Исчерпала ли Россия лимит на революции? Этого никто не может сказать. Чиновникам, «буржуинам» и властям предержащим хотелось бы, чтобы исчерпала. Однако история, особенно русская, — дама коварная. Она, как Архип из «Дубровского», в любой момент может сказать: «Как не так», предварительно запалив дом и заколотив двери. Тем более что, как писал американский социолог Баррингтон Мур, революции, особенно великие, рождаются не из победного крика восходящих классов, а из предсмертного рева класса или слоя, над которым вот-вот сомкнутся волны (буржуазного) прогресса. В РФ тех, на ком уже почти сомкнулись волны кланово-олигархического квазикапитализма, до хрена и больше. Другое дело, что в России капитализм не прогресс, а регресс, энтропия; что в социуме, в отличие от начала ХХ века, не так много молодежи. Однако никому нет гарантий от исторических сюрпризов. Гроздья социального гнева зреют. Когда они созреют и кто их сорвет — вот в чем вопрос.

Дворцовый переворот — это не революция. Так называемые цветные революции никакие не революции, а политические перевороты. Донбасс, Приднестровье, Беларусь — все это зоны, по которым постзападные супостаты могут нанести удар укронацистской дубинкой. Однако удар удару рознь: внешнее давление ведь может сплотить власть и народ, к тому же украинский опыт — хаос, разруха, превращение де-факто в колонию — у всех перед глазами.

Навального и его сторонников ну никак нельзя сравнивать с большевиками, а прилет «гульфик-фюрера» — с возвращением Ленина в Россию в пломбированном вагоне. Как можно сравнивать околополитическое ничтожество, бездаря и неудачника с создателем партии нового типа (профессиональных революционеров) — мощнейшего организационного оружия ХХ века, величайшим политическим конструктором, главой государства, который «…в черепе сотней губерний ворочал, людей носил до миллиардов полутора. … взвешивая мир в течение ночи…» (цитата из поэмы Маяковского «Владимир Ильич Ленин»)? А Навальный что взвешивал? Тридцать сребреников, которые ему платили кураторы в стране и за рубежом?

«Черная метка» отправлена одновременно лично Путину, его окружению, путинскому режиму и России в целом. Но Навальный ни с чем не мог справиться — он мелкая разменная монета; она закатилась под стол, и доставать ее никто не собирается. «Рим предателям не платит».

🔥Величайшие сражения, тайные операции, секретные документы, редкие фото, переговоры политиков, судьбы героев – исторические вехи Второй мировой войны ищите на новом канале @historyWWII

⚡️Каждый день - новая страница истории, которая приближала Великую Победу.

🔸Подписывайтесь на https://t.me/historyWWII

В свое время Юрий Владимирович Андропов сказал: «Мы не знаем общества, в котором живем и трудимся». С тех пор прошло почти 40 лет, но в изучении природы и базовых противоречий советского общества профессорско-профанная наука, будь то ее западный сегмент или компрадорский постсоветский, не продвинулись, а единичные работы общей картины не меняют. Не лучше, опять же за исключением единичных работ, обстоит дело и с анализом постсоветского социума. Место реального анализа часто занимают либо мифы о России и Западе (фарсовый повтор споров славянофилов и западников, придумавших такую Россию и такой Запад, которых в реальности не существовало), либо представления о должном (государственно-патриотическом или либеральном), которое проецируется на настоящее. Исходя из должного, анализируют сущее, настоящее. Для «патриотов» должное — это нередко сталинская система, которую на самом деле нельзя реставрировать. Для «либералов» — Запад (который уже вовсе не Европа и даже не Запад), и тогда все сводится к наложению на российскую реальность западных идеологем и теорий — образец запредельной тупости и интеллектуальной импотенции. При этом реальный политико-экономический, основанный на научной методологии анализ российской реальности, идущий от объекта исследования, а не от внеположенных ему реалий и «номенов», отсутствует. А начинать надо с простых констатаций типа: «А король-то голый».

Очевидно, что как процесс социум РФ — это самовоспроизводящееся разложение советского общества и утилизация его ресурсов определенным слоем, усугубляемые мировой системой эксплуатации и кризисом мировой капиталистической системы.

