📸Коммунист Фуад аш-Шимали был маронитом из османского Ливана, но свой путь в профсоюзном движении начал в Египте. Многие выходцы из Леванта работали там, часто – чиновниками, учителями или журналистами. Шимали же был рабочим на табачной фабрике.

В 1923 он вернулся в Ливан. Уже в следующем году он создал профсоюз рабочих-табачников в Бикфае. Впоследствии он инициировал федерализацию нескольких профсоюзов.

Шимали стоял у истоков Сиро-ливанской компартии. По разным сведениям, он возглавлял её то ли совсем с самого начала, то ли почти.

При Шимали партия вступила в Коминтерн. Хотя коммунистов было немного, а некоторые ячейки быстро распадались, в начале 1930-х у партии уже были отделения в крупных городах вроде Дамаска, Бейрута и Триполи.

В конце 1920-х Фуад аш-Шимали попытался избраться в парламент, но его не допустили до выборов.

В 1932/36/37 его обвинили в работе на Францию. Вместо Шимали партию возглавил курд Халед Багдаш. В середине 1930-х Багдаш учился в КУТВ и работал в аппарате Коминтерна в Москве.

📸Площадь ан-Наджме/эн-Нежме в центре Бейрута, 1949 год.

В сердце площади – Башня аль-Абеда с часами. Её построили в 1933 году на деньги ливанского эмигранта по имени Мишель аль-Абед, который жил в Мексике. Башня стоит напротив входа в парламент (вне кадра слева).

Название площади по-арабски значит «звезда». Связано это, по всей видимости, с тем, что от неё, как лучи, расходятся шесть улиц.

Площадь Нежме расположена чуть западнее Площади мучеников.

Вид на северо-восток. На фоне – немного Средиземного моря и Ливанские горы.

Салим Али Салам (1868–1938) был предпринимателем и политиком из Бейрута. По воспоминаниям его дочери, известной феминистки Анбары Салам аль-Халиди:

«одно время отец возглавлял муниципалитет Бейрута и входил в состав административного совета одноименной провинции. Он также состоял членом торгового суда, в котором председательствовал турок, назначенный правительством [в Стамбуле]. Позже отец был избран жителями Бейрута в качестве депутата, представляющего их интересы в парламенте Османской империи. […] В силу его политического положения у нас постоянно проходили какие-то встречи, переговоры или банкеты – настолько часто, что в доме имелась специальная гостиная для мужчин, всегда готовая к прибытию гостей, включая делегации из-за рубежа».

Кроме того, с 1900-х Салим Али Салам играл огромную роль в управлении Исламским обществом благотворительных намерений (al-maqāṣid). Основанное суннитскими нотаблями в 1870-х, оно распространяло современное школьное образование среди мусульман.

Помимо филантропического аспекта, Общество было важным политическим ресурсом. На выборах в Ливане избиратели традиционно рассчитывают на «услуги» от кандидатов, а структуры al-Maqāṣid предоставляли образование, медпомощь (и не только мусульманам), а также рабочие места (врачи, учителя, администраторы). Семья Салам сохранила контроль над этой организацией на протяжении XX века. Это способствовало политическим успехам сына Салима по имени Саиб Салам, который неоднократно был премьер-министром в 1950–70-х.

Накануне Первой мировой Салим Али Салам был активен в т.ч. в Обществе за общественные реформы (осн. 1912). Это объединение, в частности, поддерживало децентрализацию Османской империи и политические реформы. В нём состояли как мусульмане, так и христиане (и даже два еврея). Салам также участвовал в съезде арабских националистов в Париже в 1913 г.

После войны империя распалась. Как и большинство суннитов Ливана, Салам поддержал эмира Фейсала бин Хусейна – лидера Арабского восстания (1916), который пытался создать независимое государство в Леванте.

В 1919–20 гг. Салам был делегатом на Сирийском конгрессе, который провозгласил независимость Сирии, а Фейсала – её королём. Однако уже в августе 1920 г. французские войска заняли Дамаск, Фейсал отправился в изгнание (и вскоре стал королём Ирака), а Ливан появился в нынешних границах.

Салим Али Салам не признавал режим французского мандата и до своей смерти (1938) оставался одним из лидеров оппозиции. Как и многие сунниты (и не только), он критиковал новые границы. Салам не занимал государственных должностей, но оставался уважаемым предпринимателем и общественным деятелем.

Отношения с властями сложились непростые. В 1922 году Салама посадили в тюрьму, а затем отправили в ссылку. Его обвиняли в соучастии в убийстве высокопоставленного чиновника Асъад-бея Хоршида (про-французского суннита).

Хотя сам Салим Али Салам не избирался в парламент при французах, некоторые его союзники были депутатами. Так, Омар Даъук и Омар Байхум – представители видных суннитских семей Бейрута – избрались в 1925 году (кажется, это были первые выборы при мандате). В парламенте Даъук и Байхум критиковали политику Франции. В частности, они выступали против конституции 1926 года.

В 1936 г. в доме Саламов проходила одна из Конференций побережья, призывавших включить Ливан в состав Сирии. На некоторых из этих мероприятий присутствовали представители ССНП (пан-сиристы) и Лиги националистического действия (пан-арабисты). Впрочем, ведущую роль на подобных встречах играли нотабли вроде Саламов, а не радикальные молодёжные партии.

