Внимание всем радиолюбителям мира! Работает радио Z4HZZA!

Радиостанция Грушинского фестиваля, чьи волны, выходит, могли поймать иностранцы. Вот он, советский Вудсток.

Говорят, в ‘79 году фест собрал около 100к человек. «Кто эти люди? Откуда они приходят? За чем они идут?».

Фильм «Два часа с бардами» вышедший в том же году, что и «Рок» с Шевчуком и Цоем, рассказывал об истоках советской авторской песни и показывал, как барды рефлексируют над послевоенной историей и оттепелью.

Композитор картины – Андрей Макаревич. Рассказчик в кадре – Натан Эйдельман. Тот самый, чью книгу «Грань веков» читает Крымов в «Ассе», когда не трещит с Банананом о сияющем БГ.

Советская рок-звезда Volodka, о которой мы забыли

Летом ‘86 года в Москве прошли первые Игры доброй воли – альтернативы Олимпиаде, придуманной медиамагнатом Тедом Тернером, чтобы впервые за десять лет столкнуть две империи в спортивном телеэфире и сорвать куш: кто же откажется посмотреть на битву титанов после череды взаимных бойкотов? Канал Тернера TBS собирался порвать национальные рейтинги.

Воодушевленный усатый магнат слил на организацию соревнований 11 млн долларов и притащил в Союз тьму техники, продюсеров и комментаторов, чтобы транслировать все происходящее минимум трижды в день и в суперкачестве. Чувство меры вышло из чата примерно сразу: дневной эфир TBS был наглухо забит баскетболом, теннисом, плаванием и дюжиной других видов спорта. Вечером тоже. Перед сном тоже.

Но рейтинги не порвались. Все две недели, что шли Игры, атлеты США плелись за Союзом в общекомандном зачете и привезли домой на сто золотых медалей меньше, чем их красные соперники.

Сломанная ради Игр сетка вещания подвела канал не меньше: 129 часов стрима с потными телами ожидаемо увели аудиторию к конкурентам.

Но это потом.

В день открытия Игр в «Лужниках» у телека собрались миллионы.

И все они увидели «подросткового советского рок-идола Владимира Преснякова», или просто «Володьку». На TBS так и сказали, чекайте видос.

Если не хватило, держите еще большую шишку.

В честь Игр на TBS решили не ограничиваться набором из perestroika и glasnost и бахнули целый словарь-сериал.

Теперь вы видели всё.

Не забываем и про словари-песни.

Здесь уже была «Игра в слова» от «Красной площади» и подарок молодоженам Стингрей-Каспарян от Шумова.

Проект будущего звукорежа «Программы А» Андрея Пастернака «Театр» доводит привычку горби-рокеров сорить «шузами» и «флэтами» до логического конца. Полный фарш, праотцы «смотря какой fabric смотря сколько details».

«А на ваш глагол to be рифма только “не груби!”».

Гениально.

К юбилею посланницы «ред-рока» – от советского Зорна.

Послушали бы альбом?

Первый русский радиопроповедник Би-би-си, чей голос горби-рокеры знали не хуже, чем Севу Новгородцева.

Однажды он решил вернуться в Союз. «Гласность – слово литургическое».

И приехал.

В Москве его ждал будущий «духовник Путина», а в Ленинграде – будущий автор клипа «Поезд в огне».

Сегодня вечером.

Летом ‘88 года из московской гостиницы «Космос» вышел седой бородатый старец, одетый во все черное. С ним были два человека, боявшиеся прослушки в холле и готовые разговаривать только на улице.

Их можно понять. Они собирались вписать едва знакомого американца в первую в Союзе панихиду по Николаю II и его семье. В храме, со священником, по всем правилам заупокойной службы.

Но в Москве об этом не могло быть и речи, в местных церквях никто не хотел рисковать: служба по расстрелянному большевиками императору грозила увольнением. А служба по последнему русскому царю на дому – не тот уровень.

Зато провести плюс-минус каноническую панихиду мог православный иностранец: до него РПЦ не доберется.

Уговаривать 73-летнего старца пришли скульптор Вячеслав Клыков и его друг Гоша, молодой послушник, работавший в Московском патриархате.

Гость «Космоса» согласился, Клыков и Гоша знали, к кому шли.

Это был владыка Василий. Бывший епископ Вашингтонский, читавший проповеди по «Голосу Америки» прямо из своей квартиры и коллега Севы Новгородцева на Би-би-си с многолетним стажем. Автор первой британской программы для верующих на русском языке. Ребенок эмигрантов первой волны.

Панихида состоялась, никто не пострадал.

Теоретически она могла пройти и раньше, еще год назад. Но тогда о приезде епископа знали единицы.

Среди них оказался дизайнер, будущий художник-оформитель рок-телемоста «Ленинград – Лондон» (лично клеил буквы в названии) и автор видоса на «Поезд в огне» Сергей Дебижев. Сначала он организовал встречу в мастерской своей жены, а затем на природе – на берегу Финского залива. С транспортом помог немецкий посол: епископ и группа «отдыхающих» прибыли к воде на старом «Бьюике».

