным.
@knizhnikc
Роман Оруэлла известен всем: главная антиутопия ХХ века, лидер топа продаж зарубежной литературы в России и даже лидер «топа пропаж» — именно эту книгу чаще всего воруют из книжных магазинов. Новое издание «1984» — это классический перевод Виктора Голышева (пожалуй, лучший из возможных) и иллюстрации португальского художника и карикатуриста Андре Каррильо. В этих иллюстрациях есть и энергия комиксов, и сюрреализм политического плаката, и знаменитое оруэлловское «двоемыслие», посмотрите хотя бы на обложку: на первый взгляд, здесь темнеет город, дымя заводами, но если приглядеться, это чей-то ботинок впечатан в чье-то лицо. Сорок три иллюстрации, то лаконичные, то наполненные деталями, то распадающиеся в черно-бело-оранжевую пыль, — и знакомый текст вдруг сгущается, становится совсем уж непроглядным.
@knizhnikc
Джонатан Лосос. «От саванны до дивана: Эволюционная история кошек» («Альпина нон-фикшн», перевод Елены Борткевич)
Как называть котовладельцев — «мама и папа», «хозяин» или «друг и компаньон» кота? Почему только львы и домашние кошки поднимают хвост трубой в знак приветствия? Зависит ли кошачий окрас от человека? Мяукают ли представители семейства кошачьих в разговоре друг с другом? Каким образом выяснилось, что домашние кошки всего мира находятся в родстве с североафриканскими степными кошками? Эволюционный биолог Джонатан Лосос разъезжает по Африке, закапывается в научные архивы, проводит интернет-опросы — и пытается объяснить, в первую очередь самому себе, каким образом коты и кошки заняли столько места в наших сердцах. Он даже создает новый термин для науки о кошках: не «фелинология», а «айлурология» («айлурос» по-древнегречески «кошка» или буквально «машущий хвостом»). Книга, полная баек, историй и научных расследований, может многое рассказать о будущем человечества. Вкратце это будущее сформулировал в последней главе кот Джонатана Лососа, Нельсон: «мур-р-р-мя-я-я-у-у-у!».
@knizhnikc
Как называть котовладельцев — «мама и папа», «хозяин» или «друг и компаньон» кота? Почему только львы и домашние кошки поднимают хвост трубой в знак приветствия? Зависит ли кошачий окрас от человека? Мяукают ли представители семейства кошачьих в разговоре друг с другом? Каким образом выяснилось, что домашние кошки всего мира находятся в родстве с североафриканскими степными кошками? Эволюционный биолог Джонатан Лосос разъезжает по Африке, закапывается в научные архивы, проводит интернет-опросы — и пытается объяснить, в первую очередь самому себе, каким образом коты и кошки заняли столько места в наших сердцах. Он даже создает новый термин для науки о кошках: не «фелинология», а «айлурология» («айлурос» по-древнегречески «кошка» или буквально «машущий хвостом»). Книга, полная баек, историй и научных расследований, может многое рассказать о будущем человечества. Вкратце это будущее сформулировал в последней главе кот Джонатана Лососа, Нельсон: «мур-р-р-мя-я-я-у-у-у!».
@knizhnikc
Даниэль Шрайбер. «Один и ОК. Как мы учимся быть сами по себе» (Individuum, перевод Сергея Ташкенова)
Речь не идет об одиночестве отшельника или человека, попавшего на необитаемый остров. Немецкого писателя и журналиста Даниэля Шрайбера интересует, можно ли жить полноценной жизнью без романтических отношений, как научиться жить одному, «не испытывая боли и не обманывая себя». Он работал над книгой об одиночестве во время пандемии, и изоляция дала неожиданные ответы на некоторые его вопросы. Шрайбер рассказывает в первую очередь о себе, и все труды, которые он цитирует, от Аристотеля до Ханны Арендт, воспринимает как книги о его личном одиночестве. И «нарратив апокалипсиса» — пустые полки супермаркета в начале пандемии, и опасность, которую таят современные средства коммуникации, и философию дружеских отношений, — все это Шрайбер пропускает через себя, проверяет на прочность, примеряет к собственной жизни. А потом внезапно понимает, что слишком пристально смотрит на себя самого, и не видит, что окружающие проживают то же отчаяние, так же присматриваются к друзьям в поисках близости, так же отшатываются от них в надежде удержать свободу.
