Forwarded from чугунные тетради
Основная моя проблема со всей этой писаниной — я начинаю слишком много думать, и вместо смешного поста в интернете принимаюсь писать огромный трактат обо всем на свете. Хотелось бы, конечно, не особенно задумываясь остроумно и коротко писать что в голову взбрело, но все равно ведь все время уносит, придется писать трактат, видимо. Ладно, трактат, допустим. Как хотя бы не слишком сильно занудствовать при этом?
Трактат вырастет из более простой задачи — сформулировать чем я занимаюсь, что это за психотерапия. Но все время же оказывается, что есть зазор между тем, что люди делают, и тем, что они думают они делают. Есть, например, разделение на эмическое и этическое описание. Эмическое — это мы спрашиваем психотерапевтов, чем это они по их мнению занимаются, а этическое — ничего не спрашиваем, со стороны смотрим и свои выводы делаем. Если терапевта спросить что он делает, но тут же начинаются объяснения через какие-то теории. При чем даже те, кто делают вроде бы примерно одинаковые вещи, объясняют это совсем по-разному, местами противоположным образом.
Было бы прикольно начать с анти-теоретической позиции, попытаться прорваться через одуряющий морок теорий и совсем наивно и просто описать терапевтическую ситуацию. Начать разворачивать мысль отталкиваясь от практики, от производящего в ситуации, воздержаться от теории. Например: два взрослых человека пытаются поговорить о проблемах одного из них, но происходит черти что. Теории нужны, чтобы хоть как-то ориентироваться в том, что за чертовщина происходит, когда мы пытаемся просто поговорить. Можно сформулировать простые инструкции для терапевта и для клиента/пациента. И каждый раз оказывается, что казалось бы простые инструкции комично сложно выполнять. Инструкция для клиента звучит так (озвучивает терапевт): в терапии надо говорить о том, что беспокоит тебя больше всего; либо о том, что ты не собираешься о таком говорить в принципе, а тем более такому человеку как я. Для терапевта: помни, что помогает чаще то, что человек сам говорит вслух, чем то, что говоришь ему ты, твоя задача — помогать говорить; внимательно слушай, что тебе говорит человек, не выдумывай лишнего, интересуйся происходящим; найди способ и время сказать даже неприятную правду.
Можно будет кружить вокруг диалога (или его невозможности), наплести там же поэзии про диалог с миром, нашутить всяких слов про слова. Вполне может получится весело.
Потом можно продолжить анти-теоретическую линию, начав искать во всей терапии нечто общее, некие терапевтические универсалии. Ясно, что есть т.н. “общие факторы”, и можно напирать на то, что как раз то общее, что терапевты делают и есть суть терапии, вне зависимости от того, что терапевты по этому поводу выдумывают. Для этого, конечно, надо проигнорировать все различия, признав их не важными, и это сомнительная стратегия, но зато станут видны некоторые общие технические принципы, что интересно. (И вообще редукционизм это по-своему смешно, потому что “на самом деле” происходит что-то более простое, чем кажется, и король каждый раз оказывается голым.)
В итоге единство, как и положено, неудержимо рассыпается в множество. А там жизнь! Терапии все же отличаются теоретически (этически, эстетически и вообще философски) и практически. И это важно в итоге, самое то главное. И одну терапию от другой все же можно отличить, и может даже удастся все же человеческим языком объяснить что я делаю, а чего не делаю.
Трактат вырастет из более простой задачи — сформулировать чем я занимаюсь, что это за психотерапия. Но все время же оказывается, что есть зазор между тем, что люди делают, и тем, что они думают они делают. Есть, например, разделение на эмическое и этическое описание. Эмическое — это мы спрашиваем психотерапевтов, чем это они по их мнению занимаются, а этическое — ничего не спрашиваем, со стороны смотрим и свои выводы делаем. Если терапевта спросить что он делает, но тут же начинаются объяснения через какие-то теории. При чем даже те, кто делают вроде бы примерно одинаковые вещи, объясняют это совсем по-разному, местами противоположным образом.
Было бы прикольно начать с анти-теоретической позиции, попытаться прорваться через одуряющий морок теорий и совсем наивно и просто описать терапевтическую ситуацию. Начать разворачивать мысль отталкиваясь от практики, от производящего в ситуации, воздержаться от теории. Например: два взрослых человека пытаются поговорить о проблемах одного из них, но происходит черти что. Теории нужны, чтобы хоть как-то ориентироваться в том, что за чертовщина происходит, когда мы пытаемся просто поговорить. Можно сформулировать простые инструкции для терапевта и для клиента/пациента. И каждый раз оказывается, что казалось бы простые инструкции комично сложно выполнять. Инструкция для клиента звучит так (озвучивает терапевт): в терапии надо говорить о том, что беспокоит тебя больше всего; либо о том, что ты не собираешься о таком говорить в принципе, а тем более такому человеку как я. Для терапевта: помни, что помогает чаще то, что человек сам говорит вслух, чем то, что говоришь ему ты, твоя задача — помогать говорить; внимательно слушай, что тебе говорит человек, не выдумывай лишнего, интересуйся происходящим; найди способ и время сказать даже неприятную правду.
Можно будет кружить вокруг диалога (или его невозможности), наплести там же поэзии про диалог с миром, нашутить всяких слов про слова. Вполне может получится весело.
Потом можно продолжить анти-теоретическую линию, начав искать во всей терапии нечто общее, некие терапевтические универсалии. Ясно, что есть т.н. “общие факторы”, и можно напирать на то, что как раз то общее, что терапевты делают и есть суть терапии, вне зависимости от того, что терапевты по этому поводу выдумывают. Для этого, конечно, надо проигнорировать все различия, признав их не важными, и это сомнительная стратегия, но зато станут видны некоторые общие технические принципы, что интересно. (И вообще редукционизм это по-своему смешно, потому что “на самом деле” происходит что-то более простое, чем кажется, и король каждый раз оказывается голым.)
В итоге единство, как и положено, неудержимо рассыпается в множество. А там жизнь! Терапии все же отличаются теоретически (этически, эстетически и вообще философски) и практически. И это важно в итоге, самое то главное. И одну терапию от другой все же можно отличить, и может даже удастся все же человеческим языком объяснить что я делаю, а чего не делаю.
Forwarded from чугунные тетради
Сосланд А. И. Фундаментальная структура психотерапевтического метода, или Как создать свою школу в психотерапии — М.: Логос, 1999. — 386 сПо правде сказать, я вообще не так много читал написанного о психотерапии на русском языке, но из прочитанного эта книга точно любимая на русском и одна из любимых вообще. Я бы ее вписал в обязательную программу обучения психотерапии, если бы такая была и меня бы кто-то спрашивал.
Психотерапия это способ окультуривания страданий: после удачно проделанной работы бескультурные страдания оборачиваются обычным несчастьем. Сама же психотерапевтическая культура при этом несколько десятилетий находится в творческом тупике, может быть у нее тоже творческий “пост-модернизм”, в том смысле, что все что кажется новым, на деле “бесконечное перекладывание ингредиентов из одного салата в другой”. Все психотерапевтические идеи и технические приемы давно известны, но зачем-то перепридумываются снова и снова. Есть мнение, что это происходит, потому что у терапевтов нет общего языка, классиков никто не читает (и кроме того, отказываются признавать исторические корни психотерапии), или что область деятельности слишком молода и нецивилизована, и поэтому враждующие племена терапевтов воюют между собой и пытаются присвоить себе идеи из чужих подходов, сделав вид, что они это сами изобрели. Или потому что мир так устроен, что ничего нового в нем быть не может. Раз так, то можно попробовать свести все терапевтические методы к некоторой структуре, набору элементов, который проглядывает сквозь мнимое многообразие. И заодно придумать мета-язык, для разговора об этих элементах. Можно будет придумывать хотя бы новые интересные сочетания уже известного.
Сосланд умный, смешной и умеет играть, самое главное. В книге психотерапия кусает себя за хвост, рассыпается на составные части и собирается заново. При этом это серьезно-ироничная психотерапия психотерапии (стесняюсь сказать психоанализ психоанализа) и всех ее участников, особенно терапевтов. Вот, на первой же странице предисловия: “Вся предыдущая литература по психотерапии исходила, на наш взгляд, из достаточно ограниченного взгляда на вещи. А именно предполагалось, что психотерапевтический метод создается ради нужд пациента. Ясно, что если мы будем придерживаться этой точки зрения, то в истории психотерапии ничего не поймем. […] Правда заключается в том, что новые идеи и техники появлялись чаще всего для обслуживания интересов их создателя. Кроме того, без сомнения, важным мотивом нововведений было желание обустроить терапевтическую ситуацию так, чтобы она была созвучна его же предпочтениям и склонностям. Однако самое важное заключалось, на наш взгляд, в том, что новая теория и техника очерчивали некую область, в которой их автор (и вслед за ним его последователи) осуществлял свое господство.” Возможно, это слишком точное попадание в мое чувство юмора, но мне после двух абзацев понятно было, что мне с автором по пути, и книгу я не закрою, пока не дочитаю.