Фото сверху – с того вечера.

Всё верно, крайние справа – Борис и Людмила Гребенщиковы.

«Метро», как говорит молодежь, мочит коры на глазах у великих соотечественников и иностранных гостей

Перебравшись в Лос-Анджелес, Шумов собрал домашнюю студию и продолжил работать, как в Москве перед отъездом, – в одиночку.

Последней концертной программой маэстро в столице был музыкальный перформанс «Библиотека приключений», с ним же Шумов дебютировал на американской сцене. В очаге контркультуры и упоротого модерн-арта Лос-Анджелеса, клубе Al's Bar. «Абсолютно трэшовое место», по воспоминаниям лидера «Центра».

Ну и представьте. Сценический образ на миллион на миллиард долларов.

Шумов в красном пиджаке из секонд-хенда, в руках Fender Stratocaster, на голове маска. Резиновый слепок очень-очень кустарного производства, привезенный из Москвы. «Резиновая голова, которую я надевал себе на голову, вызывала довольно дикое впечатление».

Вместо фронтмена стоял старый американский телек, по которому шла рандомная vhs-нарезка. И телек, как сообщал Шумов со сцены, «кричал в пустоту».

Сверху видос примерно того же свойства, только еще в Москве и в компании, но в маске. Той самой.

Захар Май – самый скоростной турбогорби-рокер в истории.

Он сочинил первую песню в Харькове в ‘87 году. А уже ВТОРУЮ в Америке, в Балтиморе; не прошло и года.

На фото 25-летний артист Zak May, записавший в Чикаго свой дебютник.

1 мая ‘90 года молодой немец Йенс Мойрер приехал на Красную площадь в составе съемочной группы Ленинградской студии документальных фильмов.

Вглядываясь в лица и лозунги Первомая, он предвкушал первый в своей жизни рабочий день в качестве режиссера. День трудящихся в квадрате.

27-летнего стрингера из Нюрнберга прислали снимать хронику перемен Союза, пережившего первую пятилетку радикальных реформ и будто вставшего на распутье. Что дальше? Горбачев свернет перестройку? Национальные конфликты утопят окраины в крови? Тотальный дефицит обернется народными восстаниями?

Или Советы вовремя сгруппировались, сделали работу над ошибками, и теперь их не остановить?

Мойрер летел собирать репортажный док о страхах, надеждах и буднях людей, которым выпало застать перерождение своей родины. Но одной серии оказалось недостаточно: по границам уже шла трещина, и эпицентром событий были не Москва и Ленинград, а Тбилиси и Таллин. Или, может, съездить в Магадан, увидеть Колыму – разве не там покоится главный секрет красного архипелага?

Во время августовского путча Мойрер работал уже над третьей серией. Но и ее не хватило.

Редакция получила четырехчасовой байопик строителя коммунизма, ушедшего на перекур. Обстоятельный, противоречивый и на редкость красочный рассказ, суммирующий рефлексию западных публицистов и откровения советских граждан. В деревнях, областных центрах, промышленных моногородах и метрополии; на курортах, в шахтах, офисах и ресторанах; в очередях, тусовках, рабочих собраниях и свадьбах.

В кадре студенты, доярки, актеры, врачи и пастухи.

Мойрер был в кабинете Собчака, на Ашхабадской ковровой фабрике, у могилы Высоцкого и за столом воров в законе. Ревизия, учет и перепись населения в одном флаконе.

«Другой такой страны я не знаю», – говорит один из героев фильма на прощанье. Музыкант, чьи песни Мойрер взял на коду, чтобы растянуть ее на без малого четверть часа.

Это были странные песни, советского в них угадывалось примерно ничего. Их как будто надуло с океана, недаром группа участвовала в телемосте Ленинград-Калифорния. Через два года они выпустили англоязычный альбом, а Курехин позвал их на новогодний шабаш в питерском «Манеже» – никого моднее он тогда не знал.

Пока же они репетировали в подсобке размером с кладовку и помнили каждый концерт. Если точно, все 15.

Мойрер не устоял. Команду нужно было срочно снимать.

Что он и сделал, посвятив молодым ленинградцам один из самых продолжительных сюжетов «Последнего года Советского Союза».

Это была группа «Камикадзе».

Рекомендую сюжет целиком. Мойрер уделяет внимание всем: вот Максим, директор группы, фронтмен Андрей много курит и уходит от реальности, барабанщик любит танцы, девушек и Depeche Mode.

Чем они занимаются в свободное от музыки время? «Оттягиваются, гуляют, дружат». Бывают косячки! Хотя в основном они за здоровый образ жизни, типа «поколение Pepsi».

Как узнали о ГКЧП? «Друг из Мюнхена позвонил, мы альбом писали».

Весной ‘90 года вдохновленные и перспективные, осенью ‘91-го – уставшие и осторожные.

«Цены поднялись, жизнь стала дорогой. Я не знаю, как жить, не знаю, как считать деньги», слышит Мойрер и, кажется, уже ничему не удивляется.

Он уехал, они остались.

И существуют до сих пор.