#роднаяречь
Редкая редкость.
Русский писатель Юрий Георгиевич Милославский любезно позволил разместить своё стихотворение в Телеграме.
Вы же не читали воспоминания Юрия Георгиевича об Иосифе Бродском? Не знаете о жизни русской эмиграции? О жизни независимой русской литературы — даже когда "театралы" или "киношники" не считают нужным делать вид, что читают книги.

И лажают, лажают, лажают.
Как лажают снобы.
https://t.me/solono_stihi/211

Sed fugit interea, fugit irreparabile tempus (Virgilio, Georgiche, III, 284)
Семь лет прошло с тех пор, как Дмитрий Мельников написал стихотворение, открывшее цикл "Кенотаф на площади Победы".

Дмитрий МЕЛЬНИКОВ
Я видел Гераклита - он спал на земле, он спал
обняв рукой автомат, бряцающий, как кимвал,
Я видел Гераклита – он спал на земле, ничей,
и ползал снег по нему, наподобие белых вшей,
и мирная жизнь приходила к нему во сне;
война лежит в основе всего, но только не на войне.
Корни в земле пускающий, как женьшень,
Гераклит говорит, что сердце мое мишень,
Гераклит говорит, что сердце мое лишь цель
для бессмертной любви, и оно превратится в цвель,
в дым, бетонный пролет, ржавый чугунный прикид,
в мост и звезду над ним,
которая говорит.

#книжная_полка #дмитрий_мельников

#книжная_полка сегодня у нас праздничная, потому что родился сего дня Дмитрий Мельников, русский поэт милостью Божией.

***
«Перед чем преклониться?» – спрашивают соседи
по лестничной клетке, вея одеколоном,
и я понимаю, что дело идет к беседе
сиделки с больными в доме умалишенных.

«Перед чем преклониться?» – вопрошают толстые дяди,
дамы подходят ближе, играя задом,
но не раз полежав на рыжей их благодати,
я ищу другую – без плоти и без пощады.

Мне предлагают землю, но я выбираю чаек,
предлагают воду, но я выбираю брют,
предлагают поговорить, но я выбираю молчанье,
и в молчанье творю.

свое виноградное небо, свой кованый кубок печалей,
ты потом увидишь на дне блестящий песок –
это и есть золото непревзойденных молчаний,
молчащее между строк.

***
Говори же со мной, артикулируя эго
монамурных высоток, ампира, бетона, снега,
ибо сердце Москвы колотится в глотке моей,
говори ясней,

чего же ты хочешь – плача ли, смеха,
раблезианства, небытия?
говори же скорей, я узнал в тебе человека
дождя.

Как в шестьдесят седьмом,
на родничке моем,
слушай рукою пульс,
слушай рукою грусть,
положи мне руку на грудь, я боюсь
уснуть.

Это я кричу наобум в твою заречную прану,
в кану, в капернаум, в голубую доминикану.

Красные гиганты, белые карлики, нейтронные розы,
мертвые ласточки, чудовищные морозы,
и на всем пространстве – ни Бога, ни человека,

только черный космос артикулирует эхо.

***
В круге первом имени клары це
на столе под лампами в литотделе
с желтыми простынками на лице
рифмачи, которых уже отпели,
сохраняют вечный нейтралитет,
только я, которому смерти мало,
чувствую холодный зеленый свет,
медленно струящийся по сусалам,
и никто не знает, где я сейчас
ничего не знаю про Новый Год
и о чем мой смертный двойник для вас
плачет и поет, плачет и поет.

***
Ты слишком долго вдыхала кровавый туман,
кости персидской княжны выступают из ила,
скифские звери бегут в половецкий стан,
и на ерик выходит тот, кого ты любила.

Серым волком становится тень, человеком – волк,
и плывет по реке, и глядит и не наглядится
в эту снежную мглу, где взрывая белый песок,
выбегает на берег и нюхает воздух волчица.

