Итоги года: Израиль

В этом году в Израиле закончился политический кризис с четырьмя парламентскими выборами за два года. По-прежнему популярного экс-премьера Биньямина Нетаньяху, подозреваемого в коррупции, и его религиозно-националистических союзников сменила широкая коалиция, в которой уместился практически весь политический спектр Израиля: мало того, что левые партии Мерец и Авода оказались в одной коалиции с ястребами вроде Нафтали Бенета (Ямина) и Гидеона Саара (Тиква Хадаша), вишенкой на торте стала исламистская Раам – первая арабская партия, поддержавшая правительство.

Историческое решение Раам присоединиться к коалиции не столь удивительно, как может показаться. Арабские партии уже некоторое время стояли перед дилеммой. С одной стороны, большинству их избирателей не нравится, что государство позиционирует себя как еврейское. Арабские политики традиционно транслируют эту позицию, что делает их токсичными партнёрами для большинства еврейских партий. С другой стороны, в последние годы арабским избирателям стало надоедать, что их представители вечно сидят в оппозиции и, соответственно, не решают социально-экономические проблемы израильских арабов – одной из беднейших частей израильского общества.

Лидер Раам Мансур Аббас обосновал своё решение войти в коалицию именно тем, что накопившиеся проблемы пора решать прагматично. Требования его партии в целом свелись к более щедрому финансированию арабских муниципалитетов, легализации бедуинских поселений в пустыне Негев и подключение их к инфраструктуре, а также искоренению организованной преступности в арабском секторе, которая ежегодно уносит десятки жизней. Однако Аббас решил не останавливаться на одном историческом шаге за год и недавно заявил, что Израиль – еврейское государство, и таким и останется.

Несмотря на многочисленные противоречия коалиция держится уже полгода и даже успешно приняла бюджет – первый за несколько лет. Кроме того, новое правительство возобновило политические контакты с руководством Палестинской национальной администрации (ПНА). Серьёзные мирные переговоры пока не кажутся особо вероятными: нынешний парламент ни за что не одобрит создание независимой Палестины, а палестинцы едва ли согласятся на что-то меньшее. Тем не менее, министр обороны Бени Ганц уже дважды публично встречался с главой ПНА Махмудом Аббасом, а израильское правительство сделало несколько жестов доброй воли (в основном экономических). Встречи членов коалиции с палестинским руководством критикуют как правые партнёры по правительству, так и оппозиция.

На Западном берегу р. Иордан тем временем продолжаются теракты палестинцев против евреев и нападения радикальных еврейских поселенцев на палестинцев. Тема поселенческого насилия стала очередным яблоком раздора для коалиции: министр внутренней безопасности Омер Бар-Лев (Авода) раскритиковал действия еврейских экстремистов, на что премьер-министр Бенет – последовательный сторонник расширения поселений и противник создания Палестины – возразил, что речь идёт об эксцессах отдельных маргиналов, а поселения на Западном берегу крайне важны для безопасности Израиля.

Пожалуй, самым страшным событием года стала очередная война с палестинским исламистских ХАМАС, и в особенности реакция израильского общества на неё. По стране прокатилась беспрецедентная волна столкновений между евреями и арабами с вандализмом, поджогами и линчеваниями.

Главным внешнеполитическим вызовом для еврейского государства остаётся Иран. Несмотря на стремление США возродить ядерную сделку (заморозка иранской ядерной программы в обмен на снятие санкций), иранцы продолжают обогащать уран. (За темой активно следит коллега @minarety) Большинство израильских евреев (58%) считают, что Израилю следует атаковать иранские ядерные объекты, даже если США будут против, в то время как среди арабских граждан такую меру одобряют лишь 18%.

Да, если ты стоишь во главе режима, который тысячами пытает людей, травит своих граждан газом и развязывает разрушительные войны, это несколько повышает шансы кончить жизнь на плахе 🤷‍♂️

https://t.me/aladinhabr/1620

Сегодня исполняется 15 лет с казни Саддама Хусейна, одного из самых одиозных диктаторов на Ближнем Востоке. Поскольку для кого-то это лишь очередной повод напомнить читателям, какие сволочи американцы, его сгубившие, думаю, будет уместно опубликовать несколько цитат из докладов Комиссии по правам человека ООН о саддамовском Ираке.

