В четверг 07.12 в 19.00 в Берлине в лекториуме Dictum - да, моя лекция о Петербурге 1990-х, от Мамышева-Монро до Гергиева. Как купить билет и как подключиться к онлайн-трансляции - сюда: https://t.me/YLdictum
Telegram
Yulia Feskova
🐙
Сегодня (в четверг 7 декабря, в 19.00) я выступаю в Берлине в лектории Dictum (Eisenacherstr. 49) c рассказом о том культурном взрыве, который случился в Ленинграде-Петербурге на излете 1980-х. Это будет мое самое персонифицированное публичное выступление.
Как часто бывает с великими эпохами, современники осознают их значение, когда уже поздно в эпохах участвовать. В 1917-м многие петербуржцы не обратили особого внимания на большевистский переворот. Вскоре в городе даже заработала биржа: было ощущение, что пора миновалась, земля освежилась, и буря промчалась. Точно так же спустя 70 лет ленинградцы большей частью и не заметили, что город оказался в эпицентре не столько политической, сколько культурной революции. Взрыв произошел одновременно по всем направлениям – в изобразительном искусстве (от Митьков до «Новой академии»), в эстраде (от Гребенщикова до курехинской «Поп-механики»), в академической музыке (от Ханина до Десятникова), в музейном деле (выставки-блокбастеры типа «Агитации за счастье» в Русском музее). Это если говорить о форме. А если о содержании, то произошел резкий переворот представлений и о деле, и о теле, и о теме, - а точнее, темах для публичного высказывания.
На какое-то время мировая культурная ось стала проходить именно через Петербург, потому что два мировых глаза (Новый Свет, Старый Свет) всегда шарят по третьему миру в поисках новизны. Так частью западной культуры становятся то шинуазри, то египетские мумии, а то Маркес, Борхес, Амаду и прочий Кортасар.
И в этом смысле ребрендированный Мариинский театр, давший миру именно на излете 1980-х Гергиева и Хворостовского, Лопаткину и Махалину, - от латиноамериканской литературы не слишком отличался.
Я не был участником петербургской революции, но я был ее свидетелем и отчасти летописцем. Просто потому, что сначала работал в ленинградском журнале «Аврора», а затем стал собкором «Огонька». Это было время еще и рекордных тиражей. Кроме того, моя тогдашняя жена, переводчица, работала на съемках с французской копродукцией, включая фильмы Сокурова. Это она познакомила меня с Дебижевым и Митьками, Трахтенбергом и Месхиевым.
Ни она, ни я, разумеется, не понимали, что волна западной моды на революционный Петербург подчинится общим законам такой моды. Мода будет кратковременной. Она интегрирует в жизнь Запада ограниченное число культурных направлений и имен. Уже к концу 1990-х Петербург перестанет быть Западу интересным: он начнет костенеть в сегодняшнем статусе дальней дачи при Москве. Тогда я увижу, что в Питере мне работы нет – и превращусь (еще не зная этого слова) в Fernpendler, работающего в столице, а по выходным проводящим время на даче на брегах Невы. А потом мне не будет места в России вообще.
Если вы в Берлине и вас тема моего рассказа интересует, - жду в 19.00 на Айзенахер штрассе, 49. Если тема интересна, но прийти нет возможности – можно подключиться к онлайн-трансляции. Для этого отправьте запрос в канал: https://t.me/YLdictum
В общем, жду!
Как часто бывает с великими эпохами, современники осознают их значение, когда уже поздно в эпохах участвовать. В 1917-м многие петербуржцы не обратили особого внимания на большевистский переворот. Вскоре в городе даже заработала биржа: было ощущение, что пора миновалась, земля освежилась, и буря промчалась. Точно так же спустя 70 лет ленинградцы большей частью и не заметили, что город оказался в эпицентре не столько политической, сколько культурной революции. Взрыв произошел одновременно по всем направлениям – в изобразительном искусстве (от Митьков до «Новой академии»), в эстраде (от Гребенщикова до курехинской «Поп-механики»), в академической музыке (от Ханина до Десятникова), в музейном деле (выставки-блокбастеры типа «Агитации за счастье» в Русском музее). Это если говорить о форме. А если о содержании, то произошел резкий переворот представлений и о деле, и о теле, и о теме, - а точнее, темах для публичного высказывания.
На какое-то время мировая культурная ось стала проходить именно через Петербург, потому что два мировых глаза (Новый Свет, Старый Свет) всегда шарят по третьему миру в поисках новизны. Так частью западной культуры становятся то шинуазри, то египетские мумии, а то Маркес, Борхес, Амаду и прочий Кортасар.
И в этом смысле ребрендированный Мариинский театр, давший миру именно на излете 1980-х Гергиева и Хворостовского, Лопаткину и Махалину, - от латиноамериканской литературы не слишком отличался.
