О Д. Винникотте.
Когда я вспоминаю свое почти двадцатилетнее сотрудничество с Винникоттом, то особенно живо представляю его расслабленную осанку и сосредоточенность. Винникотт слушал всем телом; у него был острый, но не назойливый взгляд, он смотрел недоверчиво и вместе с тем необычайно доброжелательно. Его движения были почти по-детски спонтанными. И тем не менее он мог быть молчалив, очень спокоен и сдержан. Я не встречал другого аналитика, более естественного в своем поведении, чем Винникотт. Он неизменно оставался самим собой, и это позволяло ему для самых разных людей каждый раз быть другим человеком. Каждый, кто с ним встречался, имел своего собственного Винникотта, и он никогда не подлаживался под образ, который возникал у других, и не пытался навязывать собственное мировоззрение.
<…> Винникотт был воспитан нонконформистом; ничего не являлось для него окончательным и абсолютным. Каждый человек должен найти и выразить свою собственную правду. Все, что дано, - это только спектр переживаний.
<…> Он писал, как говорил: просто и лаконично; он стремился показать взаимосвязи, а не пропагандировать свои убеждения или поучать. Он употреблял обычные слова, и каждому начинало казаться, что он и до этого уже знал все, о чем говорил Винникотт. Парадоксальность этого заблуждения очень нравилась Винникотту. Более того, он был необычайно горд, и его самооценка могла пострадать только из-за собственных ошибок, но не из-за критики со стороны других людей.
Хан М. Масуд Р. «Творчество Д.Винникота».
#Винникотт
Когда я вспоминаю свое почти двадцатилетнее сотрудничество с Винникоттом, то особенно живо представляю его расслабленную осанку и сосредоточенность. Винникотт слушал всем телом; у него был острый, но не назойливый взгляд, он смотрел недоверчиво и вместе с тем необычайно доброжелательно. Его движения были почти по-детски спонтанными. И тем не менее он мог быть молчалив, очень спокоен и сдержан. Я не встречал другого аналитика, более естественного в своем поведении, чем Винникотт. Он неизменно оставался самим собой, и это позволяло ему для самых разных людей каждый раз быть другим человеком. Каждый, кто с ним встречался, имел своего собственного Винникотта, и он никогда не подлаживался под образ, который возникал у других, и не пытался навязывать собственное мировоззрение.
<…> Винникотт был воспитан нонконформистом; ничего не являлось для него окончательным и абсолютным. Каждый человек должен найти и выразить свою собственную правду. Все, что дано, - это только спектр переживаний.
<…> Он писал, как говорил: просто и лаконично; он стремился показать взаимосвязи, а не пропагандировать свои убеждения или поучать. Он употреблял обычные слова, и каждому начинало казаться, что он и до этого уже знал все, о чем говорил Винникотт. Парадоксальность этого заблуждения очень нравилась Винникотту. Более того, он был необычайно горд, и его самооценка могла пострадать только из-за собственных ошибок, но не из-за критики со стороны других людей.
Хан М. Масуд Р. «Творчество Д.Винникота».
#Винникотт
Оператуарное состояние.
Все наблюдения за субъектами в оператуарном состоянии обрисовали эту странную черту, которая заставляет их скорее не жить в реальности, а проживать с ней рядом. «Всё происходит так, - пишут П. Марти и М. де М`Юзан в работе «Оператуарное мышление», - как если бы мышление было навязано субъекту и, имея в своём распоряжении лишь его, он (субъект) терпит реальность, а не проживает её». В работе «Психосоматический порядок» П. Марти выражает то же ощущение: «Таким образом, разъединённый с основой своей личности, оператуарный пациент по большей части выживает, нежели проживает». Следовательно, перед нами возникает довольно странный образ существования оператуарных пациентов. Их отношения с самими собой и с другими, а также с социальной реальностью вполне можно назвать частным безумием, согласно прекрасному выражению А. Грина. <…> Здесь желание склоняется к негативу, субъект лишается своей субъективности в пользу подчинения порядку коллективной психологии, границы его психики нарушены из-за непропорционального усиления двух окаймляющих её территорий: внешней реальности и сомы. Везде свирепствует насилие.
Клод Смаджа «Оператуарная жизнь: Психоаналитические исследования».
#ФранцузскийПсихоанализ
#психоанализ #КлодСмаджа #ОператуарнаяЖизнь
Все наблюдения за субъектами в оператуарном состоянии обрисовали эту странную черту, которая заставляет их скорее не жить в реальности, а проживать с ней рядом. «Всё происходит так, - пишут П. Марти и М. де М`Юзан в работе «Оператуарное мышление», - как если бы мышление было навязано субъекту и, имея в своём распоряжении лишь его, он (субъект) терпит реальность, а не проживает её». В работе «Психосоматический порядок» П. Марти выражает то же ощущение: «Таким образом, разъединённый с основой своей личности, оператуарный пациент по большей части выживает, нежели проживает». Следовательно, перед нами возникает довольно странный образ существования оператуарных пациентов. Их отношения с самими собой и с другими, а также с социальной реальностью вполне можно назвать частным безумием, согласно прекрасному выражению А. Грина. <…> Здесь желание склоняется к негативу, субъект лишается своей субъективности в пользу подчинения порядку коллективной психологии, границы его психики нарушены из-за непропорционального усиления двух окаймляющих её территорий: внешней реальности и сомы. Везде свирепствует насилие.
Клод Смаджа «Оператуарная жизнь: Психоаналитические исследования».
