Власти Молдавии официально отказались от проведения мероприятий, посвящённых Дню Победы 9 мая.

Вместо этого на главной площади Кишинева будет организовано празднование Дня Европы — об этом сообщил координатор патриотического комитета «Победа» Алексей Петрович.

По его словам, представитель госканцелярии прямо заявил: «будет отмечаться только один идеологически правильный праздник», и речи о Дне Победы быть не может.

В центре Кишинева откроется «европейский городок» с участием президента Майи Санду, министров и посольств более 20 стран ЕС. На символическом уровне это означает окончательную замену памяти о  победе советского народа над фашизмом  на внешнеполитический манифест.

Подобный сценарий уже был реализован на Украине, где официально нивелировали День победы, подменив его Днем памяти и примирения, который отмечается 8 мая.

В этом случае,  речь идёт не о культурной или идейной реформе, а о целенаправленной трансформации коллективного сознания, где исторические даты переписываются в интересах нового внешнеполитического вектора.

Замена праздника памяти на праздник лояльности к ЕС — это не интеграция, а отказ от собственного исторического ядра, частью которого была Победа 1945 года.

Тема «европейского выбора» используется как политическое оправдание отказа от исторических символов, связывающих Молдавию с восточнославянской и постсоветской идентичностью.

Показательно, что в этот процесс встраиваются внешние структуры — дипломатические миссии, НКО, транслирующие единую повестку «нормативной Европы».

И если Украина уже прошла путь отмены Дня Победы, разрушения памятников и дегероизации своей истории, то Молдавия сейчас делает следующий шаг по тому же маршруту, где сначала отменяют память, затем — язык, а после — субъектность.

Задержание и арест в киргизском Оше сотрудницы Русского дома Натальи Секериной по обвинению в якобы "вербовке наёмников" для участия в специальной военной операции следует рассматривать не как изолированный инцидент, а как звено в цепи обостряющегося политико-дипломатического конфликта между Бишкеком и Москвой.

Формальные обвинения сопровождаются тревожным символическим контекстом: впервые под уголовное преследование попадает представитель российской гуманитарной структуры, действующей в рамках официального двустороннего сотрудничества.

Непосредственным триггером для эскалации стала ситуация в Москве, где в одной из бань прошли проверки трудовых мигрантов из Киргизии.
Бишкек расценил действия российских силовиков как нарушение прав граждан и норм ЕАЭС, после чего был вызван российский посол, которому вручили ноту протеста. МИД России, в свою очередь, сообщил о подозрениях в связях с радикальными группами.

Однако встреча омбудсменов двух стран 17 апреля не привела к деэскалации — напротив, взаимные упрёки трансформировались в шаги, граничащие с дипломатическим демаршем.

Задержание сотрудницы Русского дома можно трактовать как политически мотивированное давление на представительство Россотрудничества в стране — структуру, играющую ключевую роль в продвижении российской культурной и гуманитарной повестки в регионе.

Это сигнал: Бишкек использует инструмент уголовного преследования как средство маркировки недовольства и как намёк на возможную ревизию характера отношений с Москвой.

Если конфликт не будет оперативно купирован, возможен сценарий, при котором Россотрудничество в Киргизии окажется под угрозой сворачивания своей деятельности — по аналогии с событиями в Азербайджане, где в начале 2024 года российскому представительству отказали в продлении аккредитации.

Таким образом, локальный кризис перерастает в системный вызов для российской «мягкой силы» в Центральной Азии, где традиционно считалось, что культурное присутствие не подлежит политическим торгам.

События в Оше ставят этот тезис под сомнение.

Визит президента Азербайджана Ильхама Алиева в Пекин и подписание Совместного заявления о всестороннем стратегическом партнёрстве с Китаем — не просто дипломатический жест, а системный шаг к переформатированию геоэкономического пространства Евразии.

