Есенин, приехав в Ленинград, говорил, что приехал работать. Но он приехал сюда, откуда начал, не работать, а умереть.
И утром того дня, к вечеру которого он так беспощадно и безжалостно умертвил себя. Он хотел написать одно стихотворение... одно стихотворение, но в номере гостиницы случайно не было чернил. Сергей Есенин взял ножик, разрезал в нескольких местах руку повыше кисти, обмакнул и собственную кровь перо, которое лежало на гостиничном письменном столе, и написал:

До свиданья, друг мой, до свиданья,
Милый мой, ты у меня в груди:
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.
До свиданья, друг мой.
Без руки и слова
Не грусти и не печаль бровей.
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.

Стихотворение это написано не мне, а товарищу, который скажется, если это ему нужно: товарищ этот просил стих не опубликовывать, потому что так хотел Есенин пока он жил, но Есенин умер и его стих посмертный, самый последний отныне не принадлежит ни ему мертвому, ни тому, живому, товарищу.

Есенин умер по-рязански, тем желтоволосым юношей, которого я знаю. Этот юноша не делал петли из шарфа, он обертывал этот шарф два роза вокруг шеи. Сергей Есенин обернул вокруг своей шеи два раза веревку от чемодана, вывезенного из Европы, выбил из-под ног тумбочку, и повис лицом к синей ночи, смотря на Исаакиевскую площадь.

Свет синий... Свет такой синий!
В эту ночь умереть не жаль!

Умер громадный, глубокий национальный поэт. Умер, может быть, слишком рано, но таков уж темный, проклятый закон. тяготеющий над поэтами.
Есенина больше нет, и пока не видно ему замены.