Начала писать этот текст десять дней назад в Лондоне, где была на торжественном открытии выставки украинского модернизма в Royal Academy . На следующее утро стало не до фб, но отрывки опубликую всё же сегодня.
Только теперь увидела, что одновременно Марат Гельман открывал в Лондоне же Сорокинскую выставку про голубое сало— и дружный хор хор.ру по этому поводу.
Украины как независимого субъекта ( политически, исторически, культурно) для них как не было так и нет. И проговорки очень характерны.
Через губу г-н Гельман собрался посмотреть, мол , действительно ли там что-то стоящие завалялось или так— чисто биографические фрагменты и имена русского (!) авангарда
О фальшивом членстве, выдуманных друзьях и «СВО» не буду даже говорить.
Всё продолжается . Линия хор.ру колеблется вместе с линией фронта.
Впрочем, Гельмана просто не пустили на порог Royal Academy.
А пост после этого таинственным образом исчез. Ложечки пропали, но скриншот остался .
Вообще помимо встроенного релятивизма постмодернизм, столь глубоко пустивший корни в нынешней аморальности россиян, несет в себе и дилетантство : неумение отличить эксперта от болтуна —новый бич современности (экспертиза и навыки критического мышления нужны ведь и для того, чтобы уметь различать одно от другого), и, конечно, доступность медиаресурсов в виде ютюба и соцсетей порождает его легитимизацию .
Об этом писал ещё один дорогой мне человек, один из самых блестящих умов современности, тоже уже покойный академик Андрей Зализняк ещё 15 лет назад:
«Мне хотелось бы высказаться в защиту двух простейших идей, которые прежде считались очевидными и даже просто банальными, а теперь звучат очень немодно:
1) Истина существует, и целью науки является ее поиск.
2) В любом обсуждаемом вопросе профессионал (если он действительно профессионал, а не просто носитель казенных титулов) в нормальном случае более прав, чем дилетант.
Им противостоят положения, ныне гораздо более модные:
1) Истины не существует, существует лишь множество мнений (или, говоря языком постмодернизма, множество текстов).
2) По любому вопросу ничье мнение не весит больше, чем мнение кого-то иного. Девочка-пятиклассница имеет мнение, что Дарвин неправ, и хороший тон состоит в том, чтобы подавать этот факт как серьезный вызов биологической науке.
Это поветрие — уже не чисто российское, оно ощущается и во всём западном мире. Но в России оно заметно усилено ситуацией постсоветского идеологического вакуума…» (2007)
Все фрустрированные недоспециалисты получили возможность высказаться. Ковид продемонстрировал это с ужасающей наглядностью. Война усилила в стократном размере.
Недавно фб наводнили дилетантские рассуждения позавчерашних «вирусологов» (иногда эндокринологов) , вчерашних военных экспертов и нынешних «искусствоведов (уж не знаю в штатском или заштатных) о сравнении теплого с зеленым , а длинного с шероховатым. Новый тренд : сравнивать Рублева с Рафаэлем и с ученым видом вставив пару раз слова ‘дуеченто» и ‘треченто’ объяснять такой же невежественной, как и сам автор этих перлов, публике о том, что Рублев так и не научился рисовать в отличие от Рафаэля…
Это почему-то выдается за поддержку Украины, хотя на самом деле, лишь дискредитирует тех, кто эту ахинею транслирует, не имея самых базовых представлений об истории искусства, о том, что искусство вообще не развивается линейно, о путях развития церковно-религиозного и светского искусства, не зная , как одно вырастало из другого в западной традиции, в то время как византийская иконопись осталась самой собой , как в новом жанре Sacra Conversazione (мой любимый его пример — конечно, Беллини у нас в Аккадемии) прежде разделенные в иконостасе святые стали оказывать я в пространстве одного холста, обретшего глубину и пространство, как можно проследить становление Возрождения , немыслимого не только без античности, но и без этого самого иконописного канона… элементарное отсутствие не только образования, но просто глаза, вкуса и минимальных знаний в области искусства отвращает не меньше столь же незатейливо-туповатой пропаганды в обратную сторону.
Только теперь увидела, что одновременно Марат Гельман открывал в Лондоне же Сорокинскую выставку про голубое сало— и дружный хор хор.ру по этому поводу.