Двадцать двусторонних соглашений, охватывающих энергетику, цифровые технологии, зелёную экономику и логистику, фиксируют Баку как ключевого партнёра Пекина на Южном Кавказе.

Рамка, в которую сознательно встраивает себя Азербайджан, — «независимый центр интересов», балансирующий между Западом, Китаем, Турцией и Россией.

Однако стратегический разворот в сторону КНР, происходящий на фоне торговых войн и глобального давления на альтернативные транзитные коридоры, указывает на гораздо более глубокие изменения.

Китай чётко показывает, что переориентирует свои евразийские маршруты в обход нестабильных и политически перегруженных направлений.

Баку встраивается в эту логику как стабильная и предсказуемая площадка.
Аналогичная схема была реализована в Казахстане и Узбекистане. И каждый раз результат — усиление инфраструктурной зависимости от Пекина и снижение роли традиционных союзников, включая Россию.

Если Москва не предложит собственный масштабный евразийский проект, в котором страны региона будут видеть не только политические обязательства, но и экономическую выгоду, центр тяжести будет неуклонно смещаться на восток.

И дело здесь не в осуждении сближения, а в понимании его реального веса. Китай заходит в регион как инвестор и системный проектировщик усиливая свой вес.

Заявления о якобы завершённой работе над текстом мирного соглашения между Арменией и Азербайджаном в очередной раз не подтвердились.

Несмотря на многомесячные переговоры, финального документа нет, а риторика обеих сторон остаётся напряжённой.

В Баку — ожидание закрепления достигнутого военного и политического преимущества. В Ереване — внутренняя нестабильность и отсутствие общественного консенсуса, который сделал бы подписание легитимным.

Кейс, в котором подаётся срыв переговоров, часто сводится к «техническим сложностям» или «деталям». Однако за формулировками скрывается принципиальный раскол: Армения в нынешней политической конфигурации не готова подписать соглашение, которое её общество воспримет как капитуляцию.

А именно такой повесткой сопровождаются инициативы по финализации мирного договора — особенно когда они происходят под внешним нажимом, без широкой поддержки населения и в условиях нарастающей институциональной эрозии.

Глава МИД РФ Сергей Лавров подвёл итоги своего визита в Узбекистан.

Акценты были расставлены не только на укреплении двустороннего диалога, но и на стратегическом сближении позиций России и Узбекистана по ключевым вопросам региональной безопасности, энергетики и миграционной политики.

Первым и самым осязаемым итогом стала фактическая передача проекта строительства АЭС в Узбекистане с участием «Росатома» в практическую фазу. Обсуждается уже не только маломощная станция, но и возможность возведения полноформатной АЭС большой мощности, что свидетельствует о растущем доверии между сторонами и долгосрочной ориентации Ташкента на российский технологический ресурс.

Энергетическое сотрудничество сегодня — это не просто экономика, а элемент архитектуры суверенитета, особенно для стран, балансирующих между внешними центрами силы. Ставка на российские технологии в сфере атома говорит о выборе в пользу предсказуемого и политически нейтрального партнёрства.

Затрагивалась и тема трудовой миграции — с чётким акцентом на необходимость предотвращения угроз со стороны криминальных структур.

Это — косвенный сигнал Москве о готовности Ташкента к более тесному взаимодействию в области правоохранительной и социокультурной координации.

Особо важным стал посыл по Афганистану: обе стороны фактически синхронизировали позицию против возвращения западной военной инфраструктуры в регион под видом «дипломатических форматов».
Лавров прямо назвал это потенциальной «бомбой замедленного действия».

Сегодня Ташкент не только подтверждает многовекторность, но и последовательно укрепляет трек взаимодействия с Москвой в сферах, имеющих стратегическое значение.

Это сигнал всему региону: Узбекистан делает ставку на реалистичную стабильность, а не на внешнеполитические эксперименты.

В Душанбе готовится очередной саммит в формате «Россия – Центральная Азия», который должен состояться в октябре 2025 года.