@knizhnikc
Речь не идет об одиночестве отшельника или человека, попавшего на необитаемый остров. Немецкого писателя и журналиста Даниэля Шрайбера интересует, можно ли жить полноценной жизнью без романтических отношений, как научиться жить одному, «не испытывая боли и не обманывая себя». Он работал над книгой об одиночестве во время пандемии, и изоляция дала неожиданные ответы на некоторые его вопросы. Шрайбер рассказывает в первую очередь о себе, и все труды, которые он цитирует, от Аристотеля до Ханны Арендт, воспринимает как книги о его личном одиночестве. И «нарратив апокалипсиса» — пустые полки супермаркета в начале пандемии, и опасность, которую таят современные средства коммуникации, и философию дружеских отношений, — все это Шрайбер пропускает через себя, проверяет на прочность, примеряет к собственной жизни. А потом внезапно понимает, что слишком пристально смотрит на себя самого, и не видит, что окружающие проживают то же отчаяние, так же присматриваются к друзьям в поисках близости, так же отшатываются от них в надежде удержать свободу.
@knizhnikc
Ребекка Маккай. «У меня к вам несколько вопросов» («Лайвбук», «Букмейт», перевод Дмитрия Шепелева)
Сорокалетняя Боди Кейн, преподавательница киноведения и успешный подкастер, возвращается в школу-интернат в Нью-Гэмпшире, где она училась в 1990-е. Она чувствует себя достаточно сильной и взрослой и думает, что переросла ту «стремную» Боди из 1990-х, носившую черное и отмечавшую все странности своих соучеников. Но оказывается, что прошлое никогда не отпускает.
В 1995-м в школе убили соседку Боди по комнате. Дело было громким, и до сих пор некоторые уверены, что посадили не того человека. Есть какие-то подробности того дела, которые известны только Боди. Есть что-то, чего все эти 20 с лишним лет никто не видел и не хотел видеть. Две недели преподавания в своей старой школе заставят Боди полностью пересмотреть отношение к тому давнему делу, отношение к вине и наказанию. Американка Ребекка Маккай, автор эпической драмы «Мы умели верить», не просто сталкивает оптику двух поколений, не просто вовлекает читателя в медленный, вязкий, мощный детектив, в котором все — убийцы и все — жертвы. Она исследует работу памяти, работу правосудия, мучительные подростковые попытки быть как все, быть лучше всех, просто быть.
@knizhnikc
Сорокалетняя Боди Кейн, преподавательница киноведения и успешный подкастер, возвращается в школу-интернат в Нью-Гэмпшире, где она училась в 1990-е. Она чувствует себя достаточно сильной и взрослой и думает, что переросла ту «стремную» Боди из 1990-х, носившую черное и отмечавшую все странности своих соучеников. Но оказывается, что прошлое никогда не отпускает.
В 1995-м в школе убили соседку Боди по комнате. Дело было громким, и до сих пор некоторые уверены, что посадили не того человека. Есть какие-то подробности того дела, которые известны только Боди. Есть что-то, чего все эти 20 с лишним лет никто не видел и не хотел видеть. Две недели преподавания в своей старой школе заставят Боди полностью пересмотреть отношение к тому давнему делу, отношение к вине и наказанию. Американка Ребекка Маккай, автор эпической драмы «Мы умели верить», не просто сталкивает оптику двух поколений, не просто вовлекает читателя в медленный, вязкий, мощный детектив, в котором все — убийцы и все — жертвы. Она исследует работу памяти, работу правосудия, мучительные подростковые попытки быть как все, быть лучше всех, просто быть.