E/CN.4/1994/58
25.02.1994

Пункт 20. …Помимо сообщений о казнях, …, Специальный докладчик получил многочисленные сообщения о произвольных убийствах гражданских лиц, включая женщин, детей и престарелых, в ходе избирательных нападений, совершавшихся правительственными войсками.

21. … Утверждается, что во многих случаях перед казнью жертв подвергали пыткам; членам семей, которые были вызваны для того, чтобы забрать искалеченные тела, не было разрешено провести похоронную церемонию.

29. Большинство сообщений об исчезновениях было получено в начале 80-х годов, когда многие мальчики и мужчины-шииты были арестованы по обвинению в «иранском происхождении», и о них больше никогда не слышали.

30. Хотя подавляющее большинство случаев исчезновения, как представляется, совпадают по времени с восстаниями внутри страны и с вооруженными конфликтами Ирака с Ираном и Кувейтом, Специальному докладчику также известно о случаях, которые, по всей видимости, не связаны с упомянутыми событиями.

34. Основываясь на полученной за последние годы информации, можно сделать вывод о том, что мало кому из заключенных в иракских центрах содержания под стражей удается избежать физических или психологических надругательств, которые зачастую равноценны пыткам … По сообщениям, одна из форм психологических пыток заключается в том, что заключенных часто заставляют наблюдать, как пытают других. … В сообщениях также упоминаются пытки членов семей лиц, подозреваемых в принадлежности к политической оппозиции, в том числе и детей.

E/CN.4/1992/31
18.02.1992

47. Что касается массовых убийств в результате применения химического оружия и других видов оружия массового уничтожения … После дальнейшего изучения, включая рассмотрение показаний свидетелей, полученных Специальным докладчиком, можно заявить об отсутствии сомнений в том, что Ирак использовал чрезмерную силу, включая химическое оружие, несколько раз в течение последних нескольких лет.

52. Применение пыток с целью принудить политических заключенных, а также лиц, задержанных за совершение какого-либо преступления, связанного с безопасностью, подписать «признания», представить информацию о себе, а также о других лицах и заставить отказаться от своих политических связей, как утверждалось, является обычной практикой. По сообщениям, жертвы наиболее часто подвергались пыткам сразу же после их ареста и во время допросов в течение предварительного заключения, когда они содержались под стражей без связи с внешним миром. … Кроме того, утверждалось, что родственники таких подозреваемых, включая детей, содержались под стражей вместо подозреваемых, разыскиваемых властями, и также подвергались пыткам в это время.

53. Практика проведения допросов была охарактеризована как жестокая и имевшая в некоторых случаях своим результатом причинение постоянного физического или психического ущерба жертвам. … Они включают и психические, и физические пытки, например избиение, прижигания, выдергивание ногтей, сексуальное посягательство, включая изнасилование, применение электрического тока, «кислотные ванны», лишение пищи, воды, сна или отдыха, а также инсценировки казней.

И ещё пара оценок режима Саддама Хусейна:

1. «Во время войны в Персидском заливе и после неё различные гуманитарные организации, которые добиваются снятия санкций [с Ирака], утверждают, якобы США и их союзники демонизировали и продолжают демонизировать Саддама Хусейна и иракский режим, чтобы оправдать сначала войну в заливе, а потом и санкции и их насильственное продолжение (вторжение США и их союзников в 2003). Как уже неоднократно упоминалось в этой книге, совершенно ясно, что США и их союзники, как и СССР и его союзники, фактически укрепляли этот жестокий режим, снабжая его высокотехнологичным вооружением и технологиями производства оружия массового поражения с конца 1970-х и на протяжении 1980-х, и практически все иностранные правительства закрывали глаза на исключительное зло иракского режима вплоть до иракского вторжения в Кувейт в августе 1990 года.