***
Старуха-птица и над нею – мгла
от правого до левого крыла.

Как будто эта птица обладает
разумной человеческой душой,
но больше ни о ком не вспоминает,
смотря, как чайки кружат над баржой,
смотря, как люди ходят сквозь лесок,
как ящерица трогает песок
холодной синей ручкой, и как нить
простоволосой блещет паутины,
и как её выводят из машины,
чтобы водою волжскою умыть,
и на мгновенье ветер сносит тучи
и лик старухи озаряет луч и
ей видно, что глаза её полны
безумной ледяной голубизны,
и чайка в небе бьется и кричит,
и у воды в кровавой власянице
стоит царевич и пеняет птице
на то, что горло у него болит.

***
Я хожу вдоль темного берега, у пылающей купины,
право слово, я тоже дерево, но растущее из стены,
я пророс пятистенок века, я поднялся выше конька,
в моих жилах не кровь, не млеко, но северная река.

Я хожу по дюнам Паланги, где сосны невдалеке,
и треска, словно сбитый ангел, предо мной лежит на песке,
раскрывая красные жабры, икряные надув бока,
пока жив я, Господи, как бы – я для Тебя – треска,

и я хотел бы дышать двояко, и поднявшись на плавники,
выходить из водного мрака в мир ледяной шуги,
и я хотел бы остаться здесь, но мне нужно идти, идти,
потому что время болезнь, и Земля – не конец пути.

***
Город ударяет мне в грудь,
парки, мосты, дома,
снега еще вдохнуть
и стану сам, как зима.
На столе кафе придорожного
в волнах света животворящего
мое детство – кусок пирожного
догорает, как кожа ящера,
у меня не осталось прошлого,
и по сути нет настоящего,
у меня осталось лишь будущее,
атмосферная музыка снега,
я бессмертная тень бегущего,
неподкупный взгляд говорящего,
покажи им меня по ящику
как последнего человека.

#дмитрий_мельников

Юрий Милославский:

РУССКАЯ ВОЕННАЯ ПЕСНЯ
(на любой знакомый мотив)

То не Ангелы, что птицы
Рвутся в пламенный зенит:
Милосердная сестрица
На полуторке летит.

Там пораненых немало.
Подобрали их чуть свет,
А комплектов не достало:
Даже йода больше нет.

Как бинты на них застыли
Русской кровью золотой...

«Ах, сестрица, уж не ты ли
Да с полуторкою той,
Припоздала, не поспела!?»
Встречны беси ей твердят.
Но водительское дело
Знает Федор Стратилат.

А Димитрий из Солуни,
И Донской Димитрий-князь,
Не попустят, чтобы втуне
Золотая кровь лилась.

И Георгий, что из Лидды,
Грозный Федор Ушаков, -
Все они видали виды,
Разметали тьмы врагов.

Как последнею обоймой.
Трехлинейку снарядим,
Так полуторкой-судьбой мы
До Победы долетим.

А покуда в небе длится
Достодивный сей полет,
Милосердная сестрица
«Эх, дороги...» нам поет.

И покуда жизнь земная
Не избудет краткий миг, -
Ей негромко подпевает
Михаил Архистратиг.