Несмотря на все веселье (оно там никогда не прекращается, иногда только чуть стихает), автору действительно есть что сказать, и говорит он даже весьма сложные вещи остроумно и точно. Психотерапевтам, рекомендую прочитать обязательно. Всем, кому близок и понятен гуманитарный юмор тоже советую.
железноголовый
Сосланд А. И. Фундаментальная структура психотерапевтического метода, или Как создать свою школу в психотерапии — М.: Логос, 1999. — 386 с По правде сказать, я вообще не так много читал написанного о психотерапии на русском языке, но из прочитанного эта…
от поста комменты почему-то отвалилсь, пускай будут тут
> борьба и танец
Сейчас быть психотерапевтом очень удобно, можно даже не объяснять чем ты, собственно, занимаешься. Психотерапия в моде, как будто само собой разумеется, что это что-то “интересное”, “полезное” или даже “нужное” (так ли это на самом деле — другой вопрос).
Но психотерапией называется слишком много разных занятий одновременно. Многие из этих занятий психотерапией и называть не стоит. Не в смысле, что это что-то плохое или “не работает”, просто это не психотерапия, а какое-то другое занятие. И цели у них разные.
«Цель психотерапии определяется мировоззренческими соображениями, и уйти от этого невозможно. […] нам не дано разработать такую психотерапию, в которой не было бы ничего, кроме чистой медицины и которая в самой себе содержала бы собственное обоснование.» (Ясперс) В области психотерапии есть два основных варианта таких “мировоззренческих соображений”. Один из них психотерапевтический, второй стоило бы называть как-то иначе (например, “психокоррекцией”, как предлагал Цапкин). Во всей области психотерапии просматриваются две фундаментальных установки по отношению к происходящему — два способа смотреть на мир; два основных жанра: *героический эпос* и *ироничная трагедия*. И соотвествующие им два способа обращения с действительностью: борьба и танец (Цапкин). Психотерапия — про второй.
Героический нарратив — о борьбе — оптимистично повествует нам о том, что все преодолимо, и нам все по плечу. О том, как нам повезло жить в просвещённую эпоху — мы наконец-то стали избавляться от псевдо- и до-научных предрассудоков, и теперь-то мы понимаем человеческую ситуацию как никогда раньше, мы наконец-то правильно классифицируем человеческие горести и невзгоды как “ментальные расстройства”, скоро найдем их причины вне человека, с помощью “науки” найдем самые быстрые и эффективные способы *борьбы* с ними, обуздаем их и победим.
Логика процесса терапии здесь совпадает с медицинской. Цель и устремление психотерапии — это бороться с симптомом и победить его, уничтожить. По жанру это боевик, с однозначными героями и злодеями, сюжет несется по прямой, никуда не сворачивая. Симптом это очевидный враг, который должен быть побежден силами добра. Терапевт в такой постановке играет роль Знающего, заклинателя симптомов, готового все объяснить, обучить приемам и техникам борьбы с недугом.
С иронично трагической точки зрения, все что мы знаем о человеческой ситуации известно сотни и тысячи лет, и у нас нет особенных поводов считать, что мы далеко продвинулись в этом плане и вообще не факт что мы куда-либо движемся. Те проблемы, с которыми имеет дело психотерапия неразделимо связаны с экзистенциальной ситуацией человека. Сам же человек противоречив, симптом не всегда видится как проблема, иногда симптом это, наоборот, решение какой-то проблемы. Эта позиция гораздо более смиренная, чем предыдущая, победы здесь никто не ждет. Стать может и печальнее, но чуть мудрее — вот стремление. Терапевтическая стратегия здесь не в том, чтобы побороть симптом, отсечь, гнать и победить его и не иметь с ним больше никаких дел. Если нельзя отсечь — значит надо обойтись как-то иначе. Ознакомиться, обживать. Вступить с ним в диалог, начать с ним танец. Если в предыдущем варианте хочется заткнуть симптом, заставить его замолчать, то здесь наоборот — дать ему (тебе) слово, дать говорить. Дать ему развернуться, переболеть, пережить. Терапевт выступает здесь в роли сопровождающего процесс переживания и воздерживается и от знания, и от объяснения. Дело не в том, чтобы от чего-то избавиться, разве что от иллюзий. Дело в том, чтобы понять что ты (объект), кто ты (субъект), и чего ты хочешь, принять все это во внимание, и, если повезет, перестать спотыкаться и крутиться вокруг себя, и вступить в диалог, продолжать танец, с людьми и миром, учитывая эти обстоятельства.
—
https://ironhead.id/tlgrm-931
Сейчас быть психотерапевтом очень удобно, можно даже не объяснять чем ты, собственно, занимаешься. Психотерапия в моде, как будто само собой разумеется, что это что-то “интересное”, “полезное” или даже “нужное” (так ли это на самом деле — другой вопрос).
Но психотерапией называется слишком много разных занятий одновременно. Многие из этих занятий психотерапией и называть не стоит. Не в смысле, что это что-то плохое или “не работает”, просто это не психотерапия, а какое-то другое занятие. И цели у них разные.
«Цель психотерапии определяется мировоззренческими соображениями, и уйти от этого невозможно. […] нам не дано разработать такую психотерапию, в которой не было бы ничего, кроме чистой медицины и которая в самой себе содержала бы собственное обоснование.» (Ясперс) В области психотерапии есть два основных варианта таких “мировоззренческих соображений”. Один из них психотерапевтический, второй стоило бы называть как-то иначе (например, “психокоррекцией”, как предлагал Цапкин). Во всей области психотерапии просматриваются две фундаментальных установки по отношению к происходящему — два способа смотреть на мир; два основных жанра: *героический эпос* и *ироничная трагедия*. И соотвествующие им два способа обращения с действительностью: борьба и танец (Цапкин). Психотерапия — про второй.
Героический нарратив — о борьбе — оптимистично повествует нам о том, что все преодолимо, и нам все по плечу. О том, как нам повезло жить в просвещённую эпоху — мы наконец-то стали избавляться от псевдо- и до-научных предрассудоков, и теперь-то мы понимаем человеческую ситуацию как никогда раньше, мы наконец-то правильно классифицируем человеческие горести и невзгоды как “ментальные расстройства”, скоро найдем их причины вне человека, с помощью “науки” найдем самые быстрые и эффективные способы *борьбы* с ними, обуздаем их и победим.
Логика процесса терапии здесь совпадает с медицинской. Цель и устремление психотерапии — это бороться с симптомом и победить его, уничтожить. По жанру это боевик, с однозначными героями и злодеями, сюжет несется по прямой, никуда не сворачивая. Симптом это очевидный враг, который должен быть побежден силами добра. Терапевт в такой постановке играет роль Знающего, заклинателя симптомов, готового все объяснить, обучить приемам и техникам борьбы с недугом.
С иронично трагической точки зрения, все что мы знаем о человеческой ситуации известно сотни и тысячи лет, и у нас нет особенных поводов считать, что мы далеко продвинулись в этом плане и вообще не факт что мы куда-либо движемся. Те проблемы, с которыми имеет дело психотерапия неразделимо связаны с экзистенциальной ситуацией человека. Сам же человек противоречив, симптом не всегда видится как проблема, иногда симптом это, наоборот, решение какой-то проблемы. Эта позиция гораздо более смиренная, чем предыдущая, победы здесь никто не ждет. Стать может и печальнее, но чуть мудрее — вот стремление. Терапевтическая стратегия здесь не в том, чтобы побороть симптом, отсечь, гнать и победить его и не иметь с ним больше никаких дел. Если нельзя отсечь — значит надо обойтись как-то иначе. Ознакомиться, обживать. Вступить с ним в диалог, начать с ним танец. Если в предыдущем варианте хочется заткнуть симптом, заставить его замолчать, то здесь наоборот — дать ему (тебе) слово, дать говорить. Дать ему развернуться, переболеть, пережить. Терапевт выступает здесь в роли сопровождающего процесс переживания и воздерживается и от знания, и от объяснения. Дело не в том, чтобы от чего-то избавиться, разве что от иллюзий. Дело в том, чтобы понять что ты (объект), кто ты (субъект), и чего ты хочешь, принять все это во внимание, и, если повезет, перестать спотыкаться и крутиться вокруг себя, и вступить в диалог, продолжать танец, с людьми и миром, учитывая эти обстоятельства.