Украины как независимого субъекта ( политически, исторически, культурно) для них как не было так и нет. И проговорки очень характерны.
Через губу г-н Гельман собрался посмотреть, мол , действительно ли там что-то стоящие завалялось или так— чисто биографические фрагменты и имена русского (!) авангарда
О фальшивом членстве, выдуманных друзьях и «СВО» не буду даже говорить.
Всё продолжается . Линия хор.ру колеблется вместе с линией фронта.
Впрочем, Гельмана просто не пустили на порог Royal Academy.
А пост после этого таинственным образом исчез. Ложечки пропали, но скриншот остался .
Вообще помимо встроенного релятивизма постмодернизм, столь глубоко пустивший корни в нынешней аморальности россиян, несет в себе и дилетантство : неумение отличить эксперта от болтуна —новый бич современности (экспертиза и навыки критического мышления нужны ведь и для того, чтобы уметь различать одно от другого), и, конечно, доступность медиаресурсов в виде ютюба и соцсетей порождает его легитимизацию .
Об этом писал ещё один дорогой мне человек, один из самых блестящих умов современности, тоже уже покойный академик Андрей Зализняк ещё 15 лет назад:
«Мне хотелось бы высказаться в защиту двух простейших идей, которые прежде считались очевидными и даже просто банальными, а теперь звучат очень немодно:
1) Истина существует, и целью науки является ее поиск.
2) В любом обсуждаемом вопросе профессионал (если он действительно профессионал, а не просто носитель казенных титулов) в нормальном случае более прав, чем дилетант.
Им противостоят положения, ныне гораздо более модные:
1) Истины не существует, существует лишь множество мнений (или, говоря языком постмодернизма, множество текстов).
2) По любому вопросу ничье мнение не весит больше, чем мнение кого-то иного. Девочка-пятиклассница имеет мнение, что Дарвин неправ, и хороший тон состоит в том, чтобы подавать этот факт как серьезный вызов биологической науке.
Это поветрие — уже не чисто российское, оно ощущается и во всём западном мире. Но в России оно заметно усилено ситуацией постсоветского идеологического вакуума…» (2007)
Все фрустрированные недоспециалисты получили возможность высказаться. Ковид продемонстрировал это с ужасающей наглядностью. Война усилила в стократном размере.
Недавно фб наводнили дилетантские рассуждения позавчерашних «вирусологов» (иногда эндокринологов) , вчерашних военных экспертов и нынешних «искусствоведов (уж не знаю в штатском или заштатных) о сравнении теплого с зеленым , а длинного с шероховатым. Новый тренд : сравнивать Рублева с Рафаэлем и с ученым видом вставив пару раз слова ‘дуеченто» и ‘треченто’ объяснять такой же невежественной, как и сам автор этих перлов, публике о том, что Рублев так и не научился рисовать в отличие от Рафаэля…
Это почему-то выдается за поддержку Украины, хотя на самом деле, лишь дискредитирует тех, кто эту ахинею транслирует, не имея самых базовых представлений об истории искусства, о том, что искусство вообще не развивается линейно, о путях развития церковно-религиозного и светского искусства, не зная , как одно вырастало из другого в западной традиции, в то время как византийская иконопись осталась самой собой , как в новом жанре Sacra Conversazione (мой любимый его пример — конечно, Беллини у нас в Аккадемии) прежде разделенные в иконостасе святые стали оказывать я в пространстве одного холста, обретшего глубину и пространство, как можно проследить становление Возрождения , немыслимого не только без античности, но и без этого самого иконописного канона… элементарное отсутствие не только образования, но просто глаза, вкуса и минимальных знаний в области искусства отвращает не меньше столь же незатейливо-туповатой пропаганды в обратную сторону.
Facebook
Katia Margolis
Это была не моя тайна. О ней нельзя было ни слова. Она ехала в грузовиках, пока взрывались и горели дома. Пассажиры этих грузовиков ехали молча . Они слишком многое повидали. Они знают, что такое...
«Я не испытываю особого оптимизма относительно того, что вектор этого движения каким-то образом переменится и положение само собой исправится. По-видимому, те, кто осознаёт ценность истины и разлагающую силу дилетантства и шарлатанства и пытается этой силе сопротивляться, будут и дальше оказываться в трудном положении плывущих против течения. Но надежда на то, что всегда будут находиться и те, кто все-таки будет это делать.»— писал тот же Зализняк.