Является ли постсоветский социум системой — вопрос дискуссионный. Дело в том, что система — это совокупность элементов, связанных между собой в пространстве и времени, включенная в более крупную систему. При этом система определяется главным образом внутренними, а не внеположенными ей регулярностями и закономерностями. Если эта совокупность определяется в большей степени внешними факторами, то это уже не система, а образование. В зависимости от угла зрения социум РФ может рассматриваться и как система, и как образование. Только один пример: правящий слой (а это образующий элемент) интегрирован в постзападный мир по линиям банковских вкладов, недвижимости, проживания семей, учебы детей, ценностных ориентаций — вульгарно-материалистических по своей сути: «…ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6: 19–21). Американский политолог Збигнев Бжезинский по этому поводу заметил (передаю смысл): если ваша (эрэфская) элита держит деньги в наших банках, вы уверены, что это ваша элита? О зависимости Российской Федерации в качестве сырьевой полупериферии от ядра капсистемы я уже не говорю. Бытие РФ и в качестве системы, и в качестве образования затрудняет и усложняет его теоретический анализ, то есть включение эмпирических фактов в ту или иную теорию. С теориями же — беда.

После 1991 года, когда вместе с марксизмом выплеснули и теорию вообще, в Россию хлынул мутный поток третьесортных западных экономических, социологических и политологических теорий, которые как «тришкин кафтан» начали напяливать на советское и постсоветское общества. Третьесортность была связана, помимо прочего, с тем, что сама западная наука об обществе в 1980–1990-е годы переживала все более обострявшийся кризис. При взгляде на постсоветское российское обществоведение вспоминается мысль Николая Михайловского (теоретика русского народничества — прим. ред.) об интеллектуальной жизни Российской империи конца XIX века: Россия, писал критик, подобно служанке, донашивает за госпожой вышедшие из моды шляпки. А ведь до сих пор во многих вузах, считающихся продвинутыми и престижными, социологию и политологию преподают именно как пересказ западных теорий, причем некритический. И горе-преподавателей не смущает, что эти схемы сам Запад уже не объясняет, не говоря о незападном мире.

Конечно, есть еще одна сложность в адекватном анализе постсоветского общества, связанная уже не с теорией, а с реальностью. Суть в следующем. Существуют два процесса — первоначального накопления капитала и капиталистического накопления. Первоначальное накопление капитала не является капиталистическим (это вообще внеэкономический процесс экспроприации собственности — от огораживаний в Англии XVI века до систематического пиратского ограбления, например, англичанами испанских колоний в Америке), но выступает его необходимым условием. В ядре капсистемы на Западе процесс первоначального накопления предшествовал капиталистическому, а вот на периферии и полупериферии, в колониях и полуколониях он развивался одновременно, в синхроне. Более того, здесь процесс первоначального (то есть некапиталистического, внеэкономического) накопления нередко деформировал, уродовал или даже блокировал процесс капиталистического накопления. Эта ситуация хорошо изучена на примерах Латинской Америки второй половины XIX века, французского Индокитая в 1870–1940-е годы, ряда азиатских и африканских стран ХХ века.

Группа врачей создала канал Наше тело, чтобы обеспечить вам здоровую и активную старость.

Здесь анатомы с 15-летним медицинским стажем откровенно отвечают на волнующие вопросы подписчиков, не игнорируя запрещённые темы.

«Хватит позволять шарлатанам выкачивать из себя деньги и губить собственное здоровье» — обращение врача, который каждый день развенчивает мифы о человеческом теле.

Присоединяйтесь и узнайте, как прожить до 100 лет, не потратив ни рубля на лекарства и операции! — @OurB0dy

Но именно такая ситуация деформации в большей или меньшей степени характерна для РФ после 1991 года. Достаточно вспомнить известные, неоднократно фиксировавшиеся в СМИ факты: приходит к власти в той или иной области новый губернатор или в том или ином городе новый мэр — и с чего они начинают? Правильно, с передела собственности бенефициаров «правления» прежнего губернатора/мэра, членов его семьи, клиентеллы. Это и есть первоначальное накопление капитала, внеэкономическое по своей сути, поскольку его основа и средство — административный ресурс, то есть власть.