—
https://ironhead.id/tlgrm-931
железноголовый
> борьба и танец Сейчас быть психотерапевтом очень удобно, можно даже не объяснять чем ты, собственно, занимаешься. Психотерапия в моде, как будто само собой разумеется, что это что-то “интересное”, “полезное” или даже “нужное” (так ли это на самом деле —…
cpp_2008_n1_Tsapkin.pdf
273.2 KB
Цапкин В.Н. К новой картографии психотерапевтического поля
https://psyjournals.ru/journals/cpp/archive/2008_n1/Tsapkin
https://psyjournals.ru/journals/cpp/archive/2008_n1/Tsapkin
железноголовый
Сосланд А. И. Фундаментальная структура психотерапевтического метода, или Как создать свою школу в психотерапии — М.: Логос, 1999. — 386 с По правде сказать, я вообще не так много читал написанного о психотерапии на русском языке, но из прочитанного эта…
У Марты (@stayassertive) вышел подкаст с Сосландом, разговор там о книге “Фундаментальная структура психотерапевтического метода…”, которую я тут расхваливал, послушайте.
https://skazkirazuma.mave.digital/ep-19
https://skazkirazuma.mave.digital/ep-19
Forwarded from сказки разума
Авторские методы, этика, харизма и власть
Гость выпуска — Александр Иосифович Сосланд, кандидат психологических наук, доцент кафедры индивидуальной и групповой психотерапии факультета консультативной и клинической психологии МГППУ
В конце 90-х в России вышла книга, о которой наверняка не слышали те, кто включит этот выпуск подкаста, «Фундаментальная структура психотерапевтического метода, или как создать свою школу в психотерапии». Как нам видится, до этого ничего подобного на русском языке не выходило, и в книге была предпринята уникальная попытка найти закономерности в таких разных терапевтических школах, объяснить, на чем строится любая авторская идея в данной сфере. Такой подход вскрывает немало «темных» сторон работы психотерапевта, и мы обсудили их с автором, нашим гостем, а также поймали рок-н-ролльный вайб психологии минувшей эпохи.
Слушать 🎧
Гость выпуска — Александр Иосифович Сосланд, кандидат психологических наук, доцент кафедры индивидуальной и групповой психотерапии факультета консультативной и клинической психологии МГППУ
В конце 90-х в России вышла книга, о которой наверняка не слышали те, кто включит этот выпуск подкаста, «Фундаментальная структура психотерапевтического метода, или как создать свою школу в психотерапии». Как нам видится, до этого ничего подобного на русском языке не выходило, и в книге была предпринята уникальная попытка найти закономерности в таких разных терапевтических школах, объяснить, на чем строится любая авторская идея в данной сфере. Такой подход вскрывает немало «темных» сторон работы психотерапевта, и мы обсудили их с автором, нашим гостем, а также поймали рок-н-ролльный вайб психологии минувшей эпохи.
Слушать 🎧
> дар речи (1):
> нет вы хотите поговорить о этом
Психотерапия — это разговор о переживаниях. Разговор — это метод терапии, а переживания — предмет такого разговора.
Методом может быть не только разговор, а инструментом не только речь. Можно посмотреть так: есть три канала выражения аффекта: 1) соматический/двигательный, 2) символический и 3) вербальный. Терапевтические методы в разной степени предпочитают один или несколько таких каналов. Выражать и трансформировать переживания можно соматически/двигательно — ощущать в теле, упражняться, танцевать, двигаться; символически — рисовать, лепить, художественно изображать, совершать театральные или ритуальные действия. Но с точки зрения разговорной терапии главный канал — третий — речь. Происходящее по другим каналам предлагается протаскивать по возможности в третий, вербализировать (символизировать, ментализировать).
В таком случае, возможность думать и говорить о своих и чужих переживаниях — это метод и цель терапии. Терапевтическая проблема — то, о чем и речи быть не может. “Так плохо, слов нет”. Слова надо найти.
Задача терапевта тогда — помогать говорить. Попридержать свой язык и учиться словарю клиента. Улавливать о чем идет речь и, кивая, расставлять знаки препинания. А если сказать о чем-то у клиента язык не поворачивается — подбирать слова.
Речь может быть терапевтической или нет. Разговор может привести в чувство (иногда неприятное), довести до слез (иногда это хорошо). А иногда слова могут быть пустыми, а метафоры мертвыми, поэзия может обернуться балабольством. Слово может поглотить вещь, которую оно обозначает и оборвать понимание: мы перестанем понимать *о чем* идет речь, потому что хорошо знаем слово, а значит нам будто бы “все понятно”. Надо не забывать об опасностях языка и не терять предмет разговора — переживания, аффект. Речь рождается из аффекта и может быть выражением переживания, но нужное слово в подходящий момент порождает новые переживания, смещает аффект. Для этого язык должен быть живым.
Клиенту предлагается говорить не *об* аффекте, а *из* него. Внимательно слушать то, что говорится, но не особенно следить за языком: если озвучивать только то, что уже известно, ничего нового не узнаешь, в спонтанной же речи иногда можно неожиданно обнаружить себя. Если же называть вещи вслух своими именами, то потом приходится иметь с ними дело, но для того весь разговор и затевался.
В терапевтическом разговоре важна не новая “информация”, а смысл. Бывает, что разговор ходит по кругу или вовсе заходит в тупик. Иногда оказывается, что ничего нового и не нужно, надо то, что уже сказано и известно увязать по новому, сказать другими словами или переставить их в другом порядке, и тогда вдруг разглядеть что-то, распознать, признать, оценить или вспомнить. А иногда это значит, что стало слишком много разговоров и слишком мало жизни, и надо еще пожить.
Как с хорошей книгой: если повезет, прочитанное в какой-то степени меняет тебя, и теперь ты иначе смотришь на мир. Если потом ты живешь в мире как следует, это тоже меняет тебя, и когда ты вернешься к книге, ты сможешь понять в ней что-то новое, хотя там написано то же самое, что ты уже читал, и это снова изменит тебя, и ты снова уйдешь другим. К некоторым книгам, говорят, так можно возвращаться бесчисленное количество раз. (А жизнь и того богаче)
Не с каждым терапевтом получается поговорить обо всем, о чем надо поговорить. Иногда удается обсудить и выяснить обоюдные к этому препятствия и разговор все же может продолжиться, иногда совсем нет. Множество терапевтических теорий с этой точки зрения — это описания того, о чем люди вообще хотят поговорить. Работа терапевта над собой это в том числе попытка понять, о чем хотят поговорить *другие* люди, заинтересоваться этим, обнаружить в себе и устранить препятствия к таким разговорам. Все это нужно, потому что, оказывается, люди говорят о том, о чем ты *правда* готов слушать.
—
https://ironhead.id/tlgrm-943
> нет вы хотите поговорить о этом
Психотерапия — это разговор о переживаниях. Разговор — это метод терапии, а переживания — предмет такого разговора.
Методом может быть не только разговор, а инструментом не только речь. Можно посмотреть так: есть три канала выражения аффекта: 1) соматический/двигательный, 2) символический и 3) вербальный. Терапевтические методы в разной степени предпочитают один или несколько таких каналов. Выражать и трансформировать переживания можно соматически/двигательно — ощущать в теле, упражняться, танцевать, двигаться; символически — рисовать, лепить, художественно изображать, совершать театральные или ритуальные действия. Но с точки зрения разговорной терапии главный канал — третий — речь. Происходящее по другим каналам предлагается протаскивать по возможности в третий, вербализировать (символизировать, ментализировать).
В таком случае, возможность думать и говорить о своих и чужих переживаниях — это метод и цель терапии. Терапевтическая проблема — то, о чем и речи быть не может. “Так плохо, слов нет”. Слова надо найти.
Задача терапевта тогда — помогать говорить. Попридержать свой язык и учиться словарю клиента. Улавливать о чем идет речь и, кивая, расставлять знаки препинания. А если сказать о чем-то у клиента язык не поворачивается — подбирать слова.
Речь может быть терапевтической или нет. Разговор может привести в чувство (иногда неприятное), довести до слез (иногда это хорошо). А иногда слова могут быть пустыми, а метафоры мертвыми, поэзия может обернуться балабольством. Слово может поглотить вещь, которую оно обозначает и оборвать понимание: мы перестанем понимать *о чем* идет речь, потому что хорошо знаем слово, а значит нам будто бы “все понятно”. Надо не забывать об опасностях языка и не терять предмет разговора — переживания, аффект. Речь рождается из аффекта и может быть выражением переживания, но нужное слово в подходящий момент порождает новые переживания, смещает аффект. Для этого язык должен быть живым.