#книжная_полка #юрий_милославский

#книжная_полка
Дмитрий Мельников:
Бабушка была атеисткой. Не верила ни в Бога, ни в партию. Ей было все равно, она была как белый мраморный шар - не проткнуть, любила весну, духи и смеяться.
Тем не менее Войно-Ясенецкий взял ее к себе в бригаду анестезиологом, сразу после окончания медфакультета САГУ. Он у них что-то вел и она ему, видимо, понравилась. После его ареста бабушка ушла в онкологию. На всю жизнь.
Онкологи - самые жизнерадостные люди среди врачей. Потому что они знают, что у них больше ничего нет, кроме мужества и надежды. И отступать им некуда.
Памяти Герды
1.
Памяти Герды, драгоценные руки которой
уже никогда не исправят мою тоску,
посвящаются эти дома и безучастный город,
случившийся на веку.
Памяти Герды, сквозь которую падает время
тихо, как будто герань прорастает проем окна,
посвящаются эти слова, и , наравне со всеми,
хлеб и рюмка вина.
И прощаясь с Гердой, которая стала покоем,
теплом и покоем за кромкой льдяных дорог,
Снежная Королева взмахивает рукою,
и начинается снег, колючий, как чертополох...
2.
Ты перестанешь быть собой:
Тебя возьмет зима
Под снег, под каменный прибой,
Под вечные дома,
И превратит тебя во всех,
Кто до тебя уснул -
В мегаломорфный шум помех,
В обычный звездный гул.
И так же, как и всех, кто спит
Последним сном, всегда,
Тебя никто не повторит,
Никто и никогда.
3.
Вечно никто не живет. На пороге лучшей судьбы
Она много страдала - её жег последний огонь.
Она многое видела. Это удел слепых,
Многое видеть, закрыв глазами ладонь,
Она видела небо и совсем молодого деда,
Идущего с ней под ручку в руинах зноя...
Кем она стала, еще раз вспомнив всё это,
Облаком или рекою? Облаком или рекою?
Она разошлась. Превратилась в клюквенный дым,
В яблоки крови над черной водой болот.
Сердце неповторимо. Голос неповторим.
Личность неповторима. Вечно никто не живет.
4.
Электрический свет
Обжигает окон углы -
Расставания нет,
Только губы шепчут «курлы».
Только губы горят
В мертвой славе божьих полей.
Расставания ад
Вновь тебе прохрипит: «налей»,
И ты выпьешь вино,
Словно шпагу погрузишь в быка,
И забудешься, но
Не забудет тебя тоска.
Не забудет тоска
Тех кого любил, но не спас -
Это насморк пока,
А еще не слезы из глаз.
Будешь, отворотясь
На погоду в окно смотреть;
Расставания нет. Просто грязь.
Просто вонь. Просто смерть.
5.
Свет погас, когда ты умерла.
Почему-то погас свет.
Вот и все. Теперь ты - была.
Суета, конешно, сует.
Свет погас, задрожали огни
и рассыпались вдалеке.
Я шептал: "спаси-сохрани",
ты плыла по черной реке,
перевозчик взял с тебя фунт
окончательного тепла,
твое тело зарыли в грунт,
разровняли его дотла.
Разровняли тебя дотла.
И волос не оставили прядь.
Вот и все. Такие дела.
Моя очередь умирать.
6.
По черной стигийской воде - фигуркой из алебастра
за тобою движется волк - отверженная душа,
а за ним - многоочитый ангел опасный.
Во мгле элевзинского полдня за тобою движется волк,
это - частица души, отвергнутой несправедливо,
а кем и за что - никак не возьму в толк.
И белые единороги, белые единороги
приходят на водопой к последней твоей берлоге,
к твоей замогильной весне, и пьют по собственной воле
жар из твоей груди, который лишает боли.
И начинается рай - но рай начинается там,
где мне уже нечего делать - на смену старым богам
приходят новые боги и целуют меня в лицо,
и полночь огня мне не кажется больше концом.
Ибо в небытии, наверное, что-то есть,
то, что не позволяет духу остаться здесь,
то, что рождает его, и тянет назад, во мрак,
и я смею думать, что это не только мой страх.

#книжная_полка
Лаура Цаголова:

#22июня80лет

ВОСПОМИНАНИЕ НИЧЕЙНОЙ

Оркестр духовой.
Любимая пластинка.
Дослушать - не судьба.
Судьбу нельзя дразнить.
И папина щека.
И мамина слезинка,
по папиной щеке
готовая скользить.

Его:
- Не провожай,
на улице прохладно...
Её:
- Не горячись,
себя побереги...
И летний сквознячок
на лестнице в парадной.
И верных голубей
почётные круги.

Зачем-то будний день
по-праздничному светел,
звенят на стариках
царёвы ордена,
за строем молодых
вышагивают дети,
оценивая шик
армейского сукна.

Как-будто на парад...
Невесты при параде:
нашёлся бы жених,
а свадьба подождёт.
Есть время до зимы
в блокадном Ленинграде,
и всем непризывным
пока ещё везёт.

Оркестр духовой.
На площади вокзальной
захочешь - не найдёшь,
где яблочку упасть.
Здесь папа закурил
перед дорогой дальней.
Потом была война.
И я не родилась.

2019 г.