Действительно с такими друзьями, защитниками , сторонниками и фб-диванными экспертами — врагов и не нужно. Особенно дико было читать все эти перлы и выхлопы фейсбука в Лондоне по дороге на открытие грандиозной выставки украинского модернизма в Royal Academy. Вот уж тоже совершенно не мыслимого вне сложного переплетения множества языков культуры —в том числе и восточного византийского иконописного языка и канона.
Но стоит войти под своды Академии, увидеть высочайший уровень профессионализма от дизайна выставки до последней запятой в текстах, встретить старых знакомых на полотнах и в залах, обняться с друзьями-кураторами , стоит чуть не заплакать, услышав благодарственную речь директора Киевского музея, стоит заново всмотреться в сияющие полотнами Экстер и Делоне, рисунками и эскизами Харьковской театральной и типографической школы, перед Бойчуками, Богомазовым, Меллером, Бурлаком, Малевичем, стоит почувствовать кожей, то непереводимое качество стойкости и жизненной энергии этого столько раз украденного и присвоенного искусства и внутренней силы его создателей , которых можно убить, но невозможно запугать и сломать, стоит увидеть СВОИМИ ГЛАЗАМИ (название этой странствующей выставки-—in the eye of the storm —звучит как двойная игра слов и значений) этот главный источник самой жизни, из которого и рождено это искусство, которое уже пытались расстрелять и уничтожить в 30-е и которое снова по приказу из Москвы расстреливают сегодня (как в 2022 эту экспозицию вывозили из-под бомб уже писала два года назад после ее Мадридской премьеры: https://www.facebook.com/100001139226342/posts/5638451656202753/? )— так вот, стоит увидеть своими глазами в красоте и художественном поиске эпохи то качество, которое по-английски так емко называется resilience, как вся эта фейсбучья шелуха оказывается такой мелкой, что, как говорят математики, « ею можно пренебречь».
Не только можно, но просто необходимо .
Спасибо кураторам: моему настоящему другу Косте Акинше и Кате Денисовой.
А вот картинки с выставки.
Лондонская публика и картины-беженцы. Настрадавшиеся от соседа-варвара, прошедшие столько всего в веке ХХ, и теперь снова чудом выбравшиеся из-под российских бомб и объехавшие за два года уже полЕвропы, но от всего этого словно еще ярче сияющие всеми красками жизни и внутренней свободы.
Картины-беженцы, которые обязательно вернутся в Киев после Перемоги. Ибо нет лучшего места для них на земле. Нет и не может быть.
в Guardian сегодня вышла прекрасная статья о выставке : https://www.theguardian.com/artanddesign/article/2024/jul/07/in-the-eye-of-the-storm-modernism-in-ukraine-1900-1930s-royal-academy-london-review-a-small-yet-blazing-act-of-solidarity
Действительно с такими друзьями, защитниками , сторонниками и фб-диванными экспертами — врагов и не нужно. Особенно дико было читать все эти перлы и выхлопы фейсбука в Лондоне по дороге на открытие грандиозной выставки украинского модернизма в Royal Academy. Вот уж тоже совершенно не мыслимого вне сложного переплетения множества языков культуры —в том числе и восточного византийского иконописного языка и канона.
Но стоит войти под своды Академии, увидеть высочайший уровень профессионализма от дизайна выставки до последней запятой в текстах, встретить старых знакомых на полотнах и в залах, обняться с друзьями-кураторами , стоит чуть не заплакать, услышав благодарственную речь директора Киевского музея, стоит заново всмотреться в сияющие полотнами Экстер и Делоне, рисунками и эскизами Харьковской театральной и типографической школы, перед Бойчуками, Богомазовым, Меллером, Бурлаком, Малевичем, стоит почувствовать кожей, то непереводимое качество стойкости и жизненной энергии этого столько раз украденного и присвоенного искусства и внутренней силы его создателей , которых можно убить, но невозможно запугать и сломать, стоит увидеть СВОИМИ ГЛАЗАМИ (название этой странствующей выставки-—in the eye of the storm —звучит как двойная игра слов и значений) этот главный источник самой жизни, из которого и рождено это искусство, которое уже пытались расстрелять и уничтожить в 30-е и которое снова по приказу из Москвы расстреливают сегодня (как в 2022 эту экспозицию вывозили из-под бомб уже писала два года назад после ее Мадридской премьеры: https://www.facebook.com/100001139226342/posts/5638451656202753/? )— так вот, стоит увидеть своими глазами в красоте и художественном поиске эпохи то качество, которое по-английски так емко называется resilience, как вся эта фейсбучья шелуха оказывается такой мелкой, что, как говорят математики, « ею можно пренебречь».