Клиенту предлагается говорить не *об* аффекте, а *из* него. Внимательно слушать то, что говорится, но не особенно следить за языком: если озвучивать только то, что уже известно, ничего нового не узнаешь, в спонтанной же речи иногда можно неожиданно обнаружить себя. Если же называть вещи вслух своими именами, то потом приходится иметь с ними дело, но для того весь разговор и затевался.
В терапевтическом разговоре важна не новая “информация”, а смысл. Бывает, что разговор ходит по кругу или вовсе заходит в тупик. Иногда оказывается, что ничего нового и не нужно, надо то, что уже сказано и известно увязать по новому, сказать другими словами или переставить их в другом порядке, и тогда вдруг разглядеть что-то, распознать, признать, оценить или вспомнить. А иногда это значит, что стало слишком много разговоров и слишком мало жизни, и надо еще пожить.
Как с хорошей книгой: если повезет, прочитанное в какой-то степени меняет тебя, и теперь ты иначе смотришь на мир. Если потом ты живешь в мире как следует, это тоже меняет тебя, и когда ты вернешься к книге, ты сможешь понять в ней что-то новое, хотя там написано то же самое, что ты уже читал, и это снова изменит тебя, и ты снова уйдешь другим. К некоторым книгам, говорят, так можно возвращаться бесчисленное количество раз. (А жизнь и того богаче)
Не с каждым терапевтом получается поговорить обо всем, о чем надо поговорить. Иногда удается обсудить и выяснить обоюдные к этому препятствия и разговор все же может продолжиться, иногда совсем нет. Множество терапевтических теорий с этой точки зрения — это описания того, о чем люди вообще хотят поговорить. Работа терапевта над собой это в том числе попытка понять, о чем хотят поговорить *другие* люди, заинтересоваться этим, обнаружить в себе и устранить препятствия к таким разговорам. Все это нужно, потому что, оказывается, люди говорят о том, о чем ты *правда* готов слушать.
—
https://ironhead.id/tlgrm-943
> драма из материала заказчика (1):
> третье пространство
Хочу написать про “перенос”, не используя слово “перенос”. Вот начиная с этого момента.
Психотерапия это процесс переживания. Переживания разворачиваются в метафорическом пространстве и длятся во времени. Для этого переживаниям надо найти место и дать время. Терапия — это предоставление времени и особого пространства для переживаний. Время лечит, пространство — тоже.
Терапевтическое пространство метафорично (др.греч. μεταφορα «перенос; переносное значение»). Оно не настоящее и не-ненастоящее. Это символическое пространство “как будто”, пространство возможного. Третье пространство.
Человеческая культура происходит в третьем пространстве. Культура произрастает из человеческой возможности представлять себе и удерживать представление о том, что происходящее было, будет или может быть каким-то другим или чем-то еще. Вот на сцене идет спектакль. Вдруг в зрительном зале с места вскакивает взволнованная женщина: “Да что же вы сидите, он же сейчас убьет ее! Сделайте же что-нибудь!”. Она слишком поверила в происходящее на сцене. Мы понимаем, что никто никого не убивает, это представление. Спектакль продолжается еще какое-то время, потом недовольный мужчина зло орет с места: “Да что мы это смотрим! Это не по-настоящему все, они же ряженые, размалеванные! Вы что не видите, что ли?!”. Он тоже чего-то не понял, не смог достаточно поверить в происходящее. Но все и так знают, что это спектакль, и что на сцене актеры. Впадение в культуру дает способность удерживаться между двумя этими крайностями, зная, что все это “не по-настоящему” погружаться в символически происходящее “как будто” все так и есть и переживать настоящие чувства по этому поводу. Спектакль настоящий.
Другой пример происходящего в третьем пространстве — деньги. Деньги означают ценность, и деньги это ценность, потому что и до тех пор пока все участники согласны, что они это значат. Всем и так ясно что “на самом деле” это просто цветная бумага или цифры на банковском счете (это вообще где? ), или нули или единицы или еще чего. Но в этом контексте не важно “что это”, важно “что это означает”. Деньги имеют значение, поэтому они ценны.
Психотерапия это символическая деятельность по окультуриванию страданий, и происходит в том же, третьем, пространстве. Психотерапия это символическое лечение за ощутимые деньги.
Терапевтическая ситуация неоднозначная, промежуточная. С одной стороны она всегда взаправду. Даже малые дети знают как играть в доктора. А как играть в психотерапевта? Если участники условились, что происходит психотерапия, то не получится быть терапевтом понарошку. Если это терапия, то нет разницы терапевт ты или “только” играешь терапевта. Если ты изображаешь актера ты уже актер! Терапевт может при этом быть хорошим или плохим терапевтом, но он всегда “настоящий”, и все что он делает это хорошая или плохая, но терапия. С другой стороны это не вполне настоящая ситуация, как минимум есть зафиксированные рамки и ограничения, подвешивающие ситуацию между личной и профессиональной. “Я забочусь о тебе, но разговаривать с тобой я буду только за деньги и только по расписанию”. “У нас очень личные, близкие отношения, но ты практически ничего обо мне не знаешь, и я бы предпочел чтоб так оно и было”. Отсюда шутки про безусловную любовь за деньги и так далее.
Глубокая терапевтическая работа происходит в третьем пространстве. Оно не субъективное (subjective) и не объективное (objective), а сослагательное (subjunctive) — предположительное, возможное, и общее для клиента и терапевта. Это место и время для переживаний и пересмотра *значений*. Это ситуация искусственная (как искусство, символическая), и, если повезет, созданная искусно (умело, со знанием дела). Это пространство игры. Настоящей, иногда очень серьезной игры. “Если терапевт не может играть — он непригоден для этой работы. Если пациент не может играть, необходимо что-то сделать, чтобы он смог играть, после чего можно начинать психотерапию.” (Винникотт)
[продолжение]
—
https://ironhead.id/tlgrm-950
> третье пространство
Хочу написать про “перенос”, не используя слово “перенос”. Вот начиная с этого момента.
Психотерапия это процесс переживания. Переживания разворачиваются в метафорическом пространстве и длятся во времени. Для этого переживаниям надо найти место и дать время. Терапия — это предоставление времени и особого пространства для переживаний. Время лечит, пространство — тоже.
Терапевтическое пространство метафорично (др.греч. μεταφορα «перенос; переносное значение»). Оно не настоящее и не-ненастоящее. Это символическое пространство “как будто”, пространство возможного. Третье пространство.
Человеческая культура происходит в третьем пространстве. Культура произрастает из человеческой возможности представлять себе и удерживать представление о том, что происходящее было, будет или может быть каким-то другим или чем-то еще. Вот на сцене идет спектакль. Вдруг в зрительном зале с места вскакивает взволнованная женщина: “Да что же вы сидите, он же сейчас убьет ее! Сделайте же что-нибудь!”. Она слишком поверила в происходящее на сцене. Мы понимаем, что никто никого не убивает, это представление. Спектакль продолжается еще какое-то время, потом недовольный мужчина зло орет с места: “Да что мы это смотрим! Это не по-настоящему все, они же ряженые, размалеванные! Вы что не видите, что ли?!”. Он тоже чего-то не понял, не смог достаточно поверить в происходящее. Но все и так знают, что это спектакль, и что на сцене актеры. Впадение в культуру дает способность удерживаться между двумя этими крайностями, зная, что все это “не по-настоящему” погружаться в символически происходящее “как будто” все так и есть и переживать настоящие чувства по этому поводу. Спектакль настоящий.
Другой пример происходящего в третьем пространстве — деньги. Деньги означают ценность, и деньги это ценность, потому что и до тех пор пока все участники согласны, что они это значат. Всем и так ясно что “на самом деле” это просто цветная бумага или цифры на банковском счете (это вообще где? ), или нули или единицы или еще чего. Но в этом контексте не важно “что это”, важно “что это означает”. Деньги имеют значение, поэтому они ценны.
Психотерапия это символическая деятельность по окультуриванию страданий, и происходит в том же, третьем, пространстве. Психотерапия это символическое лечение за ощутимые деньги.
Терапевтическая ситуация неоднозначная, промежуточная. С одной стороны она всегда взаправду. Даже малые дети знают как играть в доктора. А как играть в психотерапевта? Если участники условились, что происходит психотерапия, то не получится быть терапевтом понарошку. Если это терапия, то нет разницы терапевт ты или “только” играешь терапевта. Если ты изображаешь актера ты уже актер! Терапевт может при этом быть хорошим или плохим терапевтом, но он всегда “настоящий”, и все что он делает это хорошая или плохая, но терапия. С другой стороны это не вполне настоящая ситуация, как минимум есть зафиксированные рамки и ограничения, подвешивающие ситуацию между личной и профессиональной. “Я забочусь о тебе, но разговаривать с тобой я буду только за деньги и только по расписанию”. “У нас очень личные, близкие отношения, но ты практически ничего обо мне не знаешь, и я бы предпочел чтоб так оно и было”. Отсюда шутки про безусловную любовь за деньги и так далее.