То, что называют коррупцией в РФ, тоже нередко выполняет функцию первоначального накопления капитала. Здесь нужно сделать две оговорки. Во-первых, то, что мы называем российским капиталом, нередко превращается в таковой лишь за пределами РФ — на мировом рынке, в офшорных зонах, откуда возвращается в страну чаще всего как иностранный капитал, нередко вырождаясь — и в РФ, и за ее пределами — в богатство.

Во-вторых, то, что мы называем коррупцией, таковой ни в советском, ни в постсоветском обществе не является. Коррупция по определению есть использование публичной сферы в целях частной. В СССР частной сферы как таковой не существовало. За словосочетанием «коррупция в СССР» скрывается обмен власти на блага, не положенные тому или иному чиновнику или просто индивиду по его рангу в иерархии. Этот обмен вытекал из одного из трех базовых противоречий советского общества, а именно: между коллективным присвоением номенклатурой внеэкономических факторов производства и индивидуальным присвоением (в виде потребления) экономических. Снималось это противоречие посредством иерархически-ранжированного потребления на всех уровнях. Однако чиновник, в том числе номенклатурный, — тоже человек, и, как правило, ему хотелось иметь благ больше, чем положено по рангу. Средством был обмен власти на блага в виде покровительства, крышевания теневой экономики, более частых, чем положено по рангу, поездок за рубеж и т. п. Это касалось всех сфер — от партноменклатурной до хозяйственной и научно-образовательной вплоть до мелочей (пример: 1980-е годы — завсектором в академическом институте в обмен на написание текстов для директора института ездит в загранкомандировки на уровне замдиректора, однако в очередной загранкомандировке завсектором отказано, поскольку это будет уже уровень директора).

В постсоветском обществе формально и публичная, и частная сферы существуют. Повторю: формально. И с формальной точки зрения теоретически можно говорить о коррупции. Однако реальность более сложна, это вам не теннис, а сквош (игра с мячом и ракеткой в закрытом помещении — прим. ред.). Если весьма высокопоставленные начальники признают, что коррупция у нас — системообразующий элемент, то есть не отклонение, а норма, значит, это уже не коррупция, а нечто иное. Если отношение и норма меняются местами, тогда то, что считалось отклонением, и есть норма для этого общества, его положительная характеристика, и, исходя именно из этого, его следует анализировать. Значит, то, что внешне, с точки зрения схем, отражающих реалии буржуазного общества, есть коррупция, в нашей реальности, в реальности нашего — вовсе небуржуазного, несмотря на наличие компрадорской буржуазии, — социума коррупцией не является.

Это, как и в советском случае, обмен власти на блага или, если угодно, на важный ресурс, причем необязательно материально-вещественный. Мы имеем дело с системно, иерархически обусловленным социальным обменом услугами или вещественными факторами, причем таким обменом, который конституирует социум, обеспечивая его воспроизводство и воспроизводство власти, привилегий и благосостояния господствующего слоя. Слой этот не является буржуазией — она и в капиталистическом обществе появляется не сразу: всякий буржуа — капиталист, но не всякий капиталист — буржуа. Так называемые буржуазно-масонские революции эпохи 1789–1848 годов были направлены не против феодализма (это один из мифов либеральной и марксистской науки, точнее, их вульгарных версий — феодализм окончательно умер за время «длинного XVI века», 1453–1648 годов, а во многих местах Запада еще раньше), а против землевладельцев и аристократов — операторов мирового рынка, то есть функциональных капиталистов.

​​Пьете цитрамон, когда болит голова?

Значит поглощаете 6-месячную норму токсинов за 1 приём таблетки.

Отличать настоящие лекарства от пустышек и не вестись на мифы о здоровье — этого хватит, чтобы продлить жизнь хотя бы на 10 лет.

Медик с канала Врачебная Тайна распознает ложь современной медицины и учит обходить уловки фармацевтов.

После подписки вы будете экономить на лекарствах до 50% и следить за своим здоровьем без врача. Присоединяйтесь!

Не является господствующий слой РФ, строго говоря, и капиталистами, по крайней мере в самой стране и для нее. В капитал, как уже сказано, их средства превращаются за пределами Российской Федерации. С точки зрения политэкономии это очень специфический, гибридно-уродливый странный слой. Но не менее странным является и общество, в основе которого — переплетение первоначального накопления с капиталистическим, то есть перманентное первоначальное накопление. В таком обществе перманентно не может сформироваться устойчивая социальная структура — «призрачно все в этом мире бушующем»: призрачная собственность, как сказал бы Маркс, призрачная коррупция, в ряде отношений — призрачная власть.