#ФранцузскийПсихоанализ
#психоанализ #КлодСмаджа #ОператуарнаяЖизнь
ПОЧЕМУ ЗЛО
Всякому, кто озадачен проблемой зла, приходится констатировать, что задуматься над этой проблемой – одно из древнейших дел, которыми занимались люди. Ни одна мифология не обходит молчанием злые силы, преследующие людей и разрушающие их попытки добиться благосостояния. Нет ни одной космогонии, которая не уделяла бы места силам зла. Нет такой теологии, которая не упоминала бы злые божества. Зло меняет форму, проявление, поддержку, содержание. Его постоянство неизменно.
<…>
Холокост закончился с окончанием последней мировой войны. Но он был решительным скачком в действии зла, с которым ничто прежнее сравниться не может. … Ужаснее всего то, что вчерашние жертвы и их потомки могут, сами того не понимая, оказаться «по другую сторону барьера». Даже не зная почему.
<…>
Если мы и сказали, что зло не имеет «почему»[причины], это нам по-прежнему не мешает задавать вопрос. Почему? Я вижу два возможных ответа. Первый – результат отрицания: «Все зло в другом. Если я уничтожу другого, который за него ответственен, то я уничтожу зло». Эта параноидная и преследующая позиция основана на идеализации самого себя и, таким образом, исключает депрессивную тревогу от восприятия самого себя, как плохого. Эта проекция зла в своем крайнем проявлении становится абсурдной. Напротив, она представляется очень обоснованной, если она имеет ценность защиты от угрозы меланхолии и суицида.
Эта позиция встречается не только в социальных явлениях, где можно легко распознать некоторое количество идеологов, тоталитарных или религиозных, «ксенофобов» в широком смысле слова (кто не похож на меня или не думает, как я, — тот против меня; он – наемник врагов, то есть враг). Также некоторые клинические структуры могут бороться с внутренней преследующей тревогой (выражающейся психически и соматически), только делая ответственными за все свои беды свою мать, отца, братьев или сестер, своих детей, мужа, жену, любовника или любовницу, начальника, коллег, друзей, и, конечно же, своего аналитика. В данном случае зло – это фактор, поддерживающий нарциссическую связность. Но и здесь я склоняюсь к тому, что и в этих случаях, когда имеется достаточно разумная часть, более близкая к Эго, чем к Ид, имеется в наличии Деструктивность.
Второй ответ, на мой взгляд, более радикален. Это попытка более прямо ответить на вопрос: «Почему зло не имеет «почему»?» Этот ответ, который скрывался от нас до сих пор, оказывается очень простым. Зло не имеет «почему», так как смысл его существования в провозглашении, что все, не имеющее смысла, не подчиняется никакому порядку, не служит никакой цели, зависит лишь от силы, которая может проявляться, чтобы проявить свою волю в отношении объектов своего аппетита. Можно заметить, что я не говорю «своего желания», потому что это слово здесь не подходит, слишком «цивилизованно». Зло не имеет «почему», потому что оно не имеет «почему». <...> Истина заключается не в признании конфликта между добром и злом, или в психическом аппарате – между «хорошим» и «плохим», а между злом и добром с одной стороны и реальностью — с другой стороны. <…> понятие зла имеет шанс отражать реальность только при условии, что оно будет включать теорию связывания и развязывания влечений. <…> я думаю, что Эрос сопоставим как со связыванием, так и с развязыванием, что они взаимосвязаны и чередуются, а влечение к деструкции – это чистое развязывание. Отсюда: сказать, что зло не имеет «почему», значит утверждать что оно является интегральным развязыванием (в смысле нонсенса), чистой силой. Таков смысл этой деструкции смысла, которая утверждает, что добро – нонсенс.
Андре Грин «Почему зло?», 1988 г.
Перевод - Татьяна Литвинова, редакция Удодова Л.Б., Коваленко М.В.
#АндреГрин #РазвязываниеВлечений
#деструктивность
Всякому, кто озадачен проблемой зла, приходится констатировать, что задуматься над этой проблемой – одно из древнейших дел, которыми занимались люди. Ни одна мифология не обходит молчанием злые силы, преследующие людей и разрушающие их попытки добиться благосостояния. Нет ни одной космогонии, которая не уделяла бы места силам зла. Нет такой теологии, которая не упоминала бы злые божества. Зло меняет форму, проявление, поддержку, содержание. Его постоянство неизменно.
<…>
Холокост закончился с окончанием последней мировой войны. Но он был решительным скачком в действии зла, с которым ничто прежнее сравниться не может. … Ужаснее всего то, что вчерашние жертвы и их потомки могут, сами того не понимая, оказаться «по другую сторону барьера». Даже не зная почему.
<…>
Если мы и сказали, что зло не имеет «почему»[причины], это нам по-прежнему не мешает задавать вопрос. Почему? Я вижу два возможных ответа. Первый – результат отрицания: «Все зло в другом. Если я уничтожу другого, который за него ответственен, то я уничтожу зло». Эта параноидная и преследующая позиция основана на идеализации самого себя и, таким образом, исключает депрессивную тревогу от восприятия самого себя, как плохого. Эта проекция зла в своем крайнем проявлении становится абсурдной. Напротив, она представляется очень обоснованной, если она имеет ценность защиты от угрозы меланхолии и суицида.
Эта позиция встречается не только в социальных явлениях, где можно легко распознать некоторое количество идеологов, тоталитарных или религиозных, «ксенофобов» в широком смысле слова (кто не похож на меня или не думает, как я, — тот против меня; он – наемник врагов, то есть враг). Также некоторые клинические структуры могут бороться с внутренней преследующей тревогой (выражающейся психически и соматически), только делая ответственными за все свои беды свою мать, отца, братьев или сестер, своих детей, мужа, жену, любовника или любовницу, начальника, коллег, друзей, и, конечно же, своего аналитика. В данном случае зло – это фактор, поддерживающий нарциссическую связность. Но и здесь я склоняюсь к тому, что и в этих случаях, когда имеется достаточно разумная часть, более близкая к Эго, чем к Ид, имеется в наличии Деструктивность.
