Слово «гетто» венецианское. И первое гетто тоже.
Венецианское гетто — место, где жили еврейские семьи с 16-го века. Изолированный каналами кусочек сестьера Каннареджо. Но Венецианская республика всегда была толеранта к иным. И даже если слово «гетто» и первое гетто венецианского происхождения, оно не имело того зловещего значения, которое теперь от него неотделимо.
Еврейская община была включена в жизнь Республики. Конечно, до равноправия в нашем понимании было далеко, но по крайней мере, никаких испанских погромов и резни тут никогда не было. Как не было, кстати, цензуры и Инквизиции. На картинах Карпаччо чернокожий гребец—он не раб, а гражданин, работник. На картинах Беллини процессии из всевозможных лиц нетитульных национальностей . Недаром, Петр Вайль называл Венецию ХV века Нью-Йорком того времени. Капители колонн Дворца Дожей украшены барельефами: готты, венгры, славяне...
Поэтому в ответ на настойчивое требование Папы об изгнании евреев из Венеции Совет Десяти принял компромиссное решение: поселить евреев, до того селившихся свободно по городу ( в основном на острове Джудекка) в место, известное как Getto Nuovo — новая плавильня. Делать было нечего. Евреи переселились туда. Община все росла, а кусок земли оставался прежним. Гетто росло вверх (да, это правда символично) к домам пристраивались новые этажи, и поэтому именно в гетто самые высокие дома во всем городе - 7-этажные «небоскребы» 16-17го веков.
В Венеции плотная ткань времен вплетена в ткань повседневности. Это город живой памяти. Не цифр, не отчетов о проведенной работе, а памяти лиц, имен, семей. Мы ходим по тем же самым улицам, куда навечно впечатаны их имена. На входе в университет в землю вмонтирована табличка «Здесь преподавала Ольга Блументаль. Родилась в 1873, была депортирована 30.10. 1944 в Равенсбрюк и убита в 24.02.1945
И я ловлю себя на двойном значении этой страшной даты: 24 февраля.
На днях получила рассылку о том, какие новые имена появятся в мостовых Венеции в ближайшее время— работа по «камням преткновения» идет постоянно. Открытие новых камней обычно преурочивают к 27 января— день памяти жертв Холокоста. Это событие всего города. Обычно присутствуют главы и всех религиозных общин: еврейской , мусульманской и католической.
И нет, я не боюсь ходить по улицам и мои еврейские друзья тоже. И нет, путинские страшилки о беконтрольном разгуле антисемитизма в Европе , панически тиражируемые в русскоязычном фейсбуке на нас не действуют. У нас есть глаза, уши и своя голова на плечах.
А шовинизм любых мастей пресекается просто— его недопустимостью в обществе. Солидарностью. Личным неприятием.
И не могу не повторить ещё раз сегодня рассказ своей итальянской знакомой, который пару лет назад я перевела целиком и уже публиковала.
Сейчас он будет нелишним.
1939 год.
Выпускной экзамен в знаменитом классическом лицее «Марко Поло» в Венеции (где потом училась и одна из моих дочерей)
Девочка по имени Джулиана Коэн, которую тогда ещё никто не знает. Впоследствии именно она будет подписывать свои знаменитые коллекции моды псевдонимом Роберта да Камерино. Вот, что она напишет в своих воспоминаниях:
В то утро мы вошли в класс и были удивлены. Все парты стояли рядами, как обычно, но две были выдвинуты к стене и поставлены отдельно. Я выбираю место и сажусь, но тут ко мне подходит профессор и говорит: «Нет, Вам туда», указывая но одну из отдельно стоящих парт. Вокруг творится обычная неразбериха, друзья пытаются занять соседние места и оказаться за одной партой, кто-то с кем-то меняется местами, и, кажется, этот маленький эпизод проходит незамеченным. Наконец мы все сели и воцарилась тишина.
Экзамен вот-вот начнётся. И тут с одной из центральных парт встаёт мальчик. Он мулат. Поднимает руку и просит слова. Мы все знаем его. Он сын эритрейской принцессы и итальянского генерала.
-Профессор,я бы хотел узнать,почему те кандидаты сидят отдельно?
У него звучный голос с отчётливым римским выговором. На миг профессор, кажется, смущён, но быстро берет себя в руки. «Это независимые частные кандидаты».
Но мальчик не успокаивается: «Да, возможно.
Венецианское гетто — место, где жили еврейские семьи с 16-го века. Изолированный каналами кусочек сестьера Каннареджо. Но Венецианская республика всегда была толеранта к иным. И даже если слово «гетто» и первое гетто венецианского происхождения, оно не имело того зловещего значения, которое теперь от него неотделимо.
Еврейская община была включена в жизнь Республики. Конечно, до равноправия в нашем понимании было далеко, но по крайней мере, никаких испанских погромов и резни тут никогда не было. Как не было, кстати, цензуры и Инквизиции. На картинах Карпаччо чернокожий гребец—он не раб, а гражданин, работник. На картинах Беллини процессии из всевозможных лиц нетитульных национальностей . Недаром, Петр Вайль называл Венецию ХV века Нью-Йорком того времени. Капители колонн Дворца Дожей украшены барельефами: готты, венгры, славяне...
Поэтому в ответ на настойчивое требование Папы об изгнании евреев из Венеции Совет Десяти принял компромиссное решение: поселить евреев, до того селившихся свободно по городу ( в основном на острове Джудекка) в место, известное как Getto Nuovo — новая плавильня. Делать было нечего. Евреи переселились туда. Община все росла, а кусок земли оставался прежним. Гетто росло вверх (да, это правда символично) к домам пристраивались новые этажи, и поэтому именно в гетто самые высокие дома во всем городе - 7-этажные «небоскребы» 16-17го веков.
В Венеции плотная ткань времен вплетена в ткань повседневности. Это город живой памяти. Не цифр, не отчетов о проведенной работе, а памяти лиц, имен, семей. Мы ходим по тем же самым улицам, куда навечно впечатаны их имена. На входе в университет в землю вмонтирована табличка «Здесь преподавала Ольга Блументаль. Родилась в 1873, была депортирована 30.10. 1944 в Равенсбрюк и убита в 24.02.1945
И я ловлю себя на двойном значении этой страшной даты: 24 февраля.