(Michael Johnson, Factional Politics in Lebanon; Raghid el-Solh, Lebanon and Arabism)

В 1930-х гг. самыми влиятельными политиками в Сирии и Ливане оставались крупные торговцы и землевладельцы. При Османской империи их семьи занимали высокие должности в администрации (часто в Леванте или Анатолии) и избирались в парламент. Зачастую самые успешные семьи торговцев, богословов и политиков заключали браки между собой. Вдобавок, у городских торговцев нередко были коммерческие и семейные связи с крупными землевладельцами из провинций.

После распада империи (1918) выходцы из подобных семей возглавляли движение за независимость. В 1919–20 гг. многие из них поддержали попытку создать конституционную монархию в Сирии. Но в итоге Франция и Британия поделили арабские регионы Османской империи между собой.

Были при этом и такие, кто сотрудничал с Францией добровольно. У многих – особенно католиков – были давние связи с Европой: коммерческие, культурные, религиозные. Работа на европейские (включая российское) консульства давала местным юридические привилегии и способствовала подъёму некоторых фамилий. Так что кто-то симпатизировал Франции искренне (и многие потом разочаровались), а кто-то просто хотел сохранить или преумножить статус/влияние/капиталы.

Впрочем, в итоге Национальный блок – главная сила в сирийской антиколониальной оппозиции с конца 1920-х – тоже пришёл к политике «достойного сотрудничества». Национальный блок продолжал бороться за независимость, но только мирными методами (митинги, забастовки) и путём переговоров с Парижем*. К тому же, только занимая ту или иную должность политик мог предоставлять работу или иные услуги своим клиентам. А это был один из ресурсов в конкуренции с другими уважаемыми политиками.

Обычно посредниками между влиятельными политиками и жителями того или иного квартала выступали местные торговцы или имамы мечетей. Многие из них симпатизировали движению за независимость, но не формулировали своё недовольство в духе светского национализма. Им категорически не нравились новые границы (с британскими Ираком, Палестиной и Трансиорданией) и таможни, бившие по их торговле. Их не устраивало, что Париж определял финансовую и налоговую политику – и исходил при этом из своих интересов.

При этом, как отмечает историк Philip Khoury, Сирийское восстание 1925–7 гг. и его подавление ударили по делам местных торговцев. Поэтому политика «достойного сотрудничества» многим нравилась больше насильственных методов.

Мусульманские богословы также были против французского правления. К 1920-м гг. их влияние в обществе постепенно снижалось уже несколько поколений. Османские реформы XIX века привели к возникновению современной бюрократии, и должности там становились важнее (и по статусу, и по доступным ресурсам). Вдобавок, у мусульман (и всех остальных) появились новые источники образования, особенно школы под управлением правительства, благотворительных обществ или миссионеров. Газеты, журналы, театральные постановки, кафе и митинги определяли общественное мнение не меньше, чем пятничная проповедь, но лишь среди части горожан. В т.н. «народных кварталах» местные авторитеты – в том числе религиозные – были важнее. Неуважение французов к исламу и симпатии к христианам не нравились богословам и подталкивали их поддерживать Национальный блок.

Благодаря этим связям лидеры движения за независимость могли мобилизовать сторонников и распространяли услуги. Через торговцев можно было донести до торговцев помельче, что нужно присоединиться к забастовке; припугнуть несогласных мог местный кабадай; имам местной мечети упоминал влиятельных благодетелей.

Радикальные партии с модернистскими светскими идеологиями – коммунисты, ССНП и пан-арабистская ЛНД – критиковали подобные политические практики. С их точки зрения, политическое действие должно было строиться на идеологии, организации и дисциплине.

Несмотря на постоянные социальные трансформации, подобные отношения сохранялись и в Дамаске 1950-х (когда там ещё были конкурентные выборы), и в Бейруте или Триполи 1950-70-х.

*Окончательно добиться независимости помогли ослабление Франции в ВМВ и давление Лондона на Париж

(Khoury, Syrian Urban Politics in Transition)

Больше половины ливанцев продавали свои голоса на парламентских выборах 2009 года. К такому выводу пришёл Daniel Corstange на основании репрезентативного опроса по методу list experiment, который позволяет предположить, сколько респондентов не захотели говорить правду на чувствительную тему.

Но даже без этой хитрой методологии четверть опрошенных избирателей (26%) прямо признались, что «личные услуги» от кандидатов повлияли на их выбор.

Daniel Corstange отмечет, что торговля голосами распространена как среди христиан (54% по list experiment), так и среди суннитов (56%) и шиитов (64%). При этом сунниты более склонны признаваться в этом (39%). Оба лагеря – союзники Хезболлы и её критики – активно покупали голоса за деньги или услуги.

Многие ливанцы подходят к выборам прагматически. Порой семьи объединяются и продают сразу несколько сотен голосов (так выгоднее). Ведь для ливанского избирателя выборы – это редкая возможность извлечь какую-то выгоду из политического процесса.

Это способствует тому, что в ливанском парламенте редко оказываются идеологические партии без связей с той или иной династией или конфессионального окраса. Программы обычно тоже особой роли не играют.

По словам одного депутата: «Нет никакой подотчетности. Никто не спросит, что я делал последние четыре года [в парламенте]. Важно только, в чьём я списке кандидатов, что я ходил на похороны [избирателей в своём округе], что я вытащил кого-то из тюрьмы и так далее. Никого не волнует, как я голосовал».

Всё это придаёт значимости материальным стимулам. Разумеется, есть и другие факторы. Все крупные партии подают себя как защитников интересов той или иной конфессии и продвигают определённую версию истории Ливана со своими героями и злодеями. Есть место и идеологии – от светских демократов до исламистов различных сортов. С добавлением современных веяний вроде дискуссии о правах ЛГБТ с участием Хасана Насраллы.