Второй ответ, на мой взгляд, более радикален. Это попытка более прямо ответить на вопрос: «Почему зло не имеет «почему»?» Этот ответ, который скрывался от нас до сих пор, оказывается очень простым. Зло не имеет «почему», так как смысл его существования в провозглашении, что все, не имеющее смысла, не подчиняется никакому порядку, не служит никакой цели, зависит лишь от силы, которая может проявляться, чтобы проявить свою волю в отношении объектов своего аппетита. Можно заметить, что я не говорю «своего желания», потому что это слово здесь не подходит, слишком «цивилизованно». Зло не имеет «почему», потому что оно не имеет «почему». <...> Истина заключается не в признании конфликта между добром и злом, или в психическом аппарате – между «хорошим» и «плохим», а между злом и добром с одной стороны и реальностью — с другой стороны. <…> понятие зла имеет шанс отражать реальность только при условии, что оно будет включать теорию связывания и развязывания влечений. <…> я думаю, что Эрос сопоставим как со связыванием, так и с развязыванием, что они взаимосвязаны и чередуются, а влечение к деструкции – это чистое развязывание. Отсюда: сказать, что зло не имеет «почему», значит утверждать что оно является интегральным развязыванием (в смысле нонсенса), чистой силой. Таков смысл этой деструкции смысла, которая утверждает, что добро – нонсенс.
Андре Грин «Почему зло?», 1988 г.
Перевод - Татьяна Литвинова, редакция Удодова Л.Б., Коваленко М.В.
#АндреГрин #РазвязываниеВлечений
#деструктивность
БОЛЕЗНЬ БОЛИ (часть 1)
<…> теперь мы знаем не только о том, что мы смертны, <…>, но и о том, что мы сами можем себя погубить. Освенцим и Хиросима открыли нам, что «болезнь смерти» - так называла её Маргерит Дюрас – определяет саму нашу потаённую сущность. Если военная и экономическая сферы, так же как политические и общественные связи, и ранее руководились страстью к смерти, то, как выясняется теперь, последняя управляет и царством духа, некогда защищённого своим благородством. <…> Могущество разрушительных сил никогда не было явлено с такой очевидностью и неумолимостью, как сегодня, причём эти силы обнаруживаются как внутри индивидуума и общества, так и за их пределами. Разрушение природы, жизней и материальных благ находит отзвук в обострении или, по крайней мере, более открытом проявлении нарушений, диагностику которых оттачивает психиатрия. В их числе – психоз, депрессия, мания, пограничные состояния, ложные идентичности и т.д.
В той мере, в какой политические и военные катаклизмы ужасают мысль и бросают ей вызов чудовищностью всего этого насилия (будь то в виде концентрационного лагеря или атомной бомбы), разложение психической идентичности, не менее интенсивное и ужасное, определить почти невозможно. <…>
<…> реальность Второй мировой войны ударила по сознанию людей потоком смерти и безумия, который, казалось, было невозможно сдержать никакой идеологической или эстетической плотиной. <…>
Если ещё возможно говорить о «ничто», когда пытаешься схватить мельчайшие хитросплетения боли и психической смерти, в самом ли деле, столкнувшись с газовыми камерами, атомной бомбой или ГУЛАГом, мы всё ещё имеем дело с ничто? <…> Эти ужасающие и болезненные зрелища как раз и нарушают работу наших аппаратов восприятия и представления. Наши символические средства, словно бы они были затоплены или смяты слишком сильной волной, оказались опустошены, почти уничтожены, обратившись в камень. На краю молчания возникает слово «ничто», стыдливая защита от всего этого несоизмеримого беспорядка, внутреннего и внешнего. Никогда катаклизм не был столь апокалиптичным, чрезмерным, никогда его представление не осуществлялось столь малым количеством символических средств.
В некоторых религиозных течениях появилось чувство, что подобающим ответом на весь этот ужас может быть только молчание и что смерть должна отстраниться от живого слова, дабы упоминаться только косвенно – через пробелы и недоговорённости заботы, граничащей с раскаянием. <…>
Необходимой стала новая риторика апокалипсиса, которая только и может призвать это видение ничто, оказавшегося чудовищным, этой чудовищности, которая ослепляет и обрекает на молчание.
<…>
Меланхолия становится тайным двигателем новой риторики – речь теперь пойдёт о том, чтобы отследить все этапы нашего нездоровья и даже составить его клиническую картину, не пытаясь его превзойти.
Юлия Кристева «Чёрное солнце: Депрессия и меланхолия». Глава 8 «Болезнь боли: Дюрас».
#ЮлияКристева #депрессия #психоанализ
<…> теперь мы знаем не только о том, что мы смертны, <…>, но и о том, что мы сами можем себя погубить. Освенцим и Хиросима открыли нам, что «болезнь смерти» - так называла её Маргерит Дюрас – определяет саму нашу потаённую сущность. Если военная и экономическая сферы, так же как политические и общественные связи, и ранее руководились страстью к смерти, то, как выясняется теперь, последняя управляет и царством духа, некогда защищённого своим благородством. <…> Могущество разрушительных сил никогда не было явлено с такой очевидностью и неумолимостью, как сегодня, причём эти силы обнаруживаются как внутри индивидуума и общества, так и за их пределами. Разрушение природы, жизней и материальных благ находит отзвук в обострении или, по крайней мере, более открытом проявлении нарушений, диагностику которых оттачивает психиатрия. В их числе – психоз, депрессия, мания, пограничные состояния, ложные идентичности и т.д.