@knizhnikc
Рагим Джафаров. «Песнь о Сиде» («Альпина.Проза»)
Бодрейший авантюрный триллер о магических артефактах и мексиканце с пугающей улыбкой, который эти артефакты собирает. Зовет он себя Сидом, а если подробнее, то он «вор, убийца, бабулина гордость». В Сиде есть романтизм то ли мексиканских революционеров, то ли Карлсона, который живет на крыше. Он сентиментален, как сахарный череп в мексиканский День мертвых, его заносит то в какую-то тюрьму в пустыне, то в банк в Дании, и везде начинается катавасия: ограбления, убийства, философские разговоры, бойскаутские посиделки. Кто читал «Марка и Эзру» Джафарова, сразу узнает и место работы Сида, и его начальника. Джафаров, лауреат премий НОС, «Ясная Поляна» и «Новые горизонты», кинематографически точен в описании битв и неумолимо ироничен в рассказе о серьезных вещах. Он берет читателя за руку, рассказывает ему веселые байки, ведет его по пустыням, перестрелкам, артефактам и истлевшим костям, приговаривая: осторожно, вот тут не упади, а вот тут — давай, падай. И читатель падает — и летит, летит, летит.
@knizhnikc
Бодрейший авантюрный триллер о магических артефактах и мексиканце с пугающей улыбкой, который эти артефакты собирает. Зовет он себя Сидом, а если подробнее, то он «вор, убийца, бабулина гордость». В Сиде есть романтизм то ли мексиканских революционеров, то ли Карлсона, который живет на крыше. Он сентиментален, как сахарный череп в мексиканский День мертвых, его заносит то в какую-то тюрьму в пустыне, то в банк в Дании, и везде начинается катавасия: ограбления, убийства, философские разговоры, бойскаутские посиделки. Кто читал «Марка и Эзру» Джафарова, сразу узнает и место работы Сида, и его начальника. Джафаров, лауреат премий НОС, «Ясная Поляна» и «Новые горизонты», кинематографически точен в описании битв и неумолимо ироничен в рассказе о серьезных вещах. Он берет читателя за руку, рассказывает ему веселые байки, ведет его по пустыням, перестрелкам, артефактам и истлевшим костям, приговаривая: осторожно, вот тут не упади, а вот тут — давай, падай. И читатель падает — и летит, летит, летит.
@knizhnikc
Шамиль Идиатуллин. «Бояться поздно» («Редакция Елены Шубиной»)
Аля опять опаздывает. Часы в ее ноуте отстают на четыре минуты, и она лишь чудом успевает на электричку, в которой едет с подругой и полузнакомыми ребятами-студентами в коттеджный поселок встречать Новый год. Шашлыки, тюбинг, веселье, новая уникальная онлайн-игра — но почему-то, когда Аля в эту игру входит, все ее новые друзья оказываются уже мертвыми. Не только в игре, но и в реальности. А сама она просыпается в той же электричке и снова отправляется туда же, в коттеджный поселок: шашлыки, тюбинг, веселье, смерть. Сначала ей неприятно, потом страшно, после очередного возвращения в начало временной петли она пробует все рассказать ребятам — может быть, вместе они смогут выбраться. Только ей никто не верит. Четырехминутное опоздание станет и проблемой, и возможным спасением, кошки окажутся полезнее собак и уж тем более волков. В общем, «Алиса в Стране чудес», «День сурка» и «Матрица», упакованные в янг-эдалт. Идиатуллин, дважды лауреат «Большой книги», умеет играть с жанрами и героями: он замешивает фантастический триллер с психологическим хоррором, оглушает героев социальным боевиком, а на самом деле говорит о том, каково это — точно знать, что выхода нет, что бояться поздно. Сам автор говорит: этот фантастический детектив «оказался запутаннее, жестче и даже беспощаднее, чем я сам ожидал».