На днях получила рассылку о том, какие новые имена появятся в мостовых Венеции в ближайшее время— работа по «камням преткновения» идет постоянно. Открытие новых камней обычно преурочивают к 27 января— день памяти жертв Холокоста. Это событие всего города. Обычно присутствуют главы и всех религиозных общин: еврейской , мусульманской и католической.
И нет, я не боюсь ходить по улицам и мои еврейские друзья тоже. И нет, путинские страшилки о беконтрольном разгуле антисемитизма в Европе , панически тиражируемые в русскоязычном фейсбуке на нас не действуют. У нас есть глаза, уши и своя голова на плечах.
А шовинизм любых мастей пресекается просто— его недопустимостью в обществе. Солидарностью. Личным неприятием.
И не могу не повторить ещё раз сегодня рассказ своей итальянской знакомой, который пару лет назад я перевела целиком и уже публиковала.
Сейчас он будет нелишним.
1939 год.
Выпускной экзамен в знаменитом классическом лицее «Марко Поло» в Венеции (где потом училась и одна из моих дочерей)
Девочка по имени Джулиана Коэн, которую тогда ещё никто не знает. Впоследствии именно она будет подписывать свои знаменитые коллекции моды псевдонимом Роберта да Камерино. Вот, что она напишет в своих воспоминаниях:
В то утро мы вошли в класс и были удивлены. Все парты стояли рядами, как обычно, но две были выдвинуты к стене и поставлены отдельно. Я выбираю место и сажусь, но тут ко мне подходит профессор и говорит: «Нет, Вам туда», указывая но одну из отдельно стоящих парт. Вокруг творится обычная неразбериха, друзья пытаются занять соседние места и оказаться за одной партой, кто-то с кем-то меняется местами, и, кажется, этот маленький эпизод проходит незамеченным. Наконец мы все сели и воцарилась тишина.
Экзамен вот-вот начнётся. И тут с одной из центральных парт встаёт мальчик. Он мулат. Поднимает руку и просит слова. Мы все знаем его. Он сын эритрейской принцессы и итальянского генерала.
-Профессор,я бы хотел узнать,почему те кандидаты сидят отдельно?
У него звучный голос с отчётливым римским выговором. На миг профессор, кажется, смущён, но быстро берет себя в руки. «Это независимые частные кандидаты».
Но мальчик не успокаивается: «Да, возможно.
Но ведь они ещё и евреи, верно?». На этот раз смущение профессора заметно куда отчетливее. Юноша не даёт ему времени опомниться и продолжает: « если дело в расе, то и я не ариец, как Вы, возможно, заметили, не так ли? Поэтому,если позволите...»
И, не дожидаясь ответа или разрешения, он берет и передвигает свою парту к нашим отдельным. И тут начинается непредусмотренное. Весь класс встаёт и начинает передвигать парты. В несколько секунд они снова выстроены в привычные аккуратные три ряда. Мы снова такие же, как все. Юный мулат отвешивает церемонный поклон профессору и занимает своё место. В классе повисает тишина.
Преподаватель в смятении. Он снимает очки и проводит ладонью по глазам. Потом, словно самому себе, произносит тихо, но отчётливо: «Я бы хотел вас всех обнять».
И, не дожидаясь ответа или разрешения, он берет и передвигает свою парту к нашим отдельным. И тут начинается непредусмотренное. Весь класс встаёт и начинает передвигать парты. В несколько секунд они снова выстроены в привычные аккуратные три ряда. Мы снова такие же, как все. Юный мулат отвешивает церемонный поклон профессору и занимает своё место. В классе повисает тишина.
Преподаватель в смятении. Он снимает очки и проводит ладонью по глазам. Потом, словно самому себе, произносит тихо, но отчётливо: «Я бы хотел вас всех обнять».
Свет победы. Свет Виктории.
По-итальянски звучит одинаково.
И снова мучительно писать об этом по-русски.
Мучительно, стыдно и необходимо. На испоганенном, обесчещенным им самим, отравленном, забрызганном кровью.
Вечер памяти Виктории Амелиной организован Академией Изящных Искусств Венеции.
Выступал ректор, давний знакомый, Риккардо Кальдура, выступали организаторы, Марина Сорина приехала из Вероны и читала свои замечательные переводы на итальянский, прижавшая специально из Киева поэтесса и подруга Амелиной Оксана Стомина — сама родом из Мариуполя —прочла последнее стихотворение: оно состояло из смс , которые Оксана посылала в реанимацию в те дни, когда надеялись без надежды. Последние три строки она дописала после 1 июля, когда Виктории не стало.
Нет, не так: когда ее убили россияне.
Именно так говорили выступающие . Никаких безличных оборотов. Они не жертвы— а цели. И плакала скрипка — и под смычком Романа Янушкевича (Он воевал. Был ранен. Теперь в Италии учится в консерватори). Скорик и …еврейская мелодия. И плакал дождь за окном, отбивая такт мелодии по поверхности канала. И плакал зал. Множество молодых лиц. Студенты Академии— будущие художники, сценографы, критики. Они должны это запомнить.
Переводчица и филолог Ярина Груша рассказывала о последней встрече с Викторией— тут в Венеции. Она даже назвала дату 7 мая. Значит, мы ходили по одним улицам.
Я мысленно пролистнула память и вдруг отчетливо вспомнила день 7 мая. В этот день в греческой церкви отпевали молодого украинского режиссера— Данилу Денисевича. Его убили под Бахмутом. https://m.facebook.com/story.php?story_fbid=6137294212985159&id=100001139226342
А Виктория ходила где-то рядом. Её тогда ещё не успели убить россияне. Она просто гуляла с сыном по Венеции, встречалась с подругой, была полна планов.
