#пппп
Сегодня в рубрике «Петербургские поэты по понедельникам» вспомним апрельское стихотворение Евгения Рейна, одного из «ахматовских сирот», наряду с Бродским, Найманом и Бобышевым.
Рейн, достаточно рано переехавший в Москву, одинаково может быть причислен к литературному достоянию обеих столиц, но все-таки мы тут в Петербурге считает его прежде всего своим.
* * *
И.Бродскому
Придет апрель, когда придет апрель,
давай наденем старые штаны,
похожие на днища кораблей,
на вывески диковинной страны.
О, милый, милый, рыжий и святой,
приди ко мне в двенадцатом часу.
Какая полночь! Боже, как светло!
Нарежем на дорогу колбасу,
положим полотенца и — конец.
Какое нынче утро нас свело!
Орган до неба, рыжий органист,
играй мне в путь, пока не рассвело.
Так рано, до трамваев и авто
мы покидаем вялый городок.
Та жизнь уже закончена, зато
нас каменный ласкает холодок.
Какое путешествие грозит,
за черной речкой бледные поля.
Там тень моя бессонная сквозит.
Верни ее — она жена твоя.
Садись-ка, рыжий, в малый свой челнок,
за черной речкой — тьма и черный свет,
за черной речкой там черным-черно,
что одному пути обратно нет.
Я буду ждать вас, сколько надо ждать,
пока весло не стукнет по воде,
я буду слезы жалкие глотать
и привыкать к послушной глухоте!
Но ты вернешься, рыжий, словно пес,
небесный пес, карающий гремя.
«Я нес ее, — ты скажешь, — слышишь, нес.
Но нет ее, и не вини меня».
Тогда пойдем вдоль этих тяжких вод
туда, где по рассказам свел Господь
людей-енотов, ящеро-народ
и племя, пожирающее плоть.
1962
Сегодня в рубрике «Петербургские поэты по понедельникам» вспомним апрельское стихотворение Евгения Рейна, одного из «ахматовских сирот», наряду с Бродским, Найманом и Бобышевым.
Рейн, достаточно рано переехавший в Москву, одинаково может быть причислен к литературному достоянию обеих столиц, но все-таки мы тут в Петербурге считает его прежде всего своим.
* * *
И.Бродскому
Придет апрель, когда придет апрель,
давай наденем старые штаны,
похожие на днища кораблей,
на вывески диковинной страны.
О, милый, милый, рыжий и святой,
приди ко мне в двенадцатом часу.
Какая полночь! Боже, как светло!
Нарежем на дорогу колбасу,
положим полотенца и — конец.
Какое нынче утро нас свело!
Орган до неба, рыжий органист,
играй мне в путь, пока не рассвело.
Так рано, до трамваев и авто
мы покидаем вялый городок.
Та жизнь уже закончена, зато
нас каменный ласкает холодок.
Какое путешествие грозит,
за черной речкой бледные поля.
Там тень моя бессонная сквозит.
Верни ее — она жена твоя.
Садись-ка, рыжий, в малый свой челнок,
за черной речкой — тьма и черный свет,
за черной речкой там черным-черно,
что одному пути обратно нет.
Я буду ждать вас, сколько надо ждать,
пока весло не стукнет по воде,
я буду слезы жалкие глотать
и привыкать к послушной глухоте!
Но ты вернешься, рыжий, словно пес,
небесный пес, карающий гремя.
«Я нес ее, — ты скажешь, — слышишь, нес.
Но нет ее, и не вини меня».
Тогда пойдем вдоль этих тяжких вод
туда, где по рассказам свел Господь
людей-енотов, ящеро-народ
и племя, пожирающее плоть.
1962
#пппп
Сегодня в рубрике «Петербургские поэты по понедельникам» вспомним Михаила Яснова, который почти всегда проходит по разряду «детский поэт».