@knizhnikc
Аля опять опаздывает. Часы в ее ноуте отстают на четыре минуты, и она лишь чудом успевает на электричку, в которой едет с подругой и полузнакомыми ребятами-студентами в коттеджный поселок встречать Новый год. Шашлыки, тюбинг, веселье, новая уникальная онлайн-игра — но почему-то, когда Аля в эту игру входит, все ее новые друзья оказываются уже мертвыми. Не только в игре, но и в реальности. А сама она просыпается в той же электричке и снова отправляется туда же, в коттеджный поселок: шашлыки, тюбинг, веселье, смерть. Сначала ей неприятно, потом страшно, после очередного возвращения в начало временной петли она пробует все рассказать ребятам — может быть, вместе они смогут выбраться. Только ей никто не верит. Четырехминутное опоздание станет и проблемой, и возможным спасением, кошки окажутся полезнее собак и уж тем более волков. В общем, «Алиса в Стране чудес», «День сурка» и «Матрица», упакованные в янг-эдалт. Идиатуллин, дважды лауреат «Большой книги», умеет играть с жанрами и героями: он замешивает фантастический триллер с психологическим хоррором, оглушает героев социальным боевиком, а на самом деле говорит о том, каково это — точно знать, что выхода нет, что бояться поздно. Сам автор говорит: этот фантастический детектив «оказался запутаннее, жестче и даже беспощаднее, чем я сам ожидал».
@knizhnikc
Нюта Федермессер. «Камера хранения» («КоЛибри», «Азбука-Аттикус»)
Нюта Федермессер, учредительница фонда помощи хосписам «Вера», дочь Веры Миллионщиковой, основавшей хосписное движение в России. Она верит «в труд и результат», у нее всегда «все с собой — от зубочистки до мачете», и она не может уснуть, если не вымоет на ночь зеркало или унитаз. Нюта видит себя как огромную камеру хранения с серыми закрытыми ящиками, переполненными воспоминаниями, и собрала книгу из своих записей, которые ведет много лет. Дневниковые заметки, рассказы о близких, и о фонде, и о боли, и об усталости. И о китах — главное, не пропустите рассказ о китах. И о маме. И о том, что мир полон любви и движется любовью. Здесь все вперемешку — какие-то стихи, разговоры, дурацкие сны («Планета Земля накренилась и изменила форму, стала как папайя, ну и, соответственно, изменились скорость и траектория вращения. Надо выяснить, понять: почему»). Честный автопортрет, собранный из фантиков, фотографий, цветов, шишек, осколков, обрывков. Как детский секретик: расчищаешь верхний слой, тот, где боль и усталость, — и в глаза бьет свет.
@knizhnikc
Нюта Федермессер, учредительница фонда помощи хосписам «Вера», дочь Веры Миллионщиковой, основавшей хосписное движение в России. Она верит «в труд и результат», у нее всегда «все с собой — от зубочистки до мачете», и она не может уснуть, если не вымоет на ночь зеркало или унитаз. Нюта видит себя как огромную камеру хранения с серыми закрытыми ящиками, переполненными воспоминаниями, и собрала книгу из своих записей, которые ведет много лет. Дневниковые заметки, рассказы о близких, и о фонде, и о боли, и об усталости. И о китах — главное, не пропустите рассказ о китах. И о маме. И о том, что мир полон любви и движется любовью. Здесь все вперемешку — какие-то стихи, разговоры, дурацкие сны («Планета Земля накренилась и изменила форму, стала как папайя, ну и, соответственно, изменились скорость и траектория вращения. Надо выяснить, понять: почему»). Честный автопортрет, собранный из фантиков, фотографий, цветов, шишек, осколков, обрывков. Как детский секретик: расчищаешь верхний слой, тот, где боль и усталость, — и в глаза бьет свет.