В первую очередь кандидаты (обычно партии и местные династии) нацеливаются на слабо мотивированных избирателей, у которых нет однозначных политических предпочтений. Ведь самые убеждённые сторонники придут и так (помимо идейных соображений, часто они получают разнообразные бонусы вне выборных циклов – вплоть до скидочных карт на покупки в определённых магазинах). А перекупать убеждённых оппонентов – затратно.

Существуют разные способы контроля за избирателями, чтобы гарантировать подобные «инвестиции». В частности, на выборах 2009 г. в Ливане по-прежнему не было стандартизированных бюллетеней. Обычно их печатали и распространяли кандидаты. Есть разные способы отметить бюллетень, не нарушая законов. Например, через определённый порядок кандидатов или их титулов. Наблюдатели также часто связаны с кандидатами.

Голоса активно покупались и в избирательных округах с высокой конкуренцией, и там, где её толком не было. Отчасти это связано с тем, что политические лагеря боролись не только за места в парламенте, но и за popular vote – общее количество голосующих за определённый лагерь (хотя формально это ни на что не влияет).

Многие миллионы долларов кандидаты получили от иностранных спонсоров – в первую очередь Саудовской Аравии, которая финансировала критиков Хезболлы вроде семьи аль-Харири, и Ирана, ключевого спонсора Хезболлы. Corstange считает, что это способствовало поляризации в парламенте, поскольку кандидаты без связей с одним из лагерей часто не имели данного преимущества.

(Daniel Corstange, Vote Trafficking in Lebanon)

Основатель Катаиб Пьер Жмайель (в светлом) с лидерами еврейской общины Ливана. Бейрут, 1950-е

В большом кресле справа от Жмайеля – рабби Бенцион Лихтман (покинул Ливан в 1959). Слева от шейха Пьера – доктор Жозеф Аттие (в очках), светский глава общины в 1950–76 гг.

Хотя Катаиб (Фаланги) начинались как молодёжное движение христиан-националистов, которые буквально использовали «римский салют», у фалангистов сложились неплохие отношения с иудейской общиной.

Когда в 1950-х Катаиб стали партией, евреи приносили им пару тысяч голосов в Бейруте. Как и другие избиратели, взамен они могли рассчитывать на услуги и поддержку. В моменты обострений арабо-израильского конфликта фалангисты помогали обеспечивать безопасность еврейского квартала Вади Абу Джамиль.

Общину устраивал плюралистичный Ливан тех лет с доминированием христиан. При этом евреи поддерживали социальные и коммерческие связи и с мусульманскими нотаблями. Политикой иудеи особо не занималась, предпочитая коммерцию.

📸Schulze , the Jews of Lebanon

Относительное процветание Ливана в его «золотой век» (1950-60-е) во многом объясняется внешними обстоятельствами.

В XIX веке Бейрут стал ключевым портом для торговли между Европой и Левантом, и это привело к бурному росту города. К тому же, уже тогда в Бейруте начали развиваться банки, финансировавшие производство шёлка в Горном Ливане и торговлю. Часто банки основывались арабскими христианами при поддержке европейских инвестиций.

К середине XX века финансы, международная торговля и туризм стали самыми прибыльными секторами ливанской экономики. Банкиры и крупные бизнесмены разных конфессий были важной частью политических элит: взять хоть такие влиятельные семьи как Фиръун/Фараон (греко-католики, банкиры), Салам (коммерсанты-сунниты), Абу Шахла (православные банкиры) или Эдде (банкиры-марониты).

Неудивительно, что правительство проводило либеральную экономическую политику, отвечавшую интересам бизнеса. Налоги были невысокие, а люди со связями могли не платить и их. В 1950-х в Ливане приняли закон о банковской тайне на основе швейцарского. Бюрократия расширялась, но не слишком быстро и подчас – чтобы создать рабочие места для сторонников, а не чтобы реально что-то регулировать. При этом правительство инвестировало в инфраструктуру (дороги, гавани и новый международный аэропорт).

В 1950-х благосостояние ливанцев в целом повышалось, но вплоть до президентства Фуада Шехаба (1958–1964) правительство ничего не делало для борьбы с неравенством и бедностью. Особенно бедными оставались периферийные регионы, где проживали в основном мусульмане.

События в регионе до поры до времени способствовали росту ливанской экономики. Арабская торговля, до 1948 г. шедшая через Хайфу (а этот порт бурно развивался с 1870-х), после создания Израиля перешла в Бейрут. Через Ливан (Триполи и Сидон) пошёл транзит нефти, и на заре нефтяного бума страна стала важным посредником между Западом и Персидским заливом.

А с конца 1950-х началось бегство капитала из Египта, Сирии и Ирака. Там происходили военные перевороты, за которыми рано или поздно следовали национализации под лозунгами арабского социализма. Люди посостоятельнее выводили свои деньги в ливанские банки.

Ливан также был важным центром образования, культуры и журналистики арабского мира. Плюрализм в политике и значительная свобода слова привели к тому, что в Бейруте встречались поэты, студенты, политэмигранты и туристы со всего арабского мира и из-за его пределов. Там в начале 1950-х скрывались от военной диктатуры Адиба Шишакли основатели партии Баас. В Бейрут же после баасистского переворота в Сирии (1963) сбежал писать мемуары Халед аль-Азм, бывший премьер-министр.