Я не был участником петербургской революции, но я был ее свидетелем и отчасти летописцем. Просто потому, что сначала работал в ленинградском журнале «Аврора», а затем стал собкором «Огонька». Это было время еще и рекордных тиражей. Кроме того, моя тогдашняя жена, переводчица, работала на съемках с французской копродукцией, включая фильмы Сокурова. Это она познакомила меня с Дебижевым и Митьками, Трахтенбергом и Месхиевым.
Ни она, ни я, разумеется, не понимали, что волна западной моды на революционный Петербург подчинится общим законам такой моды. Мода будет кратковременной. Она интегрирует в жизнь Запада ограниченное число культурных направлений и имен. Уже к концу 1990-х Петербург перестанет быть Западу интересным: он начнет костенеть в сегодняшнем статусе дальней дачи при Москве. Тогда я увижу, что в Питере мне работы нет – и превращусь (еще не зная этого слова) в Fernpendler, работающего в столице, а по выходным проводящим время на даче на брегах Невы. А потом мне не будет места в России вообще.
Если вы в Берлине и вас тема моего рассказа интересует, - жду в 19.00 на Айзенахер штрассе, 49. Если тема интересна, но прийти нет возможности – можно подключиться к онлайн-трансляции. Для этого отправьте запрос в канал: https://t.me/YLdictum
В общем, жду!
Telegram
Yulia Feskova
🐙
Тут на недавнюю запись наткнулся.
"Утро было превосходным, с баховским «Aus der Tiefen, rufe ich, Herr zu dir» по BR Klassik, у них всегда церковная музыка по воскресеньям с утра, и было так сладко плакать, слушая, глотать слезы, запивая кофе, и снова плакать.
Я понимаю, да, что музыка – она никакая не пища души, а всего лишь усилитель вкуса, глутамат натрия, но иллюзия полная, что становишься лучше. И что, интересно, думал Гитлер, когда плакал от Бетховена (а, может, и от Баха)? Ленин-то известно, что в таких случаях думал: хочется по головам гладить, а надо по ним бить.
И у меня все не идет из головы вопрос, заданный в конце прошлого года мне на «Эхе» - «Что нового я узнал про русских?»
Про русских, в общем, я не узнал ничего нового, есть под "русскими" понимать страну, то есть государство. Государство было и есть третьего сорта, с короткими периодами чахоточных ремиссий, оттепелей (для судорожного глотка европейского воздуха), – и снова в гнилую жижу. Но я узнал кое-что новое про людей, и про людей как таковых, не только русских. Точнее, не узнал, я знал это и ранее, но теперь увидел в мельчайших в деталях, насколько пластичен и оппортунистичен сапиенс как таковой. И насколько ничтожен сдвиг биологического баланса (прописанного, вероятно, в нейронных сетях) в сторону того, что принято называть «добром», как бы условно и относительно ни было это понятие. Для его проявления требуются тысячи, если не десятки тысяч лет культурной эволюции, нарастания культурного плодородного слоя. И только в последние века, когда время ускорилось, изменения стали заметны при жизни одного поколения. Взять нацистскую Германию и сегодняшнюю Германию. Впрочем, изменения могут идти в любую сторону: взять Россию начала нулевых и нынешнюю, (пере)зрело-путинскую.
Вот к этой способности одного и того же человека под воздействием среды из приличного человека превращаться в полного негодяя, не видя, не ощущая и не страдая от этого перехода, - да, к этой способности, которую я вижу сквозь увеличивающее стекло путинской России, я все никак не могу привыкнуть.
Пока еще скорость такого перехода ошеломляет.
В отличие от привычного повторения русскими людьми глупостей типа того, что "культура нужна, чтобы человек становился лучше". Угу. Да искусство как вино - оно просто меняет внутреннее состояние, тем самым удовлетворяя базовую человеческую потребность в смене состояний. Только и всего. В этом смысле in vino veritas est. Однако ж in vino moralitas non est. То же и с искусством. Мораль "Трех мушкетеров" ровно та же, что и у дворовой гопоты: своим можно все, чужим ничего. Но это не значит, что Дюма следует запретить вследствие безнравственности его романов. И, к слову, то, что искусство не имеет отношения к морали, утешительно. У негодяев и даже преступников - от Франсуа Вийона до Жана Жене - появляется шанс канализовать разрушительное в полезное".
"Утро было превосходным, с баховским «Aus der Tiefen, rufe ich, Herr zu dir» по BR Klassik, у них всегда церковная музыка по воскресеньям с утра, и было так сладко плакать, слушая, глотать слезы, запивая кофе, и снова плакать.