В той мере, в какой политические и военные катаклизмы ужасают мысль и бросают ей вызов чудовищностью всего этого насилия (будь то в виде концентрационного лагеря или атомной бомбы), разложение психической идентичности, не менее интенсивное и ужасное, определить почти невозможно. <…>
<…> реальность Второй мировой войны ударила по сознанию людей потоком смерти и безумия, который, казалось, было невозможно сдержать никакой идеологической или эстетической плотиной. <…>
Если ещё возможно говорить о «ничто», когда пытаешься схватить мельчайшие хитросплетения боли и психической смерти, в самом ли деле, столкнувшись с газовыми камерами, атомной бомбой или ГУЛАГом, мы всё ещё имеем дело с ничто? <…> Эти ужасающие и болезненные зрелища как раз и нарушают работу наших аппаратов восприятия и представления. Наши символические средства, словно бы они были затоплены или смяты слишком сильной волной, оказались опустошены, почти уничтожены, обратившись в камень. На краю молчания возникает слово «ничто», стыдливая защита от всего этого несоизмеримого беспорядка, внутреннего и внешнего. Никогда катаклизм не был столь апокалиптичным, чрезмерным, никогда его представление не осуществлялось столь малым количеством символических средств.
В некоторых религиозных течениях появилось чувство, что подобающим ответом на весь этот ужас может быть только молчание и что смерть должна отстраниться от живого слова, дабы упоминаться только косвенно – через пробелы и недоговорённости заботы, граничащей с раскаянием. <…>
Необходимой стала новая риторика апокалипсиса, которая только и может призвать это видение ничто, оказавшегося чудовищным, этой чудовищности, которая ослепляет и обрекает на молчание.
<…>
Меланхолия становится тайным двигателем новой риторики – речь теперь пойдёт о том, чтобы отследить все этапы нашего нездоровья и даже составить его клиническую картину, не пытаясь его превзойти.
Юлия Кристева «Чёрное солнце: Депрессия и меланхолия». Глава 8 «Болезнь боли: Дюрас».
#ЮлияКристева #депрессия #психоанализ
Даже если голос правды порой звучит совсем тихо, это всё равно неподражаемый голос.
Поль-Клод Ракамье «О нарциссической перверсии».
#Ракамье
Поль-Клод Ракамье «О нарциссической перверсии».
#Ракамье
БОЛЕЗНЬ БОЛИ (часть 2)
Эстетической ставкой всё равно остаётся ставка любви и смерти.
Событие сегодня – это человеческое безумие. Политика составляет часть этого события, особенно в её смертоносных конвульсиях. В противоположность мнению Ханны Арендт, политика не является тем полем, на котором развёртывается свобода человека. Современный мир, мир мировых войн, третий мир и скрытый мир смерти, воздействующий на нас, - все эти миры лишены культурного великолепия греческого полиса. Область современной политики в своей массе является тоталитарно-социальной, нивелирующей, убивающей. Поэтому безумие является местом антисоциальной, аполитической и парадоксальным образом свободной индивидуации. Столкнувшись с ней, политические события, пусть даже чудовищные и чрезмерные, например вторжение нацистов или атомный взрыв, растворяются, получая свою меру лишь в человеческой боли, которую они вызывают. В пределе, с точки зрения нравственной боли, не существует иерархического различия между влюблённой девушкой, остриженной во Франции, и японкой, сожжённой атомной энергией. Для этой этики и эстетики, заботящейся о страдании, поруганное частное облекается неоспоримым достоинством, которое преуменьшает значение публичного, возлагая на историю невыносимый груз ответственности за запуск болезни смерти. В результате публичная жизнь оказывается в значительной степени дереализована, тогда как частная жизнь, напротив, разрастается, занимая в итоге всю реальность и делая все остальные заботы бессмысленными. Новый мир, крайне политический, оказывается ирреальным. Мы живём в реальности нового мира страдания.
<…>
Отправляясь от этого предела, станет возможно приостановить наблюдение за политикой, перейдя к уточнению описания лишь радуги боли. Мы – выжившие, живые мертвецы, трупы с отсрочкой, скрывающие в личных хиросимах пустоты нашего частного мира.
Юлия Кристева «Чёрное солнце: Депрессия и меланхолия». Глава 8 «Болезнь боли: Дюрас».
---
Так Юлия Кристева, выдающийся французский психоаналитик, философ и лингвист в своей работе, посвящённой анализу депрессии и меланхолии, исследует среди прочего творчество Маргерит Дюрас. Маргерит Дюрас – французская писательница, сценарист, режиссёр и актриса. Писать начала во время войны. Самым её известным автобиографическим произведением является повесть «Любовник» (1984), за которую она была удостоена Гонкуровской премии. Вот что Юлия Кристева напишет про её тексты: «Она заставляет нас провести рентгеновское исследование нашего безумия, тех опасных границ, на которых рушится тождество смысла, личности и жизни. Смерть и боль – паутина текста, и горе читателю-соучастнику, который падёт перед его очарованием: он может навсегда завязнуть в нём».
#психоанализ #ФранцузскийПсихоанализ #ЮлияКристева #депрессия
Эстетической ставкой всё равно остаётся ставка любви и смерти.