Но внешние факторы способствовали и концу этой эпохи. Вскоре после Шестидневной войны (1967) и без того нищий Южный Ливан стал полем боя между Израилем и Организацией освобождения Палестины (ООП). Часть ливанцев (особенно мусульмане, пан-арабисты, коммунисты и пан-сиристы) считали, что нужно любой ценой поддерживать палестинцев, в то время как некоторые (особенно католики-марониты, потом также многие шииты) хотели ограничить действия боевиков ООП на территории Ливана.

Это обострило внутренние противоречия. Многих и так не устраивала политическая система, при которой у христиан было больше власти, а депутатские мандаты нередко переходили от отца к сыну (в одном случае – к дочери). Вдобавок, при почти полном отсутствии социальных гарантий сохранялось серьёзное неравенство – между центром Бейрута и поясом бедности на окраинах города, между столицей и периферией. Цены росли, а последние попытки социальных реформ предпринимались в конце 1960-х.

Абд ар-Раззак ад-Дандаши – юрист и первый генеральный секретарь Лиги националистического действия в 1933-1935 гг.

Абд ар-Раззак ад-Дандаши принадлежал к влиятельному клану Дандаш из Тель-Кальха на северо-западе Сирии. По одной из версий, он родился (1907* или 1899) и вырос в Триполи на севере Ливана.*

ад-Дандаши учился на юриста в Брюсселе и был активен среди арабских студентов-националистов в Европе. Переехав в Дамаск, он работал в одной юридической фирме с Аднаном аль-Атаси – будущим лидером ЛНД в Хомсе.

К началу 1930-х Абд ар-Раззак был известен как пламенный оратор, популярный среди студентов, учащихся старших школ и молодых интеллигентов.

Он возглавлял комитет, который подготовил секретный съезд пан-арабистов в Ливанских горах в августе 1933 г. Там и была основана ЛНД.

Погиб в несчастном случае в Дамаске в 1935 г.

Абд ар-Раззак – кузен Али Абд аль-Карима ад-Дандаши, другого сооснователя ЛНД. Али Абд аль-Карим был среди лидеров бойскаутов в Сирии.

(*P. Khoury, The Paradoxical in Arab Nationalism)

Во второй половине 1950-х противостояние в арабском мире достигло апогея. Конкуренция между арабскими монархиями (особенно Египтом и Ираком) и раньше определяла международные отношения в регионе наравне с арабо-израильским конфликтом. Но к концу 1950-х на первый план выходит идеологизированное противостояние «прогрессивных» республик и «реакционных» режимов (в основном монархических). Оно сопровождалось массовой политизацией, военными переворотами и гражданскими войнами.

Самым популярным политиком эпохи был Гамаль Абдель Насер – лидер военного переворота в Египте (1952), который покончил с непопулярной монархией и вывел страну из-под британского влияния. Насер критиковал «реакционные» арабские режимы и призывал арабов вместе бороться против Израиля и вмешательства США и Европы. Радио «Голос арабов» и появление транзисторных приёмников донесли его речи до сотен тысяч слушателей в разных странах.

Ореол героя появился у Насера в середине 1950-х. Насеру нужны были деньги на инфраструктурные проекты (вроде Асуанской плотины) и оружие. Сначала он пытался договоришься США. В Вашингтоне настаивали, чтобы Египет присоединился к Багдадскому пакту – антикоммунистическому альянсу монархических Ирака и Ирана, а также Турции, Пакистана и Британии. К тому же, США хотели примирить Египет с Израилем.

Но Насер хотел сам определять политику Египта. К тому же, у арабов были свежи воспоминания о разных «договорах» с Лондоном, которые давали основания для вмешательства в политику Ирака или Египта в 1920-50-х. Поэтому Насер обратился к Москве.

В 1955 году он заключил сделку о поставках оружия с Чехословакией. К тому же, Насер начал публичную кампанию против Багдадского пакта и клеймил про-западные арабские режимы «лакеями империализма». Всё это находило отклик в Ливане, Сирии, Иордании, Ираке, Йемене и не только.

Поворотным моментом стал Суэцкий кризис 1956 г. Не получив кредитов на развитие, Насер национализировал Суэцкий канал, который по-прежнему принадлежал британцам и французам. Осенью Британия, Франция и Израиль вторглись в Египет, но, хотя они одержали военную победу, для Насер война обернулась политическим триумфом. Под давлением США и СССР, интервенты вывели свои войска. В глазах арабской улицы Насер стал человеком, который не отступил перед лицом стран, которые больше всего ассоциировались с арабским унижением, и выстоял.

Популярностью пользовались и внутренняя политика Насера, особенно аграрная реформа. Радикальные партии – вроде коммунистов и баасистов в Ираке, Сирии и Ливане – мечтали перераспределить землю, чтобы ослабить землевладельцев и улучшить жизнь крестьян (как правило очень бедных). Вскоре Насер взял на вооружение и лозунг «арабского социализма».

В 1958 казалось, что «арабская революция» побеждает. В феврале Сирии и Египет – по инициативе сирийских офицеров – слились в Объединённую арабскую республику (ОАР, 1958–61). В мае в Ливане началось вооружённое восстание против про-американского президента Камиля Шамуна, который конфликтовал с Насером и его сторонниками. А в июле иракские военные свергли других противников Насера – про-британскую монархию в Ираке.

Но в 1960-х ситуация изменилась. ОАР распалась после очередного путча в Дамаске (1961). Хотя уже в 1963 власть в Сирии захватывают офицеры-баасисты, переговоры об объединении с Египтом и Ираком ни к чему не привели. Отношения Насера и Баас испортились ещё в 1959, когда баасисты поняли, что он не собирается делиться властью, и ушли с синекур в ОАР. А в 1961 некоторые баасисты поддержали отделение Сирии от ОАР.