Глубокая терапевтическая работа происходит в третьем пространстве. Оно не субъективное (subjective) и не объективное (objective), а сослагательное (subjunctive) — предположительное, возможное, и общее для клиента и терапевта. Это место и время для переживаний и пересмотра *значений*. Это ситуация искусственная (как искусство, символическая), и, если повезет, созданная искусно (умело, со знанием дела). Это пространство игры. Настоящей, иногда очень серьезной игры. “Если терапевт не может играть — он непригоден для этой работы. Если пациент не может играть, необходимо что-то сделать, чтобы он смог играть, после чего можно начинать психотерапию.” (Винникотт)
[продолжение]
—
https://ironhead.id/tlgrm-950
железноголовый
> драма из материала заказчика (1): > третье пространство Хочу написать про “перенос”, не используя слово “перенос”. Вот начиная с этого момента. Психотерапия это процесс переживания. Переживания разворачиваются в метафорическом пространстве и длятся во…
> драма из материала заказчика (2):
> здравый смысл
*В прошлый раз я сказал, что психотерапия это предоставление времени и особого пространства для переживаний — не настоящего, и не не-настоящего — третьего пространства.*
Третье пространство не уникально для терапии, оно повсеместно в человеческой культуре, терапевтическая ситуация это только частный случай. Но, как и для некоторых других культурных ситуаций (театра, например), для терапевтической ситуации необходима определенная плотность этого метафорического пространства. Для этого ситуацию надо ограничить, закрыть, желательно герметично, затем символически нагнетать.
Для ситуации важна ее обособленность от внешнего мира, важно, что “ТУТ НЕ ТАМ”. Терапевтическая ситуация это особое, специальное, место для всех переживаний и чувств, уместных и неуместных. Здесь позволено то, что нельзя снаружи: думать, чувствовать и говорить вслух дикие вещи. Приятные, неприятные, нелепые, странные, страшные потому что ужасные, страшные потому что слишком хорошие, любые. Здесь всем одинаково рады: любому неприкаянному и смутному чувству, заблудившейся бродячей мысли, позабытому слову. Хоть это и не значит, что можно делать вообще все что угодно, но быть можно каким вздумается: насмешливым, радостным, уязвимым или уязвленным, наглым, в ярости или в слезах, удобным, вздорным, плохим, хорошим. Маску можно попробовать снять. Или надеть другую, как получится.
Чтобы можно было закрыть ситуацию и вернуться обратно, периметр заранее фиксируется здравым смыслом. Терапевтический контракт разграничивает терапевтическую ситуацию и остальную жизнь. Обозначает, что это отдельная оплачиваемая деятельность с прописанными правилами. Меры предосторожности подчеркивают, что к уплотненному третьему пространству стоит относиться как к какому-нибудь веществу, широко применяемому, но опасному в больших дозах. Не стоит находиться в ситуации дольше положенного, начинать и заканчивать сессии надо вовремя. Периметр закрыт, утечки опасны: общаться со своим терапевтом иногда можно как сумасшедший, или как с сумасшедшим, общаться так с людьми за пределами терапии лучше не стоит; терапевту запрещены какие-либо отношения с клиентом помимо непосредственно терапевтических, за пределами терапевтической ситуации желательно не общаться вовсе, карантин.
Если рамка соблюдается достаточно строго, периметр ситуации замкнут как следует и здравый смысл оставлен за порогом (охраняет вход и выход), можно двигаться глубже.
Чтобы попасть в третье пространство не обязательно дичать и бесноваться (можно, но не обязательно), но нужно оставить на время разницу между настоящим и не-настоящим. Глубокие пласты терапевтической работы возможны там, где заканчивается здравый смысл. Здравый смысл, вернее сказать общий, общественный — “common sense” — здесь, внутри ситуации, может быть на время отодвинут в сторону, чтобы дать место смыслу новому: твоему, нашему, иному.
[продолжение]
—
https://ironhead.id/tlgrm-951
> здравый смысл
*В прошлый раз я сказал, что психотерапия это предоставление времени и особого пространства для переживаний — не настоящего, и не не-настоящего — третьего пространства.*
Третье пространство не уникально для терапии, оно повсеместно в человеческой культуре, терапевтическая ситуация это только частный случай. Но, как и для некоторых других культурных ситуаций (театра, например), для терапевтической ситуации необходима определенная плотность этого метафорического пространства. Для этого ситуацию надо ограничить, закрыть, желательно герметично, затем символически нагнетать.
Для ситуации важна ее обособленность от внешнего мира, важно, что “ТУТ НЕ ТАМ”. Терапевтическая ситуация это особое, специальное, место для всех переживаний и чувств, уместных и неуместных. Здесь позволено то, что нельзя снаружи: думать, чувствовать и говорить вслух дикие вещи. Приятные, неприятные, нелепые, странные, страшные потому что ужасные, страшные потому что слишком хорошие, любые. Здесь всем одинаково рады: любому неприкаянному и смутному чувству, заблудившейся бродячей мысли, позабытому слову. Хоть это и не значит, что можно делать вообще все что угодно, но быть можно каким вздумается: насмешливым, радостным, уязвимым или уязвленным, наглым, в ярости или в слезах, удобным, вздорным, плохим, хорошим. Маску можно попробовать снять. Или надеть другую, как получится.
Чтобы можно было закрыть ситуацию и вернуться обратно, периметр заранее фиксируется здравым смыслом. Терапевтический контракт разграничивает терапевтическую ситуацию и остальную жизнь. Обозначает, что это отдельная оплачиваемая деятельность с прописанными правилами. Меры предосторожности подчеркивают, что к уплотненному третьему пространству стоит относиться как к какому-нибудь веществу, широко применяемому, но опасному в больших дозах. Не стоит находиться в ситуации дольше положенного, начинать и заканчивать сессии надо вовремя. Периметр закрыт, утечки опасны: общаться со своим терапевтом иногда можно как сумасшедший, или как с сумасшедшим, общаться так с людьми за пределами терапии лучше не стоит; терапевту запрещены какие-либо отношения с клиентом помимо непосредственно терапевтических, за пределами терапевтической ситуации желательно не общаться вовсе, карантин.
Если рамка соблюдается достаточно строго, периметр ситуации замкнут как следует и здравый смысл оставлен за порогом (охраняет вход и выход), можно двигаться глубже.
Чтобы попасть в третье пространство не обязательно дичать и бесноваться (можно, но не обязательно), но нужно оставить на время разницу между настоящим и не-настоящим. Глубокие пласты терапевтической работы возможны там, где заканчивается здравый смысл. Здравый смысл, вернее сказать общий, общественный — “common sense” — здесь, внутри ситуации, может быть на время отодвинут в сторону, чтобы дать место смыслу новому: твоему, нашему, иному.
[продолжение]
—
https://ironhead.id/tlgrm-951
железноголовый pinned «> драма из материала заказчика (1): > третье пространство Хочу написать про “перенос”, не используя слово “перенос”. Вот начиная с этого момента. Психотерапия это процесс переживания. Переживания разворачиваются в метафорическом пространстве и длятся во…»
железноголовый
> драма из материала заказчика (2): > здравый смысл *В прошлый раз я сказал, что психотерапия это предоставление времени и особого пространства для переживаний — не настоящего, и не не-настоящего — третьего пространства.* Третье пространство не уникально…
> драма из материала заказчика (3):
> сложная ситуация
*Психотерапия это особое, третье, пространство для переживаний. Терапевтическая ситуация снаружи ограничена рамкой здравого смысла, но внутри ситуации может возникать смысл иной.*
Терапия это способ вместе что-нибудь понимать, находить/вкладывать смысл. Я раньше сказал, что терапевтическая ситуация происходит в третьем пространстве, и оно не субъективное (subjective) и не объективное (objective), а сослагательное (subjunctive) — предположительное, возможное, и общее для клиента и терапевта. И сама терапевтическая ситуация и смысл (в) ситуации разворачивается в три фазы (не всегда в строгой последовательности): субъективное, объективное, сослагательное. (В формате мема это “ожидание, реальность, выводы”. В психоаналитической литературе “прояснение, конфронтация, интерпретация” )
Я буду использоваться слова субъективное-объективное-сослагательное, чтобы подумать и о том, что делает терапевт, и об этапах отдельной сессии и всей терапии.