Событие сегодня – это человеческое безумие. Политика составляет часть этого события, особенно в её смертоносных конвульсиях. В противоположность мнению Ханны Арендт, политика не является тем полем, на котором развёртывается свобода человека. Современный мир, мир мировых войн, третий мир и скрытый мир смерти, воздействующий на нас, - все эти миры лишены культурного великолепия греческого полиса. Область современной политики в своей массе является тоталитарно-социальной, нивелирующей, убивающей. Поэтому безумие является местом антисоциальной, аполитической и парадоксальным образом свободной индивидуации. Столкнувшись с ней, политические события, пусть даже чудовищные и чрезмерные, например вторжение нацистов или атомный взрыв, растворяются, получая свою меру лишь в человеческой боли, которую они вызывают. В пределе, с точки зрения нравственной боли, не существует иерархического различия между влюблённой девушкой, остриженной во Франции, и японкой, сожжённой атомной энергией. Для этой этики и эстетики, заботящейся о страдании, поруганное частное облекается неоспоримым достоинством, которое преуменьшает значение публичного, возлагая на историю невыносимый груз ответственности за запуск болезни смерти. В результате публичная жизнь оказывается в значительной степени дереализована, тогда как частная жизнь, напротив, разрастается, занимая в итоге всю реальность и делая все остальные заботы бессмысленными. Новый мир, крайне политический, оказывается ирреальным. Мы живём в реальности нового мира страдания.
<…>
Отправляясь от этого предела, станет возможно приостановить наблюдение за политикой, перейдя к уточнению описания лишь радуги боли. Мы – выжившие, живые мертвецы, трупы с отсрочкой, скрывающие в личных хиросимах пустоты нашего частного мира.
Юлия Кристева «Чёрное солнце: Депрессия и меланхолия». Глава 8 «Болезнь боли: Дюрас».
---
Так Юлия Кристева, выдающийся французский психоаналитик, философ и лингвист в своей работе, посвящённой анализу депрессии и меланхолии, исследует среди прочего творчество Маргерит Дюрас. Маргерит Дюрас – французская писательница, сценарист, режиссёр и актриса. Писать начала во время войны. Самым её известным автобиографическим произведением является повесть «Любовник» (1984), за которую она была удостоена Гонкуровской премии. Вот что Юлия Кристева напишет про её тексты: «Она заставляет нас провести рентгеновское исследование нашего безумия, тех опасных границ, на которых рушится тождество смысла, личности и жизни. Смерть и боль – паутина текста, и горе читателю-соучастнику, который падёт перед его очарованием: он может навсегда завязнуть в нём».
#психоанализ #ФранцузскийПсихоанализ #ЮлияКристева #депрессия
Психика матери - это внешнее «Я» для младенца.
Семинар по прочтению работ Андре Грина в Институте Психологии и Психоанализа на Чистых Прудах.
#АндреГрин
Семинар по прочтению работ Андре Грина в Институте Психологии и Психоанализа на Чистых Прудах.
#АндреГрин
Эмоциональный интеллект в психоаналитической литературе носит название мышления. Мышление в психоанализе означает способность психизировать. И когда Фройд или Бион говорят «мышление», это как раз имеется в виду способность и возможность субъекта психизировать свой опыт, превращать его в психическую ткань, психические элементы.
Аурелия Ивановна Коротецкая. Семинар по чтению работ Андре Грина в Институте Психологии и Психоанализа на Чистых Прудах.
#мышление
#КоротецкаяАурелияИвановна
Аурелия Ивановна Коротецкая. Семинар по чтению работ Андре Грина в Институте Психологии и Психоанализа на Чистых Прудах.
#мышление
#КоротецкаяАурелияИвановна
Психоаналитический кадр включает аспекты пространства, времени, длительности, ритмичности, постоянства, обязательства и ответственность. Эти параметры кадра озвучиваются и являются основополагающими константами для психоаналитической работы.
Когда кадр не определен и не организован, внимание направлено на этот отсутствующий кадр, что не только забирает много ресурсов, но и всегда сопровождается тревогой, проекциями, фантазиями и конфликтами.
Майн Надежда Владимировна. Из статьи «Нарциссические и эдипальные аспекты кадра».
#кадр
#МайнНадеждаВладимировна
Когда кадр не определен и не организован, внимание направлено на этот отсутствующий кадр, что не только забирает много ресурсов, но и всегда сопровождается тревогой, проекциями, фантазиями и конфликтами.
Майн Надежда Владимировна. Из статьи «Нарциссические и эдипальные аспекты кадра».
#кадр
#МайнНадеждаВладимировна
В отношениях с аналитиком психика пациента получает инвестиции благодаря тому, что аналитик интересуется этим человеком, он думает об этом человеке, он размышляет об этом человеке. Он несёт этот случай к своему супервизору, тот тоже думает о нём, следовательно опосредованно также инвестирует психику этого человека. Или аналитик приносит этот случай на групповую супервизию, и тогда многие люди думают о нём и опосредованно инвестируют его психику. И тем самым понемногу недостающий первичный нарциссизм не то, что восстанавливается, но что-то появляется новое для психики этого пациента.
Аурелия Ивановна Коротецкая. Семинар по чтению работ Андре Грина в Институте Психологии и Психоанализа на Чистых Прудах.
#КоротецкаяАурелияИвановна
Аурелия Ивановна Коротецкая. Семинар по чтению работ Андре Грина в Институте Психологии и Психоанализа на Чистых Прудах.
#КоротецкаяАурелияИвановна
Придать смысл - значит найти и назвать наконец-то объект тревоги там, где раньше царила диффузная тревога.
Жерар Швек «Добровольные галерщики». Глава II «Сокрушенные взрослые - гибнущие младенцы».
#психоанализ #ФранцузскийПсихоанализ #ЖерарШвек #ДобровольныеГалерщики
Жерар Швек «Добровольные галерщики». Глава II «Сокрушенные взрослые - гибнущие младенцы».
#психоанализ #ФранцузскийПсихоанализ #ЖерарШвек #ДобровольныеГалерщики
Способность мыслить по Биону.