Не только можно, но просто необходимо .
Спасибо кураторам: моему настоящему другу Косте Акинше и Кате Денисовой.
А вот картинки с выставки.
Лондонская публика и картины-беженцы. Настрадавшиеся от соседа-варвара, прошедшие столько всего в веке ХХ, и теперь снова чудом выбравшиеся из-под российских бомб и объехавшие за два года уже полЕвропы, но от всего этого словно еще ярче сияющие всеми красками жизни и внутренней свободы.
Картины-беженцы, которые обязательно вернутся в Киев после Перемоги. Ибо нет лучшего места для них на земле. Нет и не может быть.
в Guardian сегодня вышла прекрасная статья о выставке : https://www.theguardian.com/artanddesign/article/2024/jul/07/in-the-eye-of-the-storm-modernism-in-ukraine-1900-1930s-royal-academy-london-review-a-small-yet-blazing-act-of-solidarity
Facebook
Katia Margolis
Это была не моя тайна. О ней нельзя было ни слова. Она ехала в грузовиках, пока взрывались и горели дома. Пассажиры этих грузовиков ехали молча . Они слишком многое повидали. Они знают, что такое...
2004. Это Лёва. Сегодня ему было бы 24, но ему навсегда 4 .
И мне страшно вымолвить это— но впервые за эти 20 лет я думаю: может, это к лучшему?
Ведь когда-то в России я была волонтером именно в такой же больнице в детских онкоотделениях. Рисовала с детьми, стараясь через творчество вернуть им детство, желание жить. Десятки спасенных и погибших от рака детей, которых я видела лично и кого я помню поименно. Лысые головы. Ключицы с катетерами . Огромные глаза-океаны. И неистовое желание жить.
Откуда я знаю, что кто-то из спасенных тогда российских мальчиков или девочек не нажимает сегодня смертельную кнопку, не подписал контракт, не программирует, не наводит, не живет так, как будто чужая жизнь ничего не стоит???
Никаких фондов тогда в России не существовало и мы делали всё: рисовали с детьми, для которых искусство было формой возвращения к себе и к жизни, делали выставки творчества тяжелобольных детей в центральных музеях (в той же Третьяковке или в Пушкинском), привлекая общественное внимание и показывая ценность и бесценность любой жизни, собирали деньги, еду и одежду несчастным мамам, приехавшим из глубинки в поисках последней надежды вылечить своего ребенка, искали доноров крови, писали проникновенные тексты в газеты, чтоб собрать на дорогие лекарства или на пересадки, на билеты в те города и страны, где им могли оказать помощь…. А нередко и на похороны. Это было похоже на тыл огромной войны — с бедностью, болезнью и неприступностью системы (пост)советской, часто вполне компетентной и качественной, но совершенно бесчеловечной медициной как системой.
Потом появились и фонды, а затем сложные моральные дилеммы, доверенные лица, компромиссы — всёради спасения детей….
И что?
Глядя на сегодняшние кадры из Киева, на разбомбленную детскую больницу я впервые ощущаю, что всё было зря… .
Это же точно такая же больница, как та, в которой лечились те дети . Республиканский центр, куда привозили самые тяжелые случаи со всей страны. На фото - кардиологический центр, самый новый, мне пишут, что на него собирали на него всем миром. Рядом - онкологический и пренатальный, токсиолонический, эндокринный и экстренной медицинской помощи с лучшими научными школами. Были. На улице под капельницами - дети после пересадки спинного мозга и многократных химий. Пострадал корпус, где дети получали диализ. Повреждены реанимационные, операционные, онкологическое отделение.
На месте идет разбор завалов.
Есть жертвы.