Я понимаю, да, что музыка – она никакая не пища души, а всего лишь усилитель вкуса, глутамат натрия, но иллюзия полная, что становишься лучше. И что, интересно, думал Гитлер, когда плакал от Бетховена (а, может, и от Баха)? Ленин-то известно, что в таких случаях думал: хочется по головам гладить, а надо по ним бить.
И у меня все не идет из головы вопрос, заданный в конце прошлого года мне на «Эхе» - «Что нового я узнал про русских?»
Про русских, в общем, я не узнал ничего нового, есть под "русскими" понимать страну, то есть государство. Государство было и есть третьего сорта, с короткими периодами чахоточных ремиссий, оттепелей (для судорожного глотка европейского воздуха), – и снова в гнилую жижу. Но я узнал кое-что новое про людей, и про людей как таковых, не только русских. Точнее, не узнал, я знал это и ранее, но теперь увидел в мельчайших в деталях, насколько пластичен и оппортунистичен сапиенс как таковой. И насколько ничтожен сдвиг биологического баланса (прописанного, вероятно, в нейронных сетях) в сторону того, что принято называть «добром», как бы условно и относительно ни было это понятие. Для его проявления требуются тысячи, если не десятки тысяч лет культурной эволюции, нарастания культурного плодородного слоя. И только в последние века, когда время ускорилось, изменения стали заметны при жизни одного поколения. Взять нацистскую Германию и сегодняшнюю Германию. Впрочем, изменения могут идти в любую сторону: взять Россию начала нулевых и нынешнюю, (пере)зрело-путинскую.
Вот к этой способности одного и того же человека под воздействием среды из приличного человека превращаться в полного негодяя, не видя, не ощущая и не страдая от этого перехода, - да, к этой способности, которую я вижу сквозь увеличивающее стекло путинской России, я все никак не могу привыкнуть.
Пока еще скорость такого перехода ошеломляет.
В отличие от привычного повторения русскими людьми глупостей типа того, что "культура нужна, чтобы человек становился лучше". Угу. Да искусство как вино - оно просто меняет внутреннее состояние, тем самым удовлетворяя базовую человеческую потребность в смене состояний. Только и всего. В этом смысле in vino veritas est. Однако ж in vino moralitas non est. То же и с искусством. Мораль "Трех мушкетеров" ровно та же, что и у дворовой гопоты: своим можно все, чужим ничего. Но это не значит, что Дюма следует запретить вследствие безнравственности его романов. И, к слову, то, что искусство не имеет отношения к морали, утешительно. У негодяев и даже преступников - от Франсуа Вийона до Жана Жене - появляется шанс канализовать разрушительное в полезное".
На смерть Андрея Константинова
Константинов был мне не друг, не брат, не сват, но (формально) коллега. Но раз формальный коллега, то мне небезразлично то, что Константинов оставил после себя, а именно: серию книг про бандитский Петербург и сайт «Фонтанка.ру».
Последний меня интересуют больше, ибо блестяще иллюстрирует плохо доходящую до живущих в России мысль: нравственность не абсолютна, а исторически относительна. Она не образовалась в неделю творения вместе с твердью, сушей, Адамом и Евой. И многое из того, что считалось моральным вчера, безумно аморально сегодня. Простейший пример – мораль недурно знакомых Константинову бандитов. Вообще-то их понятия – это всего лишь мораль дворянства пушкинских времен. Честь превыше всего, мир своих важнее мира чушпанов (кем бы чушпаны ни были – иными сословиями, родами, странами), за базар отвечаешь. Нужно было так и не вылезти из советского исторического холодильника, чтобы не увидеть родственности драк банд и дворянских дуэлей.
Проблемой Константинова, вылившейся в его прямую вину, была именно историческая замороженность, близорукость, прямо перетекшая в нравственную слепоты. Созданная им «Фонтанка», формально игравшая роль немецкого Bild в Петербурге («всюду первые, а в криминальных историях у нас лучший инсайд»), была по моральным принципам «Бильду» прямо противоположна. По большому счету, все связи с ментами, следаками, судейскими, чиновничьими и тюремными в «Фонтанке» были лишь надстройкой над системой ценностей белого цисгендерного мужчины эпохи до Второй мировой войны. Безусловное мужество, защита чести женщины в случае угрозы, вообще защита своих, личное бесстрашие, способность к риску, уважение к знанию и мастерству, презрение к смерти – с одновременным пренебрежением к идее равенства в правах гендеров, рас, меньшинств. Я уже жил в Германии, и, наверное, поэтому меня однажды сильно поразил один (вероятно, проходной для «Фонтанки») материал о появлении на высокой должности в питерской ментовской структуре некоего нежного юноши с томными манерами. Издевка имела основой именно томность и нежность черт (фото прилагалось), а не доказательства профнепригодности или материалы расследования (кто, собственно, профнепригодного человека и почему продвигал вопреки задачам службы?). Ну что вы! «Настоящим мужчинам» (с чертами настоящих быдланов) все было ясно. Они ласково так – издевались.