Амелина выиграла грант резиденцию в Париже и должна была ехать туда со своим 11летним сыном, которого так мало видела с начала вторжения, ибо была занята волонтерством и документированием военных преступлений россиян. В Париже она должна была нписать документальную книгу об этих российских военных преступлениях. Нашла квартиру и школу ребёнку. И поехала прямо перед отъездом в Краматорск с колумбийскими журналистами. И пригласила их на встречу в пиццерию, куда и была запущена российская ракета…
Виктория в буквальном смысле своими руками откопала (они были закопаны им в саду) и издала дневники зверски убитого россиянами в оккупированном Изюме детского поэта Вакуленко, которого удалось опознать только по ДНК. Её убили в день его рождения. И закопали. И никто никогда не сможет откопать эту единственную жизнь, этот искрящийся талант, эту хрупкую и стойкую красоту и всё то, что знала только она, чем была она и что было ею.
Думала, слезы кончились. Но нет. И это, конечно, незаслуженный подарок.
Взгляд упирался в расплывающийся многовековой палимпсест кирпичной кладки церкви Санта Марты, где проходил вечер, на схожящие струпья штукатурки. И я думала о судьбах культуры и жизнях живых людей.
Расстрелянное Возрождение. Какой чудовищный оксюморон, если вдуматься.
Стомина говорила, что точной статистики о погибших людях культуры, искусства, науки нет, но этим летом в Киеве проходил симфонический концерт- и пока играла музыка, на экране шли имена убитых музыкантов, поэтов, художников , актеров, режиссеров. Симфонии не хватило.
Aмелина всегда писала прозу. Её стихи стали появляться лишь в прошлом году. В одном из интервью на вопрос, откуда вдруг стихи, она отвечает, что пишет обломками слов. Тем, что осталось от её речи после вторжения, после всего, чему ей довелось стать свидетельницей. Так получилось, что эти обломки больше всего напоминают стихи.
Сегодня они звучали по-украински и по-итальянски.
Она не хотела , чтоб они были переведены на русский.
Пусть звучат на всех других языках.
Русский язык их не заслужил.
Не поезія
Я не пишу поезію
Я прозаїк
Просто реальність війни
з’їдає пунктуацію
зв’язність сюжету
зв’язність
з’їдає
Наче у мову
влучив снаряд
Уламки мови
схожі на поезію
але це не вона
І це теж не вона
Вона в Харкові
Волонтерить
По-итальянски звучит одинаково.
И снова мучительно писать об этом по-русски.
Мучительно, стыдно и необходимо. На испоганенном, обесчещенным им самим, отравленном, забрызганном кровью.
Вечер памяти Виктории Амелиной организован Академией Изящных Искусств Венеции.
Выступал ректор, давний знакомый, Риккардо Кальдура, выступали организаторы, Марина Сорина приехала из Вероны и читала свои замечательные переводы на итальянский, прижавшая специально из Киева поэтесса и подруга Амелиной Оксана Стомина — сама родом из Мариуполя —прочла последнее стихотворение: оно состояло из смс , которые Оксана посылала в реанимацию в те дни, когда надеялись без надежды. Последние три строки она дописала после 1 июля, когда Виктории не стало.
Нет, не так: когда ее убили россияне.
Именно так говорили выступающие . Никаких безличных оборотов. Они не жертвы— а цели. И плакала скрипка — и под смычком Романа Янушкевича (Он воевал. Был ранен. Теперь в Италии учится в консерватори). Скорик и …еврейская мелодия. И плакал дождь за окном, отбивая такт мелодии по поверхности канала. И плакал зал. Множество молодых лиц. Студенты Академии— будущие художники, сценографы, критики. Они должны это запомнить.
Переводчица и филолог Ярина Груша рассказывала о последней встрече с Викторией— тут в Венеции. Она даже назвала дату 7 мая. Значит, мы ходили по одним улицам.
Я мысленно пролистнула память и вдруг отчетливо вспомнила день 7 мая. В этот день в греческой церкви отпевали молодого украинского режиссера— Данилу Денисевича. Его убили под Бахмутом. https://m.facebook.com/story.php?story_fbid=6137294212985159&id=100001139226342
А Виктория ходила где-то рядом. Её тогда ещё не успели убить россияне. Она просто гуляла с сыном по Венеции, встречалась с подругой, была полна планов.
Амелина выиграла грант резиденцию в Париже и должна была ехать туда со своим 11летним сыном, которого так мало видела с начала вторжения, ибо была занята волонтерством и документированием военных преступлений россиян. В Париже она должна была нписать документальную книгу об этих российских военных преступлениях. Нашла квартиру и школу ребёнку. И поехала прямо перед отъездом в Краматорск с колумбийскими журналистами. И пригласила их на встречу в пиццерию, куда и была запущена российская ракета…
Виктория в буквальном смысле своими руками откопала (они были закопаны им в саду) и издала дневники зверски убитого россиянами в оккупированном Изюме детского поэта Вакуленко, которого удалось опознать только по ДНК. Её убили в день его рождения. И закопали. И никто никогда не сможет откопать эту единственную жизнь, этот искрящийся талант, эту хрупкую и стойкую красоту и всё то, что знала только она, чем была она и что было ею.
Думала, слезы кончились. Но нет. И это, конечно, незаслуженный подарок.
Взгляд упирался в расплывающийся многовековой палимпсест кирпичной кладки церкви Санта Марты, где проходил вечер, на схожящие струпья штукатурки. И я думала о судьбах культуры и жизнях живых людей.
Расстрелянное Возрождение. Какой чудовищный оксюморон, если вдуматься.
Стомина говорила, что точной статистики о погибших людях культуры, искусства, науки нет, но этим летом в Киеве проходил симфонический концерт- и пока играла музыка, на экране шли имена убитых музыкантов, поэтов, художников , актеров, режиссеров. Симфонии не хватило.
Aмелина всегда писала прозу. Её стихи стали появляться лишь в прошлом году. В одном из интервью на вопрос, откуда вдруг стихи, она отвечает, что пишет обломками слов. Тем, что осталось от её речи после вторжения, после всего, чему ей довелось стать свидетельницей. Так получилось, что эти обломки больше всего напоминают стихи.