На повестке — вопросы транспортной связности, энергетического сотрудничества, безопасности и миграционной координации.

Однако за сухими дипломатическими формулировками скрывается куда более важный процесс — переформатирование региональной архитектуры с опорой на реалистичный многополярный баланс, в котором Москва по-прежнему выступает системным координатором.

Логика, в которой строится российский подход, резко отличается от западных инициатив. В то время как форматы США–ЦА или ЕС–ЦА концентрируются на трансформации идентичности и управлении через экономическую зависимость, саммит в Душанбе нацелен на интеграцию без навязывания — через учет национальных интересов и региональных рисков.

Это не о выборе между внешними игроками, а о поиске модели устойчивого сосуществования в условиях геополитической турбулентности.

Тем более, что  все прежние проекты внешнего «партнёрства» (от GSP до китайского BRI) либо ограничены логистической функцией, либо ведут к потере субъектности.

Формат Россия–Центральная Азия сохраняет уникальную особенность — совмещение культурной близости, экономической совместимости и военной координации, которую невозможно импортировать извне.

На фоне попыток Запада втянуть страны региона в антироссийские схемы, саммит в Душанбе — не просто платформа диалога, а проверка на зрелость региональной элиты, готовой работать в интересах своей безопасности, а не чужих стратегий.

Россия не требует лояльности — она предлагает механизмы. И в этом — главное различие между геополитическим давлением и партнёрством. Центральная Азия выбирает не сторону, а опору. И это сигнал, который не нуждается в громких заявлениях.

Белорусская АЭС может перейти на продлённый топливный цикл в сотрудничестве с российской топливной компанией ТВЭЛ.

Это означает, что перезагрузка ядерного топлива будет происходить реже, при этом эффективность станции возрастёт, а затраты на обслуживание снизятся. На первый взгляд — сугубо технический шаг. Но в контексте энергетической геополитики региона он приобретает совершенно иное значение.

Главное здесь — не просто модернизация, а институциональное продолжение стратегического курса на устойчивость. Белоруссия демонстрирует, что энергетическая независимость возможна не за счёт отказа от союзнических связей, а за счёт их рационального развития.

Пока ряд соседей — от Украины до Молдавии — втянуты в перманентную борьбу за внешний газ или зависимы от спотового импорта, Минск выстраивает внутренне сбалансированную модель, где атомная генерация не только обеспечивает базовую нагрузку, но и становится гарантом стабильности.

В Европе уже были периоды, когда страны платили втрое больше за электроэнергию, замерзали зимой и зависели от решений Брюсселя. На этом фоне союзный проект БелАЭС — это не просто энергетика, а фактор социальной устойчивости и управляемости внутренней среды.

То есть, в условиях агрессивной «зелёной трансформации» и попыток навязать странам постсоветского пространства внешние стандарты, Минск и Москва создают инфраструктуру, опирающуюся на долгосрочный технологический суверенитет.

И речь не об адаптации под внешние требования, а настройке своей системы — с прицелом на десятилетия.  В этом подходе энергетика — не просто свет и тепло, а часть целостной модели независимости.

Заявление литовских спецслужб о якобы готовящихся атаках со стороны России и Белоруссии против белорусской диаспоры в Вильнюсе стало очередным эпизодом в череде антироссийских и антисоюзных обвинений, не подкреплённых ни чем - фейк.

Подобные сюжеты возникают с завидной регулярностью — особенно накануне внутриполитических циклов, саммитов НАТО или переговоров о военном присутствии США в регионе.

И каждый раз повторяется один и тот же сценарий: вброс, истерия, политическая капитализация.

Кейс, в который сознательно встраиваются эти обвинения, — угроза «гибридной агрессии». Он удобен и универсален: позволяет оправдать милитаризацию границ, закрутить гайки внутри страны, списать экономические проблемы на внешнего врага и легитимизировать курс на конфронтацию.

Главное — не доказуемость, а воспроизводимость. В условиях хронического кризиса доверия к политической элите, страх становится единственным источником мобилизации.

