Иисус Христос в политике и терпеливая жертва, которая со всеми находит общий язык. Так сам о себе говорил бывший премьер-министр Италии Сильвио Берлускони.
Он делал из врагов друзей и умело пользовался этим, запомнился своими афоризмами и скандальными шуточками. Противостоял общеевропейским тенденциям и не стал отказываться от дружбы с российскими лидерами даже на волне европейских попыток “отменить Россию”.
Стол вспоминает жизненный путь этого политического долгожителя, ставшего самым беспринципным типом в европейской политике.

Почему Харари выглядит и говорит так, словно его играет Саша Барон Коэн?

Кажется, я вскрыл одну из великих тайн современности: все евангелисты и апологеты ИИ, трансгуманизма и ЛГБТ-движа — это Бораты и Бруно (не Джордано) от мира гуманитарной науки. Буквально пародия на классический европейский гуманизм.

https://t.me/nstarikovru/38182

По сути, сами того не сознавая, русские философы — иллюстрация конца философии как таковой. После Гегеля философии уже не было — когда всё познано в своей идее, когда вершина достигнута — что ещё можно делать? Русским эта вершина досталась премиально — за особые успехи в преодолении вековой отсталости. Никогда не имевшие академической философской традиции, мы получили уже готовый интеллектуальный плод, на полях нашего мышления он не зрел, не мы его растили. Потому философия после Гегеля у нас не могла (как в Европе) окопаться в комфортабельном университетском гетто. Когда умом всё постигнуто — нужно действовать. Потому философия и воспринималась русскими всегда как практическое орудие для изменения мира (вспомним Шпета: «относились как к девке»). Здесь — в зародыше вся двухвековая драма русского философского мышления. И здесь, действительно, всегда отстававшие, мы опередили весь мир, логически продумав выводы из гегелевской мудрости. Логика самой философии ведёт за её пределы. Мысль должна стать делом. Истинная мысль должна стать добрым делом. Если действительность не разумна — она должна быть приведена в соответствие с разумом.

Петербург! Приходите на лекцию моего доброго товарища и замечательного философа-антиковеда Стаса Зотова. И тема великолепная — единство трансценденталий. Для всех фанатов теоэстетики!

https://t.me/listva_books/13444

Это мы со Стасом в 2021 году на дне рождения русского писателя-постмодерниста Владимира Коваленко. Спорим о русской философии. А за кадром — Паша Тугаринов и Даша Дугина, тогда с ней впервые и познакомились…

В качестве постскриптума к дискуссии о биографизме. Изначально я свой текст строил на Прусте, а тут на стенах «Сириуса» попалась его цитата, ёмко выражающая ключевой тезис критики биографизма. Как самой судьбой преподнесена!

Биография — это всегда наружный облик.

А вот с этими ребятами мы обсуждали метамодерн, Карла Шмитта и Башлачева. Ну и мемы про широкого Путина были, чего греха таить.

Получил колоссальное удовольствие от общения со школьниками — они тут умнее иных четверокурсников. Отклик с их стороны был невероятный. Вспомнил, почему вообще захотел стать преподавателем.

«Дети — огонь!», — Владимир Романович, здесь этот ваш афоризм вспоминают донельзя часто ❤️‍🔥 Спасибо вам за возможность поучаствовать в программе!

Завтра лечу домой. Слава Богу за все!

P.S. Кстати, на фото есть студентка из Донецка ✊

Мы не говорим "прощай" 💔

Простите, я в сердцах, запаханный после сложного перелета, и все же скажу: все эти традиционалистские речи о подъеме демографии — танцы с бубном, казенщина, не имеющая никакого отношения к реальности.

Объясню на пальцах.

Когда моя жена была беременной, ей в метро уступали дай бог два-три раза.

Сейчас, когда мы с коляской зашли в автобус, люди отказались уступить нам место, которое для коляски предназначено — потому что там ведь стоят чемоданы, а между чемоданом и коляской разницы нет! (Прямая цитата).