Сегодня они звучали по-украински и по-итальянски.
Она не хотела , чтоб они были переведены на русский.
Пусть звучат на всех других языках.
Русский язык их не заслужил.
Не поезія
Я не пишу поезію
Я прозаїк
Просто реальність війни
з’їдає пунктуацію
зв’язність сюжету
зв’язність
з’їдає
Наче у мову
влучив снаряд
Уламки мови
схожі на поезію
але це не вона
І це теж не вона
Вона в Харкові
Волонтерить
«Это и так понятно»— слышу справа и слева. Нет, не понятно. Это фатальная ошибка коммуникации. Вынесение в презумпцию то, что просто требует простых своих личных слов.
Вижу ее постоянно— особенно у людей с пост-советским авто-репрессивным механизмами и привычкой общения в своих закрытых кругах и сообществах (в сетях воспроизводятся всё те же пузыри «московских кухонь»).
Это становится особенно заметно, когда живешь в стране и культуре, где не только принято— а необходимо прямо выражать эмоции и отношения. Не только отрицательно— а прежде всего , положительные. Так в Италии.
«После 24.02 не позвонил никто из моих российских друзей… никто.»
Сколько раз я слышала эту горькую фразу от украинских собеседниц и собеседников.
И я понимаю: 90% не позвонили потому что выбрали страх/конформизм/поверили пропаганде/ и просто шкурное «как бы чего не вышло». Но 10% не нашли слов. Точнее, решили «не лезть» и что «и так понятно, что мы против, мы ж нормальные люди». И в этом самодовольном и автореферентном снобизме стали неразличимы от тех, от кого считают себя бесконечно далекими— и своим молчанием бесконечно ранят тех, кому и так невыносимо.
Сейчас то же о 07.10 в Израиле. И совершенно не важно, что предыстория этой войны совсем иная, не важно еврей ты или нет, каких взглядов придерживаемся и поддерживаем ли или нет нынешнюю и/или политику правительства Израиля. Не ужаснуться всем существом, не найти простых своих личных слов перед лицом чудовищного насилия террористов ХАМАСА: убийств и мучений мирных людей, детей, стариков, домашних зверей— значит, солидаризироваться со злом. Эли Визель всё давно сказал: «Молчание поощряет мучителя, но не мученика.»
Венеция всегда была перекрестком путей. Торговых, культурных, человеческих. Между Востоком и Западом— она даже внешне, в своем эстетическом каноне впитала то и другое. Это и сейчас так. Сюда весь мир в гости. Здесь много веков живут и говорят на множестве языков. Здесь ещё в 15м веке были еврейские и арабские типографии, не говоря уж о классическом книгоиздании Альдо Мануция, ставшим лидером во всей Европе (ему принадлежит новое слово в книжном искусстве, определившее многое в нашем сегодняшнем дне — в том числе и практикчески: изобретение карманных форматов— то, что так прекрасно транспортабельно звучит для русского уха, а на самом деле означает возможность положить в карман : по-итальянски, “tasca”) .
В Венеции пути пересекаются буквально— мы все ходим пешком и знаем друг друга в лицо дороге. Главная метафора города — мост. Во всех смыслах.
Бегу на вечер памяти Виктории Амелиной , по дороге на углу сталкиваюсь со своей ливанской венецианской приятельницей. Наглядное буквальное пересечение путей. Моментальный срез новейшей страшной истории сегодняшнего дня. Нет, я не буду пересказывать наш диалог, чтобы не вызвать трибальный гнев фб -публики. Моя приятельница родилась на границе с Израилем и рассказывала о своем детстве. О своем личном детстве— с ее 4х лет. «Кать, я знаю, что ты еврейка: но ты же меня слышишь?». Слышу. А в телефоне слышу голос своего приятеля и там у меня звучит другой рассказ: уже израильский. Он тоже страшен. Он точно так же не придуман. Он тоже от первого лица. Он тоже рассказан мне лично.
В войну мосты не строятся, а сжигаются: увы, именно этого требует элементарная безопасность и стратегия. Призывы к обратному звучат почти аморально. Мост возможен только внутри одной личности. Потому так и важны личные слова. Не академические, не над схваткой, не «вашим и нашим». Другие.
«I am also a Jew who lives with transgenerational trauma in the wake of atrocities committed against people like me. But they were also committed against people not like me. I do not have to identify with this face or that name in order to name the atrocity I see. Or, at least, I struggle not to.
(…)empathy mainly takes form within a framework that allows for identification to be accomplished, or for a translation between another’s experience and my own”—пишет в своем эссе Judith Butler https://www.lrb.co.
Вижу ее постоянно— особенно у людей с пост-советским авто-репрессивным механизмами и привычкой общения в своих закрытых кругах и сообществах (в сетях воспроизводятся всё те же пузыри «московских кухонь»).
Это становится особенно заметно, когда живешь в стране и культуре, где не только принято— а необходимо прямо выражать эмоции и отношения. Не только отрицательно— а прежде всего , положительные. Так в Италии.
«После 24.02 не позвонил никто из моих российских друзей… никто.»
Сколько раз я слышала эту горькую фразу от украинских собеседниц и собеседников.
И я понимаю: 90% не позвонили потому что выбрали страх/конформизм/поверили пропаганде/ и просто шкурное «как бы чего не вышло». Но 10% не нашли слов. Точнее, решили «не лезть» и что «и так понятно, что мы против, мы ж нормальные люди». И в этом самодовольном и автореферентном снобизме стали неразличимы от тех, от кого считают себя бесконечно далекими— и своим молчанием бесконечно ранят тех, кому и так невыносимо.
Сейчас то же о 07.10 в Израиле. И совершенно не важно, что предыстория этой войны совсем иная, не важно еврей ты или нет, каких взглядов придерживаемся и поддерживаем ли или нет нынешнюю и/или политику правительства Израиля. Не ужаснуться всем существом, не найти простых своих личных слов перед лицом чудовищного насилия террористов ХАМАСА: убийств и мучений мирных людей, детей, стариков, домашних зверей— значит, солидаризироваться со злом. Эли Визель всё давно сказал: «Молчание поощряет мучителя, но не мученика.»