Из-под завалов слышен детский плач…
Я открываю наобум инстаграм одной из своих любимых девочек, творческой яркой, красивой, неутомимой чудом выжившей, победившей рак, ставшей моделью, дизайнером, родившей троих детей: сладкие детские пальчики и щечки, любимый муж, dolce vita, гламур, мода, шампанское, друзья, работа, отдых на природе… и никакой преступной войны. И глядя на сегодняшние кадры точно таких же люсь, на точно таких же капельницах во дворе киевской больнице под российским обстрелом я ощущаю отчаянную невозможно защитить и впервые не ощущаю радости за тех «своих» спасенных детей… Всё то, что все эти годы всё равно казалось осмысленным , всё, что было всё равно абсолютной ценностью —стало обгорелой воронкой.
Боже, как я ненавижу войну
Как я ненавижу эту преступную страну .
Люся, ты меня слышишь?
Если таким чудом вновь обретенный дар жизни потратить на то, чтобы не замечать зло и жить в свое удовольствие , чтобы любить своих детей и не замечать, как твои соотечественники убивают детей соседей, если быть соучастником, если, если, если то зачем…зачем это всё было…
Люся, ты же помнишь, не можешь не помнить:
--Мама, почему ты не накрашена? Ты плачешь? Значит, я умру?
С тех пор Люсина мама появлялась у стекла больничного бокса РДКБ только так, как иные выходят толькл на подиум. Впрочем, она и так была красавицей.
Длинные серо-белые коридоры дней . Кап-кап-капельницы. Бесконечные дни за стеклом бокса. И такой же дождь за окном.
Никакого фонда еще не было, не было ни организованной благотворительности, ни волонтерства– просто все были всеми, за всех, для всех. Не хватало сил, людей, крови.
И мне страшно вымолвить это— но впервые за эти 20 лет я думаю: может, это к лучшему?
Ведь когда-то в России я была волонтером именно в такой же больнице в детских онкоотделениях. Рисовала с детьми, стараясь через творчество вернуть им детство, желание жить. Десятки спасенных и погибших от рака детей, которых я видела лично и кого я помню поименно. Лысые головы. Ключицы с катетерами . Огромные глаза-океаны. И неистовое желание жить.
Откуда я знаю, что кто-то из спасенных тогда российских мальчиков или девочек не нажимает сегодня смертельную кнопку, не подписал контракт, не программирует, не наводит, не живет так, как будто чужая жизнь ничего не стоит???
Никаких фондов тогда в России не существовало и мы делали всё: рисовали с детьми, для которых искусство было формой возвращения к себе и к жизни, делали выставки творчества тяжелобольных детей в центральных музеях (в той же Третьяковке или в Пушкинском), привлекая общественное внимание и показывая ценность и бесценность любой жизни, собирали деньги, еду и одежду несчастным мамам, приехавшим из глубинки в поисках последней надежды вылечить своего ребенка, искали доноров крови, писали проникновенные тексты в газеты, чтоб собрать на дорогие лекарства или на пересадки, на билеты в те города и страны, где им могли оказать помощь…. А нередко и на похороны. Это было похоже на тыл огромной войны — с бедностью, болезнью и неприступностью системы (пост)советской, часто вполне компетентной и качественной, но совершенно бесчеловечной медициной как системой.
Потом появились и фонды, а затем сложные моральные дилеммы, доверенные лица, компромиссы — всёради спасения детей….
И что?
Глядя на сегодняшние кадры из Киева, на разбомбленную детскую больницу я впервые ощущаю, что всё было зря… .
Это же точно такая же больница, как та, в которой лечились те дети . Республиканский центр, куда привозили самые тяжелые случаи со всей страны. На фото - кардиологический центр, самый новый, мне пишут, что на него собирали на него всем миром. Рядом - онкологический и пренатальный, токсиолонический, эндокринный и экстренной медицинской помощи с лучшими научными школами. Были. На улице под капельницами - дети после пересадки спинного мозга и многократных химий. Пострадал корпус, где дети получали диализ. Повреждены реанимационные, операционные, онкологическое отделение.
На месте идет разбор завалов.
Есть жертвы.