@knizhnikc
Теодор Зельдин. «Интимная история человечества» (МИФ, перевод Ирины Ильковой)
Это не история секса, как может показаться из названия, и даже не история эволюции любовных отношений, хотя в книге можно найти, к примеру, рассуждение об эволюции свиданий в ХХ веке. Британский философ и историк Теодор Зельдин делает нечто большее: он исследует человечество, задавая вопросы своим героям (героиням, если точнее) и вписывая их в контекст мировой истории. Он вообще уверен, что «чем больше у нас выбор контекстов, тем меньше трудности кажутся нам неизбежными и непреодолимыми». Вот женщина, считающая себя неудачницей. Вот полицейская, живущая в провинциальном городке, где женщины редко разговаривают с мужчинами. Официантка в кафе, у которой есть степень магистра истории искусств. Владелица автомастерской, в 63 года начавшая жизнь заново. Все они — словно часть гигантской мозаики, маленькие камешки, без которых невозможно понять, что такое человечество, к чему оно стремится, что заставляет человека испытывать счастье или страдать, как менялись наши страхи, эмоции, мечты на протяжении веков. Более того, книга дает почувствовать именно «нас» — человечество как единое целое, и это удивительно оптимистическое ощущение.
@knizhnikc
Это не история секса, как может показаться из названия, и даже не история эволюции любовных отношений, хотя в книге можно найти, к примеру, рассуждение об эволюции свиданий в ХХ веке. Британский философ и историк Теодор Зельдин делает нечто большее: он исследует человечество, задавая вопросы своим героям (героиням, если точнее) и вписывая их в контекст мировой истории. Он вообще уверен, что «чем больше у нас выбор контекстов, тем меньше трудности кажутся нам неизбежными и непреодолимыми». Вот женщина, считающая себя неудачницей. Вот полицейская, живущая в провинциальном городке, где женщины редко разговаривают с мужчинами. Официантка в кафе, у которой есть степень магистра истории искусств. Владелица автомастерской, в 63 года начавшая жизнь заново. Все они — словно часть гигантской мозаики, маленькие камешки, без которых невозможно понять, что такое человечество, к чему оно стремится, что заставляет человека испытывать счастье или страдать, как менялись наши страхи, эмоции, мечты на протяжении веков. Более того, книга дает почувствовать именно «нас» — человечество как единое целое, и это удивительно оптимистическое ощущение.
@knizhnikc
Анна Матвеева. «Картинные девушки. Музы и художники: от Веласкеса до Анатолия Зверева» («Редакция Елены Шубиной»)
Анна Матвеева, лауреат премии имени Бажова, финалистка «Большой книги» и «Нацбеста», выпустила вторую часть своих «Картинных девушек» — историй натурщиц, позировавших великим мастерам. Иногда в своих нежных и строгих эссе писательница рассуждает в основном о живописце и его отношениях с искусством: например, в случае с «Неизвестной» Крамского так до конца и не ясно, кто изображен на портрете; но кто не изображен, Матвеева рассказывает в подробностях. Иногда муза для нее, наоборот, оказывается важнее: Надя Ходасевич прожила не менее, а то и более удивительную жизнь, чем ее муж, французский скульптор и художник Фернан Леже. «Девушки» — не просто сборник биографий, это зарисовки об отношениях мужчины и женщины, художника и музы, какими они были в разные эпохи. Книга о цене бессмертия. Хорошо, что тема неисчерпаема: есть надежда, что появятся «Картинные девушки — 3».
@knizhnikc
Анна Матвеева, лауреат премии имени Бажова, финалистка «Большой книги» и «Нацбеста», выпустила вторую часть своих «Картинных девушек» — историй натурщиц, позировавших великим мастерам. Иногда в своих нежных и строгих эссе писательница рассуждает в основном о живописце и его отношениях с искусством: например, в случае с «Неизвестной» Крамского так до конца и не ясно, кто изображен на портрете; но кто не изображен, Матвеева рассказывает в подробностях. Иногда муза для нее, наоборот, оказывается важнее: Надя Ходасевич прожила не менее, а то и более удивительную жизнь, чем ее муж, французский скульптор и художник Фернан Леже. «Девушки» — не просто сборник биографий, это зарисовки об отношениях мужчины и женщины, художника и музы, какими они были в разные эпохи. Книга о цене бессмертия. Хорошо, что тема неисчерпаема: есть надежда, что появятся «Картинные девушки — 3».