В 1966 в Дамаске одна фракция партии Баас свергла другую. Это спососбвтвоало продвижению Хафеза Асада, но не арабскому единству. К тому же путч заложил основы противостояния между баасистскими режимами в Ираке (1968–2003) и Сирии.

Вдобавок, Насер ввязался в гражданскую войну в Йемене – на стороне местных «Свободных офицеров» против монархистов, которых поддерживали саудиты.

Так, пан-арабистские «прогрессивные республики» враждовали как с «реакционными монархиями», так и одна с другой.

Параллельно с противостоянием «прогрессивных» и «реакционных» арабских режимов, конец 1950-х ознаменовался кровавым конфликтом между коммунистами и пан-арабистами в Сирии и Ираке.

Когда Сирия слилась с Египтом в Объединённую Арабскую республику (1958–61), президент ОАЭ Гамаль Абдель Насер потребовал от сирийцев распустить все политические партии. С этим согласилось даже руководство Баас, хотя некоторые отделения не подчинились решению. Коммунисты отказались расходиться и в очередной раз ушли в подполье. Багдаш не явился на заседание паралмента, где голосовали за объединение.

Противостояние обострилось в декабре 1958-го. Генсек Сирийской компартии Халед Багдаш критиковал Насера; последний начал сажать коммунистов в Сирии. Например, самый авторитетный ливанский коммунист и один из лидеров Сиро-ливанской компартии в 1930–50-х Фараджалла аль-Хелу погиб под пытками в Сирии/ОАР в 1959 г.

В те же годы коммунисты оказались в центре политической жизни Ирака. Военные свернли непопулярную монархию в июле 1958 года. Лидерами переворота были Абд аль-Карим Касем и Абд ас-Салам Ареф. Ареф, как и многие офицеры иракской армии, Ареф хотел объединения с ОАР. У Касема же были сомнения.

В итоге премьер-министр Касем посадил Абд ас-Салама Арефа. Но ему была нужна организованная поддержка в обществе. А в те годы, несмотря на годы преследований при монархии, Иракская компартия была самой организованной политической силой в стране. Как и Касем, иракские коммунисты были против немедленного слияния с ОАР.

При этом, в отличие от некоторых ливанских националистов, коммунисты в Ираке (и Сирии) не отрицали арабский характер своей страны. Просто они видели, как Насер преследовал их товарищей в ОАР. Египетских коммунистов Насер сажал ещё до ОАР, хотя им и нравилась его реформы и внешняя политика. Но режим Насера не терпел независимых политических организаций, будь то исламисты, либералы или коммунисты.

Этно-конфессиональный фактор также способствовал нежеланию иракских шиитов и курдов вступать в ОАР. Хотя тогда ещё не было политики идентичности формата 2000-2010-х гг., иракские шииты уже могли почувствовать дискриминацию. Ресурсы (земля и торговля) были сосредоточены в руках узкой элиты (в основном – суннитской), главным образом чиновников из городов (особенно Багдада, также Мосула) и племенных шейхов на периферии. В какой-то степени это было наследие поздней Османской империи, где огромные ресурсы оказались сосредоточены в руках чиновников-землевладельцев (обычно суннитов), проживающих в городах. Вдобавок, про-британский монархический режим в Ираке гарантировал привилегии шейхов и иных землевладельцев.

Существовала и прямая вражда по конфессиональному признаку: Adeed Dawisha утверждает, что Абд ас-Салам Ареф не любил шиитов и даже называл их оскорбительным словом. А шиитов среди коммунистов было много. Коммунистические идеи проникли даже в религиозную семинарию в священном для шиитов городе Наджафе. Там учился ливанец Хусейн Мурувва, в 1960-70-х ставший одним из лидеров Ливанской компартии (я переводил мемуары его кузена).

Так что на раннем этапе (1958–59) правления Абд аль-Карима Касема (1958–63) коммунисты служили для него важной опорой в противостоянии с пан-арабистами. В 1959 году Компартия отметилась в жестоком подавлении мятежа в Мосуле. Когда офицеры-насеристы из местного гарнизона попытались устроить путч, коммунисты ответили убийствами пан-арабистов в городе.

В июле того же года курды-коммунисты устроили резню туркоманов (иракских тюрок) в Киркуке. В этом городе туркмены исторически были в среднем богаче. Это придавало этнический окрас социальным противоречиям. Вдобавок, малоимущие курды в Киркуке охотно вступали в Компартию. Но в 1959 году они убивали как состоятельных, так и бедных туркмен.

Эти кровавые эпизоды не способствовали популярности коммунистов.

Когда в 1963 году пан-арабисты среди офицеров и иракское отделение партии Баас свергли и убили Абд аль-Карима Касема, баасисты устроили расправы над коммунистами. От этого удара Иракские компартия не оправились и всерьёз на власть больше не претендовала.

Гамаль Абдель Насер был очень популярен среди ливанских мусульман (и отчасти христиан). В середине 1950-х его фотографии появились на улицах Бейрута, Триполи и Сайды. Вплоть до смерти Насера (1970) политики из Ливана регулярно посещали Каир, особенно в предвыборный сезон.

Несмотря на лозунги Насера о «революции», его земельную реформу, а впоследствии и национализации, в Египет часто приезжали не молодые революционеры, а представители таких влиятельных семей как Салам из Бейрута или Карами из Триполи.

