Ошеломляюще повсеместное внедрение психологического и психиатрического языка во все сферы жизни пока ещё относительно новое явление. В силу этого оно очень заметно, хотя возможно скоро и перестанет таковым быть, ровно также, как нахождение в воде давно перестало быть заметным для рыб. Социолог Фрэнк Фуреди в книге «Терапевтическая культура» ссылается, к примеру, на исследование, показывающее, что восьмилетние дети уверенно могут ответить на вопрос о стрессе в своей жизни, хотя в аналогичном измерении двадцатью годами ранее их ровесники просто не понимали, о чем их спрашивают. Эти дети (а книга вышла в 2004 году) уже выросли. И теперь не только «стресс», «травма» и «эмоциональная зависимость», но и такие выражения как «гиперфокус», «сенсорная перегрузка» и «смешанные фазы» уже имеют свободное хождение в непрофессиональных чатах, кофейнях и фитнес-центрах. А между тем последние три термина не просто «психологические», но являются специализированными и относятся строго к психическим расстройствам – СДВГ, РАС и БАР соответственно (вероятно, сам по себе факт, что эти аббревиатуры для многих не потребуется расшифровывать, уже иллюстрирует рассматриваемое явление).

Но дело не только в том, что все – от бизнес-магнатов и селебрити до подростков из провинции – легко освоили и используют новояз психиатрических и нейро-ассоциированных объяснений своих жизненных переживаний. Добавим сюда целый ряд других родственных этому феномену современных социальных практик. Отнесем к их числу также: (1) стремление к самодиагностике в виде сравнения полученной информации о ментальных расстройствах со своими переживаниями, прохождения тестов в интернете и самостоятельному выводу о наличии расстройства; (2) стремление консультироваться у психиатров по поводу предполагаемого расстройства. При этом аргументированное опровержение диагноза специалистом не означает конец истории. Человек нередко обращается к другому психиатру за «вторым мнением», явно настроенный получить вердикт о расстройстве, в наличии которого он уже убежден; (3) стремление рассматривать собственную нуждаемость в терапии как постоянную, вероятнее всего пожизненную, при этом любая эмоциональная реакция на жизненную невзгоду трактуется как проявление расстройства; (4) стремление делиться своими переживаниями, обозначать себя как имеющего особый статус, объединяться в сообщества самоподдержки, идентифицируясь с группой по принципу общности ментального расстройства.

Из статьи «Психиатрический диагноз как новая культура себя».

Какие интеллектуальные добродетели и ориентиры в познании предполагает психоанализ? Как знание проявляется в различных дискурсах Лакана? И что психоанализ говорит о подозрении, недоверии и сомнении? Об этом и многом другом рассуждаем с Иваном Кудряшовым в нашем новом подкасте, расширенная версия которого уже доступна на Бусти и Патреоне.

Кто такой Сёрен Кьеркегор и чем уникальна его философия? Почему датский философ считал, что мысль чужда существованию? Зачем Кьеркегор использовал множество псевдонимов? Как этики и эстетики становятся рыцарями веры? Эти и другие вопросы обсуждаем с Иваном Кудряшовым в подкасте, посвященном мысли Сёрена Кьеркегора, его метафилософии и лирической диалектике.

youtu.be/TQ2Sm-aHGpc

Этика естественного закона предполагает, что существуют базовые блага, которые определяются человеческой природой, а поэтому имеют объективные способы и правила их достижения. Согласно этой традиции, мораль — это не инструмент усмирения нравов, а способ обнаружения законов человеческого процветания. В этом выпуске подкаста вместе с Василом и Константином Морозовым обсуждаем старый и новый естественный закон, школу Финниса-Гризе, природу базовых благ и множество других вопросов, связанных с традицией естественного закона.

https://youtu.be/5KlUA3FqWOQ

Как и более ранние платоники, неоплатоники выстраивают мир в метафизическую иерархию. Нижний уровень — это чувственный, материальный уровень повседневного мира, в то время как вечные аспекты реальности образуют высшие, более чистые и наиболее реальные аспекты реальности.

Начиная с низших уровней реальности — нашего чувственного телесного опыта — неоплатоники пытаются с помощью разума вывести высшие уровни. Поскольку знание для них должно быть всеобщим и вечным, колебания повседневной реальности не могут служить его основанием. Должно существовать нечто более устойчивое. А потому платоники и неоплатоники пытаются извлечь умопостигаемые принципы, лежащие за материальным миром. В итоге возникает иерархия метафизических уровней, причем каждый более высокий уровень охватывает больше реальности и является более простым, чем сложные реальности, расположенные ниже.

На самом высоком уровне человек в конечном итоге достигает того, что называется Единым — высшего принципа, из которого проистекает все. Есть несколько причин, по которым этот высший уровень должен быть одним — то есть единичным, объединенным и простым. Первая основная причина заключается в том, что если бы он не был простым, то его можно было бы разложить на составляющие. Высший принцип реальности не должен допускать многообразия, а должен быть единичным принципом, который сам объясняет многообразие. Будучи простым принципом, он не допускает предицирования чего-либо в его отношении. Применить к нему предикат означало бы сделать его множественным и отделить предикаты Единого от самого Единого, вызвав разделение внутри того, что должно быть объединенным принципом. Единое для неоплатоников в конечном счете невыразимо.