Венеция всегда была перекрестком путей. Торговых, культурных, человеческих. Между Востоком и Западом— она даже внешне, в своем эстетическом каноне впитала то и другое. Это и сейчас так. Сюда весь мир в гости. Здесь много веков живут и говорят на множестве языков. Здесь ещё в 15м веке были еврейские и арабские типографии, не говоря уж о классическом книгоиздании Альдо Мануция, ставшим лидером во всей Европе (ему принадлежит новое слово в книжном искусстве, определившее многое в нашем сегодняшнем дне — в том числе и практикчески: изобретение карманных форматов— то, что так прекрасно транспортабельно звучит для русского уха, а на самом деле означает возможность положить в карман : по-итальянски, “tasca”) .
В Венеции пути пересекаются буквально— мы все ходим пешком и знаем друг друга в лицо дороге. Главная метафора города — мост. Во всех смыслах.
Бегу на вечер памяти Виктории Амелиной , по дороге на углу сталкиваюсь со своей ливанской венецианской приятельницей. Наглядное буквальное пересечение путей. Моментальный срез новейшей страшной истории сегодняшнего дня. Нет, я не буду пересказывать наш диалог, чтобы не вызвать трибальный гнев фб -публики. Моя приятельница родилась на границе с Израилем и рассказывала о своем детстве. О своем личном детстве— с ее 4х лет. «Кать, я знаю, что ты еврейка: но ты же меня слышишь?». Слышу. А в телефоне слышу голос своего приятеля и там у меня звучит другой рассказ: уже израильский. Он тоже страшен. Он точно так же не придуман. Он тоже от первого лица. Он тоже рассказан мне лично.
В войну мосты не строятся, а сжигаются: увы, именно этого требует элементарная безопасность и стратегия. Призывы к обратному звучат почти аморально. Мост возможен только внутри одной личности. Потому так и важны личные слова. Не академические, не над схваткой, не «вашим и нашим». Другие.
«I am also a Jew who lives with transgenerational trauma in the wake of atrocities committed against people like me. But they were also committed against people not like me. I do not have to identify with this face or that name in order to name the atrocity I see. Or, at least, I struggle not to.
(…)empathy mainly takes form within a framework that allows for identification to be accomplished, or for a translation between another’s experience and my own”—пишет в своем эссе Judith Butler https://www.lrb.co.
London Review of Books
Judith Butler · The Compass of Mourning
We are to condemn or approve, and that makes sense, but is that all that is ethically required of us? In fact, I do...
uk/the-paper/v45/n20/judith-butler/the-compass-of-mourning?fbclid=IwAR3sGvvUUQtcAx3dJMEIWIMbVJZYvbWs0Cu-eTaaBW8n-iLSiI7SqM_hYUc_aem_AV1-tHPTdSjH6QWTMfS3vz_GwcE1bDXxml1emZNd7oHcM7wOdJrZ4MoBeylG9E_dvYc
(Об этом тексте напишу отдельно. Характерная же «критика» его со стороны хороших интеллектуальных ру/il — отдельная тема для отдельного текста. Подробнее тут у Michael Yudanin
https://m.facebook.com/story.php?story_fbid=10161412476848523&id=523713522
Об сложности морального суждения попытался сказать в своем недавнем посте и Nikolay Epplée— автор прекрасной книги «Неудобное прошлое»— и его не поняли. Точнее, ожидаемо обвинили в сочувствии террористам и чуть ли не пособничестве злу, когда он лишь сослался на сложности разных оптик и дал ссылку (на действительно замечательную) книгу Майкла Ротберга о вовлеченном субъекте. Книга дает огромный простор для размышлений— и приводит разные рамки и возможные нелинейные пути мысли о зле и справедливости. И о своем месте по отношению к ним. Эппле пытается навести его рассуждения на нашу реальность — и, увы, с неудобным настоящим, как и все мы, справляется намного хуже.
На этот пост и комментарии к нему интересно посмотреть чисто исследовательски. https://m.facebook.com/story.php?story_fbid=7336753863002823&id=100000048456620
Приведу и свой комментарий «Как человек, которого (и Вы в том числе);считаете неадекватно радикальным, хочу высказать свою солидарность и понимание того, о чем Вы пишете. Книга Ротберга прекрасна и очень полезна— она входит в библиографию нашего курса «Россия и деколонизация: введение» (все уже прошедшие лекции, включая гостевые— жаль, что среди них нет Вашей— можно посмотреть вот тут— и они продолжаются каждое воскресенье, у нас 50 блестящих студентов : https://decolonisation-ru.com)— так вот , как человек с огромным опытом хейта и неправильного прочтения, я могу поделиться с Вами , что в Вашем посте (который я , повторю, разделяю) является триггером для читателей— отсутствие внятно выраженной не моральной позиции, а прямой человеческой ЛИЧНОЙ солидарности с жертвами, не вынесенной в презумпцию (в виде цифр и дат), а проговоренной простыми СВОИМИ словами. Без них никакая сложная (а в случае Израиля и Палестины она действительно очень сложная )— моральная (а трибальная, не пламенно-племенная) позиция не работает — и не может коммуницироваться. Впрочем, неправильно Вас поймут в любом случае))— и всё же»
Понимание затруднено и так: а когда повторяющаяся травма и нарратив о травме в нескольких поколениях становятся несущими конструкциями идентичности оно почти невозможно. Острая боль и травма —это знают и врачи, и психологи не развивает , а купирует эмпатию. Все ресурсы организма (в том числе социального) направлены на выживание. Выйти из своей боли и услышать другого почти невозможно. А те, кто способен это сделать, тем самым как бы де факто расписываться в том, что болит у них не так остро. И получают закономерные обвинения. Замкнутый круг.
Остается искусство. Нет, оно, конечно, не спасет мир. Но оно дарует язык. И иногда именно оно находит слова без слов. Даже если оно не понято и не услышано. Сам акт творчества— уже противостояние хаосу, антоним войне. «Искусство непрерывно размышляет о смерти и непрерывно творит этим жизнь»— писал Пастернак.