Фаза первая, субъективная.
Разговор про терапию-отношениями, а значит “работаю с человеком, а не с симптомами”, симптом это только повод для начала разговора. Скоро, если не сразу же, от симптомов разговор переходит на личности. От того *что* говорится, к тому *кто* говорит. Мы хотим узнать *человека*, а не только *о человеке*. Не факты о нем, или сведения, а вот же он! Тут сидит, разговаривает.
Терапевтическая ситуация это ситуация неопределенности. Рамкой задано, что это ситуация “помощи” или “заботы”, но только в общих чертах. Что именно происходит, что это значит или может значить — вопрос открытый. Насколько возможно открытыми остаются и значение терапевтической ситуации, и роли ее участников. Это значит, что ситуация каждый раз создается, выполняется, и может быть понята заново.
Задача терапевта — дать ситуации развернуться, не суетиться, не выдумывать слишком много наперед, смотреть и слушать каждый раз как в первый. К этому терапевта призывают всеми возможными словами и словосочетаниями: внимание должно быть “свободно парящее“ (Фрейд), слушать лучше “без памяти и желания” (Бион), от привычного понимания следует удерживаться (принцип “эпохе” феноменологов). В попытках поставить себя на место другого человека, важно не подменять его собой, не терять из виду важные отличия. Важно: другие люди — *другие* (other people are different). Не должно быть “все понятно”.
Терапия это место и время для переживаний. Но что именно надо пережить человеку, пришедшему в терапию, мы не знаем. Может и он тоже не знает. Неопределенность терапевтической ситуации и позволяет сделать из нее ситуацию, которую надо пережить.
Клиент попадает в новое пространство, и пытается как может воспользоваться ситуацией “помощи”. Терапевт с интересом его слушает: “выкладывай”. Клиент выкладывает что у него есть, вместе с терапевтом разбирает какие-то вещи, располагается. Постепенно обживается. Разговор идет о жизненной ситуации клиента: о том как он живет, и как так вышло, как понимает происходящее, и куда его это понимание ведет, как он обустроился в мире (или что он устроил!), что за персонажи в этом мире живут и как он с ними ладит. Скоро этот разговор о жизни клиента становится частью жизни клиента, и об этом разговоре теперь тоже можно поговорить. Если терапевт готов это слышать, то он слышит, что клиент говорит с терапевтом о проблемах, и о *проблемах с терапевтом*. Погодите, так ведь это же мы!
То, о чем говорит клиент происходит прямо здесь, сейчас. То, о чем клиент пока не может сказать он показывает, прямо здесь, сейчас. Если терапевт подвинется, даст больше места клиенту, не станет перетягивать ситуацию на себя, то ситуация сложится в большей степени клиентская, и терапевт будет в нее включен. Это очень хорошо. Чтобы найти выход из сложной ситуации надо сначала в нее попасть.
[продолжение]
—
https://ironhead.id/tlgrm-952
> сложная ситуация
*Психотерапия это особое, третье, пространство для переживаний. Терапевтическая ситуация снаружи ограничена рамкой здравого смысла, но внутри ситуации может возникать смысл иной.*
Терапия это способ вместе что-нибудь понимать, находить/вкладывать смысл. Я раньше сказал, что терапевтическая ситуация происходит в третьем пространстве, и оно не субъективное (subjective) и не объективное (objective), а сослагательное (subjunctive) — предположительное, возможное, и общее для клиента и терапевта. И сама терапевтическая ситуация и смысл (в) ситуации разворачивается в три фазы (не всегда в строгой последовательности): субъективное, объективное, сослагательное. (В формате мема это “ожидание, реальность, выводы”. В психоаналитической литературе “прояснение, конфронтация, интерпретация” )
Я буду использоваться слова субъективное-объективное-сослагательное, чтобы подумать и о том, что делает терапевт, и об этапах отдельной сессии и всей терапии.
Фаза первая, субъективная.
Разговор про терапию-отношениями, а значит “работаю с человеком, а не с симптомами”, симптом это только повод для начала разговора. Скоро, если не сразу же, от симптомов разговор переходит на личности. От того *что* говорится, к тому *кто* говорит. Мы хотим узнать *человека*, а не только *о человеке*. Не факты о нем, или сведения, а вот же он! Тут сидит, разговаривает.
Терапевтическая ситуация это ситуация неопределенности. Рамкой задано, что это ситуация “помощи” или “заботы”, но только в общих чертах. Что именно происходит, что это значит или может значить — вопрос открытый. Насколько возможно открытыми остаются и значение терапевтической ситуации, и роли ее участников. Это значит, что ситуация каждый раз создается, выполняется, и может быть понята заново.
Задача терапевта — дать ситуации развернуться, не суетиться, не выдумывать слишком много наперед, смотреть и слушать каждый раз как в первый. К этому терапевта призывают всеми возможными словами и словосочетаниями: внимание должно быть “свободно парящее“ (Фрейд), слушать лучше “без памяти и желания” (Бион), от привычного понимания следует удерживаться (принцип “эпохе” феноменологов). В попытках поставить себя на место другого человека, важно не подменять его собой, не терять из виду важные отличия. Важно: другие люди — *другие* (other people are different). Не должно быть “все понятно”.
Терапия это место и время для переживаний. Но что именно надо пережить человеку, пришедшему в терапию, мы не знаем. Может и он тоже не знает. Неопределенность терапевтической ситуации и позволяет сделать из нее ситуацию, которую надо пережить.
Клиент попадает в новое пространство, и пытается как может воспользоваться ситуацией “помощи”. Терапевт с интересом его слушает: “выкладывай”. Клиент выкладывает что у него есть, вместе с терапевтом разбирает какие-то вещи, располагается. Постепенно обживается. Разговор идет о жизненной ситуации клиента: о том как он живет, и как так вышло, как понимает происходящее, и куда его это понимание ведет, как он обустроился в мире (или что он устроил!), что за персонажи в этом мире живут и как он с ними ладит. Скоро этот разговор о жизни клиента становится частью жизни клиента, и об этом разговоре теперь тоже можно поговорить. Если терапевт готов это слышать, то он слышит, что клиент говорит с терапевтом о проблемах, и о *проблемах с терапевтом*. Погодите, так ведь это же мы!
То, о чем говорит клиент происходит прямо здесь, сейчас. То, о чем клиент пока не может сказать он показывает, прямо здесь, сейчас. Если терапевт подвинется, даст больше места клиенту, не станет перетягивать ситуацию на себя, то ситуация сложится в большей степени клиентская, и терапевт будет в нее включен. Это очень хорошо. Чтобы найти выход из сложной ситуации надо сначала в нее попасть.
[продолжение]
—
https://ironhead.id/tlgrm-952
железноголовый
> драма из материала заказчика (3): > сложная ситуация *Психотерапия это особое, третье, пространство для переживаний. Терапевтическая ситуация снаружи ограничена рамкой здравого смысла, но внутри ситуации может возникать смысл иной.* Терапия это способ…
> драма из материала заказчика (4):
> подчинение
Терапия это исследование субъективности: переживаний, чувств и представлений. Чтобы их исследовать, надо сделать их доступными здесь и сейчас, так чтобы они возникли и обрели достаточную плотность. Первая из трех фаз, или граней, терапевтической ситуации, я называл ее “субъективной”, это позволение ситуации сложиться, а переживаниям развернуться как следует.
Субъективной я эту фазу называю, потому что я все это придумал на английском, и английский мне позволяет сказать так: в этой фазе клиент — субъект, он активен, вся ситуация образуется с его точки зрения, а терапевт *подчиняется* (be subject to, subjection) логике повествования клиента, *покоряется* фантазии, давая ей уплотниться. (Вторая фаза, “объективная” (objective) — возражение (to object, objection), а третья, “сослагательная” (subjunctive) – предположение. Но о них потом)
Я, как терапевт, хочу посмотреть на мир с точки зрения клиента, хочу быть втянут в его субъективную ситуацию как со-участник, как исследователь хочу увидеть все изнутри. Но как у ограниченного человеческого существа у меня к этому есть множество препятствий. *Подчиняться* я не хочу, я же свободная личность и все такое прочее. Но у нас с клиентом уже есть общая, человеческая, ситуация (human condition). Можно начать отсюда.