#книжная_полка
Дмитрий Мельников:

По пути из Киева, из гостей,
только в поле выйдешь –
на краю оврага стоит еврей,
говорит на идиш,
чтобы не стреляли его за так,
дали помолиться,
предлагает немцам часы, пиджак,
леденцы с лакрицей,
но спешат солдаты к грузовикам,
и в лучах Авроры
на круги глубоких расстрельных ям
сходят мародеры,
подползешь к днепровской святой воде
кровушкой умыться,
вывернешь карманы – а в них везде
леденцы с лакрицей.
2012

Когда-то это стихотвороение прозвучало для меня как взрыв. Подлинная поэзия и есть взрыв.
Но давльше произошла совершенно мистическая история: моя мама, умирая и перестав меня узнавать, упорно в бреду называла меня Лизой.
#книжная_полка #дмитрий_мельников

#книжная_полка Дмитрий Мельников, из цикла «Кенотаф на площади Победы», семль лет назад:
В гору поднимается душа без изъяна,
перед нею Петр в чинах эцилопа,
"Я жена взрывателя, - говорит мембрана, -
в бежецком котле за пучком укропа
варятся мои промокшие берцы,
желтая мабута, покрытая солью,
будь так добр, апостол, подай мне смерти,
я свои грехи искупила кровью,
что же ты глядишь на меня, улыбаясь,
где моя желанная смерть вторая?"

Петр, гремя ключами от гравицапы,
рукавом космического хитона,
отирает лицо от кровавого крапа
чуть живой души, из ларингофона
сквозь помехи доносится голос Бога:
"Все в порядке, Камень, не медли, трогай".

#дмитрий_мельников

#книжная_полка
Юрий Юрченко

Шкаф. За миг до расстрела

Мирославу Рогачу, словаку-ополченцу, попавшему в плен к нацгвардии батальона «Донбасс» на несколько часов раньше меня и разделившему со мной (на тот момент – инвалидом со сломанной ногой и с перебитыми ребрами) шесть дней и шесть ночей в железном шкафу, в темноте, на холме, в предместье Иловайска, под перекрестным огнем нашей артиллерии, а в паузах между артобстрелами – в постоянной готовности к расстрелу.


Летишь, не чуя мостовых,
Вскачь – за жар-птицей, –
Сквозь длинный список деловых
Встреч, репетиций…

Но – мимо планов, мимо схем –
Скользнет подошва,
И станет очень важно – с к е м
В шкаф попадешь ты…

Но я, ведь,– как ни крут удар –
Везуч, однако:
На этот раз Господь мне, в дар,
Послал словака.

Сам, весь – один сплошной синяк
("Пустяк! Да что там…"), –
Возился-нянчился словак,
Со мной, "трехсотым"…

В такой мы влипли с ним «экстрим»,
В такую «кашу»!..
Но – мы нашли друг друга с ним, –
Спасибо шкафу.

И Муз кормили мы с руки:
В пространстве адском
Шептал на русском я стихи,
Он – на словацком...
……………………………………………

Свист… Взрыв. Шкаф гнется и дрожит,
И крышкой машет;
В бомбоубежище бежит
Охрана наша…

Земля – за шиворот, в рукав…
Свистит осколок
Под монолог о том, как в шкаф
Был путь твой долог...

А артобстрел – на редкость – лют,
В нас – ё-моё-ты! –
Зенитки, гаубицы бьют,
Бьют минометы, –

И, заглушая в сотый раз
Твой голос, Миро,
Шесть долгих суток лупят в нас
Все пушки мира.

Затихло… "Жив?.. Не ранен, брат?.."
"…И – полон планов!.."
И, из убежища, назад,
Спешит охрана:

"Что, живы, суки?.. «Ваши» – вас
Жалеют, значит…"
"Бля буду! – в следующий раз
Шкаф расхерачат!"

«…"Француз»!.. Словак! – немае слiв! –
Агенти Раши!..
Що принесло вас, двох козлiв,
В Україну нашу?.."

Боюсь, вам, хлопцi, не понять…
Шум… Что там, снова?.. –
«Отходим! Пленных – расстрелять!..»
И – лязг засова…

Всё, Миро. Занавес. Отбой.
Ни рифм, ни шуток.
Я счастлив был прожить с тобой
Шесть этих суток.

За миг, как ввысь – в слезах, в огне –
Душа вспарила,
Твоя улыбка, Миро, мне
Жизнь озарила.