Увы, в войну этого тоже мало.
Поэтому украинские художники, поэты, режиссеры и музыканты откладывают кисти, перья, камеры, компьютеры и инструменты— и идут воевать. Защищать саму возможность держать в руках кисти, перья, скрипки, обнимать детей и возлюбленных, просто готовить обед на кухне собственного дома.. защищать и увы, погибать во имя того, что неотъемлемо, что принадлежит человеку и стране по праву— свободу. И не нуждалось бы в защите ценой собственной жизни, если б рядом в мире не было страны-террориста, для которой свобода главный враг, а жизнь поэтому не стоит ничего. И с художников этой страны спрос особый. Самовыражением и антивоенными стихами тут не откупиться. Прежде всего от собственной совести.
(Об этом тексте напишу отдельно. Характерная же «критика» его со стороны хороших интеллектуальных ру/il — отдельная тема для отдельного текста. Подробнее тут у Michael Yudanin
https://m.facebook.com/story.php?story_fbid=10161412476848523&id=523713522
Об сложности морального суждения попытался сказать в своем недавнем посте и Nikolay Epplée— автор прекрасной книги «Неудобное прошлое»— и его не поняли. Точнее, ожидаемо обвинили в сочувствии террористам и чуть ли не пособничестве злу, когда он лишь сослался на сложности разных оптик и дал ссылку (на действительно замечательную) книгу Майкла Ротберга о вовлеченном субъекте. Книга дает огромный простор для размышлений— и приводит разные рамки и возможные нелинейные пути мысли о зле и справедливости. И о своем месте по отношению к ним. Эппле пытается навести его рассуждения на нашу реальность — и, увы, с неудобным настоящим, как и все мы, справляется намного хуже.
На этот пост и комментарии к нему интересно посмотреть чисто исследовательски. https://m.facebook.com/story.php?story_fbid=7336753863002823&id=100000048456620
Приведу и свой комментарий «Как человек, которого (и Вы в том числе);считаете неадекватно радикальным, хочу высказать свою солидарность и понимание того, о чем Вы пишете. Книга Ротберга прекрасна и очень полезна— она входит в библиографию нашего курса «Россия и деколонизация: введение» (все уже прошедшие лекции, включая гостевые— жаль, что среди них нет Вашей— можно посмотреть вот тут— и они продолжаются каждое воскресенье, у нас 50 блестящих студентов : https://decolonisation-ru.com)— так вот , как человек с огромным опытом хейта и неправильного прочтения, я могу поделиться с Вами , что в Вашем посте (который я , повторю, разделяю) является триггером для читателей— отсутствие внятно выраженной не моральной позиции, а прямой человеческой ЛИЧНОЙ солидарности с жертвами, не вынесенной в презумпцию (в виде цифр и дат), а проговоренной простыми СВОИМИ словами. Без них никакая сложная (а в случае Израиля и Палестины она действительно очень сложная )— моральная (а трибальная, не пламенно-племенная) позиция не работает — и не может коммуницироваться. Впрочем, неправильно Вас поймут в любом случае))— и всё же»
Понимание затруднено и так: а когда повторяющаяся травма и нарратив о травме в нескольких поколениях становятся несущими конструкциями идентичности оно почти невозможно. Острая боль и травма —это знают и врачи, и психологи не развивает , а купирует эмпатию. Все ресурсы организма (в том числе социального) направлены на выживание. Выйти из своей боли и услышать другого почти невозможно. А те, кто способен это сделать, тем самым как бы де факто расписываться в том, что болит у них не так остро. И получают закономерные обвинения. Замкнутый круг.
Остается искусство. Нет, оно, конечно, не спасет мир. Но оно дарует язык. И иногда именно оно находит слова без слов. Даже если оно не понято и не услышано. Сам акт творчества— уже противостояние хаосу, антоним войне. «Искусство непрерывно размышляет о смерти и непрерывно творит этим жизнь»— писал Пастернак.
Увы, в войну этого тоже мало.
Поэтому украинские художники, поэты, режиссеры и музыканты откладывают кисти, перья, камеры, компьютеры и инструменты— и идут воевать. Защищать саму возможность держать в руках кисти, перья, скрипки, обнимать детей и возлюбленных, просто готовить обед на кухне собственного дома.. защищать и увы, погибать во имя того, что неотъемлемо, что принадлежит человеку и стране по праву— свободу. И не нуждалось бы в защите ценой собственной жизни, если б рядом в мире не было страны-террориста, для которой свобода главный враг, а жизнь поэтому не стоит ничего. И с художников этой страны спрос особый. Самовыражением и антивоенными стихами тут не откупиться. Прежде всего от собственной совести.
London Review of Books
Judith Butler · The Compass of Mourning
We are to condemn or approve, and that makes sense, but is that all that is ethically required of us? In fact, I do...
Для нас— творческих людей тыла— а особенно россиян (бывших и нынешних ) бывают редчайшие моменты в нашей, казалось бы, обессмысленнрй в военное время профессии, когда она может внести конкретный вклад— да, иногда очень приземленно , но когда речь идет о жизни и смерти— не до надмирных изысков.
Форум «Свободная Россия» во главе с Гарри Каспаровым провел первый аукцион в поддержку российских добровольческих частей, сражающихся в составе ВСУ на стороне Украины. Это новое слово и первый важнейший шаг. И за такую позицию оппозиции наконец не стыдно.
Я счастлива и благодарна, что за возможность поучаствовать моими работами в этом аукционе — они все проданы и внесли свой вклад. Это не военные работы. Они о теле, о хрупкости, о том, как мы связаны (одна из проданных работ «Утро», вторая состоит из девяти взаимно передвигаемых частей— этот полиптих «Три грации» можно собрать в любую комбинацию — всё можно посмотреть в моем инстаграме https://instagram.com/katiamargolis?igshid=NzZlODBkYWE4Ng%3D%3D&utm_source=qr) .
Всего на аукционе собрана 50 тыс.евро.