У меня есть страхи, надежды и желания, разнообразные эмоциональные зажимы и узлы, из-за которых/которыми я закрываюсь от происходящего. Меня как будто всегда слегка не устраивает то, что происходит, и я воображаю себе, что происходящее было, будет или может быть каким-то другим. Я бесконечно барахтаюсь в попытках подогнать действительность под свои пожелания, иногда теряю действительность из виду. Я вцепляюсь в удовольствие, и бегу от боли, часто игнорирую все остальное. Хуже того, иногда боль приносит странное удовольствие, а удовольствие приносит страдание через вину и стыд, и я все больше путаюсь в том, что мне надо, чего я хочу, а чего я боюсь. В попытках распутаться, я воображаю себе, что понимаю что происходит, но незаметно для себя самого только фиксирую свои представления, выдуманные мной застывшие образы, как могу настаиваю на них, и отрицаю все что в текучей, бушующей действительности противоречит им. Прежде всего я пытаюсь удержать образ себя. Я привязан к нему, оберегаю и защищаю его как могу. Завороженный, я влип в собственное отражение.
Как терапевт, я хочу быть втянут в ситуацию клиента. Как человеку мне страшно, что хранимый мной образ дрогнет, и я увижу что это лишь мираж. Вдруг окажется, что все, что мне в себе не нравится я спрятал очень хорошо, но только от себя? Как терапевт, я призываю клиента быть ближе к действительности, и сам ищу в себе для этого смелость. *Покорность* терапевта в этой фазе — это значит думать про себя не только “да за кого он (клиент) меня принимает!”, но и “ты сам-то! кем ты себя возомнил!”.
Что если в субъективной ситуации мне уготована роль спасителя, а я не могу никого спасти? Что если предполагается, что я необычайный человек, и просто великолепный, самый лучший и талантливый терапевт, а я явно знаю что это не так? Что если там я холодный, безжалостный садист, ужасная мать, подонок и тварь, никак не помогаю и делаю больно, хуже чем было, но мне хотелось бы верить что я не такой? Или может я человек-то неплохой, но терапевт совершенно бестолковый. Это клиент меня таким видит, или я такой и есть?
Некоторые терапевтические подходы/терапевты заранее фиксируют саму ситуацию и/или свою роль в ней как очевидную и однозначную. “Я дружелюбный, но строгий, я кто-то вроде учителя, у меня есть знания и я объясню тебе что с тобой и обучу тебя упражнениям и навыкам“, “я открытый и мягкий человек, я буду тебе той мамой, которой у тебя не было” и так далее. Заранее фиксированные роли мне просто не интересны, но есть один более хитрый трюк, на котором я хочу заострить внимание: “терапевт должен быть живым и настоящим, аутентичным”. Формулировка хорошая, но и она оборачивается ловушкой.
[продолжение будет]
—
https://ironhead.id/tlgrm-959
> подчинение
Терапия это исследование субъективности: переживаний, чувств и представлений. Чтобы их исследовать, надо сделать их доступными здесь и сейчас, так чтобы они возникли и обрели достаточную плотность. Первая из трех фаз, или граней, терапевтической ситуации, я называл ее “субъективной”, это позволение ситуации сложиться, а переживаниям развернуться как следует.
Субъективной я эту фазу называю, потому что я все это придумал на английском, и английский мне позволяет сказать так: в этой фазе клиент — субъект, он активен, вся ситуация образуется с его точки зрения, а терапевт *подчиняется* (be subject to, subjection) логике повествования клиента, *покоряется* фантазии, давая ей уплотниться. (Вторая фаза, “объективная” (objective) — возражение (to object, objection), а третья, “сослагательная” (subjunctive) – предположение. Но о них потом)
Я, как терапевт, хочу посмотреть на мир с точки зрения клиента, хочу быть втянут в его субъективную ситуацию как со-участник, как исследователь хочу увидеть все изнутри. Но как у ограниченного человеческого существа у меня к этому есть множество препятствий. *Подчиняться* я не хочу, я же свободная личность и все такое прочее. Но у нас с клиентом уже есть общая, человеческая, ситуация (human condition). Можно начать отсюда.
У меня есть страхи, надежды и желания, разнообразные эмоциональные зажимы и узлы, из-за которых/которыми я закрываюсь от происходящего. Меня как будто всегда слегка не устраивает то, что происходит, и я воображаю себе, что происходящее было, будет или может быть каким-то другим. Я бесконечно барахтаюсь в попытках подогнать действительность под свои пожелания, иногда теряю действительность из виду. Я вцепляюсь в удовольствие, и бегу от боли, часто игнорирую все остальное. Хуже того, иногда боль приносит странное удовольствие, а удовольствие приносит страдание через вину и стыд, и я все больше путаюсь в том, что мне надо, чего я хочу, а чего я боюсь. В попытках распутаться, я воображаю себе, что понимаю что происходит, но незаметно для себя самого только фиксирую свои представления, выдуманные мной застывшие образы, как могу настаиваю на них, и отрицаю все что в текучей, бушующей действительности противоречит им. Прежде всего я пытаюсь удержать образ себя. Я привязан к нему, оберегаю и защищаю его как могу. Завороженный, я влип в собственное отражение.
Как терапевт, я хочу быть втянут в ситуацию клиента. Как человеку мне страшно, что хранимый мной образ дрогнет, и я увижу что это лишь мираж. Вдруг окажется, что все, что мне в себе не нравится я спрятал очень хорошо, но только от себя? Как терапевт, я призываю клиента быть ближе к действительности, и сам ищу в себе для этого смелость. *Покорность* терапевта в этой фазе — это значит думать про себя не только “да за кого он (клиент) меня принимает!”, но и “ты сам-то! кем ты себя возомнил!”.
Что если в субъективной ситуации мне уготована роль спасителя, а я не могу никого спасти? Что если предполагается, что я необычайный человек, и просто великолепный, самый лучший и талантливый терапевт, а я явно знаю что это не так? Что если там я холодный, безжалостный садист, ужасная мать, подонок и тварь, никак не помогаю и делаю больно, хуже чем было, но мне хотелось бы верить что я не такой? Или может я человек-то неплохой, но терапевт совершенно бестолковый. Это клиент меня таким видит, или я такой и есть?
Некоторые терапевтические подходы/терапевты заранее фиксируют саму ситуацию и/или свою роль в ней как очевидную и однозначную. “Я дружелюбный, но строгий, я кто-то вроде учителя, у меня есть знания и я объясню тебе что с тобой и обучу тебя упражнениям и навыкам“, “я открытый и мягкий человек, я буду тебе той мамой, которой у тебя не было” и так далее. Заранее фиксированные роли мне просто не интересны, но есть один более хитрый трюк, на котором я хочу заострить внимание: “терапевт должен быть живым и настоящим, аутентичным”. Формулировка хорошая, но и она оборачивается ловушкой.
[продолжение будет]
—
https://ironhead.id/tlgrm-959
Forwarded from чугунные тетради
Постепенно пишу конспект книги Sanneke de Haan “Enactive Psychiatry”. Это философия психиатрии, вопрос здесь о том, что такое психиатрические расстройства, каковы их аспекты и причины. Что такое психиатрические проблемы — вопрос гораздо более сложный и странный, чем может показаться сначала. Ответы на этот вопрос многочисленны, противоречивы и запутанны. Хороший, практически полезный ответ позволяет из проблемы (что не так?) сделать задачу (что делать?).
У нас есть множество разрозненных ответов на эти вопросы. И целый ворох идей и свидетельств: красочных картинок нейровизуализации, детальных феноменологических описаний, и в разной степени правдоподобных предположений о психологических взаимосвязях. В качестве предполагаемых “причин” мы рассматриваем психологическую травму, межличностный и “внутренний” конфликты, нарушение ранней привязанности, социокультурный контекст, экзистенциальные заботы человека, (нейро)физиологический или генетический сбой.
То есть дело не в том, что у нас нет полезных ответов, а в том, что их много, и они даются с совсем разных точек зрения. Хорошо бы учитывать все эти перспективы, понимать, как они соотносятся между собой, и с какого ракурса стоит смотреть на эти вопросы в каждом конкретном случае.
Говоря коротко, но непонятно: по этому поводу де Хаан предлагает проект энактивистской психиатрии. Энактивизм это более менее теория сознания (“воплощённое познание” и тд) с корнями в феноменологии, что мне симпатично.
https://ironhead.id/dehaan-enactive-psychiatry-1
У нас есть множество разрозненных ответов на эти вопросы. И целый ворох идей и свидетельств: красочных картинок нейровизуализации, детальных феноменологических описаний, и в разной степени правдоподобных предположений о психологических взаимосвязях. В качестве предполагаемых “причин” мы рассматриваем психологическую травму, межличностный и “внутренний” конфликты, нарушение ранней привязанности, социокультурный контекст, экзистенциальные заботы человека, (нейро)физиологический или генетический сбой.
То есть дело не в том, что у нас нет полезных ответов, а в том, что их много, и они даются с совсем разных точек зрения. Хорошо бы учитывать все эти перспективы, понимать, как они соотносятся между собой, и с какого ракурса стоит смотреть на эти вопросы в каждом конкретном случае.