Вот это и было, и продолжает оставаться сутью созданной Константиновым «Фонтанки»: ироничным мачизмом, так хорошо ложащимся на (а точнее - под) отсталый, дремучий, варварский мир Путина. Не случайно «Фонтанка» легла под Путина во время войны, как невеста в брачную ночь. Нет, без призывов уничтожить Украину. Но до предела по-кремлёвски. Читая «Фонтанку», никогда не догадаешься, что идет война, что в стране и на войне творится мразотная жуть, что убивают, бьют, пытают, сажают. Какое там! Город хорошеет, пробки на дорогах, копы ловят воров, подробности только в «Фонтанке»! Абсолютная, невероятная сервильность и покорность мерзавцам, невозможная в Bild.
Потому что Bild, как и все в Германии, как и почти все на Западе, выучил уроки мировой войны. Включая тот, что идеальным носителем комплекса мужчины-мачо (рыцаря без страха и упрека, готового легко отдать жизнь за своих, но который делит мир четко на своих и чужих) – были эсэсовцы. Одним из первых публично этот урок сформулировал Виктор Клемперер в своей знаменитой книге «L.T.I.» («Язык третьего рейха»), написав, что мужеством и бесстрашием обладают не герои, а шпана и бандиты. А герой – это не тот, кто бесстрашен, но тот, кто меняет жизнь людей к лучшему.
Константинов был мне не друг, не брат, не сват, но (формально) коллега. Но раз формальный коллега, то мне небезразлично то, что Константинов оставил после себя, а именно: серию книг про бандитский Петербург и сайт «Фонтанка.ру».
Последний меня интересуют больше, ибо блестяще иллюстрирует плохо доходящую до живущих в России мысль: нравственность не абсолютна, а исторически относительна. Она не образовалась в неделю творения вместе с твердью, сушей, Адамом и Евой. И многое из того, что считалось моральным вчера, безумно аморально сегодня. Простейший пример – мораль недурно знакомых Константинову бандитов. Вообще-то их понятия – это всего лишь мораль дворянства пушкинских времен. Честь превыше всего, мир своих важнее мира чушпанов (кем бы чушпаны ни были – иными сословиями, родами, странами), за базар отвечаешь. Нужно было так и не вылезти из советского исторического холодильника, чтобы не увидеть родственности драк банд и дворянских дуэлей.
Проблемой Константинова, вылившейся в его прямую вину, была именно историческая замороженность, близорукость, прямо перетекшая в нравственную слепоты. Созданная им «Фонтанка», формально игравшая роль немецкого Bild в Петербурге («всюду первые, а в криминальных историях у нас лучший инсайд»), была по моральным принципам «Бильду» прямо противоположна. По большому счету, все связи с ментами, следаками, судейскими, чиновничьими и тюремными в «Фонтанке» были лишь надстройкой над системой ценностей белого цисгендерного мужчины эпохи до Второй мировой войны. Безусловное мужество, защита чести женщины в случае угрозы, вообще защита своих, личное бесстрашие, способность к риску, уважение к знанию и мастерству, презрение к смерти – с одновременным пренебрежением к идее равенства в правах гендеров, рас, меньшинств. Я уже жил в Германии, и, наверное, поэтому меня однажды сильно поразил один (вероятно, проходной для «Фонтанки») материал о появлении на высокой должности в питерской ментовской структуре некоего нежного юноши с томными манерами. Издевка имела основой именно томность и нежность черт (фото прилагалось), а не доказательства профнепригодности или материалы расследования (кто, собственно, профнепригодного человека и почему продвигал вопреки задачам службы?). Ну что вы! «Настоящим мужчинам» (с чертами настоящих быдланов) все было ясно. Они ласково так – издевались.
Вот это и было, и продолжает оставаться сутью созданной Константиновым «Фонтанки»: ироничным мачизмом, так хорошо ложащимся на (а точнее - под) отсталый, дремучий, варварский мир Путина. Не случайно «Фонтанка» легла под Путина во время войны, как невеста в брачную ночь. Нет, без призывов уничтожить Украину. Но до предела по-кремлёвски. Читая «Фонтанку», никогда не догадаешься, что идет война, что в стране и на войне творится мразотная жуть, что убивают, бьют, пытают, сажают. Какое там! Город хорошеет, пробки на дорогах, копы ловят воров, подробности только в «Фонтанке»! Абсолютная, невероятная сервильность и покорность мерзавцам, невозможная в Bild.