Однако, такая роль во многом досталась Яснову в силу обстоятельств. Воспитанник литературного клуба «Дерзание», находящегося в сердце города и сердце молодежной государственной номенклатуры - Дворце Пионеров (Аничковом), Яснов, как и многие другие участники клуба, парадоксальным образом воспитал в себе либеральные и свободолюбивые настроения. Не примкнув к реальному андаграунду, он, тем не менее, всегда находился в оппозиции к существующему порядку. И вынужден был занимать нишу узкоспециальной литературной деятельности, а зарабатывать на жизнь детским сочинительством. Впрочем, знакомая и повторяющаяся не раз история.
Вдоль Москва-реки
ходят москварики
всё начальники ходят,
очкарики.
Вдоль Невы-реки ходят
невырики
всё молчальники ходят,
всё лирики.
Едет поезд, мигая
фонариком
едет в гости невырик
к москварикам
и садится, блаженствуя,
в скверике,
где гуляют сплошные
холерики.
Вдоль Москва-реки
ходят москварики,
всё грызут пирожки
да сухарики.
Вдоль Невы-реки
ходят невырики,
с пивом хрупают
рыбьи пузырики.
И глядят поминутно
москварики
кто на часики,
кто в календарики.
И неспешно взирают
невырики,
как ползут под мостами
буксирики.
Не годится невырик
в историки
он гуляет, мечтая,
во дворике,
и блажные его
каламбурики
охраняют лепные
амурики.
А тем временем вертятся
шарики
это думают думы
москварики.
И за это их любят
невырики
и москварикам шлют
панегирики.
1985.
Сегодня в рубрике «Петербургские поэты по понедельникам» вспомним Михаила Яснова, который почти всегда проходит по разряду «детский поэт».
Однако, такая роль во многом досталась Яснову в силу обстоятельств. Воспитанник литературного клуба «Дерзание», находящегося в сердце города и сердце молодежной государственной номенклатуры - Дворце Пионеров (Аничковом), Яснов, как и многие другие участники клуба, парадоксальным образом воспитал в себе либеральные и свободолюбивые настроения. Не примкнув к реальному андаграунду, он, тем не менее, всегда находился в оппозиции к существующему порядку. И вынужден был занимать нишу узкоспециальной литературной деятельности, а зарабатывать на жизнь детским сочинительством. Впрочем, знакомая и повторяющаяся не раз история.
Вдоль Москва-реки
ходят москварики
всё начальники ходят,
очкарики.
Вдоль Невы-реки ходят
невырики
всё молчальники ходят,
всё лирики.
Едет поезд, мигая
фонариком
едет в гости невырик
к москварикам
и садится, блаженствуя,
в скверике,
где гуляют сплошные
холерики.
Вдоль Москва-реки
ходят москварики,
всё грызут пирожки
да сухарики.
Вдоль Невы-реки
ходят невырики,
с пивом хрупают
рыбьи пузырики.
И глядят поминутно
москварики
кто на часики,
кто в календарики.
И неспешно взирают
невырики,
как ползут под мостами
буксирики.
Не годится невырик
в историки
он гуляет, мечтая,
во дворике,
и блажные его
каламбурики
охраняют лепные
амурики.
А тем временем вертятся
шарики
это думают думы
москварики.
И за это их любят
невырики
и москварикам шлют
панегирики.
1985.
#пппп
Сегодня в «Петербургских поэтах по понедельникам» - Рид Грачев. Незаслуженно полузабытый поэт, к которому только сейчас, много лет спустя после смерти, стараниями небольшой группы энтузиастов, возвращается хоть какая-то известность.
Трагическая в жизни и мощнейшая в литературе фигура. Единственный, с кем советовался Иосиф Бродский, который вообще-то не терпел ничьих рекомендаций и оценок.
Сегодня в «Петербургских поэтах по понедельникам» - Рид Грачев. Незаслуженно полузабытый поэт, к которому только сейчас, много лет спустя после смерти, стараниями небольшой группы энтузиастов, возвращается хоть какая-то известность.