Бион создал теорию истоков мышления. Он постулировал существование ранней, первой формы мышления, отличающейся от более поздних его разновидностей, но служащей основанием для их развития. Эта первая форма мышления направлена на познание психических качеств, и является результатом ранних эмоциональных событий, происходящих между матерью и младенцем и определяющих, образуется ли у младенца способность мыслить.
…
Что подразумевал Бион под «мышлением»? Отнюдь не абстрактный психический процесс. Его интересовало мышление как человеческая связь (human link) — стремление понять себя или другого, постичь их реальность, проникнуть в их природу и т. п. Мышление – это эмоциональный опыт попытки познать себя или другого.
…
Проективная идентификация, кроме того, что она является механизмом защиты, — это самый первый способ коммуникации между матерью и младенцем, исток мышления. Новорожденный передает свои чувства, страхи и т. д. матери, проецируя их в нее, чтобы она приняла и узнала их.
…
Согласно Биону, младенец разряжает неудовольствие, отщепляя и проецируя вызывающие тревогу восприятия, ощущения, чувства и т. д. в мать, чтобы она контейнировала их в том, что он называет «мечтанием» ('reverie'). В этом заключается ее способность с любовью думать о своем младенце — уделять ему внимание, пытаться понять, то есть «К-ить» (to K). Ее мышление преобразует чувства ребенка в познанный и выносимый опыт. Если младенец не слишком одержим преследованием (persecuted) и не слишком завистлив, он интроецирует способную мыслить мать и идентифицируется с ней, а также интроецирует свои собственные модифицированные чувства.
…
Бион помещает способность к познанию в самый центр психической жизни. В его исследованиях принцип удовольствия и принцип реальности рассматриваются на одном уровне с инстинктом жизни и инстинктом смерти в качестве фундаментальных регуляторов психической жизни. На языке символов Биона К столь же фундаментально, как L (любовь) или H (ненависть).
…
Бион отстаивал два центральных утверждения. Чтобы развить нормальную психику, оснащенную чувством реальности, младенец должен учиться из опыта, т. е. он должен использовать свои эмоциональные переживания с объектом, пытаясь их познать. Это значит — замечать их, оценивать, понимать их природу, помнить их — иными словами, мыслить. Но также младенец нуждается в любви и познании со стороны воспитывающего объекта.
О`Шонесси Э. Теория мышления У.Р. Биона и новые техники детского анализа, 1981.
#Бион #мышление #психоанализ
#ПроективнаяИдентификация #ревери
Бион создал теорию истоков мышления. Он постулировал существование ранней, первой формы мышления, отличающейся от более поздних его разновидностей, но служащей основанием для их развития. Эта первая форма мышления направлена на познание психических качеств, и является результатом ранних эмоциональных событий, происходящих между матерью и младенцем и определяющих, образуется ли у младенца способность мыслить.
…
Что подразумевал Бион под «мышлением»? Отнюдь не абстрактный психический процесс. Его интересовало мышление как человеческая связь (human link) — стремление понять себя или другого, постичь их реальность, проникнуть в их природу и т. п. Мышление – это эмоциональный опыт попытки познать себя или другого.
…
Проективная идентификация, кроме того, что она является механизмом защиты, — это самый первый способ коммуникации между матерью и младенцем, исток мышления. Новорожденный передает свои чувства, страхи и т. д. матери, проецируя их в нее, чтобы она приняла и узнала их.
…
Согласно Биону, младенец разряжает неудовольствие, отщепляя и проецируя вызывающие тревогу восприятия, ощущения, чувства и т. д. в мать, чтобы она контейнировала их в том, что он называет «мечтанием» ('reverie'). В этом заключается ее способность с любовью думать о своем младенце — уделять ему внимание, пытаться понять, то есть «К-ить» (to K). Ее мышление преобразует чувства ребенка в познанный и выносимый опыт. Если младенец не слишком одержим преследованием (persecuted) и не слишком завистлив, он интроецирует способную мыслить мать и идентифицируется с ней, а также интроецирует свои собственные модифицированные чувства.
…
Бион помещает способность к познанию в самый центр психической жизни. В его исследованиях принцип удовольствия и принцип реальности рассматриваются на одном уровне с инстинктом жизни и инстинктом смерти в качестве фундаментальных регуляторов психической жизни. На языке символов Биона К столь же фундаментально, как L (любовь) или H (ненависть).
…
Бион отстаивал два центральных утверждения. Чтобы развить нормальную психику, оснащенную чувством реальности, младенец должен учиться из опыта, т. е. он должен использовать свои эмоциональные переживания с объектом, пытаясь их познать. Это значит — замечать их, оценивать, понимать их природу, помнить их — иными словами, мыслить. Но также младенец нуждается в любви и познании со стороны воспитывающего объекта.
О`Шонесси Э. Теория мышления У.Р. Биона и новые техники детского анализа, 1981.
#Бион #мышление #психоанализ
#ПроективнаяИдентификация #ревери
Пациент может попытаться получить от аналитика факты или теории для объяснения своих симптомов, вместо того чтобы рискнуть вступить с ним в эмоциональные отношения. Процесс познания предполагает боль, фрустрацию и одиночество. Получение некоторой информации о человеке этих состояний не требует. Собственно, это похоже на каннибализм – взять что-то, но избежать эмоциональной связи. <…>
Знать что-то о себе – это совсем не то же самое, что познать себя через переживание каких-то своих аспектов в отношениях с аналитиком. Натолкнуться на собственную неуёмную жадность в отношениях с другим – это совсем иное, чем интеллектуально осознать её. Постоянно приходится принимать решение, избегать ли боли – или терпеть её и тем самым модифицировать. <…>
Связь – это важнейшая активность, в ходе которой происходит эмоциональный опыт познания. Ненависть к познанию, идущая от психотической части личности, приводит к разрушению связи, в результате чего процесс останавливается и даже обращается вспять вместо развития понимания или способности думать, так что любые элементы, несущие смысл, этого смысла лишаются.