Потому что Bild, как и все в Германии, как и почти все на Западе, выучил уроки мировой войны. Включая тот, что идеальным носителем комплекса мужчины-мачо (рыцаря без страха и упрека, готового легко отдать жизнь за своих, но который делит мир четко на своих и чужих) – были эсэсовцы. Одним из первых публично этот урок сформулировал Виктор Клемперер в своей знаменитой книге «L.T.I.» («Язык третьего рейха»), написав, что мужеством и бесстрашием обладают не герои, а шпана и бандиты. А герой – это не тот, кто бесстрашен, но тот, кто меняет жизнь людей к лучшему.
Послевоенный европейский героизм во многом состоял из борьбы за права (и прежде всего, за право на достоинство) тех, кто прежде этого был лишен: от женщин и геев до евреев и заключенных. Константинову и «Фонтанке» эта мысль была даже не чужда, а смешна. Ну, что касается женщин и евреев, то тут бы они еще с оговорками и согласились, но вот зэки и геи… Тюрьма не курорт, пидор не мужчина. Отсюда не надо было делать в сторону Путина даже и шага. Собственно, это уже и был Путин: поднявшаяся из природного российского резервуара пандемия «вечного фашизма».
Все эти мужчины-мачо, редакции-мачо удивительно легко ломались на Путине (взять хоть Диму Киселева, женского угодника, бесстрашного мотоциклиста, яростного патриота и полного гниду), как до этого немецкие мачо ломались на Гитлере. Ломка – это когда ты начинаешь легко и бездумно ломать жизни других в угоду давно отжившей морали. «Свои» и «чужие», «настоящие мужчины» и «ненастоящие» - это все давно уже байки из склепа. Да, когда-то такие люди двигали мир. Но с сегодняшней точки зрения три мушкетера с Д’Артаньяном – просто шайка бандитов, скрепленных словом пацанов. Это не к тому, что Д’Артаньяну сегодня разумно предъявлять претензии. Это к тому, что те, кто продолжают дело (и слово) Д’Артаньяна сегодня, являются негодяями. Война, затеянная Путиным в XXI веке, является, конечно, идеей фикс прежде всего Путина. Но бандитско-мачистский комплекс, осознанно или бессознательно внедряемый в создание Константиновым, - это питательная среда путинизма.
Константинов (как и «Фонтанка») должны будут, безусловно, занять свое место в музее политической истории России XX века. И будущие российские молодые поколения будут задаваться вопросом (с опозданием на век от немецких послевоенных поколений):
- Как могло так случиться, дорогие отцы и деды, что вы не просто допустили это говно, но и стали частью этого говна?
Я же вопрос переформулирую:
- Андрюша, а вот почему, даже зная, что все равно скоро помрешь, ты даже тихонечко против всего этого дерьма не подал слова? Не потому ли, что… А?
Все эти мужчины-мачо, редакции-мачо удивительно легко ломались на Путине (взять хоть Диму Киселева, женского угодника, бесстрашного мотоциклиста, яростного патриота и полного гниду), как до этого немецкие мачо ломались на Гитлере. Ломка – это когда ты начинаешь легко и бездумно ломать жизни других в угоду давно отжившей морали. «Свои» и «чужие», «настоящие мужчины» и «ненастоящие» - это все давно уже байки из склепа. Да, когда-то такие люди двигали мир. Но с сегодняшней точки зрения три мушкетера с Д’Артаньяном – просто шайка бандитов, скрепленных словом пацанов. Это не к тому, что Д’Артаньяну сегодня разумно предъявлять претензии. Это к тому, что те, кто продолжают дело (и слово) Д’Артаньяна сегодня, являются негодяями. Война, затеянная Путиным в XXI веке, является, конечно, идеей фикс прежде всего Путина. Но бандитско-мачистский комплекс, осознанно или бессознательно внедряемый в создание Константиновым, - это питательная среда путинизма.
Константинов (как и «Фонтанка») должны будут, безусловно, занять свое место в музее политической истории России XX века. И будущие российские молодые поколения будут задаваться вопросом (с опозданием на век от немецких послевоенных поколений):
- Как могло так случиться, дорогие отцы и деды, что вы не просто допустили это говно, но и стали частью этого говна?
Я же вопрос переформулирую:
- Андрюша, а вот почему, даже зная, что все равно скоро помрешь, ты даже тихонечко против всего этого дерьма не подал слова? Не потому ли, что… А?