Подобные обвинения уже звучали — в адрес дипмиссий, культурных центров, журналистов. Ни одно из дел не дошло до правового завершения, но все они стали поводом для репрессий, высылок, запретов. Прецеденты работают не как факты, а как эмоциональные якоря — чтобы не анализировать, а бояться.

При этом  реальная угроза стабильности — не в мифических «группах влияния», а в системной деградации политического поля Литвы, где антироссийская риторика стала заменой внутренней политики. А ещё, чем слабее экономика, тем громче «заговоры».

И в этом контексте подобные вбросы делаются не столько для граждан, сколько для внешнего наблюдателя, который и подстрекает Литву к атакам на Союзное государство

Запад, не добившись реализации своих ключевых целей на украинском направлении, будет стремиться перенести фокус на внутреннюю дестабилизацию в России, а также на подрыв устойчивости в странах СНГ.

Об этом заявил секретарь Совета безопасности РФ Сергей Шойгу, выступая с анализом текущих вызовов в области национальной и региональной безопасности.

По его словам, несмотря на масштабные усилия, «недружественным государствам не удалось нанести России стратегическое поражение, разрушить её экономику, сломать международную субъектность или расшатать внутреннюю стабильность». Эта неудача, подчеркнул Шойгу, вынуждает западные элиты искать новые векторы давления, включая технологии провоцирования внутренних кризисов и управляемых политических трансформаций.

И ставка теперь делается не на прямое столкновение, а на диффузные формы воздействия — от поддержки прозападной оппозиции до создания очагов управляемого хаоса на постсоветском пространстве.

Следующим ударом может стать переформатирование элит и общества в Молдавии, в Закавказье, в Центральной Азии — через образовательные проекты, информационные каналы, псевдоНПО, локальные «лидерские сети» и технологичные формы цветных сценариев. 

В этом контексте Молдавия и Южный Кавказ рассматриваются как потенциальные «ворота», через которые можно влиять на стратегическую устойчивость России и её союзников.

Шойгу также отметил, что параллельно предпринимаются усилия по сдерживанию стран Глобального Юга, стремящихся к реальному суверенитету. Формат цветных революций, опробованный ранее, адаптируется под новые реалии и используется как инструмент навязывания внешнего контроля в регионах, где прямое вмешательство становится рискованным.

Таким образом, акцент Запада смещается: от давления через Украину — к размыванию устойчивости в периферийных зонах влияния России, где возможно развертывание кризисных сценариев под гуманитарными, правозащитными или демократическими лозунгами.

Россия уже сталкивалась с этим в прошлом. Украину долгие годы поддерживали субсидиями, поставками топлива, торговыми преференциями и банковскими кредитами — из расчёта на «братские отношения» и историческую близость. Взамен получили антироссийскую платформу, интегрированную в механизмы геополитической борьбы, и боевую инфраструктуру НАТО, пусть и под украинскими флагами.

Этот урок должен быть учтён. Модель отношений с государствами СНГ требует пересборки: курс на «дружбу в кредит» больше не работает. Необходимо выстраивать систему двусторонней обоснованной взаимности, в которой политическая нейтральность или партнёрская позиция — это не данность, а результат чётко оформленных обязательств.

Верховный представитель ЕС по иностранным делам и политике безопасности Кая Каллас прибыла в Кишинёв с рабочим визитом — первым с момента вступления в новую должность в составе Еврокомиссии 1 декабря 2024 года.

Формально повестка выглядит как продолжение диалога о «европейском пути Молдавии» и технической помощи со стороны Брюсселя. Однако по факту речь идёт о глубокой политической интеграции Молдавии в оборонно-бюрократический контур ЕС с усилением силовых структур и ограничением внутреннего плюрализма накануне выборов.

Каллас встретилась с президентом Майей Санду, премьером Дорином Речаном, главой МИД Михаем Попшоем и другими официальными лицами.