Трагическая в жизни и мощнейшая в литературе фигура. Единственный, с кем советовался Иосиф Бродский, который вообще-то не терпел ничьих рекомендаций и оценок.
Я все не спал и плакал допоздна за неименьем самого простого: не создает иллюзии простора больничных стен слепая белизна.
Я все глаза об эти стены стер, но не увидел солнца. Вот тогда-то мой доктор в белом облаке халата в палату вплыл со свитой медсестер.
Они впорхнули, излучая свет, и сердце вдруг отозвалось тревожно... „Вы – ангелы?” – спросил я осторожно. Но промолчали ангелы в ответ. 1962 г.
#пппп
В традиционной рубрике «Петербургские поэты по понедельникам» сегодня стихотворение Игоря Бахтерева.
Игорь Бахтерев, один из основателей литературного движения ОБЭРИУ, оставшийся в тени ярких Хармса, Введенского и Заболоцкого.
Единственный обэриут, сравнительно легко отделавшийся от государственных репрессий. Был арестован, но отсидел около года и потом отправлен в ссылку на короткий срок.
Затем всю свою жизнь вел двойную литературную игру - зарабатывал на жизнь официальной литературой, а в стол продолжал писать стихи в обэриутской манере. Стал печатать их только на излете двадцатого века в зарубежных изданиях.
Стихи Бахтерева при этом особенные, обладающие сдвигом и зазором, всё по канонам литературных безумцев-хармсиан.
Один старик вместо лампы себя повесивший
Тихо в комнату мою двери отворяются
Тихо в комнату мою старички являются.
У раскрытого окошка ветерки колышутся
Управдомов голоса за окошком слышатся.
И крадутся старички к этому окошечку
Из кармана достают небольшие ложечки
А на ложечках сидят воробейки птички
Длинные хвосты у них и смешные личики.
Стал летать один из них ровными кругами
И летая говорил птичьими словами:
Наши берди не для вас
Ваши тверди не для нас
Мы ритать хотим как вым Крылетать вам не дадим. Вслед за птичкой старичок Тоже разлетался
В подтверждение чего ложечкой махался
Завершая третий круг очень утомился
Пролетая потолок за крючок схватился.
Лампу он напоминал и висел часами
Воробей давно уснул под его усами
Тихо стало за окном голоса не слышатся
В тихой комнате моей старичок колышется-колышется.
1930
В традиционной рубрике «Петербургские поэты по понедельникам» сегодня стихотворение Игоря Бахтерева.
Игорь Бахтерев, один из основателей литературного движения ОБЭРИУ, оставшийся в тени ярких Хармса, Введенского и Заболоцкого.
Единственный обэриут, сравнительно легко отделавшийся от государственных репрессий. Был арестован, но отсидел около года и потом отправлен в ссылку на короткий срок.
Затем всю свою жизнь вел двойную литературную игру - зарабатывал на жизнь официальной литературой, а в стол продолжал писать стихи в обэриутской манере. Стал печатать их только на излете двадцатого века в зарубежных изданиях.
Стихи Бахтерева при этом особенные, обладающие сдвигом и зазором, всё по канонам литературных безумцев-хармсиан.
Один старик вместо лампы себя повесивший
Тихо в комнату мою двери отворяются
Тихо в комнату мою старички являются.
У раскрытого окошка ветерки колышутся
Управдомов голоса за окошком слышатся.
И крадутся старички к этому окошечку
Из кармана достают небольшие ложечки
А на ложечках сидят воробейки птички
Длинные хвосты у них и смешные личики.
Стал летать один из них ровными кругами
И летая говорил птичьими словами:
Наши берди не для вас
Ваши тверди не для нас
Мы ритать хотим как вым Крылетать вам не дадим. Вслед за птичкой старичок Тоже разлетался
В подтверждение чего ложечкой махался
Завершая третий круг очень утомился
Пролетая потолок за крючок схватился.