25.09.2014
Москва, госпиталь

#книжная_полка (давно не было, исправляюсь), из закладок. С тех самых пор, когда прочла в "Петербургской газете", хотела поделиться.
Наверное, говорить так, как мы, от всей своей на 100 процентов украинской крови по папе и маме (как в моём случае), имеем право.
И таких семей миллионы.

Юрий Макусинский

ПИСЬМО БЫВШЕМУ ДРУГУ

Спасибо, друг Тарас, за трезвые слова
о том, что братья мне татары и мордва,
и друг степей — калмык, и черемис забитый,
и царь болот — вогул, и робкая тыва,
и дикий нагайбак, и — прочая братва,
и сам я — азиат и варвар неумытый.

Да, я почти монгол — мне сладок, как халва,
степного ветра вкус, тугая тетива
торжественно звенит и конь мой бьет копытом!
Над Волгой шелестит волшебная трава,
и мягкий первый снег встречает Покрова,
и в горницах столы для праздника накрыты.

А там, где ты, — война. Страна почти мертва.
Хрипит в агонии — на фоне торжества
безумия и зла, и — Речи Посполитой.
Ты ищешь, брат Тарас, заморского родства
и денег до зимы — на уголь и дрова,
и в душу мне плюешь легко и деловито.

Ты пишешь, что я — раб, вертящий жернова
империи рабов, вдруг предъявил права
на отчину твою — с коварством неприкрытым,
что я — твой лютый враг, что для тебя Литва
и ближе и милей, чем подлая Москва,
что вместе нам не жить, и быть мне точно битым.
Ты стонешь на весь мир, что мать твоя — вдова,
разграбленная мной, — она скулит едва,
а быть могла вполне и радостной и сытой,
что я — подлец и вор, чумная татарва,
что Киевская Русь — несчастна, но жива,
и не видать ее безродным московитам.

Goodbye, Taras, goodbye! Шумит твоя блатва,
на грязных площадях желтеет синева,
грустит Владимир над Днепром — забытый.
Невесело и мне. Склонилась голова
над письменным столом — закончились слова,
остался только чай — китайский — недопитый.

Мне нечего сказать. Возможно, мастерства
лишен я на хулу, но прежде — шутовства
чураюсь и стыжусь: мне жалко алфавиты
растрачивать на брань, что хуже воровства,
на жертвенный экстаз для псевдобожества,
и на любовь — к неправде плодовитой.

12.11.2014

#книжная_полка

Евгений Пальцев:

ДУША ТАНКИСТА

Говорили: "Худющая, словно жердь!",
А она вполне оказалась в теле.
К Михаилу Петрову явилась смерть
В час, когда перед сном он курил в постели.

Отставной танкист Михаил Петров
Жить совсем не планировал сверхурочно.
Смерть на тумбочку села: "Ну что, готов?"
И Петров по привычке гаркнул: "Так точно!"

За минуту оделся. Потом затих.
И сказал, как подарка просят у мамки:
"Если можно уважить...последний штрих...
Разрешите бойцу въехать в рай на танке!

Никогда не просил. Не любил парад.
И не нужно прощания мне славянки!
Передай наверх! Он же Сам солдат!
Пусть бойцу разрешит въехать в рай на танке!"

Смерть чесала, чесала свой черепок,
Смерть звонила, звонила куда-то выше,
А Петров разглядывал свой сапог
И ходили дожди по гремучей крыше.

Но словечко замолвили праотцы,
Облака-ступени сгустили плотность
И Петров под расписку отдал концы
(Отчётность, брат, и в раю — отчётность!)

У ворот был аншлаг. Под хлопки и свист
Эдемчане глядели с высокой горки,
Как Петров Михаил, отставной танкист,
В рай въезжает на старой "тридцатьчетвёрке".

И толпу бестелесную над горой
Изнутри распирала...нет-нет, не гордость,
И не первый восторг, не восторг второй,
А какая-то, что ли, тридцатьчетвёртость!

Потому что душа танкиста права.
А следы от гусениц на проходе
Перекроет за пару часов трава,
Какой не сыщешь в земной природе.

Напоминают, что сегодня день рождения Александра Хабарова

БЕЛАЯ РУБАХА

Зачем, скажи, мне белая рубаха?
В таких идут на смерть, отринув страх;
В таких рубахах, брат, играют Баха,
А не сидят за картами в Крестах.