Подробности тут.
https://t.me/ivan_tyutrin/240
Это первый шаг.
И ещё я хочу поблагодарить всех вас, каждого, кто по центу и гривне присылает деньги на амуницию, дроны, ремонт машин.
Времена тяжелые, возможности у всех истощены.
Раньше мы собирали суммы другого порядка— но
На собранные 563 евро мы не купим дрона для разведки, но зато ребята смогут отремонтировать машину, а значит, если не продвинуться, то хотя бы удержаться на позициях и остаться в живых.
Это минимум— но он самый главный.
Подробнее на все эти темы мы и поговорили вчера в нашей традиционной еженедельной беседе с Evgeny Kiselev
https://youtu.be/46IVFCSbvC4?si=0QblSqgXur4D3lvs
Форум «Свободная Россия» во главе с Гарри Каспаровым провел первый аукцион в поддержку российских добровольческих частей, сражающихся в составе ВСУ на стороне Украины. Это новое слово и первый важнейший шаг. И за такую позицию оппозиции наконец не стыдно.
Я счастлива и благодарна, что за возможность поучаствовать моими работами в этом аукционе — они все проданы и внесли свой вклад. Это не военные работы. Они о теле, о хрупкости, о том, как мы связаны (одна из проданных работ «Утро», вторая состоит из девяти взаимно передвигаемых частей— этот полиптих «Три грации» можно собрать в любую комбинацию — всё можно посмотреть в моем инстаграме https://instagram.com/katiamargolis?igshid=NzZlODBkYWE4Ng%3D%3D&utm_source=qr) .
Всего на аукционе собрана 50 тыс.евро.
Подробности тут.
https://t.me/ivan_tyutrin/240
Это первый шаг.
И ещё я хочу поблагодарить всех вас, каждого, кто по центу и гривне присылает деньги на амуницию, дроны, ремонт машин.
Времена тяжелые, возможности у всех истощены.
Раньше мы собирали суммы другого порядка— но
На собранные 563 евро мы не купим дрона для разведки, но зато ребята смогут отремонтировать машину, а значит, если не продвинуться, то хотя бы удержаться на позициях и остаться в живых.
Это минимум— но он самый главный.
Подробнее на все эти темы мы и поговорили вчера в нашей традиционной еженедельной беседе с Evgeny Kiselev
https://youtu.be/46IVFCSbvC4?si=0QblSqgXur4D3lvs
London Review of Books
Judith Butler · The Compass of Mourning
We are to condemn or approve, and that makes sense, but is that all that is ethically required of us? In fact, I do...
«Искусство неведения» .
И невидения.
Моя ежемесячная колонка на радио «Свобода». https://www.svoboda.org/a/iskusstvo-nevedeniya-ekaterina-margolis-ob-ulitsah-bez-fonarey/32677605.html
И невидения.
Моя ежемесячная колонка на радио «Свобода». https://www.svoboda.org/a/iskusstvo-nevedeniya-ekaterina-margolis-ob-ulitsah-bez-fonarey/32677605.html
Радио Свобода
Искусство неведения. Екатерина Марголис – об улицах без фонарей
Искусство видеть – arte del vedere – было выделено в отдельную дисциплину Леонардо да Винчи. Видение неотъемлемо от ведения: так научные штудии Леонардо неотделимы от их изображений. Достаточно посмотреть на его анатомические зарисовки или, например, на наброски…
На рассвете я опять проснулась от сирены. На этот раз не повітряна тривога в телефоне, а за окном.
В Венеции свои сирены— и это обычное явление нашей осенней повседневности.
-….та-Та-ТА… поёт в окно сирена, что твоему Одиссею.
-Аква- Аль-Та - судорожно рифмуется в голове.
Несколько лет назад тревожную сирену заменили на более музыкальную. Каждый восходящий тон её обозначает подъем на 10 см над уровнем моря. +100, +110, +120. Каждый ребёнок умеет различать эту гамму на слух, а каждый родитель оценивать риски для жилища. Мелодично поднимающиеся звуки сирены заставляют моментально проснуться.
И вот, едва проснувшись, ты уже мчишься вниз доподнимать то, что осталось не поднятым после вчерашней предупредительной смс-ки о грядущей гостье ростом в 135 см над уровнем моря (значит, зайдет и на кухню, и в гостиную). Поставить заглушку на входную дверь еще с ночи помогает лишь до того момента, пока вода не начинает подниматься из-под пола. В Венеции про каждый дом известно, при какой высоте прилива он может оказаться в зоне риска. Такие сведения сообщает и агент при съеме/покупке недвижимости.
В начале после вторжения всё это моментально проносились в ещё спящей голове при звуках ночной сирены из телефона. И только проснувшись, понимаешь, что это не прилив и не сон. Что российские ракеты летят прямо сейчас на живых людей…
Живя в Венеции, мы пережили не один подъем воды и дом наш затапливало не раз. Как-то раз мы были с ещё тогда маленькой дочкой в Париже , мимо проехала скорая помощь с мигалкой.
-А мы не забыли сапожки?— спросила меня пятилетняя кроха. И только я поняла моментальную ассоциацию в её голове: сирена-аква альта-сапоги.
Синьора Аква Альта была нашей постоянной гостьей.
Четыре года назад назад Венеция пережила один из самых разрушительных приливов за свою историю. 187 сm acqua alta 13/11/ 2019. Эта отметка красуется на многих домах.
Обычная высокая вода— явление неприятное, но предсказуемое: это всего лишь прилив, усиленный ветром сирокко (дует из Северной Африки через Сицилию и до Адриатики: дует из северной Африки и сначала ощущается в Сицилии — мои сицилийские друзья всегда пишут: у нас подуло, скоро у вас поднимется) .
6 ore cresce/6 ore cala (6 часов растёт -6 часов опускается): я привыкла много лет подряд растолковывать это гостям, студентам, журналистам. Венеция— прежде всего морской город, это не наводнение, это обычный суточный цикл: прилив/отлив. Иногда он бывает высоким, но вода всегда опускается и в течение трех часов уходит. Я написала немало текстов о разности восприятия этого явления людьми разных культур— о вопросах БибиСи « что вы видите на вашей улице? Как реагируют ваши соседи» и характерных апокалиптических эсхатологических нотках смеси ужаса и восторга , которые всегда слышала от журналистов российского происхождения.