Лампу он напоминал и висел часами
Воробей давно уснул под его усами
Тихо стало за окном голоса не слышатся
В тихой комнате моей старичок колышется-колышется.
1930
#пппп
Сегодня в «Петербургских поэтах по понедельникам» виртуоз короткого стиха, важнейшая фигура акмеизма сначала и первой эмигрантской поэтической волны потом, Георгий Иванов.
Не позволяя себе выходить за границы нескольких строф, он в совершенстве овладел умением вместить в них подлинную и мало кем достижимую глубину.
Сегодня в «Петербургских поэтах по понедельникам» виртуоз короткого стиха, важнейшая фигура акмеизма сначала и первой эмигрантской поэтической волны потом, Георгий Иванов.
Не позволяя себе выходить за границы нескольких строф, он в совершенстве овладел умением вместить в них подлинную и мало кем достижимую глубину.
Мы живем на круглой или плоской
Маленькой планете. Пьём. Едим.
И, затягиваясь папироской, Иногда на небо поглядим.
Поглядим, и вдруг похолодеет
Сердце неизвестно отчего. Из пространства синего повеет
Холодом и счастием в него.
Хочешь что-то вспомнить — нету мочи,
Тянешься — не достает рука…
Лишь ныряют в синих волнах ночи,
Как большие чайки, облака.
#пппп
Сегодня в «Петербургских поэтах по понедельникам» мы снова вспоминаем романтического хулигана отечественной рифмованной литературы Геннадия Григорьева (не путать с Олегом).
Стихотворение в ознаменование надвигающихся белых ночей, самого сумасшедшего времени в Петербурге.
Белые ночи
Люсеберту, нидерландскому поэту
В такие дни, как нынешние
ночи,
в земных садах
людей не встретишь хмурых.
И для твоей протяжной
низкой ноты
нет места
на иных клавиатурах.
твой реквием
не слышен над мирами.
Так наши души
привыкают к ноше,
которую мы сами выбираем
в такие дни,
как нынешние ночи.
Сегодня в «Петербургских поэтах по понедельникам» мы снова вспоминаем романтического хулигана отечественной рифмованной литературы Геннадия Григорьева (не путать с Олегом).
Стихотворение в ознаменование надвигающихся белых ночей, самого сумасшедшего времени в Петербурге.
Белые ночи
Люсеберту, нидерландскому поэту
В такие дни, как нынешние
ночи,
в земных садах
людей не встретишь хмурых.
И для твоей протяжной
низкой ноты
нет места
на иных клавиатурах.
твой реквием
не слышен над мирами.
Так наши души
привыкают к ноше,
которую мы сами выбираем
в такие дни,
как нынешние ночи.
#пппп
Продолжаем подзабытую на две недели рубрику «Петербургские поэты по понедельникам». И сегодня в ней прекрасный петербургский (а после европейский) поэт Георгий Иванов.
Иванов уже был фигурантом нашего канала, но мы решили повторить, - уж больно хорош.
А ещё и уважаемый современник Леха Никонов давеча опубликовал имя Иванова в своем поэтическом топ-5.
Продолжаем подзабытую на две недели рубрику «Петербургские поэты по понедельникам». И сегодня в ней прекрасный петербургский (а после европейский) поэт Георгий Иванов.
Иванов уже был фигурантом нашего канала, но мы решили повторить, - уж больно хорош.
А ещё и уважаемый современник Леха Никонов давеча опубликовал имя Иванова в своем поэтическом топ-5.
А люди? Ну на что мне люди?
Идет мужик, ведет быка.
Сидит торговка: ноги, груди,
Платочек, круглые бока.
Природа? Вот она природа —
То дождь и холод, то жара.
Тоска в любое время года,
Как дребезжанье комара.
Конечно, есть и развлеченья:
Страх бедности, любви мученья,
Искусства сладкий леденец,
Самоубийство, наконец.
#пппп
Сегодня в рубрике «Петербургские поэты по понедельникам» стихи нашего земляка и (что радует) современника Сергея Стратановского.