Когда ходим с малышом в музей — на нас смотрят с презрением. Нечего мол, ребенок ничего не поймёт, остальным удовольствие испортит, коль нарожали — сидите дома.

Да и в принципе — современные российские города не предназначены для малых детей; автомобили носятся по дворам на бешеной скорости, подъемы для колясок — это большая удача, мест, где можно было бы провести время с детьми, если это не площадка около дома и не ТЦ — раз-два и обчелся.

Ну а о том, что много детей возможно только в традиционной семье, то есть когда несколько поколений живут в одном доме, бабушки/дедушки всегда на подхвате, мать не вынуждена возвращаться на работу, чтобы оплатить ипотеку — об этом и говорить не стоит; модерн и 33 квадратных метра уничтожили самую возможность большой семьи на корню.

Русские воспринимают родительство как индивидуальный каприз, а не как высокий долг, который разделяется всем народом; отношение к матерям у нас примерно как гастарбайтерам: «понарожали» — почти полный аналог «понаехали».

Простите мне эту минутку «яжмать», но — очень накипело.

Философ Никита Сюндюков (@hungryphil) специально для «Консерватора»:

На день памяти всех святых, на Руси просиявших

Среди людей, далëких от православия, бытует мнение, что традиция почитания святых в русском народе — это рудимент далёкого языческого прошлого. Якобы мы все никак не можем принять идею единого Бога, а потому и святых угодников обращаем в мелких божков.

Однако святой — не идол, не деревянная баба. Идол олицетворяет тёмные, стихийные, нечеловеческие силы, которые в христианском универсуме стоят много ниже самого человека. В то время как святой — прежде всего человек, но такой человек, который сумел стяжать в себе своё подлинное богоподобное достоинство.

Бердяев писал: «Святой — больше чем человек, поклоняющийся же святому, ищущий в нём заступничества — меньше чем человек». Эти слова будто бы подтверждают правоту критиков традиции почитания святых, однако продолжим цитату: «Всякий человеческий идеал совершенства, благородства, чести, честности, чистоты, света представляется русскому человеку малоценным, слишком мирским, средне-культурным».

В самом факте святости русский человек слышит абсолютное, богочеловеческое требование к себе, которое не имеет ничего общего с сугубо человеческими, мирскими, «средне-культурными» гуманистическими идеалами. Святость требует от человека преодолеть собственную ветхость, подвергнуть грех забвению, оставить кожаные ризы и обратиться к духовному перерождению в новом Адаме, во Христе.

Возразят, что все эти требования слишком высоки и суровы, да и, в конце концов, негуманны, что христианство — оно прежде всего про снисхождение к слабым, ибо Господь любит всех такими, какие они есть, — и грешников, и святых.

И действительно, Господь любит всех равным образом. Однако феномен святости напоминает русскому человеку, что он способен дать соразмерный ответ на абсолютную любовь, даруемую Богом. Этот ответ — молитвенное рвение, аскетический подвиг, стяжание благодати.

Достоевский любил повторять одну мысль: покуда русская земля хранит в себе, в своих густых лесах и убогоньких скитах хотя бы двух или трёх праведников, покуда сохраняется в русском народе почитание их праведности, Россия будет стоять, а вместе стоять будет и весь остальной мир. Русский человек может погрязнуть в кутеже и смраде, может зачать бессмысленный и беспощадный бунт, а всё же непреходящее почитание святости и здесь, в самом сердце беззакония, будет напоминать ему о том, что спасение возможно, что благодать стяжается не гениями, не людьми белой кости, но такими же, как и он, грешными людьми, которые дышат тем же воздухом, едят тот же хлеб, ходят по той же земле.

И если нашли эти Божьи угодники своё спасение, значит, остаётся шанс на спасение и у всего остального русского народа. «Стяжи дух мирен — и тысячи вокруг тебя спасутся» — так описывал суть монашеского делания один из самых почитаемых на Руси святых, Серафим Саровский.