Даже будучи людьми очень богатыми, они вполне могли разделять идеи пан-арабизма. Но им также нужно было выражать настроения избирателей, а в 1950-70-х ливанские мусульмане массово сочувствовали пан-арабизму и лично Насеру.

При этом пан-арабисты среди элиты, разумеется, не спешили вступить в Объединённую арабскую республику и лишиться власти и имущества.

Но были в Ливане и более радикальные силы: Баас, Движение арабских националистов и группы поменьше.

📸Рашид Карами (главный политик в Триполи тех лет) и Насер

‼️📚Дорогие читатели, я набираю учеников арабского, английского и немецкого языков!

🕌 По образованию я филолог-арабист, изучал арабскую литературу и историю в Германии (FAU Erlangen-Nuremberg), последние несколько лет преподаю этот прекрасный язык и перевожу арабские мемуары. Научу читать газеты и книги на арабском, смотреть новости, заказывать еду, поясню культурный и религиозный контекст разных слов.

🍻 Немецкий я шлифовал четыре года, пока учился в Баварии, так что научу вас понимать самые страшные региональные акценты. Также готовлю к TestDAF. Сам сдал этот экзамен на 5 из 5.

💂Английский у меня свободный, постоянно использую его для учёбы, работы, общения и научу вас делать так же. Вместе мы подберём контент под ваши интересы, преодолеем боязнь говорить и разберёмся с артиклями.

💼 Занятия идут по 60 минут на платформе, удобной для ученика (Zoom, Skype, Google Meet, etc.). Цена зависит от языка и вашей страны проживания. Чтобы учащимся не приходилось часами зубрить грамматику и лексику, я стараюсь давать короткие домашние задания на повторение новых слов и правил. Для меня важно, чтобы вы не просто заучивали грамматику, а использовали её в живой речи.

☎️ Если заинтересовал — пишите в личку @zhabko_ml

Буду признателен за репосты 💛

Сирийская карикатура из серии «кого люди презирают». Справа налево:

«Того, кто приходит на похороны друга и считает, что это отличная возможность обсудить последние события.

Того, кто носит прозрачную рубашку из нейлона, чтобы продемонстрировать свою “мужественность”.

Того, кто отращивает длинные бакенбарды, чтобы о нём говорили, что он “человек искусства”.

Того, кто причёсывается посреди улицы. Что же остаётся прекрасному полу?»

Армейская газета al-Ǧundī, 22 сентября 1955

Из книги Kevin W. Martin, Syria’s Democratic Years

Взаимное влияние коммунистов и пан-арабистов началось ещё в 1920-30-х гг. Видимо, уже в 1920-х гг. арабские студенты в Западной Европе впечатлились тем, как хорошо организованы местные компартии. Отчасти именно под впечатлением от устройства компартий арабские националисты с конца 1920-х стали основывать движения, которые делали ставку на идеологию, структуру и дисциплину. В 1930-х гг. образцами служили также Германия и Италия.

При этом в 1930-х пан-арабизм играл заметную роль и в дискурсе сиро-ливанских коммунистов. Так, видный лидер коммунистов в Ливане Фараджалла аль-Хелу заявлял (1937), что у арабов есть аналоги Первомая в Чикаго 1882 г.: 24 июля 1920, когда Франция разбила арабские войска при Майсалуне и положила конец Сирийскому королевству (1919–20) эмира (потом короля) Фейсала, а также Сирийское восстание против Франции (1925–7) и забастовка 1936 г. в Сирии. Вдобавок, у коммунистов были и прямые связи с некоторыми националистами.

Коммунисты оказали влияние и на партию Баас, особенно в таких аспектах как партийная структура, дисциплина и склонность к теоретизированию (неслучайно в Баас изначально было много интеллигентов). Опять же, вероятно, где-то до 1940-х образцом выступали скорее европейские компартии. Основатели Баас Мишель Афляк и Салах ад-Дин аль-Битар могли видеть их, учась в Париже в 30-х.

Как и коммунисты, баасисты ассоциировались с секуляризмом, и у них были сложные отношения с духовенством (в т.ч. христианским) и исламистами.

В Баас также довольно рано заговорили о «социализме», но их социализм сильно отличается от понимания коммунистов и иных марксистов. В отличие от марксистов, ранние баасисты не считали классовую борьбу движущей силой истории. Если марксисты строят теории и идеологии, основываясь на анализе экономических отношений, баасизм скорее опирался на идеализм и прочие рассуждения об особом арабском духе.

Как и другие националисты, баасисты делали акцент на национальном единстве арабов (вместо классовой борьбы). «Революция» (inqilāb), о которой писал идеолог Баас Мишель Афляк, была скорее политической и духовной. Под «социализмом» ранние баасисты подразумевали социальную справедливость и большую роль государства в экономике.

Хотя коммунисты вроде Халеда Багдаша активно переводили Маркса, Ленина и Сталина ещё в 1930-х, к началу 1960-х у некоторых пан-арабистов возникает новый интерес к марксизму. И многих привлекала вовсе не советская идеология марксизма-ленинизма, а попытка применить идеи Маркса для анализа ситуации в арабских странах. Этим занимались как часть баасистов, так и некоторые насеристы в рядах Движения арабских националистов (ДАН). У обеих групп были отделения в разных странах.