Пора менять свободное обличье
На черный чай, на сигаретный дым,
Пора сдирать овечье, резать птичье,
Пора обзаводиться золотым.

Пора точить стальное втихомолку -
Под скрип зубов, под крики из ночей.
Пора отдать без спора волчье - волку,
А человечье - своре сволочей.

Пора искать надежную дорогу
Туда, на волю - Родину, сиречь...
Пора отдать вон то, святое, Богу,
А это, в пятнах, - незаметно сжечь.

Пора идти, не предаваясь страху,
На острый взгляд и на тупой оскал;
Ведь для чего-то белую рубаху
Я в этом черном мире отыскал?

#книжная_полка #календарь

#книжная_полка
Галина Ульшина

БЕЖЕНЦЫ

Лишенные хлеба,
воды и огня,
лишенные Родины
беглые жители –
почти небожители –
третьего дня
сидят на вокзале,
войною прошитые.
Их лица темнеют
и узятся в клюв,
и горбятся спины,
скрывая подкрылки,
лишь детские ручки –
вишневые гилки –
обвили их шеи
безмолвным «люблю».
Молчание смерти
исходит от них –
как перед полётом
осенняя стая –
нахохлившись,
беженцы в кресла врастают…
Вот – вскрикнул ребёнок
и снова затих.
Ни всхлипа, ни голоса –
спёрто в зобу,
и гордые женщины,
вытянув клювы,
считают цыплят
не по-детски угрюмых
и ждут управителей:
вдруг, позовут?
Метеки… Метеки!...
Чудовищен нож
оборванных связей,
сожженных гнездовий –
Ооо! сколько же знали
вокзалы в Ростове
отдавших Кавказу
дома ни за грош…
Вот- вскрикнул ребенок.
Звенит тишина.
лишь эхо из бездны
в развёрстые дали.
Их, аистов белых,
как будто продали –
на всяком бескрылом
за это вина.

#календарь #книжная_полка
завтра день рождения у Натальи Лясковской

На Кирилла и Мефодия вообще рождаются одарённые люди: не забудем, что 24 мая появилисm на свет два нобелиата русской словесности, Шолохов и Бродский.
Видимо, так звёзды стоят в этот день.

Так вот сегодня от Натальи Викторовны Лясковской, одно из самых-самых.
* * *

Д. Ю.

интеллигент далёкой юности моей
был трубко-бородат хэмингуэен
носил он праздник при себе мечтой овеян
на лодке с марлином сразиться средь морей
стирался свитер если мамы нет раз в год
свитероносец же был впрочем томасманок
крутил романы с тучей мелких графоманок
великий гэтсби ночь нежна ну в общем скотт
как агни-йог он без трусов летал в астрал
и там гурджиева гонял и кастанеду
но возвращался утомившийся к обеду
и проституткам про буддын шажаны врал
над ними чайки лингвистон носился стон
улисс бродил в районе первой градской
а мой герой то матерился по-блаватски
то пил бальзам и кукурузный самогон
поскольку часто набегали на москву
с посильной данью латыши и киевляне
а то грузины привозили мукузани
а то армяне ароматную траву
ну кто-то фарцевал а кто-то не
а кто-то хвастался завязкой с криминалом
всего-то ручкался с заломщиком-менялой
но понту понту как дипломов на стене
что мол участник входит в сотню мировых
супер-умов и гениальнейших и даже
перформанс дерзкий отчебучил в эрмитаже
читал чухне марию петровых
зимой квартирники стихи часов по шесть
а летом в крым босяцким автостопом
и ну трындеть литинститутским хронотопам
мол приходилось и помои в жизни есть
и на платформах угольных в буран
любовью заниматься без стоп-крана
но вспоминал не поздно и не рано
про панацею для сердечных ран
пора жениться если весь в долгах
полно желающих с мамашей шуры-муры
поскольку дочери всегда почти что дуры
а мамы молоды ещё и при деньгах
кто почестней тот спился и погас
и умер или без вести уехал
я слышу их неслышимое эхо
я вижу то что недоступно зренью глаз
я экзистенциальный рою ил
что за морока с этой фрейдо-подоплёкой
интеллигент моей поры далёкой
пропрустил жизнь
прокафкал
промуньил

#книжная_полка
Три года назад в Морской библиотеке имени Лазарева я взяла в руки книгу, которую давно хотела прочесть.