Из-под завалов слышен детский плач…
Я открываю наобум инстаграм одной из своих любимых девочек, творческой яркой, красивой, неутомимой чудом выжившей, победившей рак, ставшей моделью, дизайнером, родившей троих детей: сладкие детские пальчики и щечки, любимый муж, dolce vita, гламур, мода, шампанское, друзья, работа, отдых на природе… и никакой преступной войны. И глядя на сегодняшние кадры точно таких же люсь, на точно таких же капельницах во дворе киевской больнице под российским обстрелом я ощущаю отчаянную невозможно защитить и впервые не ощущаю радости за тех «своих» спасенных детей… Всё то, что все эти годы всё равно казалось осмысленным , всё, что было всё равно абсолютной ценностью —стало обгорелой воронкой.
Боже, как я ненавижу войну
Как я ненавижу эту преступную страну .
Люся, ты меня слышишь?
Если таким чудом вновь обретенный дар жизни потратить на то, чтобы не замечать зло и жить в свое удовольствие , чтобы любить своих детей и не замечать, как твои соотечественники убивают детей соседей, если быть соучастником, если, если, если то зачем…зачем это всё было…
Люся, ты же помнишь, не можешь не помнить:
--Мама, почему ты не накрашена? Ты плачешь? Значит, я умру?
С тех пор Люсина мама появлялась у стекла больничного бокса РДКБ только так, как иные выходят толькл на подиум. Впрочем, она и так была красавицей.
Длинные серо-белые коридоры дней . Кап-кап-капельницы. Бесконечные дни за стеклом бокса. И такой же дождь за окном.
Никакого фонда еще не было, не было ни организованной благотворительности, ни волонтерства– просто все были всеми, за всех, для всех. Не хватало сил, людей, крови.
-Вы порисуете с моей девочкой?
Мама поймала меня в коридоре.
Я была почти ровесницей нынешней Люси
Я, конечно, ничего не успевала, я пропадала в больнице денно и нощно, рисуя с детьми в онкологических отделениях и пытаясь хоть так сделать что-то, я уже обещала прямо сейчас еще трем другим детям, но не согласиться было невозможно
Тонкие ручки, огромные глаза, жизнь едва теплится, но неутомимая жажда творчества бьет навстречу, через стены и стекла.
Мы будем готовить выставку.
Она не рисовала до этого, она танцевала.
И хотя злая болезнь не спрашивает и не оставляет выбора, она решила победить. И стала рисовать. Мы познакомились через стекло бокса, и выставку мы готовили через стекло. В шапочках, стерильном халате, бахилах, резиновых перчатках. Кажется, Люся долго даже не знала , как я выгляжу - из-за этого космонавтского обмундирования она видела только мои глаза. А я её целиком- маленькую, худую в стеклянном аквариуме бокса. Мы дезинфицировали карандаши и прожаривали бумагу, прежде, чем передать туда за стекло. Люся нарисовала девочку внутри капли. Это была она. Иммунитета не было. Донорский мостный мозг еще не прижился и не заработал. Но Люся твердо сказала, что к открытию выставки она выйдет из бокса. Медики сомневались. Люся нет. "Мне охота твАрить" – писала мне Люся смешные смс-ки с маминого телефона. И я неслась в больницу.
Мы ставили кукольные спектакли и делали героев из шприцов и бинтов. Мы засиживались до ночи на кухоньке отделения пересадки костного мозга, где впервые узнавали свою страну: от Кавказа до Мурманска, от Байкала до Астрахани тянулись нити этой страшной войны– дети против рака.
И она вышла. Вышла победительницей. И звездой вернисажа.
Зачем?
Та детская картина оказалась совсем о другом. Девочка в капле собственной жизни. Ничего не слышу, ничего не вижу, ничего не говорю.
Люся, ты слышишь меня?
нет, я не буду цитировать посты деятелей российской культуры , которые изо всех сил против войны. Пусть они обсуждают свою ностальгию и творческий подъем в эмиграции.
А для тех, кто имея минимальный и даже очень жесткий выбор (!) , выбрал остаться в фашистской РФ и имитирует нормальную жизнь, я просто процитирую пост.
Iryna Korotych:
« По-русски, чтобы поняли все, к кому я обращаюсь.