Ничто не может изменить этих фактов, и возможно однажды кто-то в американской администрации попробует публично извиниться за это в той или иной форме, как это случилось с ролью США в сохранении очень непопулярной монархии в Иране в августе 1953* и свержении демократически избранного правительства в Чили в 1973**. Тем не менее, как бы разрушительны ни были санкции, и как бы ни страдало от них население Ирака, террор Саддама Хусейна и чудовищные преступления, которые он совершил против иракского народа и до, и после введения санкций – это столь же неоспоримые факты. Может, Саддам Хусейн убил не так много людей как Гитлер, Пол Пот или Сталин, но то, до чего он довёл свою страну, цепляясь за власть, обеспечило ему место в этой скверной галерее».

* Имеется в виду переворот против премьер-министра Мохаммада Мосаддыка, который пришёл к власти демократическим путём и национализировал иранскую нефтяную промышленность – до того её контролировали британцы. Шах бежал из страны на фоне демократизации, но военные – при поддержке американских и британских спецслужб – свергли Мосаддыка и вернули монарха к власти.

** Переворот Аугусто Пиночета.

Marion Farouk-Sluglett и Peter Sluglett, Iraq since 1958: From Revolution to Dictatorship

2. «[Партия] Баас довела политику запугивание до уровня искусства. Конечной целью этой политики было легитимировать режим, сделав огромное количество людей соучастниками в его насилии. Особая проблема баасистского насилия заключается в том, что в нём участвовали сотни тысяч совершенно обычных людей. В большинстве случаев у них не было выбора».

«Расширение инструментов насилия – армии, полиции, спецслужб, сетей информантов, партийного ополчения, партийной и государственной бюрократий – прошло классическую инверсию: сначала они были средствами для достижения цели – уничтожения оппонентов и демонстрации чистой власти, – а потом стали чудовищными целями сами по себе, бесконтрольно вырываясь за границы, которые их когда-то сдерживали».

Kanan Makiya, Republic of Fear: The Politics of Modern Iraq

Икона ливанских христиан-националистов Башир Жмайель со своей женой Соланж

Итоги года: где пропадал автор

Поздравляю дорогих подписчиков с Новым годом! В уходящем году я писал меньше, чем хотелось бы, но зато собранного за это время материала хватит на многие месяцы. Год получился продуктивным, и вот что я успел сделать:

• Написал и сдал магистерскую на тему Arabischer Nationalismus im Libanon 1920-1975 (Арабский национализм в Ливане), которую с Б-жьей помощью надеюсь опубликовать как монографию. Научрук обещал помочь с публикацией, если качество будет соответствовать, но судя по оценке (1.1 по-немецки, или где-то 96/100), получилось неплохо. Название, в общем, вполне self-explanatory: я просто проследил развитие арабско-националистических идеологий и эволюцию соответствующих политических акторов на территории Ливана с конца XIX века, когда под влиянием изменений в обществе интеллигенция стала задумываться о национальных правах, и до гражданской войны, которая плюс-минус совпала по времени с закатом панарабизма.

• Впервые выступил на конференции «для взрослых», а не на студенческой, причём на немецком (если вы учили этот страшный язык, то должны понять степень моего удовлетворения). Доклад назывался Moderne und Modernisierung im Denken der arabischen Nationalisten der Zwischenkriegszeit (Современность и модернизация в мысли арабских националистов межвоенного времени), и для него я анализировал публикации Сати аль-Хусри, Константина Зурейка и Лиги националистического действия (ʿUṣbat al-ʿAmal al-Qawmī). Если излагать суть вкратце, то арабско-националистические мыслители и активисты тех лет подчёркивали, что единство и независимость арабской нации невозможны без коренных преобразований в обществе и новых подходов к политике (мобилизация народных масс и современные политические партии в противовес старой politics of notables). Самый кайф, однако, в том, что академическое издательство Harrassowitz в Висбадене собирается опубликовать сборник статей по итогам конференции, так что моё скромное имя будет стоять рядом с именами уважаемых людей, иншаЛла.