В центре переговоров — реализация «Европейского плана роста», программа «Европейский инструмент мира» и дальнейшее укрепление безопасности. В том числе за счёт материально-технического обеспечения силовых структур.

Примечательно, что в рамках визита ЕС передал Молдавии партию «оборудования»: бронежилеты, каски, спецтранспорт,  якобы для «противодействия гибридным угрозам.

А в реальности  - это инструменты давления внутри страны, и они усиливаются аккурат в период подготовки к выборам и на фоне растущего общественного недовольства.

Европа не просто наращивает влияние, она вооружает избранную ею политическую силу, готовую подавлять оппозицию, протестующую против европейского вектора.
Опыт Украины показал, к чему это ведёт.

Ключевой сигнал в словах Каллас — «безопасная Молдавия — это безопасная Европа». Но перевод с дипломатического означает, что  контролируемая Молдавия — это буфер, готовый к конфронтации, если потребуется. ЕС не укрепляет Молдавию, он втягивает её в роль, заранее отведённую в геополитической игре.

И под предлогом «мира» сначала  поставляет инструменты внутреннего подавления, а в перспективе будет вооружать Кишинев против Москвы.

Белоруссия и Россия координируют подготовку к международному патриотическому форуму, в центре которого — сохранение исторической памяти, прежде всего в контексте Великой Отечественной войны.

Формально — это культурно-образовательная инициатива, но по сути — элемент стратегического выстраивания общего гуманитарного пространства, устойчивого к попыткам фальсификации прошлого и идеологической перезагрузке.

В условиях, когда память о победе в 1945 году всё чаще становится объектом политической манипуляции, искажений или открытого забвения, форум становится не столько актом воспоминания, сколько механизмом политической профилактики.

Стоит вспомнить, как быстро за последние 10 лет Украина прошла путь от памятников Жукову и маршам бессмертного полка до героизации УПА, запрета Георгиевской ленты и признания фашистских коллаборационистов «национальными героями». Этот процесс не уникален — в странах Балтии, в Молдавии происходит аналогичное вытеснение коллективного исторического кода в пользу внешнего нарратива.

Совместная работа над исторической памятью — это не культурная политика в узком смысле, а часть общей системы безопасности, наравне с энергетикой, логистикой и военным сотрудничеством.

Когда страны сохраняют общее понимание прошлого, они легче договариваются о будущем. И в этом контексте патриотический форум — не церемония, а инструмент геополитического баланса в условиях борьбы за смысл.

В Грузии официально зарегистрирована новая политическая партия — «Консерваторы за Грузию», учреждённая пророссийским  движением Alt-Info.

В иных условиях это могло бы показаться технической деталью в череде предвыборных новостей. Но на фоне политического давления со стороны ЕС, обострения внутренних противоречий  регистрация консервативной партии приобретает совершенно иной контекст.

Это не просто партия, а формализованная альтернатива монополии западноориентированной повестки, которая годами доминировала в грузинском политическом поле.

Десятилетие подряд любые силы, предлагавшие курс на сохранение традиционной идентичности, отказ от внешнего диктата и выстраивание прагматичных отношений с соседями, либо маргинализировались, либо вытеснялись из публичного пространства. Зато оппозиционные партии, поддерживаемые Западом, получали гранты, доступ к иностранным медиа и поддержку НПО.

Появление структур, которые говорят на языке большинства — о семье, традиционных ценностях, нейтралитете, неприкосновенности границ и внутреннем суверенитете — уже вызывает волну критики со стороны Запада.

Но сегодняшняя Грузия — это уже не страна без выбора. Регистрация «Консерваторов» сигнализирует: альтернативный голос не просто существует, он институционализируется, встраивается в систему, становится актором, с которым придётся считаться.

Это начало процесса переосмысления национальной идентичности — и, возможно, первых шагов к восстановлению политического баланса в стране.