Если бы я знал заранее, то, конечно, сам бы в понедельник пошел в Берлине в фонд Бёлля на дебаты с Машей Гессен: https://calendar.boell.de/.../gespraech-mit-masha-gessen... . (Краткое содержание предыдущих серий: Гессен присуждают премию Ханны Арендт; Гессен публикует в период между присуждением и вручением в США эссе, которое против позиции Израиля по Палестине). Мне эти дебаты дико интересны, потому что в немецком сознании превращение Холокоста в исключительное событие в мировой истории, а евреев в исключительную жертву, сложившееся во многом под влиянием знаменитого "спора историков", привели к той жуткой для интеллектуала ситуации, когда критика Израиля в Германии может быть оценена как антисемитизм с соответствующими правовыми последствиями. Это - реальное табу немецкой прессы и публичной жизни. Нарушение любых табу в обсуждении - долг любого честного интеллектуала (и это одна из причин, почему главные интеллектуалы мира сегодня не в Германии, а в США). Но, увы, я не смогу слушать Гессен: буду сам выступать, причем в еврейском общинном доме. Но в моем рассказе о Давиде Самойлове будет и пересказ его взглядов на "еврейский вопрос" в России, на складывание имперской нации и на участие евреев в этом процессе. Это совершенно другой заход к теме, поднятой Гессен, но тема остается общей. Так что тех, кто не желает идти в Фонд Бёлля, жду вечером в понедельник в 18.30 на Фазанен-штрассе.
Давид Самойлов. Об имперской идее и «какого хера, наливай!»
Сижу в мемориальной Американской библиотеке в Берлине. С каким-то лихим отчаянием (не в том смысле, что я отчаянный, а в том, что я полон отчаянья) готовлюсь к сегодняшнему выступлению в еврейском Общинном доме на Фазанен-штрассе, 79-80. В 18.30. О Давиде Самойлове. Я назвал выступление «Давид Самойлов между рюмкой и бумагой», еще не понимая, какой глубины бездну скрывает это «между». Между той прозой, которую Самойлов писал дома не для печати – и между готовыми стихами. Между полной и беспощадной откровенностью – и тем, что он считал должным показывать публике.
У меня почти такой же сейчас разрыв в подготовке этого рассказа.
С одной стороны, мои дневники, не предназначавшиеся для публикации. Вот из 1988-го:
«Людей проще всего вызывать из памяти по характерному жесту, гримасе, предложению. Галину Ивановну Самойлову я неизменно представляю сидящей ко мне вполоборота, чересчур оживленно улыбающейся и режущей воздух рукой с сигаретой:
- Какого хера, Дима, наливай!
И я бросаю болтовню и наливаю».
А с другой – то потрясение, которое я когда-то испытал, гостя у Самойлова в Пярну, когда после того, как было налито, и еще раз налито, и еще раз налито, - и он дал мне читать свои неподцензурные тексты.
Я думаю, о Самойлове до сих пор говорят не потому, что он к концу жизни сумел сократить в себе разрыв между личным и публичным (тем более, что это личное было куда более публичным по уровню идей, чем публичное). А потому, что его еще в СССР интересовало то, в чем и сегодня не разобрались ни Путин, ни Зеленский, ни русские, ни украинцы, ни евреи – включая ныне немецких, а в прошлом советских евреев. Вот один фрагмент из его «Памятных записок» - о создании имперской нации, об имперской идее. Вот откуда концовка моего любимого «Юлия Кломпуса», которую я в 1980-х не мог еще понять: «После обязанностей права// Хотели мы. Но — мысля здраво// Обязанности выше прав./ Скажите, разве я не прав?»
* * *
«Показателем того, как далеко зашло формирование сверхнации в предреволюционной России, является та легкость, с какой масса во время революции отказалась от русской традиции и обычая, от церкви и от социального устройства, восприняв как будто и завезенную из Европы идею интернационализма. Идея эта вовсе не была внешней, как теперь полагают многие, она отражала нечто, уже происшедшее в самом фундаменте русского сознания, которое в эпохи исторических катаклизмов всегда отступало в сферу самообороны, самовыделения, ухода в сбережение традиции, веры, уклада. А тут – все наоборот. Как будто чувство самосохранения покинуло русскую нацию. Безжалостная ломка всего (о безжалостности ее пришлось потом много пожалеть) была русским диким способом первого самоощущения себя сверхнацией. Тут уже рухнули все эволюционные, все органические формы. В частности, и органическое вживание еврейского элемента в сферу русской интеллигенции. Через разломанную черту оседлости хлынули многочисленные жители украинско-белорусского местечка, прошедшие только начальную ступень ассимиляции и приобщения к идее сверхнации, непереваренные, с чуть усвоенными идеями, с путаницей в мозгах, с национальной привычкой к догматизму, со страстным желанием, чтобы название процесса, взятое наспех, соответствовало сути дела. Это была вторая волна зачинателей русского еврейства, социально гораздо более разноперая, с гораздо большими претензиями, с гораздо меньшими понятиями. Непереваренный этот элемент стал значительной частью населения русского города, обострив, осложнив сам процесс вживания, не усвоив его великого всемирно-исторического смысла. Тут были и еврейские интеллигенты или тот материал, из которого вырабатывались интеллигенты, и многотысячные отряды красных комиссаров, партийных функционеров, ожесточенных, поднятых волной, одуренных властью. Еврейские интеллигенты шли в Россию с понятием об обязанностях перед культурой. Функционеры шли с ощущением прав, с требованием прав, реванша. Им меньше всего было жаль культуры, к которой они не принадлежали».