Видимо, важным импульсом для поворота к марксизму стал распад Объединённой арабской республики (1958–61), куда входили Сирия и Египет. В ДАН появилась левая фракция Мухсина Ибрахима. М.Ибрахим был одним из первых, кто стал объяснять неудачи «арабской революции» и ОАР через классовый анализ. По мнению Ибрахима, в руководство «революцией» (tawra) пробрались мелкобуржуазные элементы, которые не были заинтересованы в её полном успехе.

Похожий поворот к марксизму наблюдался с начала 60-х и в Баас. В обеих организациях это вызвало ожесточённые дискуссии между их основателями (вроде Джорджа Хабаша в ДАН и Афляка в Баас) и новым поколением (вроде М.Ибрахима в ДАН или будущего историка Фавваза Трабулси, который в начале 1960-х был в Баас).

Эти споры способствовали дезинтеграции ДАН и Баас. К концу 1960-х ДАН распалось (из него выросли в т.ч. палестинский НФОП Хабаша и Организация ливанских социалистов), Баас была расколота с 1966.

С другой стороны, эти дискуссии внесли свой вклад – идейный и организационный – в становление т.н. арабских «Новых левых» в конце 1960-х. Они тоже комбинировали пан-арабизм с марксизмом, идеей «народно-освободительной войны» против Израиля и тесными связями с ООП.

Ливанские коммунисты в конце 1960-х также пересмотрели свои взгляды на Насера и вновь сблизились с пан-арабистами. В 1975 ЛКП вступила в гражданскую войну в Ливане (1975–90) на стороне палестинцев и их союзников.

🇮🇱🇱🇧Очередная эскалация. 11 июня Израиль убил высокопоставленного командира Хезболлы Талеба Абдаллу. Газета an-Nahār называет это самым болезненным ударом по группировке с января, когда погиб Висам Хасан Тавиль.

Хашим Сафи ад-Дин — глава исполнительного совета Хезболлы и потенциальный преемник Насраллы — пригрозил, что группировка будет бить по Израилю больше и сильнее. Вчера группировка выпустила 215 ракет по северу Израиля.

В последние недели Хезболла и так усилила обстрелы ракетами и дронами. В недавнем ударе по деревне Хурфейш был смертельно ранен военный, ещё 10 человек ранены. Вдобавок, Хезболла расширила географию обстрелов (район Назарета). Бомбёжки вызывают пожары по обе стороны границы.

Хезболла также снова сбила дрон Hermes-900 и впервые попыталась сбить военный самолёт (в предыдущие десятилетия никто особо не мешал авиации ЦАХАЛ летать над Ливаном). Группировка целится по военной промышленности в Галилее и заявила о 1-м попадании по ПВО Железный купол.

Ливанская исследовательница Амаль Саад считает, что убийства командиров не приведут к неконтролируемой эскалации со стороны Хезболлы. Гибель высокопоставленных боевиков не влияет на стратегический расчет Хезболлы. Её цели — давить на Израиль и истощать его, чтобы подтолкнуть к сделке с ХАМАС; испытать собственное оружие, изучить поведение ЦАХАЛ и демонстрировать свои возможности, намекая на высокую цену вторжения. Если Хезболла действительно захочет войны, то перейдет к массированным ударам по большим городам и гражданской инфраструктуре.

Опасаясь повторения терактов 7.10 на севере, Израиль по-прежнему грозится вторжением в Ливан. Хезболла же отказывается отводить боевиков от границы, настаивая, что многие из них там живут. За спокойствие на границе она требует прекращения огня в Газе.

Опыт показал, что с воздуха Хезболлу не уничтожить. Но не очень понятно, как будет развиваться конфликт в случае вторжения. Ликвидация Хезболлы не кажется мне реалистичной перспективой. Даже если уничтожить её инфраструктуру на юге, она останется сильна в пригородах Бейрута и на севере долины Бекаа. К тому же, у Хезболлы есть ракеты, способные бить по Израилю даже с севера Ливана. Помимо присутствия Хезболлы в районе Баальбека и севернее (в области Хермель), у неё есть партнёры и союзники на северо-западе (в т.ч. Исламская группа + семьи Франжье и Карами). Впрочем, тамошнее население относится к группировке куда хуже (не факт, что это помешает ей стрелять оттуда при желании).

Какой результат можно будет продать израильтянам как успех, особенно в случае больших потерь среди гражданских? Оккупация юга Ливана до р. Литани? Она будет сопровождаться постоянными потерями и вовсе не факт, что остановит обстрелы Израиля. К тому же, Хезболла хорошо знает местность и специализируется на партизанской войне, к которой готовилась много лет.

Предыдущая оккупация юга Ливана (1982–2000) не только унесла много жизней, но и усилила политические позиции Хезболлы и дала ей предлог не распускать военное крыло после гражданской войны (1975–90). Попытки ЦАХАЛ «проучить» группировку только укрепляли её имидж и дополнительно настраивали ливанцев против Израиля. Так, операция Гроздья гнева (1996) запомнилась ливанцам в первую очередь т.н. резнёй/бомбардировкой в Кане (maǧzirat Qānā), когда больше ста гражданских были убиты в израильском ударе возле д. Qānā. Вопреки представлению «они понимают только силу», такие эпизоды не столько пугают арабов, сколько вызывают хорошо знакомое израильтянам желание мстить.

Поистине «гениальным» решением было бы дойти до Бейрута и Баальбека. Растянутые коммуникации и практически неизбежные стычки с не-шиитским населением по дороге стали бы настоящим подарком для Хезболлы.