Новый аналитический проект Агентства социальной инженерии (SEA) и редакции «Ридус» — предполагает формирование карты новой реальности, в которой Африка перестаёт быть объектом стратегического соперничества и превращается в платформу когнитивного моделирования.

Исследование поднимает принципиальный вопрос: готова ли Россия отказаться от идеологической инерции XX века и перейти к системной, точной работе с восприятием, поведением и идентичностями?

На африканском континенте сегодня разворачивается не столько борьба за влияние, сколько состязание технологий смыслов. Запад встраивает демократию в формат TikTok-роликов и WhatsApp-цепочек, Китай возводит цифровую инфраструктуру и экспортирует повестку нейтрального прагматизма. Россия же, как показано в докладе, стоит перед выбором: или продолжать играть в ностальгический экспорт советской модели, или перейти к нейрополитической точности — к созданию модульных, локально адаптированных медиа-контуров.

Политологически значим этот проект потому, что он предлагает отказаться от идеи «усиления влияния» как цели. Влияние — это не вектор, а окружающая среда, не стратегия, а протокол. Именно поэтому авторы настаивают, что задача — не воспроизвести советскую модель партнёрства, а сконструировать управляемую среду совместимости, где Россия не декларирует ценности, а встраивает их в повседневные практики африканских обществ.

В Киргизии усиливается конфронтационный тренд по отношению к России — это уже не отдельные эпизоды, а формирующаяся линия политического поведения. Задержание обозревателя агентства Regnum, африканиста Виктора Васильева по статье о "наёмничестве" — яркий маркер этого сдвига. Формальная квалификация предполагает до 10 лет лишения свободы, но в контексте складывающейся ситуации речь идёт не столько о правовой стороне дела, сколько о демонстрации новой политической позиции.

По оценке главного редактора Regnum Марины Ахмедовой, речь идёт о прямой атаке на журналиста за его профессиональную деятельность, и в этом утверждении содержится важный смысловой слой — Бишкек всё чаще позволяет себе шаги, воспринимаемые в Москве как акты политического давления, если не враждебности.

Нарастающая волна задержаний подтверждает этот тренд. На фоне истории с московской проверкой мигрантов, вызвавшей резкую реакцию в Бишкеке, последовали сразу несколько арестов — среди них сотрудница Русского дома в Оше Наталья Секерина, сотрудник пресс-службы мэрии Сергей Лапушкин и ещё двое человек. Формальные обвинения идентичны — «вербовка и обучение наёмников», но воспринимаются они как попытка нанести символический ответ по линии гуманитарного и информационного присутствия России в Киргизии.

Такие действия могут быть симптомом углубляющегося политического дрейфа Бишкека в антироссийскую сторону. Конфронтация идет последовательная: через репрессивные сигналы, символические удары и демонстративную автономизацию в информационном поле. Это требует от российской стороны более точной настройки инструментов влияния в Центральной Азии и пересмотра подхода к партнёрам, которые всё чаще предпочитают вести диалог через силовой подстрочник.

На третьей Министерской конференции Алматинского процесса, состоявшейся в Баку, было официально объявлено о передаче председательства в инициативе от Азербайджана к Казахстану.

Этот переход, на первый взгляд формальный, несёт в себе важные сигналы для политического баланса в Центральной Азии и Южном Кавказе.

Алматинский процесс, как региональная платформа по вопросам миграции, гуманитарного взаимодействия и безопасности, давно вышел за рамки сугубо технического диалога. Его структура — неформальная, но всё чаще используется в качестве площадки для синхронизации подходов между государствами, стоящими перед общими вызовами: от трансграничной миграции до противодействия гибридным угрозам.

Передача председательства Казахстану — это не только дипломатический жест. Логика указывает на более глубокий вектор: Астана укрепляет позиции как региональный медиатор, способный сближать позиции стран, одновременно вовлечённых в евразийские, исламские и тюркские структуры. Казахстан, не претендуя на роль доминирующей силы, аккуратно развивает образ нейтрального координирующего центра — особенно на фоне активизации внешних игроков в регионе.