@knizhnikc
Светлана Лаврова. «Больница для динозавров: мезозойские истории» («Самокат»)
Книга, которая «посвящается всем, кто в детстве играл пластмассовыми динозаврами», вроде бы детская (на обложке стоит 6+), но, как в лучших детских книгах, здесь все всерьез и все по-взрослому. Это рассказ о больнице № 17, в которой врачи принимают пациентов, как это обычно происходит в конце мелового периода (то есть 67–70 миллионов лет назад). Главврач-динозавр читает письмо от тетушки Аделаиды, хирург-птеродактиль оперирует, терапевт-анкилозавр ворчит и ноет, что скоро все погибнут. Но вот к ним прибивается юный дромеозавр, который тоже мечтает стать врачом. Млекопитающие путаются у них под ногами, но людей в этом мире нет. Пока нет. Всем героям — и юным, и не очень, и двухметровым, и восьмитонным — то и дело приходится кого-то спасать, кому-то рассказывать сказки, оперировать птеранодонов, выслушивать тараканов и рассуждать об эволюции. Сказочница Светлана Лаврова — не только автор 90 детских книг, но и врач-нейрофизиолог, поэтому «Больница» читается как захватывающий врачебный детектив, только с настоящими динозаврами.
@knizhnikc
Книга, которая «посвящается всем, кто в детстве играл пластмассовыми динозаврами», вроде бы детская (на обложке стоит 6+), но, как в лучших детских книгах, здесь все всерьез и все по-взрослому. Это рассказ о больнице № 17, в которой врачи принимают пациентов, как это обычно происходит в конце мелового периода (то есть 67–70 миллионов лет назад). Главврач-динозавр читает письмо от тетушки Аделаиды, хирург-птеродактиль оперирует, терапевт-анкилозавр ворчит и ноет, что скоро все погибнут. Но вот к ним прибивается юный дромеозавр, который тоже мечтает стать врачом. Млекопитающие путаются у них под ногами, но людей в этом мире нет. Пока нет. Всем героям — и юным, и не очень, и двухметровым, и восьмитонным — то и дело приходится кого-то спасать, кому-то рассказывать сказки, оперировать птеранодонов, выслушивать тараканов и рассуждать об эволюции. Сказочница Светлана Лаврова — не только автор 90 детских книг, но и врач-нейрофизиолог, поэтому «Больница» читается как захватывающий врачебный детектив, только с настоящими динозаврами.
@knizhnikc
Анна Баштовая. «Мода и сериалы» (АСТ)
Книга художника по костюмам. У нее, кстати, есть еще подкаст «История кинокостюма» — по уровню сравним с серией очень толковых лекций, которые обычно продают за деньги. Но там про сериалы всего один выпуск — последний, потому что фильмы в XXI веке перестали влиять на то, как мы одеваемся: эту нишу заняли сериалы. Например, возможно, вы не задумывались, но футболки с рисунком стали популярны после выхода «Теории большого взрыва». Из книги также узнаете, какой стиль у персонажей сериала «Друзья», что означает одежда в шкафу у героинь «Большой маленькой лжи», почему Ночной дозор в «Игре престолов» носит накидки из икеевских ковриков и как меняются костюмы Дейенерис от сезона к сезону.
В книге нескучная теория и много картинок, но один минус — это сложно читать, если вы не смотрели эти сериалы. Поэтому если вы не фанат современных проектов, то не стоит и браться. И, конечно же, хотелось бы увидеть такую книгу об отечественных сериалах, причем не о тех, которые выходят на платформах пачками и вы о них тут же забываете, а о тех, которые обрели действительно культовый статус для нашего зрителя.