• В российском журнале Неприкосновенный запас вышел мой перевод отрывков из мемуаров палестинского историка, профессора Джорджтаунского университета Хишама Шараби al-Ǧamr wa-r-Ramād (Угли и пепел). Поскольку я был сильно ограничен по объёму, я перевёл эпизоды, связанные с несколькими темами: мысли Шараби о семье и родине, унижения со стороны британских и французских колониальных чиновников, а также воспоминания автора о том, как он попал в Сирийскую социальную националистическую партию (ССНП) и проводил время с её основателем и вождём Антуном Сааде. В следующем году я надеюсь также опубликовать переводы отрывков из воспоминаний Назира Фансы (сирийского журналиста и секретаря первого военного диктатора Сирии Хусни аз-Заима) и первого президента независимого Ливана Бишары аль-Хури.

• Ещё в уходящем году я продолжил учить иврит (но пока поставил это дело на паузу) и немного реанимировал турецкий (birkaç yıl önce Peterburg üniversitesinde Türkçe iki sene öğrendim, ama şimdi bu güzel dili bilmiyorum ☹️). Но главной моей страстью в этом году был персидский язык в его иранской литературной норме (фарси), который я начал учить ещё в прошлом году. Очень непривычно видеть очевидные параллели с русским, немецким и английским в языке, который записывается арабским алфавитом. Тем не менее, индоевропейское родство узнаётся без труда, и не только в словах типа mādar (англ. mother, рус. матерь) или barādar (англ. brother, нем. Bruder), но и в грамматике с её бесконечными временами вроде Past Perfect, которые строятся буквально по той же модели, что в английском или немецком. А ещё в фарси нет родов, и это прекрасно (на этом предложении изучающие немецкий должны заплакать).

• А теперь я подаюсь на PhD в Прагу и Берлин. Если возьмут в Прагу, буду писать про политические партии в Ливане, Сирии и Ираке в XX веке, если в Берлин, то, вероятно, про реакцию ливанских политических элит на протестное движение 2019 года (ṯawrat 17 tišrīn).

С Новым годом! Спасибо, что читаете этот канал!

​​🇹🇳 Многосерийная политическая драма в Тунисе в 2022-м тоже играет новыми красками и сюжетными поворотами.

Исламисты пошли в атаку на президента. Они обвинили его в организации похищения зампредседателя их партии "Ан-Нахда" Нуреддина аль-Бахайри.

По словам руководства партии, силовики в штатском пришли домой к аль-Бахайри, задержали его и увезли в неизвестном направлении без предъявления каких-либо документов или ордеров на арест.

Исламисты назвали это "началом пути к тирании и ликвидации политических оппонентов" со стороны президента и его команды. Правительство ситуацию не комментирует.

63-летний Нуреддин аль-Бахайри - не последний человек в исламистских политических кругах. В 2011-2013 годах он был министром юстиции, а после 2014 года - депутатом парламента, одним из сторонников нынешнего лидера партии "Ан-Нахда" Рашида Ганнуши.

Учитывая ненависть президента к исламистам, вполне вероятно, что арест аль-Бахайри стал ещё одной попыткой нейтрализовать ключевых оппозиционных политиков, которых он опасается и в которых видит помеху на пути построения представляемого им некоего "революционно-прогрессивного будущего".

Спустя 5 месяцев после своего "конституционного переворота" 25 июля, президент Кайс Саид вступил в войну практически со всеми (либералами, исламистами, прозападными НГО, правозащитниками, частью судейского корпуса, частью левых сил), за исключением некоторых его сторонников, которые верят, что лишь таким способом можно "сломать систему" и перезагрузить её, выйдя из политического тупика.

Но пока у него есть поддержка значительной части народных масс и левых сил, он может выстоять. Ещё один важный столп его позиций - это нерешительность профсоюзов, которые, хоть и начали его критиковать активнее и чаще, но не решаются пойти ва-банк и начать трясти систему бессрочными страйками и массовыми протестами на улицах.