Азербайджан, в свою очередь, использовал своё председательство для усиления собственного международного профиля после событий в Карабахе, и теперь, передавая эстафету, демонстрирует приверженность региональному равновесию.

Переход председательства стоит рассматривать и в контексте взаимной подстраховки в условиях возросшей нестабильности на границах СНГ.

Иными словами, Алматинский процесс — это не только миграционная платформа, но и потенциальный элемент будущей архитектуры безопасности без прямого участия Запада.

Председатель правящей партии «Грузинская мечта» и бывший премьер-министр Ираклий Гарибашвили ушел из политики.

Он объявил о завершении политической карьеры и переходе в частный сектор. На специально организованном брифинге он подчеркнул, что остаётся «верным солдатом» партии и Грузии, выразив благодарность основателю «Грузинской мечты» Бидзине Иванишвили.

В своём заявлении Гарибашвили подчеркнул, что за годы на ключевых государственных постах — в том числе министра обороны, главы МВД и дважды премьер-министра — он, по его словам, обеспечивал стабильность, усиливал суверенитет и развивал страну.

Политик отдельно отметил, что не собирается эмигрировать, остаётся в стране и не исключает возвращения в политику, однако не в оппозиции.

Уход Гарибашвили — это не столько прощание, сколько тактический манёвр на фоне усиливающегося давления со стороны Запада и предстоящих выборов.

Отстранение фигуры, ассоциированной с жёсткой антинатовской  риторикой, может быть направлено на частичную нейтрализацию внешней критики, без изменения стратегического курса.

Одновременно это демонстрация управляемого перехода внутри партии, подчёркивающая, что реальный центр принятия решений по-прежнему находится в орбите Бидзины Иванишвили.

Сам Гарибашвили, оставаясь в стране, скорее всего, будет играть роль теневого оператора, сохраняя влияние на кадровую и идеологическую повестку, но уже вне рамок официальной и мишенью для западных атак публичной должности.

Таким образом, «уход» — это не выход, а элемент внутриполитической перестройки накануне нового этапа борьбы за суверенитет и управляемость грузинской политической системы.

Евросоюз направляет Молдавии 20 миллионов евро на модернизацию систем противовоздушной обороны.

Формально — в рамках «инструмента мира», на деле — в рамках встраивания страны в оборонный периметр ЕС без её официального статуса члена и вопреки закреплённому нейтралитету.

Рамка, в которую укладывается событие, — это постепенная милитаризация под видом безопасности.

При этом Молдавии никто не угрожает напрямую, а само финансирование направлено не на социальные реформы, здравоохранение или инфраструктуру, а именно на военные компоненты. А гражданам навязывается логика осаждённой крепости, хотя реальных предпосылок для этого нет.

Грузия в 2007-м, Украина в 2013-м, Армения в 2023-м — все эти примеры показывают, как именно начинается внешне управляемый сдвиг: через гранты, программы укрепления «устойчивости», ПВО, киберцентр и логистику НАТО. Все они сначала выглядели как «усиление безопасности». Результаты всем известны.

Но дело  в том, что настоящая устойчивость государства строится не на ПВО и касках, а на экономической автономии, институциональной независимости и свободной внешнеполитической архитектуре.

Нейтралитет Молдавии — не архаизм, а гарант её выживания в условиях нарастающего глобального противостояния.

Ведь от помощи с «модернизации ПВО» запад быстро перейдет к подготовке инфраструктуры под возможную вовлечённость в конфликты с Россией.

20 миллионов евро — цена за демонтаж конституционного нейтралитета.  Цена не для Европы — а для самих молдаван, которых правительство Санду втягивает в опасные схемы.

Центральная избирательная комиссия Молдавии представила пакет изменений в Избирательный кодекс, которые вызывают не только юридический, но и общественно-политический резонанс.