"...Ступили в Залу Приёмов.
Народу было много. Все у стен. Пустое пространство сквозной галереей уходил в глубь Залы. У стен много тёмных морских сюртуков, военных ментиков и зелёных с красными воротниками вицмундиров чиновников Иностранной коллегии. И было много дам. Но Казарскому пока было не до тех, кто у стен. Он шёл первым из прибывших за Скороходом, церемонимейстерами, гофмаршалом, министром двора. Но вдруг эта первая волна шествия остановилась, расступилась, отошла, оставив его впереди. Так в море отлив отходит, оставляя корабль на мокром донном песке.
Два царя в костюмах кавалергардов сдержанно и приветливо улыбались герою Босфора. Один со стены, с портрета. Второй с возвышения, похожего на корабельные шканцы. Николай и Казарский были почти ровесниками. Флигель-адъютант отметил редеющие, не по возрасту, волосы, светлые, похожие на северное небо, глаза и лосины неправдоподобной белизны. Зоркость собственного взгляда, памятливость к подробностям, особенно, вот к этим лосинам невероятной белизны, свидетельствовала о том, что он, офицер из заштатного Севастополя, из далёкой провинции, с дальних, окраинных российских берегов, в п о л н о м п о р я д к е.
Отступи дед, Кузьма Иванович Казарский.
Внуку твоему не быть сброшенным в придворцовую лужу.
Ничтожно малая "держава", именуемая "офицер флота Александр Иванович Казарский", встретила милостивый монарший взгляд со спокойным достоинством.
<...>
Николай взглянул на черноморца взглядом быстрым и метким. проговорил с некоторым вопросом в голосе:
- Помнится, бриг "Меркурий" строился на севастопольской верфи?
- Так точно, ваше величество. Ваша память вызывает зависть.
Но он видел, зависть вызывал он сам. Зал Приёмов был буквально пьян завистью. Ах, как на него смотрели! Как ели его глазами! Как длинно вытягивали к нему и государю шеи из шитых золотом сановных воротников! Как внимали каждому слову, произносимому под грохот орудий! Как мучались от того, что не всё могли расслышать!
И только один Пушкин, поэт, проникновенный ум, заметит не монаршие милости, а человека, запишет в дневнике: "Сегодня двору был представлен блистательный Казарский".
И ниже загадочное, летящим пером:
"Держава в державе".
Валентина Фролова, "Ветры Босфора", (1996)

***
Этой книги вы в электронных библиотеках не найдёте.
А тот экземпляр в моих руках вообще был уникален.
Он был подарен автором с автографом Александру Аркадьевичу Татаринову. При отъезде из Севастополя адмирал, командовавший Черноморским флотом с 2005 по 2007 год, передал свою книжную коллекцию в дар Морской библиотеке.
А теперь вопрос. Как вы думаете (вернувшись к тексту): в каком мундире был на том приёме Пушкин?

#книжная_полка
#проза

Алексея Ивакина не стало 18 августа 2020 года.
Что-то из написанного им ещё при жизни опубликовали издательства, которые специализируются на фантастике.
Реализм остался на странице автора на Окопке да в нескольких озвученных рассказах на youtube.
И теперь не у кого узнавать про права на издание его рассказов и повестей (но если вы вдруг знаете, к кому обратиться, напишите, пожалуйста).

Читайте.
«Флора и Березка»

Тот, который в «березке», шёл со старым «Калашом». Тот, который во "флоре", шёл со связанными руками.
Между ними и вокруг них пахла полынью степь. Впереди была балка. Позади был допрос…
http://okopka.ru/i/iwakin_a_g/text_0940.shtml

И всё же про этот день.

Дмитрий Мельников:
На темной стороне Луны,
как в лагерном бараке,
те, кто не вышел из тюрьмы,
живут в извечном страхе.

А рядом - на планете Марс
бестрепетно-спокойно
стоят погибшие за нас
во всех российских войнах.