День памяти всех святых, на Руси просиявших, напоминает нам о том, что мир есть не совокупность непроницаемых друг для друга атомов, что люди не чужие друг другу, но что каждый ответственен за каждого и подвиг одной, самой будто бы малой и незначительной личности, даже будучи совершëнным втайне, во тьме удалённой кельи, — этот подвиг откликнется в тысячах и тысячах сердец.

Подписывайтесь на канал «Консерватор»

Бог есть любовь

Эта фраза, вырванная из контекста, меня долгое время раздражала. Из нее делают поспешный вывод: раз Бог есть любовь, то Он принимает меня любым, как любяшая мать принимает своего заблудшего ребенка. Значит, мне не следует себя менять — Бог любит меня таким, какой я есть.

Прежде всего примем во внимание явную связь между любовью, познанием и творчеством. Наводку нам здесь дает сам евангелист: «И мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в нее. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем. Любовь до того совершенства достигает в нас, что мы имеем дерзновение в день суда, потому что поступаем в мире сем, как Он» (1-е Иоанна, 4:16-17).

Дерзновенно творя, я познаю и себя, и творимый предмет; и в то же время я я являю свою любовь к тому, что желаю сотворить, к его совершенству. Познавая нечто, я не только пассивно копирую внешний объект, но и творю его образ в своем уме; а потому адекватно познавать можно лишь то, что любишь, что сродно твоему разумению. Наконец, любя, я, во-первых, имею в себе некое знание об объекте моей любви, и, во-вторых, творчески созидаю и себя, и этот объект в образе совершенства.

Любовь, знание и творчество всегда связаны с процессом изменения и роста, и этот процесс не может проходить безболезненно. Потому любовь — это в том числе, по Данте, «вервья плети», подстегивающие человека к дерзновению о совершенстве.

Вернёмся к Богу. Интересное разграничение между античным Богом-перводвигателем и христианским Богом-абсолютом предлагает Жильсон в «Духе средневековой философии». Перводвигатель именно что двигает, но христианский Абсолют — творит. Перводвигатель не может не двигать, т.е. не запускать реальность, и сам процесс этого запуска определен не им, он есть его сущность, его природная необходимость. Однако «движение предполагает бытие», — возражал Аристотелю Св. Фома, а значит, прежде движения было бытие, которое предшествует и самому перводвигателю. Это бытие есть творение Бога.

Итак, через запуск движения перводвигатель в то же время запускает процесс самопознания, т.е. актуализирует свое бытие. Вне самопознания переводвигатель не мог бы быть вполне собой, поскольку он не знал бы, не понимал, не осуществлял себя. В ином же — движимом — перводвигатель жаждет созерцать прежде всего самого себя, свой отпечаток, свое отражение. Это определяет и характер любви в античном универсуме: любовь — это познание Бога-перводвигателя, и это есть единственная форма любви, которую само божество допускает, поскольку она служит ресурсом его самопознания.

Античная философская любовь, таким образом, есть любовь беззаветная, слепая. Бог Аристотеля позволяет себя любить, но сам ничто, помимо себя, не любит, а значит не знает и не творит.

Христианский Бог-абсолют, напротив, есть прежде всего Бог любящий. Снисхождение и милосердие, о которых твердят гуманисты — лишь один из аспектов Его бесконечной любви. Подлинным же её аналогом следует считать творчество. Бог творит мир не из необходимости, не потому, что нуждается в зеркале для созерцания и отражения/умножения собственной благости, но потому, что Он хочет распространить эту благость на иное, хочет дать вкусить её своему творению.

«Bonum est diffusivum et communicativum», «благо имеет свойство распространять и сообщаться», пишет об этом св. Фома. В этом свойстве — связь творения и любви; через творение Бог ширит свою любовь.

Однако в отличие от Бога-перводвигателя христианский Бог через творение ничего не познает, поскольку это бы означало, что Бог имеет нечто непознанным, что противоречило бы Его совершенству. «Любовь, что движет солнце и светила», — гласит последняя строчка «Божественной комедии»; «И море, и Гомер — всё движется любовью», — вторит Данте русский поэт; эти строчки следует читать как в прямом, так и в обратном порядке. Движение универсума запускает не недостаток знания, но его избыток, не потребность в самосозерцании, но жертвенная любовь.