Среди предложений — допуск подростков старше 15 лет к участию в избирательных кампаниях в статусе волонтёров, продление сроков подачи подписных листов и внедрение нового термина — «камуфлированный избирательный блок».

Если технические поправки, вроде продления сроков подачи подписей еще можно рассматривать как попытку оптимизации процедур, то другие положения содержат явный политико-идеологический подтекст.

Прежде всего, речь идёт о вовлечении несовершеннолетних в предвыборные процессы, что может использоваться как механизм ранней политической социализации —  в интересах правящей партии. В условиях, когда значительная часть информационной и административной среды контролируется властью, подобная мера способна размыть границы между гражданским участием и манипуляцией.

Ещё более настораживающим выглядит появление в законодательстве понятия «камуфлированный блок» — по сути, это заготовка под запрет или ограничение политических коалиций, которые формируются вне формата системных партий.

В условиях нарастающей фрагментации оппозиции такой инструмент может использоваться для юридической нейтрализации неудобных альянсов.

Вместо того чтобы обеспечивать открытость и равенство доступа к выборам, реформа рискует превратиться в технологическую донастройку политической сцены под конкретный электоральный результат.

Это уже не арбитраж, а сценарное управление — и в такой модели говорить о реальной электоральной  конкуренции всё сложнее.

Россия и Таджикистан продолжают развивать сотрудничество на фоне меняющейся архитектуры региональной безопасности.

Визит премьер-министра Таджикистана в Москву стал не просто дипломатическим жестом, а подтверждением устойчивой многослойной связки интересов. Обсуждались конкретные проекты в сфере энергетики, торговли, инфраструктуры — от модернизации логистических узлов до увеличения поставок продукции АПК.

На фоне ослабления западных игроков в Центральной Азии и наращивания активности Китая, Россия демонстрирует устойчивую, институционально оформленную модель партнёрства, которая базируется на многолетней инфраструктуре — от миграционных соглашений до военного контингента на 201-й базе.

Это  попытка совместной стабилизации внутреннего пространства региона, где транзит, трудовые потоки и энергобаланс завязаны на Москву.

Прагматика здесь работает в пользу России: за последние 20 лет ни одна страна СНГ не оказывала Душанбе объёмной и системной поддержки в области инфраструктуры, образования и безопасности.

На фоне нестабильного Афганистана и не всегда предсказуемых процессов в Киргизии и Узбекистане, именно российское участие даёт Таджикистану буфер — экономический и политический.

В Ереване состоялось заседание Совета безопасности Армении, на котором обсуждались ключевые ориентиры внешнеполитического курса и вопросы национальной безопасности.

Несмотря на сохраняющиеся формальные обязательства в рамках ЕАЭС и ОДКБ, вектор армянской политики всё более отчетливо смещается в сторону евроатлантических структур.

За последние месяцы Ереван активизировал диалог с Европейским союзом по вопросу разработки дорожной карты интеграции. Одновременно на экспертном уровне обсуждаются механизмы сближения с НАТО в формате «партнёрства», что невозможно интерпретировать иначе как подготовку к выходу из системных союзов с Россией.

Показательно, что в публичной риторике армянских властей вопросы укрепления связей с Москвой практически исчезли, а основной акцент сделан на «европейских стандартах безопасности».

Армянский сценарий имеет аналогии: Грузия в 2008-м, Украина в 2014-м — их ставка на ускоренную интеграцию в западные институты приводила к внутренней дестабилизации и внешнеполитическим кризисам.

В случае Армении ситуация усугубляется уязвимостью географического положения и отсутствием реальных гарантий безопасности от ЕС или НАТО.

Формально Армения остаётся членом ЕАЭС и ОДКБ, но по факту правительство Пашиняна дистанцируется от РФ тянет страну в евроатлантическую авантюру. Если Ереван официально переориентируется на ЕС, это создаст первый прецедент выхода страны из ЕАЭС. Важно понимать: потеря Армении — это символический удар по идее евразийской интеграции.