Проживающий в целом счастливую поэтическую судьбу, начинавший в самиздате и субкультурном Ленинграде, пришедший в итоге к официальному признанию и продолжающий все это время гнуть свою эстетическую и этическую линию.
Сегодня в рубрике «Петербургские поэты по понедельникам» стихи нашего земляка и (что радует) современника Сергея Стратановского.
Проживающий в целом счастливую поэтическую судьбу, начинавший в самиздате и субкультурном Ленинграде, пришедший в итоге к официальному признанию и продолжающий все это время гнуть свою эстетическую и этическую линию.
Те же заигранные пластинки Дребезжащий Вертинский и танго обиженной Польши Жизнь без смысла,
земля без кровинки
С каждым годом старее и плоше
И не бросят поленом в полярную печь
Не заставят под поезд грохочущий лечь
И не будет гонений, этапов по рельсам сибирским
В колесе повторений останусь вертеться с Вертинским
1980
#пппп
Сегодня в рубрике «Петербургские поэты по понедельникам» мы снова вспоминаем Геннадия Григорьева.
Большой поэт, не получивший широкую известность но горячо любимый узким кругом настоящих ценителей. Дурацкое слово «знаковый», но к Геннадию Григорьеву подходит, как ни к кому другому.
Григорьев, кстати, принимал участие в самом первом поэтическом слэме Петербурга в далеком, то ли 2001, то ли 2002 году. И почти победил. И это повод напомнить, что сегодня на Фонтанке очередной слэм.
город в праздник
несмотря на скверный климат,
непогоде вопреки,
город выкрашен и вымыт,
и гуляют вдоль реки,
все в ремнях и бескозырках,
молодые моряки.
Все уже готово вроде,
Ленинград одет по моде.
Даже медному Петру
шею вымоют к утру.
Погремушкой в детской ручке
будет город грохотать,
и по небу будут тучки
разноцветные летать.
Нам покажут на параде
кучу танков и ракет,
и с большой трибуны дяди
нам пошлют большой привет.
Ну а мы без промедленья
прокричим "ура" в ответ.
Я и сам разину рот
и застыну, рот разинув,
и людской водоворот
втянет, втиснет, понесет
вдоль закрытых магазинов.
Мимо парков, мимо скверов,
мимо милиционеров.
Наша мощь и сила - в спайке,
в достиженьях трудовых!
Покупайте раскидайки
и раскидывайте их!
Я куплю и долго буду
их раскидывать вокруг.
Буду верить свету, чуду,
верить празднику, но вдруг,
словно шарик надувной,
лопнет небо надо мной.
Сегодня в рубрике «Петербургские поэты по понедельникам» мы снова вспоминаем Геннадия Григорьева.
Большой поэт, не получивший широкую известность но горячо любимый узким кругом настоящих ценителей. Дурацкое слово «знаковый», но к Геннадию Григорьеву подходит, как ни к кому другому.
Григорьев, кстати, принимал участие в самом первом поэтическом слэме Петербурга в далеком, то ли 2001, то ли 2002 году. И почти победил. И это повод напомнить, что сегодня на Фонтанке очередной слэм.
город в праздник
несмотря на скверный климат,
непогоде вопреки,
город выкрашен и вымыт,
и гуляют вдоль реки,
все в ремнях и бескозырках,
молодые моряки.
Все уже готово вроде,
Ленинград одет по моде.
Даже медному Петру
шею вымоют к утру.
Погремушкой в детской ручке
будет город грохотать,
и по небу будут тучки
разноцветные летать.
Нам покажут на параде
кучу танков и ракет,
и с большой трибуны дяди
нам пошлют большой привет.
Ну а мы без промедленья
прокричим "ура" в ответ.
Я и сам разину рот
и застыну, рот разинув,
и людской водоворот
втянет, втиснет, понесет
вдоль закрытых магазинов.