Из статьи «Франсуа Ларюэль, Единое и не-философская традиция».

Кем был Хосе Ортега-и-Гассет и как он повлиял на испанскую философию? За что критиковал массового человека и гипердемократию? За что Ортега не любил Хайдеггера? И почему жизнь — это радикальная реальность, а «я — это я и мои обстоятельства»? Эти и другие вопросы обсуждаем с Андреем Харламовым в подкасте, который посвящен Ортеге-и-Гассету, его рациовитализму и взглядам на философию. Как и всегда, расширенная версия выпуска уже доступна на Бусти и Патреоне.

В дисциплинарном обществе «биополитика» власти касалась всех этапов и сфер жизни человека, задавая нормирующий стандарт. И стресс индивида, по каким-то причинам не вписывающегося в дисциплинарное общество, как раз состоял в тяжелом переживании собственного несоответствия стандарту или в отчетливо осознаваемом нежелании этому стандарту подчиняться. При этом отметим, что сами структуры власти относительно легко могли быть распознаны как внешние по отношению к индивиду. В современном же «постдисциплинарном обществе», как например описывает это немецкий философ Бён-Чхоль Хан, доминирующий диспозитив человека – воспринимать себя как «субъекта достижений». Идея быть продуктивным, самореализовавшимся, «проектным», и, в итоге, обязательно счастливым глубоко интегрирована в психику и, хотя и являясь самопринуждением, воспринимается индивидом как естественное выражение его свободно выбранных ценностных ориентаций, а не как предписывающее требование социума. Хан обозначает этот процесс как «психополитику», являющуюся, таким образом, гораздо более тонким и незаметным инструментом реализации мутировавшей, но все той же власти в терминах Фуко.

Субъект достижений в современном психоцентричном обществе находится под строгим контролем идеи, что источник всех его проблем и невзгод следует искать внутри самого себя, раздувая значимость индивидуально-психологических факторов и снижая роль социальных – политических, экономических, технологических и т.д. В более широком контексте психоцентризм становится инструментом неолиберальной идеологии, поскольку гиперболизирует индивидуальную ответственность, что хорошо видно по сквозному постулату «селф-хелп» масс-культуры: «источник всех проблем в тебе, только ты ответственен за свою жизнь, измени мышление – станешь счастлив». У этой идеи есть очевидно рациональное зерно, но оно же маскирует сам постулат, делая его догмой, которая породила целые поколения поглощенных самоусовершенствованием «достигаторов». Для абсолютного большинства людей эта программа оказывается невыполнимой и только увеличивает дистресс, состоящий уже не в невозможности соответствовать внешнему стандарту, как в дисциплинарном обществе, а в невозможности преуспеть в ситуации мириадов возможностей для успешной реализации «проекта самого себя». Будучи, как выше отмечалось, интернализованным, воспринимаемым как свободный выбор, этот диспозитив не опознается как таковой, поэтому современный представитель «общества усталости» остро нуждается в алиби, обосновывающем разочаровывающее отсутствие искомого успеха и счастья.

Из статьи «Психиатрический диагноз как новая культура себя».

Постструктурализм тесно связан со своим идейным предшественником и визави – структурализмом. Кратко поясним, что под ним понимается в данном случае. Слово «структура» – одно из опорных понятий системного анализа. В сущности, любой разговор в терминах системы предполагает наличие элементов и связей, где структура – это вся совокупность связей без элементов, то есть тот каркас, в который встраивается нечто, становясь элементом. Надеюсь вы заметили, что здесь уже появляется интерпретация сути происходящего: можно считать важными элементы, а связи вторичными, а можно наоборот делать акцент на структуре и связях. Например, кто-то считает, что группа людей в ходе совместной жизни в итоге выработает какие-то связи и отношения, но их эссенциальные достоинства – вроде характера, опыта, воспитания – будут влиять на характер связей.

Структуралист мыслит иначе: неважно, кто именно попадёт в позицию правителя, слуги или раба. Сама так сказать инфраструктура (из ритуалов, ожиданий, быта и смыслов) трансформирует личное под конфигурацию системы. В таком ракурсе люди способны придумывать вариации (добрый правитель, хитрый слуга, жёстокий раб), но не могут уйти от самой матрицы, в которой неизбежно существуют некоторые устойчивые позиции. Иными словами, позиции и отношения пред-существуют индивидам, а сам выбор почти всегда строго бинарен (мужчина/женщина, женат/холост, господин/слуга) и, само собой, поддерживает воспроизводство структуры.