Высокая вода , повторю, часть нашей повседневности— особенно в ноябре-декабре. И через несколько часов за ним всегда следует отлив. И при всех неудобствах, потерях и даже разрушениях это даёт уверенность. В цикличности времени. В преемственности его. В непрерывности.
Но в тот вечер всё было иначе.
Шквальный ветер, неулетевший самолёт (у меня должна была открывать выставка в Москве (из сегодня кажется далекой фантастикой) в пространстве Cube с галереей КультПроект— посвящённая… как раз синьоре Акве Альте).
https://cabinetdelart.com/iskusstvo/art-obzor-za-nedelyu-7-11-14-11-19/
Вода в городе, на твоей улице и даже гостиной собственного доме—это очень красиво: и я каждый раз разрываюсь. Художник во мне приходит в восторг и делает на ходу арт-проекты, а mater familiae приходит в ужас и пытается бороться со стихией , сушить птенцов и спасать скарб.
Арт- тут:
#AcquaAltaArt
https://www.facebook.com/100001139226342/posts/2493170810730869/?d=n
https://www.instagram.com/p/B5Bi8kpoSea/?utm_medium=copy_link
Но сейчас было по-настоящему страшно, вода заходила в дом и поднималась с какой-то не виданной доселе скоростью, сочилась из-под пола, ветер ревел— внезапно во всем городе потух свет — отключилось электричество. Конец света перестал ощущаться как метафора.
В Венеции свои сирены— и это обычное явление нашей осенней повседневности.
-….та-Та-ТА… поёт в окно сирена, что твоему Одиссею.
-Аква- Аль-Та - судорожно рифмуется в голове.
Несколько лет назад тревожную сирену заменили на более музыкальную. Каждый восходящий тон её обозначает подъем на 10 см над уровнем моря. +100, +110, +120. Каждый ребёнок умеет различать эту гамму на слух, а каждый родитель оценивать риски для жилища. Мелодично поднимающиеся звуки сирены заставляют моментально проснуться.
И вот, едва проснувшись, ты уже мчишься вниз доподнимать то, что осталось не поднятым после вчерашней предупредительной смс-ки о грядущей гостье ростом в 135 см над уровнем моря (значит, зайдет и на кухню, и в гостиную). Поставить заглушку на входную дверь еще с ночи помогает лишь до того момента, пока вода не начинает подниматься из-под пола. В Венеции про каждый дом известно, при какой высоте прилива он может оказаться в зоне риска. Такие сведения сообщает и агент при съеме/покупке недвижимости.
В начале после вторжения всё это моментально проносились в ещё спящей голове при звуках ночной сирены из телефона. И только проснувшись, понимаешь, что это не прилив и не сон. Что российские ракеты летят прямо сейчас на живых людей…
Живя в Венеции, мы пережили не один подъем воды и дом наш затапливало не раз. Как-то раз мы были с ещё тогда маленькой дочкой в Париже , мимо проехала скорая помощь с мигалкой.
-А мы не забыли сапожки?— спросила меня пятилетняя кроха. И только я поняла моментальную ассоциацию в её голове: сирена-аква альта-сапоги.
Синьора Аква Альта была нашей постоянной гостьей.
Четыре года назад назад Венеция пережила один из самых разрушительных приливов за свою историю. 187 сm acqua alta 13/11/ 2019. Эта отметка красуется на многих домах.
Обычная высокая вода— явление неприятное, но предсказуемое: это всего лишь прилив, усиленный ветром сирокко (дует из Северной Африки через Сицилию и до Адриатики: дует из северной Африки и сначала ощущается в Сицилии — мои сицилийские друзья всегда пишут: у нас подуло, скоро у вас поднимется) .
6 ore cresce/6 ore cala (6 часов растёт -6 часов опускается): я привыкла много лет подряд растолковывать это гостям, студентам, журналистам. Венеция— прежде всего морской город, это не наводнение, это обычный суточный цикл: прилив/отлив. Иногда он бывает высоким, но вода всегда опускается и в течение трех часов уходит. Я написала немало текстов о разности восприятия этого явления людьми разных культур— о вопросах БибиСи « что вы видите на вашей улице? Как реагируют ваши соседи» и характерных апокалиптических эсхатологических нотках смеси ужаса и восторга , которые всегда слышала от журналистов российского происхождения.
Высокая вода , повторю, часть нашей повседневности— особенно в ноябре-декабре. И через несколько часов за ним всегда следует отлив. И при всех неудобствах, потерях и даже разрушениях это даёт уверенность. В цикличности времени. В преемственности его. В непрерывности.
Но в тот вечер всё было иначе.
Шквальный ветер, неулетевший самолёт (у меня должна была открывать выставка в Москве (из сегодня кажется далекой фантастикой) в пространстве Cube с галереей КультПроект— посвящённая… как раз синьоре Акве Альте).
https://cabinetdelart.com/iskusstvo/art-obzor-za-nedelyu-7-11-14-11-19/
Вода в городе, на твоей улице и даже гостиной собственного доме—это очень красиво: и я каждый раз разрываюсь. Художник во мне приходит в восторг и делает на ходу арт-проекты, а mater familiae приходит в ужас и пытается бороться со стихией , сушить птенцов и спасать скарб.
Арт- тут:
#AcquaAltaArt
https://www.facebook.com/100001139226342/posts/2493170810730869/?d=n
https://www.instagram.com/p/B5Bi8kpoSea/?utm_medium=copy_link
Но сейчас было по-настоящему страшно, вода заходила в дом и поднималась с какой-то не виданной доселе скоростью, сочилась из-под пола, ветер ревел— внезапно во всем городе потух свет — отключилось электричество. Конец света перестал ощущаться как метафора.
Facebook
Log in or sign up to view
See posts, photos and more on Facebook.