Жестко, но правильно👇🏻

Тема 2.

Тема 1 лежит тут.

Дыхание Империи: Русский геополитический код. Часть первая

Так вот, если мы спокойно сядем в кресло, закурим сигаретку (или сигару), отхлебнем из бокала глоток виски и посмотрим на карту Европы за последние несколько столетий, уделяя особое внимание той ее части, где она граничит (граничила) с Россией (Российской Империей, СССР, Российской Федерацией), то увидим очень простую вещь – эта часть Европы подобна береговой линии и набегающей на нее волне.

Кто тут берег, а кто волна – зависит от того, с какого «берега» смотреть. Данное рассуждение, кстати, лучшее подтверждение того, что вся наука есть собрание наиболее правдоподобных ключевых метафор, начиная со строения атома (кекс, по орбитам которого бегают изюмины-электроны) до теории струн, которая сама как теория существует только как понятная людям метафора. А вот если мы уберем понятие «струна», то саму теорию никто и не поймет. Так что мы понимаем на самом деле – природу или метафору? Мир или язык? Мы летаем в космос по правилам природы или по правилам созданной нами математики?

А если математика будет иная, может, мы сможем летать также как инопланетные корабли (НЛО) – изгибая пространственно-временной континуум и не создавая ни звуковых волн (оглушающих при такой скорости при движении по законам стандартной физики), ни инверсионного следа, и мгновенно меняя направление движения вплоть до противоположного на огромной скорости?

Но вернемся из поверхностных «глубин» языковых игр (теория позднего Людвига Витгенштейна) на политтехнологическую поверхность.

Что мы видим (умственно, карты можно оставить в стороне)? Что Европа и Россия образуют единый геополитический организм приливов и отливов (инь и ян). Если смотреть со стороны российского берега – то мы побеждаем воду и возвышаемся над ней (надстраиваем Острова в духе Сталкера Лема-Тарковского), либо она отвоевывает свое пространство у нас.

Наши окраины на Западе в начале двадцатого века – это Финляндия, Польша. Украина, Галиция, Бессарабия. Границы России в начале двадцатого века на Западе – это Швеция, Германия, Австро-Венгрия. Затем следует сокращение до границ СССР 1924 года. Затем, по итогам Второй мировой войны, Берлин уже наш, вместе со всей Восточной Европой. 1991 год – и мы вновь ужимаемся, на этот раз еще сильней, чем по итогам Первой мировой и Гражданской войны.

То есть, распад СССР и социалистического блока нам обошелся гораздо серьезней, чем распад Российской Империи. Только сейчас, спустя тридцать лет после распада, мы начинаем свое возвращение. Абхазия и Южная Осетия, Донбасс – проба пера. Впереди – Белоруссия, Приднестровье и часть Украины.

Ядерные элиты Европы, прежде всего, нашего главного геополитического оппонента – Британии, прекрасно понимают это вековое движение геополитических плит. Поэтому пытаются нас остановить на старте, когда скорость нашего движения еще не велика. Именно этим обусловлена сила их информационных нападок. Ибо иного инструментария у Европы и шире Запада – нет. Это прекрасно надо понимать.

В любом случае, это движение уже идет, мы уже находимся в этой истории нового расширения России. Например, это важно для понимания того, почему при всех нюансах Москва не сдала Лукашенко. Дело не в Лукашенко. Дело в Территории. В геополитическом Пространстве. Это пространство в последние годы надо было держать несмотря ни на что. Это был наш Сталинград 2020-2021 года. Именно здесь определялась будущая судьба не только Украины и «Северного потока-2», но и самой Исторической России – посыплется она дальше или нет. Не посыпалась. И выборы в Госдуму прошли спокойно. И Союз с Белоруссией не за горами. А как только этот Союз в начале ноября текущего года оформится, то и в мире, и в Европе, а на Украине так вообще (Харьков, Днепр, Одесса и т.д. – подготовиться), наступит совершенно иная геополитическая ситуация.

Поэтому Байден и Меркель так спокойно обещали Зеленскому транзит российского газа через территорию Украины в 2024 году – не будет Украины в 2024 году, поэтому сегодня обещать можно все, что угодно.