Сижу в мемориальной Американской библиотеке в Берлине. С каким-то лихим отчаянием (не в том смысле, что я отчаянный, а в том, что я полон отчаянья) готовлюсь к сегодняшнему выступлению в еврейском Общинном доме на Фазанен-штрассе, 79-80. В 18.30. О Давиде Самойлове. Я назвал выступление «Давид Самойлов между рюмкой и бумагой», еще не понимая, какой глубины бездну скрывает это «между». Между той прозой, которую Самойлов писал дома не для печати – и между готовыми стихами. Между полной и беспощадной откровенностью – и тем, что он считал должным показывать публике.
У меня почти такой же сейчас разрыв в подготовке этого рассказа.
С одной стороны, мои дневники, не предназначавшиеся для публикации. Вот из 1988-го:
«Людей проще всего вызывать из памяти по характерному жесту, гримасе, предложению. Галину Ивановну Самойлову я неизменно представляю сидящей ко мне вполоборота, чересчур оживленно улыбающейся и режущей воздух рукой с сигаретой:
- Какого хера, Дима, наливай!
И я бросаю болтовню и наливаю».
А с другой – то потрясение, которое я когда-то испытал, гостя у Самойлова в Пярну, когда после того, как было налито, и еще раз налито, и еще раз налито, - и он дал мне читать свои неподцензурные тексты.
Я думаю, о Самойлове до сих пор говорят не потому, что он к концу жизни сумел сократить в себе разрыв между личным и публичным (тем более, что это личное было куда более публичным по уровню идей, чем публичное). А потому, что его еще в СССР интересовало то, в чем и сегодня не разобрались ни Путин, ни Зеленский, ни русские, ни украинцы, ни евреи – включая ныне немецких, а в прошлом советских евреев. Вот один фрагмент из его «Памятных записок» - о создании имперской нации, об имперской идее. Вот откуда концовка моего любимого «Юлия Кломпуса», которую я в 1980-х не мог еще понять: «После обязанностей права// Хотели мы. Но — мысля здраво// Обязанности выше прав./ Скажите, разве я не прав?»
* * *
«Показателем того, как далеко зашло формирование сверхнации в предреволюционной России, является та легкость, с какой масса во время революции отказалась от русской традиции и обычая, от церкви и от социального устройства, восприняв как будто и завезенную из Европы идею интернационализма. Идея эта вовсе не была внешней, как теперь полагают многие, она отражала нечто, уже происшедшее в самом фундаменте русского сознания, которое в эпохи исторических катаклизмов всегда отступало в сферу самообороны, самовыделения, ухода в сбережение традиции, веры, уклада. А тут – все наоборот. Как будто чувство самосохранения покинуло русскую нацию. Безжалостная ломка всего (о безжалостности ее пришлось потом много пожалеть) была русским диким способом первого самоощущения себя сверхнацией. Тут уже рухнули все эволюционные, все органические формы. В частности, и органическое вживание еврейского элемента в сферу русской интеллигенции. Через разломанную черту оседлости хлынули многочисленные жители украинско-белорусского местечка, прошедшие только начальную ступень ассимиляции и приобщения к идее сверхнации, непереваренные, с чуть усвоенными идеями, с путаницей в мозгах, с национальной привычкой к догматизму, со страстным желанием, чтобы название процесса, взятое наспех, соответствовало сути дела. Это была вторая волна зачинателей русского еврейства, социально гораздо более разноперая, с гораздо большими претензиями, с гораздо меньшими понятиями. Непереваренный этот элемент стал значительной частью населения русского города, обострив, осложнив сам процесс вживания, не усвоив его великого всемирно-исторического смысла. Тут были и еврейские интеллигенты или тот материал, из которого вырабатывались интеллигенты, и многотысячные отряды красных комиссаров, партийных функционеров, ожесточенных, поднятых волной, одуренных властью. Еврейские интеллигенты шли в Россию с понятием об обязанностях перед культурой. Функционеры шли с ощущением прав, с требованием прав, реванша. Им меньше всего было жаль культуры, к которой они не принадлежали».