Господь творящий и жертвенный — Он есть любовь.

В это воскресенье в гостях у Владимира Легойды — философ Никита Сюндюков.

🔹Почему русская философия «устремлена к Апокалипсису?» Почему Дарью Дугину можно считать примером деятельного философа? Чем противен Иван Карамазов? И когда возникает опасность для воспитателя?

🔹Смотрите новый выпуск авторской программы Владимира Легойды «Парсуна» с философом Никитой Сюндюковым в это воскресенье, 25 июня, в 21:30 на «СПАСе».

Хуже всего чистая ненависть. Нельзя ненавидеть противника, хотя в замполитских методичках нас учили воспитывать ненависть. Приступы агрессии, когла трудно сдержаться и страх окрыляет на риса это лучше, чем когда боец открывает рот и смотрит в верх. Но после такого думаешь: а я ли это...

На моей лекции в «Сириусе» о ценностных основаниях русской литературы слушателей, как кажется, более всего заинтересовал вопрос христианской любви.

Как полюбить человека, если он не готов любить тебя в ответ? Если он сопротивляется, бранится, пьянствует, богохульничает, грешит? Если он противен, если он, в конце концов, дурно пахнет?

Достоевский устами старца Зосимы наставляет: «Полюбите человека в его грехе, ибо это есть подобие Божественной любви».

Бог любит нас всякими. Да, во смраде, да, во грехе, в отвращении, в падении и в низинах. Всякими же готов Бог принять нас в свою обитель, ибо верит в человека — много больше, чем мы верим в Него. Бог верит, что мы, дурные и слабовольные дети, способны к покаянию, изменению ума; слепо верит, что Его любовь способна человека — развратника, пьяницу, злодея, последнее ничтожество, презираемое всем честным светом — такого человека Его любовь может спасти даже тогда, когда ничто и никто спасти уже не спасет.

Размышляя над этим вопросом после лекции, мне вдруг вспомнился Гоголь. А через него точно так же вдруг, неожиданно и в то же время удивительно ясно и покойно разрешилась для меня все проблема России.

«Но как полюбить братьев, как полюбить людей? Душа хочет любить одно прекрасное, а бедные люди так несовершенны, и так в них мало прекрасного! Как же сделать это? Поблагодарите Бога прежде всего за то, что вы русской. Для русского теперь открывается этот путь, и этот путь есть сама Россия. Если только возлюбит русской Россию, возлюбит и всё, что ни есть в России. К этой любви нас ведет теперь сам Бог. Без болезней и страданий, которые в таком множестве накопились внутри ее и которых виною мы сами, не почувствовал бы никто из нас к ней состраданья. А состраданье есть уже начало любви».

Немыта Россия, неугодна, темна и грязна, неприятна её дикарская натура «цивилизованному» глазу. Но именно в таковом качестве Россию и необходимо полюбить. Именно что через смрад, падение, тьму неведения разглядеть свет Христов, стремление ко свету. Иная любовь, меньшая, чем эта — не любовь вовсе, а так, приятность; «дизайн» любви, удобство. Подлинная любовь, любовь, подобная Божественной, всегда вопреки; такая любовь высвечивает лишь идеальное, не оттеняя, не умаляя, нисколько не оскорбляя его дурным.

Это любовь есть любовь жертвенная.

«А не полюбивши России, не полюбить вам своих братьев, а не полюбивши своих братьев, не возгореться вам любовью к Богу, а не возгоревшись любовью к Богу, не спастись вам».

А черные рубашки выдадут?..

Ладно, если всерьез, то

Из всего, что за сегодня прочел, это эмоциональное высказывание, наверное, ближе всего. Однако за последние 1,5 года я впервые настолько растерян, наверное, как и многие…

Всегда, когда бывает плохое настроение, пересматриваю на ютубе видео с заголовками вроде «Лукашенко поставил на место директора завода». Не зря.