#Тунис

Фото: Yassin Ghaidi \ Anadolu Agency ©️

Ранние арабские социалисты

Слово «социализм» (ištirākiyya) появилось в арабском языке в XIX веке. Судя по всему, его ввёл видный деятель арабского культурного возрождения Ахмад Фарис аш-Шидьяк, который также успел приложить руку к новому переводу Библии на арабский и основать одну из первых арабских газет (стамбульская al-Ǧawāʾib).

О том, что такое социализм, арабским читателям впервые рассказал научно-популярный журнал al-Muqtaṭaf. Издатели журнала стремились познакомить арабскую аудиторию с достижениями европейской науки и общественной мысли, и в 1890 в al-Muqtaṭaf появилась статья о социализме. Стремление социалистов «уравнять людей» авторы расценивали как «аморальное», и отмечали, что «конкуренция – естественная предпосылка прогресса». В 1900 году популярный журнал al-Hilāl, который издавал известный писатель Джурджи Зайдан, также охарактеризовал социализм как аморальное явление и угрозу духу конкуренции. Кроме того, al-Hilāl сомневался в способности правительства эффективно управлять экономикой. Впрочем, с 1908 года тексты al-Hilāl о социализме стали менее враждебными.

Тогда же, на рубеже XIX и XX веков, появились и первые сторонники социалистических идей – ливанские христиане Фарах Антун (1874-1922) и Шибли Шумайил (~1850-1917), проживавшие в Египте. Фарах Антун известен в первую очередь как первый арабский мыслитель, который последовательно критиковал чрезмерную роль религии в общественной жизни и продвигал идею разделения религии и государства. Свои – весьма умеренные –социалистические взгляды Антун изложил в повести «Религия, наука и богатство»: минимальная зарплата, 8-часовой рабочий день, ограничения на женский и детский труд, пенсия, оплачиваемый больничный, прогрессивное налогообложение и искоренение безработицы за счёт государственных предприятий. При этом, в отличие от европейских марксистов, Фарах Антун считал классовую борьбу не двигателем истории, а угрозой благополучию общества. Тем не менее, он критиковал экономическую эксплуатацию человека человеком и выступал за более равномерное распределение национальных богатств. Однако он признавал, что эти его идеи актуальны скорее для Европы, чем для доиндустриального арабского мира.

Несмотря на светские и социалистические взгляды, Антун не был атеистом, не выступал против религии как таковой и считал, что иудаизм, христианство и ислам содержат в себе социалистические принципы равенства и справедливости. В отличие от Антуна, врач и журналист Шибли Шумайил был последовательным материалистом. Он одним из первых начал знакомить арабскую аудиторию с теорией Дарвина. Но если многие европейские дарвинисты XIX века переносили принцип survival of the fittest и на общественные отношения, то Шумайил считал, что человечество развивается не за счёт конкуренции, а благодаря сотрудничеству.

В своём социализме Шумайил вдохновлялся естественнонаучными открытиями XIX века. Он полагал, что как состояние каждого органа влияет на состояние растения или животного в целом, так и благополучие человеческого общества определяется положением отдельных его членов. С точки зрения Шибли Шумайила, государство должно в первую очередь улучшать жизнь населения: предоставлять медицинскую помощь, управлять школами и обеспечивать граждан работой. В этом и заключался его социализм.

Другой арабский социалист, заслуживающий упоминания, – Николя Хаддад (1870-1954). В книге «Социализм» (1920) он упрощённо объяснял, как работает ценообразование, какую роль в экономике играет капитал, и как рабочих эксплуатируют. В ответ на критику социализма Хаддад писал, что это капитализм, а не социализм, ограничивает личные свободы и ведёт к лени и пассивности индивида. Идеалом Хаддада было общество, в котором экономика почти полностью управляется государством. При этом он писал, что социалистам не нужна революция: когда в арабские земли придёт демократия, социалисты смогут свободно распространить свои идеи в народе и мирно прийти к власти. Хаддад считал, что маргинальность социалистических идей в арабском мире связана именно с отсутствием демократии.