В этом смысле структурные подходы встречаются во многих дисциплинах. Однако в прямом смысле структурализм, который преодолевают французы 50-80х годов – это методологическая программа, идущая от Фердинанда де Соссюра через лингвистические школы формалистов (Пропп и русский формализм, пражский кружок, датская глоссематика, американский дескриптивизм) к проекту Леви-Стросса, объединившему логику вариации формальных элементов с представлением о бессознательном характере культурно-языковых процессов.

Причем, стоит сразу отметить, что в отличие от лингвистов Леви-Стросс явно замахнулся на создание парадигмы для всех гуманитарных дисциплин, а не только родной антропологии. Поэтому у «Структурной антропологии» есть отчетливая претензия на предложение образца анализа любых аспектов мироздания, связанных с культурой, языком и человеческим духом. Эффективность метода бинарных оппозиций и инвариантов Леви-Стросс к тому моменту уже продемонстрировал, разобравшись с труднейшей проблемой антропологии – с системами родства, в которых царил бардак, и никто никакой системы выделить не мог (в частности он гениально объяснил авункулат, который так часто выделен в культурах традиционных народов). Впоследствии анализ культуры как универсального кода, построенного на бинарных оппозициях (сырое/варёное, природа/культура, новое/старое и т.д.) ляжет в основу очень многих гуманитарных направлений.

Из статьи «Постструктурализм».

Как объяснить крайние проявления человеческих чувств? Считается, что искусство и наука дают принципиально разные ответы на этот вопрос. Эмиль Золя пробует преодолеть возможное противоречие, когда пишет роман «Тереза Ракен», в котором действия героев объясняются не злым роком или несчастной судьбой, а чистой физиологией. Такая «научность» оборачивается глубокими пессимизмом: герои практически лишены характера, действуют импульсивно, а разум способен лишь наблюдать в бессилии. В своей статье Александра Ильина и Дмитрий Бугай исследуют, как Золя раскрывает тему человеческих страстей и как её переосмысляет Пак Чхан Ук в фильме «Жажда».

Философские пробелы Михаила Светова — деконструкция, Ницше и Темное Просвещение

В этом видео я пробую разобраться в том, какие философские пробелы существуют у Михаила Светова и близких к нему либертарианцев, а также выяснить, на какие концепции опираются его взгляды.

Из видео вы узнаете, является ли деконструкция "фигой в кармане", которой пользуются левые для пропаганды своих идей, можно ли называть Светова ницшеанцем и какое отношение все это имеет к американской неореакции и «Темному Просвещению».

Приятного просмотра!

Джексон основывает свой аргумент на знаменитом мысленном эксперименте «комната Мэри», в рамках которого он предлагает нам представить талантливую нейроучёную Мэри, которая знает все возможные физические факты о цветовосприятии людей. Но по какой-то причине Мэри выросла в полностью бесцветной изолированной комнате, получая всю научную информацию через черно-белый монитор компьютера. Таким образом, хотя Мэри знает всё о физических аспектах цветовосприятия, ей не хватает особого субъективного знания — знания того, как от первого лица переживается зрительный опыт восприятия цвета. Иначе говоря, Мэри знает всё о том, какие нейрофизиологические процессы происходят, когда я смотрю на зелёное яблоко. Но она не знает, как именно для меня выглядит зелёный цвет, когда я на него смотрю. Соответственно, если Мэри выпустят из её бесцветной комнаты, чтобы она могла увидеть цвета окружающего мира, то она, как кажется, приобретёт новое знание. Но раз она уже знает всё о физических фактах цветовосприятия, то знание о квалиа зелёности не относится к физическим. А это означает, как заключает Джексон, что квалиа являются нефизическими и, следовательно, физикализм ложен.

Из статьи «Не стоит переживать из-за квалиа».

Вместе с новыми технологиями люди открывают и новые формы одиночества. Восторг от возможностей интернет-общения соседствует с разочарованием и ощущением отчуждения в социальных сетях. В своей статье Михаил Федорченко рассуждает о цифровой меланхолии — о разнице в том, как она отражается в музыке Radiohead и Massive Attack, «Экспериментах Лейн» и творчестве Yeule.

Георг Гегель без каких-либо сомнений заслуживает звания великого философа, которого не так уж и просто понять. Но чем уникальна его диалектика? Что же такое отрицание отрицания? Что собой представляет Абсолютный Дух? Эти и другие вопросы мы обсуждаем в выпуске подкаста, посвященном философии Гегеля, его рационализму, идеализму, «духу как кости» и, конечно же, взглядам немецкого философа на историю.

https://youtu.be/AJWINdThw-Y

Самая устойчивая мифология возникает тогда, когда историк определен своим собственным ожиданием того, что всякий классик (истории, скажем, этической или политической мысли) сформулировал какую-то доктрину по поводу каждой из тем, которые считаются основополагающими для его предмета. От пребывания под влиянием подобной парадигмы до «обнаружения» доктрин некоторого автора на все возможные обязательные темы всего один шаг. Результат, и очень частый — тип исследований, который можно назвать мифологией доктрин.

Квентин Скиннер