Монашеская жизнь – это концентрация на самом главном – на богообщении, которое достигается через молитву и очищение ума от помыслов и фантазий, пробуждающих страсти и грехи в нашем сердце. Молитва требует внутреннего безмолвия, при этом душа становится особенно чуткой к внешним впечатлениям, в том числе к слову. Слово воспринимается как шум, нарушающий тишину. Вместе со словами в душу врываются впечатления, образы и картины – враги молитвы, поэтому длительные беседы угнетают душу монаха, приводят его в состояние внутреннего опустошения и усталости. Этого не понимают мирские люди, которые беспрерывно пребывают в грохочущей кузнице мира, в буре своих помыслов и страстей; для них разговор – это шум в привычном шуме, а для некоторых даже разрядка. Есть цветы, которые могут жить только в парнике; если открыть окошко парника, они болеют и гибнут. Так монах может жить лишь в атмосфере внутренней тишины и молитвы; посреди мира, который через слова врывается в его душу, он болеет и чахнет. Источник силы – это дух, обращенный к Богу, дух, который в то же время очень нежен и уязвим.
С наступлением холода осыпаются листья у деревьев: они будто умирают до весеннего тепла. Жизнь теплится в них, но они погружены в глубокий сон. То же происходит с человеческим духом: подавленный шумом этого мира, потоком слов, вихрем впечатлений, которые врываются в душу и опустошают ее, дух как бы сокрывается и отступает, это его самозащита; вместо него действуют силы души – более грубые и поэтому более выносливые. Дух оживает снова, когда наступает внутренняя тишина, когда пробуждается молитва. Поэтому старцы любят тех, кто говорит обдуманно и кратко, кто не продлевает бесед с ними, кто не становится вором их молитвы. Любимый ученик Господа апостол Иоанн Богослов отличался молчаливостью. Он был обращен к своему сердцу, он был погружен в созерцание, которое выше слова. Он был любимым учеником именно потому, что его душа, пребывающая в безмолвии, могла вместить больше Божественного света – Божественной любви, изливающейся без меры на всех.
#архимандритРафаилКарелин
С наступлением холода осыпаются листья у деревьев: они будто умирают до весеннего тепла. Жизнь теплится в них, но они погружены в глубокий сон. То же происходит с человеческим духом: подавленный шумом этого мира, потоком слов, вихрем впечатлений, которые врываются в душу и опустошают ее, дух как бы сокрывается и отступает, это его самозащита; вместо него действуют силы души – более грубые и поэтому более выносливые. Дух оживает снова, когда наступает внутренняя тишина, когда пробуждается молитва. Поэтому старцы любят тех, кто говорит обдуманно и кратко, кто не продлевает бесед с ними, кто не становится вором их молитвы. Любимый ученик Господа апостол Иоанн Богослов отличался молчаливостью. Он был обращен к своему сердцу, он был погружен в созерцание, которое выше слова. Он был любимым учеником именно потому, что его душа, пребывающая в безмолвии, могла вместить больше Божественного света – Божественной любви, изливающейся без меры на всех.
#архимандритРафаилКарелин
Forwarded from Добротолюбие 📜
СВЕТ В СУМЕРКАХ
Преподобный Паисий Молдавский
Часть I
Просветительская миссия прп. Паисия не ограничена
участием в переводе Добротолюбия. Его духовный вклад в жизнь Церкви и нашего Отечества намного значительнее. Литературно-издательская деятельность старца, его сподвижников и последователей имела решающее значение для сохранения отеческого Предания, для возрождения духовных традиций. Великому старцу довелось подвизаться в тот сумрачный век, который учеными назван самым глухим временем русской истории.
Глубокий упадок монашеской жизни наметился еще
задолго до Петра. «Еще при жизни прп. Нила Сорского
старческий путь многим стал ненавистен», — свидетельствует архимандрит Леонид (Кавелин). А о XVIII столетии архимандрит Григорий (Борисоглебский) отзывается следующим образом: «Тогда знали про старчество, но ненавидели его». Уже «со времен Петра печатание книг, относящихся к духовной жизни, предоставлено было усмотрению Св. Синода», — и впоследствии установление это подтверждалось Высочайшими указами. Фактически это означало запрет на публикацию изданий духовного содержания. Кроме того, именным указом был запрещен ввоз в Россию из-за границы «книг Священного Писания славянской печати, без изъятия в отношении содержания».
После петровских реформ и екатерининских антицерковных деяний духовное просвещение в России стремительно угасало. По мнению современного историка, Екатерина II провела изъятие церковных имуществ значительно жестче и беспощаднее, чем Ленин в 1922 году, а митрополит Арсений (Мацеевич), выступивший против этого святотатства и подвергшийся жестоким репрессиям со стороны императрицы и церковной власти, умер в каземате, находясь в еще более бесчеловечных условиях заключения, чем митрополит Петр (Полянский) и многие другие наши
новомученики.
То было время, когда монастырей оставалось менее половины, Церковь была лишена средств к существованию, а книги святых отцов повсеместно изъяты, так как духовная литература в Екатерининскую эпоху подлежала планомерному истреблению. Лишь богослужебные тексты оставались еще при храмах, и весьма ограниченный круг людей мог заглянуть в книги Священного Писания. Фактически русский человек не имел доступа к святоотеческому наследию, оказался оторванным от Предания.