(Donald M. Reid, The Odyssey of Farah Antun)

Члены Народного сопротивления (ополчения иракской компартии) с портретом премьер-министра Абд аль-Карима Касема (1958-1963). Касем возглавлял офицеров, которые в 1958 г. организовали военный переворот, положивший конец хашимитской монархии в Ираке (aka революция 14 июля). Хотя ни Касем, ни члены его правительства не были коммунистами, в 1958-59 гг. он опирался на уличную поддержку ИКП, чтобы подавить своих оппонентов-панарабистов, которые требовали немедленного вступления Ирака в Объединённую Арабскую республику (Египет + Сирия, 1958-61). В частности, на мятеж арабско-националистических офицеров в Мосуле (март 1959) коммунисты ответили массовыми убийствами националистов и симпатизирующих им в этом городе.

Ливанские фалангисты, часть 1

До гражданской войны (1975-1990) крупнейшей политической партией Ливана была Партия ливанских фаланг (Ḥizb ul-Katāʾib al-Lubnāniyya) aka аль-Катаиб. По данным ливанской военной разведки, в начале гражданской войны в организации состояло порядка 40 тысяч человек (при населении страны в 2,5 миллиона). И хотя блок фалангистов в парламенте – 7 депутатов из 99 по итогам последних довоенных выборов – уступал некоторым конкурентам, у партии было две важных особенности.

Во-первых, её база поддержки была рассредоточена практически по всей стране, а точнее по всем областям с христианским – в первую очередь маронитским – населением. Это было весьма нетипично, так как влияние среднего ливанского политика концентрировалось в его родном городе или регионе.

Во-вторых, партийные структуры фалангистов были довольно сложно устроены, особенно на фоне других политических сил Ливана. Большинство политиков опирались не на организации, а на традиционный престиж своих семей, сети патрон-клиентских связей и мобилизацию избирателей через «ключи от выборов» (mafātīḥ intiḫābiyya), т.е. уважаемых людей на местах – от полукриминальных авторитетов до патриархов крупных кланов. Даже если тот или иной влиятельный политик основывал партию, её структуры, как правило, оставались рудиментарными, а поддержка таких «партий» базировалась скорее на авторитете руководителя, чем на идеологии, пропаганде или работе активистов.

Эти особенности придавали Катаиб более «современный» вид и способствовали росту популярности движения. Тем не менее, партии так и не удалось завоевать массовую поддержку за пределами маронитской общины. Кроме того, фалангисты, как и другие политические силы, использовали своё влияние, чтобы предоставлять услуги – например, рабочие места и лицензии – своим сторонникам.

Пика своего влияния фалангистская партия достигла во время гражданской войны. Объединённое христианское ополчение – Ливанские силы – в 1976 году возглавил Башир Жмайель (младший сын основателя Катаиб). К началу 1980-х он силой интегрировал другие христианские ополчения в состав Ливанских сил*, а в 1982 году был избран президентом (при активной поддержке Израиля, армия которого тогда оккупировала значительную часть Ливана).

Однако вскоре Башира убили. Президентом стал его старший брат Амин, но во время его президентского срока (1982-1988) семья и её партия стали стремительно слабеть. Пожалуй, самым болезненным ударом стало то, что Жмайели утратили контроль над Ливанскими силами. Руководство ополчением перехватили молодые полевые командиры Элие Хобейка и Самир Джаджа. Поскольку в 1980-х фалангисты враждовали с Сирией и её ливанскими союзниками, в послевоенном Ливане, который фактически стал сирийским протекторатом, партия утратила былое влияние.

В 2000-х фалангисты связывали надежды на возрождение партии со своим молодым лидером Пьером Жмайелем-младшим, но его, как и многих противников сирийской оккупации, убили, а убийство так и не раскрыли. Сегодня Катаиб сильно уступает другим христианским партиям. Остатки её поддержки чувствуются в Восточном Бейруте и в области Метн к северо-востоку от столицы, где расположена деревня Бикфая, в которой с 1545 года и проживают Жмайели.