Джоан Симингтон, Невилл Симингтон «Клиническое мышление Уилфреда Биона».
#Бион #психоанализ
Знать что-то о себе – это совсем не то же самое, что познать себя через переживание каких-то своих аспектов в отношениях с аналитиком. Натолкнуться на собственную неуёмную жадность в отношениях с другим – это совсем иное, чем интеллектуально осознать её. Постоянно приходится принимать решение, избегать ли боли – или терпеть её и тем самым модифицировать. <…>
Связь – это важнейшая активность, в ходе которой происходит эмоциональный опыт познания. Ненависть к познанию, идущая от психотической части личности, приводит к разрушению связи, в результате чего процесс останавливается и даже обращается вспять вместо развития понимания или способности думать, так что любые элементы, несущие смысл, этого смысла лишаются.
Джоан Симингтон, Невилл Симингтон «Клиническое мышление Уилфреда Биона».
#Бион #психоанализ
Тогда, как деструктивность, выражающаяся в желании убить другого, кажется миру очевидной, идея о том, что в нас самих есть что-то, что желает нашей смерти, возмущает. И в это же время как на индивидуальном, так и на коллективном уровне люди демонстрируют нам, насколько они способны обрекать себя на несчастье, насколько они способны быть рабами навязчивого повторения и насколько они способны подвергать себя риску полного исчезновения.
Дени Рибас. Семинар «Влечение к смерти и деструктивность» в Институте Психологии и Психоанализа на Чистых Прудах.
#ДениРибас #ВлечениеКСмерти
#НавязчивоеПовторение
Дени Рибас. Семинар «Влечение к смерти и деструктивность» в Институте Психологии и Психоанализа на Чистых Прудах.
#ДениРибас #ВлечениеКСмерти
#НавязчивоеПовторение
Франсис Паш говорил: «Если наше Сверх-Я больше нас не любит, то только и остаётся, что совершить самоубийство».
Дени Рибас. Семинар «Влечение к смерти и деструктивность» в Институте Психологии и Психоанализа на Чистых Прудах.
#ДениРибас #СверхЯ #СуперЭго #ФранцузскийПсихоанализ #ВлечениеКСмерти
Дени Рибас. Семинар «Влечение к смерти и деструктивность» в Институте Психологии и Психоанализа на Чистых Прудах.
#ДениРибас #СверхЯ #СуперЭго #ФранцузскийПсихоанализ #ВлечениеКСмерти
Само общество может функционировать как эмоциональный контейнер …
Отношение младенца к его первому объекту можно описать следующим образом. Когда ребёнок испытывает невыносимую тревогу, он справляется с ней, проецируя её внутрь матери. В ответ матери следует признать эту тревогу и предпринять всё необходимое, чтобы облегчить страдание младенца. При этом ребёнок ощущает, что он спроецировал нечто невыносимое в свой объект, но объект оказался способным контейнировать это и с ним справляться. Затем он может ре-интроецировать не просто свою исходную тревогу, но тревогу, модифицированную контейнированием. Также он интроецирует объект, способный контейнировать тревогу и справляться с ней. Контейнирование тревоги внешним объектом, способным её понимать, закладывает начало психической стабильности. <…> Мать может оказаться неспособной выдерживать спроецированную тревогу младенца, так что он интроецирует в результате переживание ужаса ещё большего, чем он спроецировал. <…> Согласно этой модели, аналитическая ситуация предоставляет пациенту контейнер (Segal, 1975).
<…>
Безусловно, один контейнер – это аналитик, другой – мать. <…> Всякий, кто способен слушать и чей характер обладает материнским аспектом, может функционировать таким образом. Само общество может функционировать как эмоциональный контейнер того или иного типа, более или менее защитного свойства.
«Словарь кляйнианского психоанализа» Р.Д. Хиншелвуд.
#ХаннаСигал #контейнирование
Отношение младенца к его первому объекту можно описать следующим образом. Когда ребёнок испытывает невыносимую тревогу, он справляется с ней, проецируя её внутрь матери. В ответ матери следует признать эту тревогу и предпринять всё необходимое, чтобы облегчить страдание младенца. При этом ребёнок ощущает, что он спроецировал нечто невыносимое в свой объект, но объект оказался способным контейнировать это и с ним справляться. Затем он может ре-интроецировать не просто свою исходную тревогу, но тревогу, модифицированную контейнированием. Также он интроецирует объект, способный контейнировать тревогу и справляться с ней. Контейнирование тревоги внешним объектом, способным её понимать, закладывает начало психической стабильности. <…> Мать может оказаться неспособной выдерживать спроецированную тревогу младенца, так что он интроецирует в результате переживание ужаса ещё большего, чем он спроецировал. <…> Согласно этой модели, аналитическая ситуация предоставляет пациенту контейнер (Segal, 1975).
<…>
Безусловно, один контейнер – это аналитик, другой – мать. <…> Всякий, кто способен слушать и чей характер обладает материнским аспектом, может функционировать таким образом. Само общество может функционировать как эмоциональный контейнер того или иного типа, более или менее защитного свойства.
«Словарь кляйнианского психоанализа» Р.Д. Хиншелвуд.