Любопытную информацию можно найти на сайте Замоскворецкого райсуда. Это тот самый суд, в котором проигрывают дела, оспаривая свой статус, иноагенты. Это там 21 ноября 2023 года было отказано в удовлетворении иска к Минюсту Дмитрию Муратову. А в 2024 году, не сомневаюсь, будет отказано мне... Так вот, на сайте Замоскворецкого суда я узнал, что мой коллега иноагент Владимир Кара-Мурза был 1 декабря 2023 года оштрафован на 50000 рублей за несоблюдение закона об иноагентах. Полагаю, за то, что не подал вовремя необходимые отчеты. Напомню запамятовавшим, что Кара-Мурза 17 апреля 2023 года был упакован в тюрьму на 25 лет за фейки про армию. Но для путинских судов тюрьма тюрьмой, а подача отчетов о деятельности иноагента - по расписанию: хоть из КПЗ, хоть из колонии, хоть из ШИЗО... В 2048 году, когда Кара-Мурза выйдет из тюрьмы, у входа его примет радостно не только свобода, но и счет за нарушение закона об иноагентах. А в зоне его ждет уголовное дело за нарушение закона о иноагентах: после двух "административок".
Ой, я похоже, забыл запостить! https://youtu.be/mVzYboGDOYI
YouTube
О жуткой участи всех россиян. "Губин ON AIR" 23.12.01
00:00 Анонс: от "(полу)голой вечеринки" до запретов Акунина
00:26 О стрельбе университете Праги
05:01 О "правом повороте" и старении человечества
08:31 Блиц: о новой мобилизации и судьбе старых мобиков
10:15 Блиц: о гей-пропаганде, клипе Баскова и портретах…
00:26 О стрельбе университете Праги
05:01 О "правом повороте" и старении человечества
08:31 Блиц: о новой мобилизации и судьбе старых мобиков
10:15 Блиц: о гей-пропаганде, клипе Баскова и портретах…
Очень любящая меня S. умоляет меня не обсуждать публично в пятничном "Губин ON AIR" тему (полу)голой вечеринки. Она слышит, что раскаты грома какие-то несуразно молненные, а ей уже 83, и ей (за меня) страшно. Хотя произведенного в иноагенты изгнанника пугать грозой смешно. С тех пор, как я иноагент, трахать путинскую власть не только мое право, но и священная обязанность. Так что в пятницу 29.12.23 в 12.00 по Москве я этим with a little help of my friends на канале "Ищем выход", а позже "Губин ON AIR" (подписывайтесь!) и займусь. Там же много тематических поворотов. Путинский халифат военных времен только еще устаканивается в своих средневековых рамках. И, например, только еще поднимает об отношении к телу (включая голое): кому оно принадлежит? В западном мире частное тело принадлежит частному человеку. Поэтому я в Германии могу загорать голым на пляже FKK (таких пляжей, где все голые, здесь чуть ли не больше, чем пляжей, где все в купальниках). Могу пойти на оргию в берлинские клубы Lab или Kit-Kat. Могу поделиться своим телом с мужчиной, женщиной или иносексуалом. Мое тело - моя собственность. И моя частная территория. И я засужу в Германии любого, кто выложит фотку, как я загораю голым на балконе (а я загораю голым на балконе). А в халифатах, султанатах и прочих автократиях понятия частной собственности нет. Поэтому частное тело принадлежит султану или его войску. То, что происходит сейчас в этой сфере в Путинланде, очень интересно. Я слежу, например, за крайне симпатичной и интересной мне девушкой халифата по имени Ксения Собчак. За ее жизненными изгибами и извивами. Если бы она уехала из России с сыном Платоном, бросив своего насквозь халифатского Богомолова - с ней было бы все ясно, ее судьба была бы понятна. Одна из частных судеб в условиях свободы. А так нет. Она ведь пытается остаться свободной в тех условиях, когда хуек Путина важнее хуя Богомолова (думаю, я точен в сопоставлении чисто физических размеров). Но хуй ей это удастся. А поскольку это ее свободный выбор, то перед нами - спектакль. Трагедия, скорее всего. Хотя поначалу кажущая эротической комедией. Но это почти всем, кто остался, так кажется. Комедия - это когда можно избежать удара веслом по собственному ребенку. А не удастся. Вас всех убьют или прибьют. В лучшем случае - переломают. Вас - всех. И детей ваших тоже. Все это в вашей огромной, интересной, жестокой, убогой стране уже миллион раз было, было, было.
Поскольку голая вечеринка Иевлевой продолжает вызывать непонятный мне интерес, выкладываю архивное видео с одной из участниц, тоже вызывающей интерес. Я про Ксению Собчак https://youtu.be/MsRDp76zVZU
YouTube
Ксения Собчак: как она выглядела во "Временно доступен" еще до путинского халифата (04.10.2009)
Я выкладываю это видео, когда в путинском халифате в декабре 2023 года разгорается скандал по поводу "голой вечеринки". А ее участники, включая Ксению Собчак, выкладывают покаянные видео. Мое мнение по поводу голых вечеринок однозначное (если твое тело принадлежит…