* Кроме ополчения семьи Франжье с севера страны: в 1978 году фалангистские боевики убили Тони Франжье, сына экс-президента Сулеймана Франжье, вместе с женой и ребёнком Тони. Определённую роль могло сыграть и то, что Франжье, будучи друзьями сирийских Асадов, не хотели сотрудничать с израильтянами, которые уже в 1970-х начали снабжать Ливанские силы оружием, формой и т.д. Подчиняться другой семье им тоже явно не хотелось, и расположение их семейного гнезда в Згарте – севернее основных христианских областей, зато близко к сирийским линиям снабжения – вероятно, способствовало независимости от ЛС.

(el-Khazen, The Breakdown of the State in Lebanon, 1967-1976; Khalaf, The Phalange and the Maronite Community: from Lebanonism to Maronitism, в сборнике Owen, Essays on the Crisis in Lebanon)

Ливанские фалангисты, часть 2

Будущая партия была основана в ноябре 1936 года, ещё при французах. У истоков движения стояли журналисты Жорж Наккаш и Шарль Хелу (будущий президент)*, основатели франкоязычных газет L’Orient и Le Jour соответственно. Оба были ливанскими националистами и считали, что стране нужна организация, которая распространяла бы ливанскую национальную идентичность. Так появилось молодёжное движение Phalanges Libanaises** (Ливанские фаланги). Её первым лидером стал Пьер Жмайель, 31-летний президент Ливанской федерации футбола и фармацевт по образованию. Впоследствии Жмайель рассказывал, что лично он вдохновлялся Гитлерюгендом, который поразил молодого спортсмена «дисциплиной» во время Олимпиады в Берлине.

Изначально Фаланги были военизированным молодёжным движением, которое явно косило под европейских правых экстремистов: униформа, парады, авторитарная структура и «римское приветствие». Большое внимание также уделялось спорту. Как и другие радикальные националисты 1930-х в арабском мире, фалангисты были далеки от расовых теорий, которыми увлекались нацисты. А вот фашистские культы молодости, силы и дисциплины были им явно по душе.

Однако чёткой идеологии у фалангистов ещё не было. Даже размыто-консервативный лозунг «Бог, отечество, семья» был, вероятно, позаимствован у португальского диктатора Салазара. Главной целью Phalanges была независимость Ливана в его нынешних границах. Неудивительно, что члены движения периодически дрались с арабскими националистами – особенно с суннитским молодёжным движением ан-Нажжáде, основанным в 1937 по образцу Катаиб – и членами Сирийской социальной националистической партии.

Сам Пьер Жмайель в те годы описывал «идеологию» движения следующим образом: «Позвольте мне прояснить этот вопрос раз и навсегда: мы не фашисты и не коммунисты. Мы просто ливанцы в самом широком смысле этого слова».

В первый же год в Катаиб вступило 8000 человек – вероятно, исключительно христиане, и в основном марониты; в 1938 фалангистов было уже порядка 21 000 (данные Nordbruch и Thompson).

В 1937 году колониальные власти запретили военизированные молодёжные движения и конфисковали офис Phalanges. Несмотря на запрет, в ноябре 1937 фалангисты провели демонстрацию в честь годовщины основания организации. В результате столкновений фалангистов и французских военных два активиста Фаланг были убиты, а ещё 80 – включая Жмайеля – ранены. Но эти события лишь подняли статус Фаланг в глазах общественности – до этого их воспринимали лишь как маронитский спортивный клуб.

Звёздный час движения настал осенью 1943 года, когда – под давлением британцев – Франция де Голля провела в Ливане парламентские выборы, на которых победили сторонники независимости. Президентом стал Бишара аль-Хури, лидер христианской антиколониальной оппозиции, а премьер-министром – Рияд ас-Сольх, главный арабский националист Ливана. Предсказуемо, они объявили о конце французского мандата. В ответ на это французы арестовали президента и членов правительства и заменили их на своих союзников. Тогда по всей стране начались протесты и забастовки, которые – вкупе с британским давлением – заставили французов уступить и признать независимость Ливана. Важную роль в этой протестной кампании сыграли фалангисты, выступившие единым фронтом с ан-Нажжаде. Они организовывали демонстрации и забастовки, а их военизированные формирования вступали в столкновения с французскими силами безопасности. Эти события сделали Катаиб заметной политической силой и легитимизировали движение в глазах ливанских христиан и – в меньшей степени – мусульман.