Вероятно, война будет сопровождаться большими жертвами среди гражданских с обеих сторон и разрушениями от Бейрута до Тель-Авива. Она также легко может перерасти в региональную войну с участием про-иранских группировок с территории Сирии, ударами по иранским ядерным объектам и, потенциально, прямым вовлечением Ирана и США (чего они не хотят)

Поговорили на @pervoeisrael о перспективах Третьей ливанской и о ситуации в Ливане с Максимом Жабко (@gunsncamels)

https://www.youtube.com/live/hLiYHT_O5Mg?si=A9S1DmvOjBf9Il_j

К началу ХХ века театры в Бейруте, Каире и Александрии всё чаще затрагивали общественно-политические вопросы. Поднимались такие темы как социальное неравенство, положение женщин, роль духовенства и революция (особенно Французская и Младотурецкая). Вдобавок, в театрах проводились политические и профсоюзные мероприятия.

Как и пресса, театр европейского образца в арабском мире возник в середине XIX века. С самого начала в просветительских кругах театр рассматривался как инструмент для реформирования общества. Первые арабские постановки были адаптациями европейских (в первую очередь французских) классиков вроде Мольера, но вскоре появились и оригинальные пьесы.

Поначалу спектакли высмеивали некий моральный порок (вроде алчности или нечестности), а местом действия служили арабские страны золотого века, вдохновлённые Тысячью и одной ночью. Но акцент делался не на сеттинге, а на персонажах. К концу XIX века арабские спектакли часто связывали индивидуальное совершенствование с реформами в обществе. Постановки обсуждали образование для девочек, критиковали церковь и нравы богатых. К началу ХХ в. театр стал весьма популярным, а спекаткли нередко ставились в школах или среди друзей.

С 1907-8 гг. постановки также комментировали актуальные события. Например, в Бейруте в 1909 году сыграли спектакль о казни испанского анархиста Феррера. Антиклерикальные нотки этой постановки не понравились части католиков, особенно иезуитам, и они критиковали её в прессе. Ставили в Бейруте и пьесу об итальянской бомбардировке этого города в ходе итало-османской войны. В Александрии выступали с монологом Сельскохозяйственный банк, который обвинял местных банкиров братьев Суса в том, что они украли деньги простых людей.

Иногда постановки не нравились не только священнослужителям, но и властям. Ещё в XIX в. в Египте и Османской империи появились цензура (часто непоследовательная) и законы, регулировавшие поведение в театре. Имели место также полные запреты (их в итоге сняли) и ограничения (например, для студентов). Порой спектакли на остросоциальные темы прерывала полиция, а труппе приходилось провести ночь за решёткой.

При этом давление властей критиковалось в прессе. Так, в 1908 г. власти Египта (де факто под контролем Британии) внезапно запретили постановку Дишнавай об убийстве египетских крестьян британскими солдатами, которая шла уже несколько месяцев. Автор пьесы связался с известной газетой al-Ahrām, и та поддержала его и призвала к тому же своих читателей. Братья Taqlā – издатели al-Ahrām (христиане из Ливана) – вообще интересовались театром и писали о нём в своей газете. К слову, потом al-Ahrām также публиковала требования бастующих рабочих.

Вдобавок, театр был местом, где встречались люди из разных социальных слоёв, конфессий и стран. Например, когда в 1911 г спектакль о бомбардировке Бейрута ставили в Дамаске, спонсорами выступали еврейские филантропы из Каира, актёров готовил христианин, а среди аудитории были мусульмане, включая чиновников. Заметную роль в театральной среде играли иностранцы (например, итальянцы), особенно в Александрии. А многие ведущие актёры и постановщики в Египте были выходцами из Ливана (нередко христианами).

Khuri-Makdisi отмечает близость реформистских мыслителей и театралов. Например, известный актёр Азиз Ид, сыгравший ряд скандальных ролей (включая анархиста Феррера), общался с бейрутскими радикальными мыслителями и журналистами. Искандер Фарах позволял бастующим рабочим собираться в его театре.

Журналист и издатель газеты al-Ǧāmiʿa Фарах Антун выражал политические идеи через пьесы: требовал 8-часовой рабочий день, пенсии, больничный и т.д. Этот православный ливанец известен как один из первых арабских авторов, которые публично критиковали вмешательство духовенства в общественно-политические вопросы. Фарах Антун был также одним из первых арабов, которые позиционировали себя как социалистов — ещё до Первой мировой (в мэйнстрим слово «социализм» проникнет лишь к концу 1940-х).

(Ilham Khuri-Makdisi, The Eastern Mediterranean and the Making of Global Radicalism, 1860-1914)

Султан Абдульхамид II любил строить башни с часами.

В 1901 году в честь 25 лет с его воцарения было заложено несколько таких построек. В Яфе/Яффо её возвели между мечетью аль-Махмудия, ж/д станцией и коммерческим центром. В Хайфе башню пристроили прямо к мечети ан-Наср в сердце города (саму мечеть – ныне мечеть аль-Джарина – возвели в честь победы над Захиром аль-Омаром). Похожие башни построили в Триполи, Наблусе/Шхеме и Сафеде/Цфате.

Эти сооружения были не прихотью султана, а символом перемен. Несмотря на консерватизм и авторитаризм Абдульхамида II, которого некоторые подданные обвиняли в тирании, школы при нём множились, бюрократия расширялась, порты росли. В 1890-х запустили ж/д сообщение между Яфой и Иерусалимом, а в 1904 году у железной дороги Дамаск-Мекка появилась ветка, ведущая в важный порт Хайфу. Поезда, пароходы и работа в офисе требовали следить за временем, и часы в центрах крупных городов были очень кстати.

📸Триполи, Ливан