И дальше - по орбитам тьмы
плывут родные тени,
и так распространимся мы
по Солнечной системе.

Знаменитый снимок "На работу в космос."
Альберт Пушкарев, 1983 год, Казахская ССР, из архива МАММ/МДФ, ТАСС.

#книжная_полка #дмитрий_мельников

#книжная_полка
Илья СЕЛЬВИНСКИЙ

БАЛЛАДА О ТАНКЕ KB
Посвящается героическому экипажу тт. Тимофееву, Останину, Горбунову, Чернышеву и Черкову, пробывшим 17 дней в осажденном танке.

По куполу танка ударил снаряд.
Сквозь щель прорывается дым и газ.
Волосы у бойцов горят,
От гари — слёзы из глаз,
А танк, развив наступательный пыл,
В минное поле вступил.

И вдруг подымается дымный клуб…
Танк оседает. Толчки коротки.
Гребень трака зарылся вглубь,
Кружил впустую катки, —
И танк, одною правой гребя,
Вертелся вокруг себя.

А между тем наш удар отбит.
Пехота опять залегла в траве,
И вот начинается странный быт
У танка марки «КВ»:
Вдруг, оборвав огневой заслон,
Мёртвым прикинулся он.

Мины его обдавали днём,
Прямой наводкой била картечь;
Ночью бутылки метали по нём,
Пытаясь его зажечь,
А он стоял среди вражьих троп,
Словно запаянный гроб.

Когда-то была его страшная сталь
Окрашена цехом под зелень и дым.
Теперь же, купаясь в пулях, он стал
Серебряно-седым
И по утрам исчезал, как во сне,
Тая в голубизне…

И лишь орудийная маска его.
Засалив свирепые скулы свои,
Недвижно глядела — но не мертво,
А предрекая бои!
И так эта маска была страшна,
Как если б дышала она.

Дни проходили, но танк был нем.
Он стал, как этот пейзаж, знаком.
К чему тогда его жечь? Зачем?
Не лучше ли взять целиком?
Когда батальоны пройдут вперёд,
Сапёр его отопрёт.

И мёртвый танк пощажён огнём.
Много ль таких валяется глыб?
А если кто и остался в нём,
Конечно, давно погиб.
И давши фото в газете своей,
Враги написали: «Трофей».

Однако в «трофее» пять сердец
Бились по-боевому в лад.
Однако в «трофее» каждый боец
Втянулся в железный уклад:
Держа в порядке военный металл,
Он напряжённо ждал.

Отёки. Отдышка. Дробь у виска.
Весь костяк изломан, измят…
Но жаркою верой в свои войска
Жил броневой каземат —
И дни эти были для всех пятерых
Лучшими в жизни их.

Когда ты брошен самой судьбой
Туда, где дымит боевая тропа,
И вся страна следит за тобой
И подвига ждёт от тебя —
Высокая гордость волною морской
Над тёмной ходит тоской.

Они завели даже некий уют:
Если курить воспрещается (дым!),
Зато они шёпотом поют,
Бреются по выходным,
И каждую ночь, приоткрывши люк,
Вдыхают весенний луг.

И каждую ночь Большая Земля,
Как мать, окликала своих сынов:
По радио Спасская башня Кремля
Била 12 часов,
И чудились в мире ночной синевы
Родные рубины Москвы.

Прошло уже ровно пятнадцать дней.
Шестнадцатый был день как день.
Но стало ребятам дышать трудней,
В глазах — кровавая тень…
И вдруг одна из германских колонн
Вышла под их заслон.

Бояться ли пленников? Трупы они.
Танк безжизнен. Ну, ну! Бодрей!
Ведь в ярких ямах его брони,
Изрытых огнём батарей,
Спокойно гниёт дождевая вода…
Слетаются птицы сюда…

Итак, деревню взять на прицел.
И вдруг в тиши услыхал офицер,
Как засмеялся танк.
И чуть ли не маска, влитая в бронь,
Тихо сказала: «Огонь!»

#календарь и #книжная_полка сегодня вместе, потому как уже более получаса — день рождения Дмитрия Мельникова @DmitryMelnikoff.
Стихи будут поутру.
А пока подарок имениннику, который долго не решалась обнародовать: а ну как автор будет против?
И всё-таки.