@knizhnikc
Книга художника по костюмам. У нее, кстати, есть еще подкаст «История кинокостюма» — по уровню сравним с серией очень толковых лекций, которые обычно продают за деньги. Но там про сериалы всего один выпуск — последний, потому что фильмы в XXI веке перестали влиять на то, как мы одеваемся: эту нишу заняли сериалы. Например, возможно, вы не задумывались, но футболки с рисунком стали популярны после выхода «Теории большого взрыва». Из книги также узнаете, какой стиль у персонажей сериала «Друзья», что означает одежда в шкафу у героинь «Большой маленькой лжи», почему Ночной дозор в «Игре престолов» носит накидки из икеевских ковриков и как меняются костюмы Дейенерис от сезона к сезону.
В книге нескучная теория и много картинок, но один минус — это сложно читать, если вы не смотрели эти сериалы. Поэтому если вы не фанат современных проектов, то не стоит и браться. И, конечно же, хотелось бы увидеть такую книгу об отечественных сериалах, причем не о тех, которые выходят на платформах пачками и вы о них тут же забываете, а о тех, которые обрели действительно культовый статус для нашего зрителя.
@knizhnikc
Сегодня Анна Цивилева представляет новый сборник о героях СВО
Сборник рассказов участников СВО «Нет уз святее товарищества» состоится в Музее Победы 23 июля.
Книга выпущена Фондом «Защитники Отечества» под редакцией Захара Прилепина И как и первый сборник «Жизнь за други своя» - эта книга соткана из личных историй ветеранов специальной военной операции.
Главная цель книги - охранить историческую правду, сберечь её и донести до читателей. Цель благородная.
Сборник рассказов участников СВО «Нет уз святее товарищества» состоится в Музее Победы 23 июля.
Книга выпущена Фондом «Защитники Отечества» под редакцией Захара Прилепина И как и первый сборник «Жизнь за други своя» - эта книга соткана из личных историй ветеранов специальной военной операции.
Главная цель книги - охранить историческую правду, сберечь её и донести до читателей. Цель благородная.
Вадим Верник. «Пять дней с легендой» (АСТ)
Когда-то автор снимал фильм о Майе Плисецкой в Финляндии, а потом много лет спустя нашел исходники интервью. Они, разумеется, не вошли в монтаж, хотя журналист провел вместе с балериной целых пять дней. Каждый из них — новая глава с фотографиями и диалогами. Здесь много «вдохновляющего» для девушек. Например, есть же известное выражение о похудении, которое приписывают балерине: «Не жрать». В книге найдете похожее: «Чтобы выглядеть худой на сцене, в жизни тебя вообще не должно быть видно», — произнесла Майя Михайловна и заказала себе порцию зеленого салата.
Еще здесь много трогательных и необычных деталей об их с Щедриным жизни в Мюнхене — куда они ходили и что заказывали. В начале книги остановитесь на нежном вступлении, которое написал Верник и приложил фотографии из детских дневников о балете. История обязательна к прочтению тем, кто до сих пор грезит величайшей балериной. А таких немало!
@knizhnikc
Когда-то автор снимал фильм о Майе Плисецкой в Финляндии, а потом много лет спустя нашел исходники интервью. Они, разумеется, не вошли в монтаж, хотя журналист провел вместе с балериной целых пять дней. Каждый из них — новая глава с фотографиями и диалогами. Здесь много «вдохновляющего» для девушек. Например, есть же известное выражение о похудении, которое приписывают балерине: «Не жрать». В книге найдете похожее: «Чтобы выглядеть худой на сцене, в жизни тебя вообще не должно быть видно», — произнесла Майя Михайловна и заказала себе порцию зеленого салата.
Еще здесь много трогательных и необычных деталей об их с Щедриным жизни в Мюнхене — куда они ходили и что заказывали. В начале книги остановитесь на нежном вступлении, которое написал Верник и приложил фотографии из детских дневников о балете. История обязательна к прочтению тем, кто до сих пор грезит величайшей балериной. А таких немало!
@knizhnikc