Мимо парков, мимо скверов,
мимо милиционеров.
Наша мощь и сила - в спайке,
в достиженьях трудовых!
Покупайте раскидайки
и раскидывайте их!
Я куплю и долго буду
их раскидывать вокруг.
Буду верить свету, чуду,
верить празднику, но вдруг,
словно шарик надувной,
лопнет небо надо мной.
#пппп
Сегодня в рубрике «Петербургские поэты по понедельникам» прекрасное от Александра Кушнера.
В тире.
В тире, с яркой подсветкой, С облаками, как дым, Мы с винтовочкой меткой Два часа простоим.
Он устроен коробкой, Светел ночью и днем, С механической, робкой, Сладкой музычкой в нем.
Вот я выстрелю в гуся, Что из тучки возник, Посмотри, моя дуся, Он головкой поник.
Вот я лань обнаружу, Вот я в башню пальну, Все расстрою, разрушу И отправлю ко дну.
Что там, шляпа с полями? Или пень?— Не видать. Тирщик в белой панаме Все настроит опять.
Его птички бессмертны, Пароходы прочны И бессменны концерты, Вроде вечной весны.
Ты любуешься парком? Я же здесь постою В размалеванном, ярком, Самодельном раю.
Сегодня в рубрике «Петербургские поэты по понедельникам» прекрасное от Александра Кушнера.
В тире.
В тире, с яркой подсветкой, С облаками, как дым, Мы с винтовочкой меткой Два часа простоим.
Он устроен коробкой, Светел ночью и днем, С механической, робкой, Сладкой музычкой в нем.
Вот я выстрелю в гуся, Что из тучки возник, Посмотри, моя дуся, Он головкой поник.
Вот я лань обнаружу, Вот я в башню пальну, Все расстрою, разрушу И отправлю ко дну.
Что там, шляпа с полями? Или пень?— Не видать. Тирщик в белой панаме Все настроит опять.
Его птички бессмертны, Пароходы прочны И бессменны концерты, Вроде вечной весны.
Ты любуешься парком? Я же здесь постою В размалеванном, ярком, Самодельном раю.
#пппп
Сегодня в рубрике «Петербургские поэты по понедельникам» мы решили вспомнить очевидное - поэта Бродского. Но процитировать хотим не стихи, а прозу.
Сегодня в рубрике «Петербургские поэты по понедельникам» мы решили вспомнить очевидное - поэта Бродского. Но процитировать хотим не стихи, а прозу.
"Скука — это, так сказать, ваше окно на время, на те его свойства, которые мы склонны игнорировать до такой степени, что это уже грозит душевному равновесию. Короче говоря, это ваше окно на бесконечность времени, то есть на вашу незначительность в нём. Возможно, этим объясняется боязнь одиноких, оцепенелых вечеров, очарованность, с которой мы иногда наблюдаем пылинку, кружащуюся в солнечном луче, — и где-то тикают часы, стоит жара, и сила воли на нуле".
Иосиф Бродский
«Похвала скуке»
#пппп
Забыли сегодня с утра сыграть в нашу регулярную рубрику «Петербургские поэты по понедельникам».
Но, на наше счастье, понедельник ещё не закончился. И поэты пока не перевелись.
Сегодня публикуем стихотворение Лехи Никонова. Настроение такое…
Забыли сегодня с утра сыграть в нашу регулярную рубрику «Петербургские поэты по понедельникам».
Но, на наше счастье, понедельник ещё не закончился. И поэты пока не перевелись.
Сегодня публикуем стихотворение Лехи Никонова. Настроение такое…
Стыд ожидания, страх и подмена,
Гон ленинградских ночей,
Микрорайон, от которого слева
Ад, что по сути, ничей.
Время, что кружится в отражении,
Дым папирос и стихи,
Точно осадное положение
На берегу реки.
Так вычисляется расстояние -
Зеркало, вздох, порошок.
Так появляется оправдание
Мига, который пришёл.
21.00.10.07.17.