#ХаннаСигал #контейнирование
Первосцена (происхождение)
«Некоторые из обитателей моря, самые живые, самые отважные, самые жестокие, занимаются любовью также, как и мы, люди. Такие опасные монстры, как акулы, вынуждены приблизиться друг к другу, самец к самке. Природа навязала им опасность объятия. Жуткое и подозрительное соитие. Привыкшие пожирать, слепо всё проглатывать, на этот раз они от этого воздерживаются. Какими бы притягательными и аппетитными они ни были бы друг для друга, каждый из них приближается ненаказанным к пиле другого, к его смертоносным зубам. Самка, бестрепетно, замирает как прикованная, подчиняясь грозным взглядам, которыми самец её привлекает. И действительно, он её не пожирает. А она увлекает и тянет его за собой. Сцепленные друг с другом, грозные монстры плавают целыми неделями, будучи не в состоянии разомкнуться, оторваться друг от друга, даже при разыгравшихся бурях, когда море бушует, они остаются неразлучными, непобедимыми, незыблемыми в их диком объятии» (Мишеле, «Море»).
Здесь всё говорит о насилии, о смешении (где начинается тело одного и где заканчивается тело другого?) Мелани Кляйн упомянула бы «комбинированных родителей», говорила бы о страсти, об опасности и тревоге, которые вызывает эта адская сцена, объединяющая в фантазме ребёнка его родителей в соитии. Сцена, настолько пленительная, настолько невыносимая; Эдип выколол себе глаза, увидев эту сцену слишком близко, и, «наоборот», терзаемый любопытством, вуайерист готов всю жизнь смотреть в замочную скважину, словно его взгляд (глаз) прикован к отверстию замка.
<…> «Меня там не было, той сексуальной ночью, когда я был зачат» (Кинар); источник, начало – это отсутствующая картина, картина, которой не хватает. Безусловно, нет ничего страшнее, чем услышать: «Ты – результат ошибочной уловки, когда твой отец отскочил, было уже слишком поздно».
Жак Андре «100 популярных концептов психоанализа».
#ФранцузскийПсихоанализ #психоанализ #первосцена #ЖакАндре #первофантазм
«Некоторые из обитателей моря, самые живые, самые отважные, самые жестокие, занимаются любовью также, как и мы, люди. Такие опасные монстры, как акулы, вынуждены приблизиться друг к другу, самец к самке. Природа навязала им опасность объятия. Жуткое и подозрительное соитие. Привыкшие пожирать, слепо всё проглатывать, на этот раз они от этого воздерживаются. Какими бы притягательными и аппетитными они ни были бы друг для друга, каждый из них приближается ненаказанным к пиле другого, к его смертоносным зубам. Самка, бестрепетно, замирает как прикованная, подчиняясь грозным взглядам, которыми самец её привлекает. И действительно, он её не пожирает. А она увлекает и тянет его за собой. Сцепленные друг с другом, грозные монстры плавают целыми неделями, будучи не в состоянии разомкнуться, оторваться друг от друга, даже при разыгравшихся бурях, когда море бушует, они остаются неразлучными, непобедимыми, незыблемыми в их диком объятии» (Мишеле, «Море»).
Здесь всё говорит о насилии, о смешении (где начинается тело одного и где заканчивается тело другого?) Мелани Кляйн упомянула бы «комбинированных родителей», говорила бы о страсти, об опасности и тревоге, которые вызывает эта адская сцена, объединяющая в фантазме ребёнка его родителей в соитии. Сцена, настолько пленительная, настолько невыносимая; Эдип выколол себе глаза, увидев эту сцену слишком близко, и, «наоборот», терзаемый любопытством, вуайерист готов всю жизнь смотреть в замочную скважину, словно его взгляд (глаз) прикован к отверстию замка.
<…> «Меня там не было, той сексуальной ночью, когда я был зачат» (Кинар); источник, начало – это отсутствующая картина, картина, которой не хватает. Безусловно, нет ничего страшнее, чем услышать: «Ты – результат ошибочной уловки, когда твой отец отскочил, было уже слишком поздно».
Жак Андре «100 популярных концептов психоанализа».
#ФранцузскийПсихоанализ #психоанализ #первосцена #ЖакАндре #первофантазм
Согласно Фрейду, Винникотту и Биону, если мать слишком присутствует, то для ребенка нет пространства для развития, все его желания удовлетворяются, и он не имеет возможности думать самостоятельно. Но если мать чрезмерно отсутствует, он может сначала пребывать в галлюцинаторном удовлетворении, которое постепенно будет приводить к росту неудовольствия и порождать различные травматические переживания.
Аналогично этой модели, аналитик должен находить для каждого пациента достаточно хорошую дистанцию между своим присутствием и отсутствием [молчанием]. Если он слишком отсутствует с пациентом, который сам склонен к этому, они не смогут найти контакт друг с другом. Если же аналитик чрезмерно присутствует со слишком присутствующим пациентом, анализ может превратиться в арену для нарциссической борьбы.
Ален Жибо, А.В. Россохин «Психоанализ во Франции. Время, рождённое для удивления». «Журнал клинического и прикладного психоанализа» НИУ ВШЭ. Том III. №1. 2022.
#Бион #Винникотт
#ЗигмундФрейд
#молчание #ДостаточноХорошаяМать
#РоссохинАндрейВладимирович
#АленЖибо #ГУЖ
Аналогично этой модели, аналитик должен находить для каждого пациента достаточно хорошую дистанцию между своим присутствием и отсутствием [молчанием]. Если он слишком отсутствует с пациентом, который сам склонен к этому, они не смогут найти контакт друг с другом. Если же аналитик чрезмерно присутствует со слишком присутствующим пациентом, анализ может превратиться в арену для нарциссической борьбы.
Ален Жибо, А.В. Россохин «Психоанализ во Франции. Время, рождённое для удивления». «Журнал клинического и прикладного психоанализа» НИУ ВШЭ. Том III. №1. 2022.
#Бион #Винникотт
#ЗигмундФрейд
#молчание #ДостаточноХорошаяМать
#РоссохинАндрейВладимирович
#АленЖибо #ГУЖ