* Впоследствии ни Наккаш, ни Хелу не играли заметной роли в развитии движения.
** Название недвусмысленно отсылает к испанской фашистской организации Falange Española. Elizabeth Thompson утверждает, что арабское название появилось только в 40-х.

(Nordbruch, Nazism in Syria and Lebanon; Entelis, Party Transformation in Lebanon; Thompson, Colonial Citizens)

(1/2) Почему ливанские шииты поддерживали коммунистов?

Сегодня в шиитской общине Ливана доминируют две политические силы – движение Амаль и Хезболла; и хотя только вторая из них считается исламистской, обе организации играют на чувствах общинной гордости и солидарности (в одной книге мне даже встретилось несколько спорное, но не лишённое смысла словосочетание communal nationalism – «общинный национализм»). Однако с 1950-60-х, когда на фоне модернизации в перефирийных областях Ливана шииты стали массово интересоваться политикой, и вплоть до 1980-х, когда резко поднялось движение Амаль, ливанские шииты поддерживали в основном светские левые движения, в том числе Ливанскую компартию (ЛКП).

Основанная в 1924-5 гг. ЛКП пришла в шиитские районы на юге Ливана в 1936 году; в 1970-х шииты составляли около половины членов партии. Но что именно привлекало их в коммунистах? Исследовательница Jehan al-Azzawi выделяет позиции коммунистов по трём вопросам, которые были особенно чувствительны для ливанских шиитов.

Политические реформы

Ливанские коммунисты полагали, что существующая политическая система, основанная на квотах для разных религиозных групп (т.н. конфессионализм), способствует неравенству. Действительно, есть мнение*, что такая система лишь укрепляет конфессиональные идентичности, затрудняет создание общенациональных политических движений и позволяет отдельным политикам монополизировать политическое представительство своих общин. До гражданской войны в роли представителей шиитов выступало несколько семей с юга Ливана (Асады (не те), Халили, Осейраны и Зейны) и верхушка пары племён из долины Бекаа на востоке (Хамаде и Хайдар). Избиратели сильно зависели от этих политиков как крестьяне от землевладельцев и/или как члены племени от его лидеров, и шиитские политики не особо заботились о благосостоянии своих сторонников.

При этом многие политически активные шииты были недовольны той долей политических должностей и мест на госслужбе, которую получила их община. Пиком карьеры шиитского политика был пост спикера парламента – позиция, конечно, почётная, но по реальному влиянию очень далёкая и от премьерского, и от президентского кресел. К тому же квоты базировались на данных переписи населения 1932 г., к которой у многих были серьёзные вопросы. Во-первых, её проводили французы, которые давно позиционировали себя как защитники ливанских христиан. Более конкретные претензии шиитов заключались в том, что французы недостаточно тщательно пересчитывали население, например, в долине Бекаа, где тысячи шиитов не попали в списки из-за кочевого образа жизни. Во-вторых, за последующие десятилетия демографический баланс мог измениться в пользу мусульман из-за более высокой рождаемости (особенно среди шиитов). Неудивительно, что шиитов привлекало требование ЛКП отменить конфессиональную систему обычной демократией.

Аграрная реформа

После Второй мировой войны большинство ливанских шиитов всё ещё были крестьянами. Они проживали в отсталых периферийных районах, и их положение ухудшалось на протяжении 1950-70-х. Из-за изменений в сельском хозяйстве крестьяне массово теряли работу и уезжали – в основном в Бейрут, где они селились у трущобах на южных окраинах. В шиитских регионах не хватало больниц, электричества, водопровода и школ (к началу 70-х у половины шиитов не было даже школьного образования – при среднем показателе по стране 30%).

*Salloukh и др., The Politics of Sectarianism in Postwar Lebanon