Я хочу, чтобы эта картинка стояла у вас перед глазами. Каждую секунду. И чтобы каждую секунду вы мысленно прижимали к себе собственного ребёнка, который привязан к капельнице. Чтобы в ушах у вас каждую секунду звучал недавний близкий взрыв. Чтобы вы судорожно понимали, что вот то бесценное медицинское оборудование, которое было залогом не лечения даже - спасения вашего ребёнка - его больше нет, сгорело, погибло под завалами. Чтобы не было слёз, один сухой ужас, каждую секунду. У каждого из вас. Каждую секунду. Каждую секунду, когда вы ходите на выставки в Манеж, едете в пушгоры, лепите из глины и думаете о том, как бы удачнее пошутить смешную шутку о том, какой занятный у вашего десятилетки предмет в школе - что-то про основы православия и патриотизма, обхохочешься. Чтобы каждую секунду, когда вам хочется почувствовать себя живым человеком, сознание возвращало вас в эту картину.
Долго-долго.
Целую вечность.
А потом чтобы вы исчезли. »
Мама поймала меня в коридоре.
Я была почти ровесницей нынешней Люси
Я, конечно, ничего не успевала, я пропадала в больнице денно и нощно, рисуя с детьми в онкологических отделениях и пытаясь хоть так сделать что-то, я уже обещала прямо сейчас еще трем другим детям, но не согласиться было невозможно
Тонкие ручки, огромные глаза, жизнь едва теплится, но неутомимая жажда творчества бьет навстречу, через стены и стекла.
Мы будем готовить выставку.
Она не рисовала до этого, она танцевала.
И хотя злая болезнь не спрашивает и не оставляет выбора, она решила победить. И стала рисовать. Мы познакомились через стекло бокса, и выставку мы готовили через стекло. В шапочках, стерильном халате, бахилах, резиновых перчатках. Кажется, Люся долго даже не знала , как я выгляжу - из-за этого космонавтского обмундирования она видела только мои глаза. А я её целиком- маленькую, худую в стеклянном аквариуме бокса. Мы дезинфицировали карандаши и прожаривали бумагу, прежде, чем передать туда за стекло. Люся нарисовала девочку внутри капли. Это была она. Иммунитета не было. Донорский мостный мозг еще не прижился и не заработал. Но Люся твердо сказала, что к открытию выставки она выйдет из бокса. Медики сомневались. Люся нет. "Мне охота твАрить" – писала мне Люся смешные смс-ки с маминого телефона. И я неслась в больницу.
Мы ставили кукольные спектакли и делали героев из шприцов и бинтов. Мы засиживались до ночи на кухоньке отделения пересадки костного мозга, где впервые узнавали свою страну: от Кавказа до Мурманска, от Байкала до Астрахани тянулись нити этой страшной войны– дети против рака.
И она вышла. Вышла победительницей. И звездой вернисажа.
Зачем?
Та детская картина оказалась совсем о другом. Девочка в капле собственной жизни. Ничего не слышу, ничего не вижу, ничего не говорю.
Люся, ты слышишь меня?
нет, я не буду цитировать посты деятелей российской культуры , которые изо всех сил против войны. Пусть они обсуждают свою ностальгию и творческий подъем в эмиграции.
А для тех, кто имея минимальный и даже очень жесткий выбор (!) , выбрал остаться в фашистской РФ и имитирует нормальную жизнь, я просто процитирую пост.
Iryna Korotych:
« По-русски, чтобы поняли все, к кому я обращаюсь.
Я хочу, чтобы эта картинка стояла у вас перед глазами. Каждую секунду. И чтобы каждую секунду вы мысленно прижимали к себе собственного ребёнка, который привязан к капельнице. Чтобы в ушах у вас каждую секунду звучал недавний близкий взрыв. Чтобы вы судорожно понимали, что вот то бесценное медицинское оборудование, которое было залогом не лечения даже - спасения вашего ребёнка - его больше нет, сгорело, погибло под завалами. Чтобы не было слёз, один сухой ужас, каждую секунду. У каждого из вас. Каждую секунду. Каждую секунду, когда вы ходите на выставки в Манеж, едете в пушгоры, лепите из глины и думаете о том, как бы удачнее пошутить смешную шутку о том, какой занятный у вашего десятилетки предмет в школе - что-то про основы православия и патриотизма, обхохочешься. Чтобы каждую секунду, когда вам хочется почувствовать себя живым человеком, сознание возвращало вас в эту картину.
Долго-долго.
Целую вечность.
А потом чтобы вы исчезли. »