Говоря коротко, но непонятно: по этому поводу де Хаан предлагает проект энактивистской психиатрии. Энактивизм это более менее теория сознания (“воплощённое познание” и тд) с корнями в феноменологии, что мне симпатично.
https://ironhead.id/dehaan-enactive-psychiatry-1
Forwarded from чугунные тетради
Giovanni Stanghellini. Lost in dialogue: anthropology, psychopathology, and care
Уже почти семь лет назад я зачем-то назвался “экзистенциальным” терапевтом. До сих пор не всегда ясно что это могло бы значить, как я помогаю людям, и как не могу помочь.
“Экзистенциальный” слово неопределенное, но звучное, “что-то про жизнь и смерть”, загадочно звучит, весомо. Но на деле непонятно о чем. Я назвался “экзистенциальным”, имея в виду, что мне важна и интересна экзистенциально-феноменологически-герменевтическая линия, традиция, понимания человека и того что с человеком происходит. Но это еще более непонятно, чем неопределенное “экзистенциальный”. Чтобы самому начать улавливать о чем там речь нужен не один год, научиться об этом говорить по-человечески, ясно и не слишком пространно — еще пара лет. И у меня есть проект оформить эту точку зрения, найти подходящие для этого слова, и я в основном тг-канале иногда выписываю кусочки этой мозаики, но тут то лень, то войны, то эмиграция, и я снова читаю несравнимо больше, чем пытаюсь писать.
Эта небольшая книжка Стангеллини это примерно такой же проект. Сказано тут не так чтобы ясно, и не прям по-человечески, зато местами красиво. Это прочерчивание экзистенциально-феноменологически-герменевтической линии психотерапии для тех, кто и так хотя бы примерно понимает о чем речь. Мне книжка нравится, и я не первый раз ее читаю: использую ее для сверки — что мне открылось за те несколько лет, что я читал ее в прошлый раз. Что мне стало понятнее, что стало звучать правдивее, а что уже не так интересно, или чего здесь не хватает.
Подзаголовок книги “anthropology, psychopathology, and care” это структура любого терапевтического метода: 1) антропология — что такое человек вообще, какова человеческая ситуация; 2) психопатология — что может пойти не так в процессе совладания с человеческой ситуацией ; 3) терапия — чему и как можно помочь. А заголовок “lost in dialogue” это выбранный ракурс рассмотрения этих трех вопросов. 1) Человек — это *диалог* с *инаковостью* (alterity). (тут оба слова обладают в том числе и специальным/философским значением, кроме обыденного); 2) психопатология — обрыв этого *диалога*; 3) терапия — возобновление *диалога*.
1
Что такое *инаковость* могу прояснить цитатой из Тхостова: “Эмоциональные состояния и явления внешнего мира с самого начала мало управляемы и исходно отличаются высокой степенью отчужденности, создавая фиксированные полюса объективации мира и меня. То, что я могу сказать о мире, — это совокупность противостоящего мне иного, а в сердцевине того, что я могу сказать о себе, — совокупность особого иного: мира моих эмоций и чувств.“ Кроме “моего” как особого *иного*, есть еще более особое *иное* – *Другой*. В этой связи речь идет об ”антропологии разлада (disunion)”, “антропологии не-признания (non-recognition)” с привлечением в разговор Рикера, Ясперса, Левинаса и тд.
2
Психопатология — прерывание *диалога* — это неизбежная неудача в попытках *иное* присвоить, совладать с ним, или окончательно понять в само-интерпретации. (Тут очень хорошие описания четырех адов сбившейся “телеологии желания” (relational hell) — эротомания и депрессия как две конфигурации идолопоклонства застывшему образу, замещающему Другого; пламенный ад пограничности (и тут) как “поклонение взбудораженной плоти”, стремления к полному слиянию через захват Другого; и шизофрения как ледяной ад бесплотного желания, теряющего Другого из вида)
3
Терапия — возобновление этого диалога. Здесь описан метод, который автор называет P.H.D. (может в шутку, не знаю). 1) P — phenomenologic, феноменологическое разворачивание, исследование феноменов опыта, и конфигурации его структур. 2) H — hermenutical, герменевтический момент, исследование привычных способов само-интерпретации, понимания разворачивающегося опыта. 3) D — dynamic, психодинамический момент — P и H в контексте жизненной-истории (то есть тоже герменевтической, а не хоронологической истории), и мотивации.
—
Так и для кого же эта книга? Да без понятия. Для того же, для кого этот пост.
—
Несколько цитат:
- /453
- /454
- /457
- /459
Уже почти семь лет назад я зачем-то назвался “экзистенциальным” терапевтом. До сих пор не всегда ясно что это могло бы значить, как я помогаю людям, и как не могу помочь.
“Экзистенциальный” слово неопределенное, но звучное, “что-то про жизнь и смерть”, загадочно звучит, весомо. Но на деле непонятно о чем. Я назвался “экзистенциальным”, имея в виду, что мне важна и интересна экзистенциально-феноменологически-герменевтическая линия, традиция, понимания человека и того что с человеком происходит. Но это еще более непонятно, чем неопределенное “экзистенциальный”. Чтобы самому начать улавливать о чем там речь нужен не один год, научиться об этом говорить по-человечески, ясно и не слишком пространно — еще пара лет. И у меня есть проект оформить эту точку зрения, найти подходящие для этого слова, и я в основном тг-канале иногда выписываю кусочки этой мозаики, но тут то лень, то войны, то эмиграция, и я снова читаю несравнимо больше, чем пытаюсь писать.
Эта небольшая книжка Стангеллини это примерно такой же проект. Сказано тут не так чтобы ясно, и не прям по-человечески, зато местами красиво. Это прочерчивание экзистенциально-феноменологически-герменевтической линии психотерапии для тех, кто и так хотя бы примерно понимает о чем речь. Мне книжка нравится, и я не первый раз ее читаю: использую ее для сверки — что мне открылось за те несколько лет, что я читал ее в прошлый раз. Что мне стало понятнее, что стало звучать правдивее, а что уже не так интересно, или чего здесь не хватает.
Подзаголовок книги “anthropology, psychopathology, and care” это структура любого терапевтического метода: 1) антропология — что такое человек вообще, какова человеческая ситуация; 2) психопатология — что может пойти не так в процессе совладания с человеческой ситуацией ; 3) терапия — чему и как можно помочь. А заголовок “lost in dialogue” это выбранный ракурс рассмотрения этих трех вопросов. 1) Человек — это *диалог* с *инаковостью* (alterity). (тут оба слова обладают в том числе и специальным/философским значением, кроме обыденного); 2) психопатология — обрыв этого *диалога*; 3) терапия — возобновление *диалога*.
1
Что такое *инаковость* могу прояснить цитатой из Тхостова: “Эмоциональные состояния и явления внешнего мира с самого начала мало управляемы и исходно отличаются высокой степенью отчужденности, создавая фиксированные полюса объективации мира и меня. То, что я могу сказать о мире, — это совокупность противостоящего мне иного, а в сердцевине того, что я могу сказать о себе, — совокупность особого иного: мира моих эмоций и чувств.“ Кроме “моего” как особого *иного*, есть еще более особое *иное* – *Другой*. В этой связи речь идет об ”антропологии разлада (disunion)”, “антропологии не-признания (non-recognition)” с привлечением в разговор Рикера, Ясперса, Левинаса и тд.
2
Психопатология — прерывание *диалога* — это неизбежная неудача в попытках *иное* присвоить, совладать с ним, или окончательно понять в само-интерпретации. (Тут очень хорошие описания четырех адов сбившейся “телеологии желания” (relational hell) — эротомания и депрессия как две конфигурации идолопоклонства застывшему образу, замещающему Другого; пламенный ад пограничности (и тут) как “поклонение взбудораженной плоти”, стремления к полному слиянию через захват Другого; и шизофрения как ледяной ад бесплотного желания, теряющего Другого из вида)
3
Терапия — возобновление этого диалога. Здесь описан метод, который автор называет P.H.D. (может в шутку, не знаю). 1) P — phenomenologic, феноменологическое разворачивание, исследование феноменов опыта, и конфигурации его структур. 2) H — hermenutical, герменевтический момент, исследование привычных способов само-интерпретации, понимания разворачивающегося опыта. 3) D — dynamic, психодинамический момент — P и H в контексте жизненной-истории (то есть тоже герменевтической, а не хоронологической истории), и мотивации.
—
Так и для кого же эта книга? Да без понятия. Для того же, для кого этот пост.
—
Несколько цитат:
- /453
- /454
- /457
- /459