В этих условиях остро вставал вопрос о сохранении православия. Необходимо было изыскивать пути просвещения русского человека, заново приобщать его к традиции. И Господь воздвиг на служение инока Паисия, чей труд не только рассеял духовные сумерки XVIII века, но и дал плоды, которые питают все последующие поколения вплоть до наших дней. «Он нес великий подвиг, и этот подвиг есть создание [переводной] аскетической литературы, то есть самого источника монашеского просвещения. Правда, и до отца Паисия были переводы некоторых аскетических творений древних отцов монашества, но эти переводы уже устарели и стали редки, они были случайны, а главное —
были забыты в практической жизни».
#Молитва_Иисусова_Николай_Новиков
Преподобный Паисий Молдавский
Часть I
Просветительская миссия прп. Паисия не ограничена
участием в переводе Добротолюбия. Его духовный вклад в жизнь Церкви и нашего Отечества намного значительнее. Литературно-издательская деятельность старца, его сподвижников и последователей имела решающее значение для сохранения отеческого Предания, для возрождения духовных традиций. Великому старцу довелось подвизаться в тот сумрачный век, который учеными назван самым глухим временем русской истории.
Глубокий упадок монашеской жизни наметился еще
задолго до Петра. «Еще при жизни прп. Нила Сорского
старческий путь многим стал ненавистен», — свидетельствует архимандрит Леонид (Кавелин). А о XVIII столетии архимандрит Григорий (Борисоглебский) отзывается следующим образом: «Тогда знали про старчество, но ненавидели его». Уже «со времен Петра печатание книг, относящихся к духовной жизни, предоставлено было усмотрению Св. Синода», — и впоследствии установление это подтверждалось Высочайшими указами. Фактически это означало запрет на публикацию изданий духовного содержания. Кроме того, именным указом был запрещен ввоз в Россию из-за границы «книг Священного Писания славянской печати, без изъятия в отношении содержания».
После петровских реформ и екатерининских антицерковных деяний духовное просвещение в России стремительно угасало. По мнению современного историка, Екатерина II провела изъятие церковных имуществ значительно жестче и беспощаднее, чем Ленин в 1922 году, а митрополит Арсений (Мацеевич), выступивший против этого святотатства и подвергшийся жестоким репрессиям со стороны императрицы и церковной власти, умер в каземате, находясь в еще более бесчеловечных условиях заключения, чем митрополит Петр (Полянский) и многие другие наши
новомученики.
То было время, когда монастырей оставалось менее половины, Церковь была лишена средств к существованию, а книги святых отцов повсеместно изъяты, так как духовная литература в Екатерининскую эпоху подлежала планомерному истреблению. Лишь богослужебные тексты оставались еще при храмах, и весьма ограниченный круг людей мог заглянуть в книги Священного Писания. Фактически русский человек не имел доступа к святоотеческому наследию, оказался оторванным от Предания.
В этих условиях остро вставал вопрос о сохранении православия. Необходимо было изыскивать пути просвещения русского человека, заново приобщать его к традиции. И Господь воздвиг на служение инока Паисия, чей труд не только рассеял духовные сумерки XVIII века, но и дал плоды, которые питают все последующие поколения вплоть до наших дней. «Он нес великий подвиг, и этот подвиг есть создание [переводной] аскетической литературы, то есть самого источника монашеского просвещения. Правда, и до отца Паисия были переводы некоторых аскетических творений древних отцов монашества, но эти переводы уже устарели и стали редки, они были случайны, а главное —
были забыты в практической жизни».
#Молитва_Иисусова_Николай_Новиков
Что такое безстрастие?
Безстрастие – это не только не поступать по страстям, но стать чуждым даже желания их. Безстрастен тот, кто победил все виды привязанностей к соблазнам мира сего в нынешнем веке, понуждающих его и возбуждающих сладостными похотями, вожделениями и желаниями. Будучи выше всех страстей, достигший безстрастия не соблазнится никакими делами мира сего в нынешнем веке. Не испугается ни страданий, ни бед, ни несчастий. И самой смерти не устрашится. Потому что предполагает получить через это жизнь.
Безстрастен тот человек, который, страдая от лукавых бесов и от злых людей, не обращает внимания и не тяготится бедами, как если бы страдал кто-то другой. В славе не превозносится, в обидах не огорчается, но, словно дитя малое: когда бьют – плачет, когда утешают – радуется. Или словно пес: отгоняешь – отойдет, подзываешь – прискачет. Ведь безстрастие – не одна из добродетелей, а название всех добродетелей в совокупности, когда имеет человек в душе Духа Святого. Не может быть человек безстрастным, если не имеет Духа Святого, поскольку не тверды все духовные дела без Духа Святого. А если не очистится человек от страстей, то не сойдет на него Дух Святой, а без Духа Святого не может человек называться безстрастным. До тех пор везде страдает человек, пока не вселится в него Дух Святой. А когда Дух Святой вселяется в него, тогда все тяготы и страдания, и скорби облегчает, и все ему становится легко. Богу нашему слава всегда была, и ныне, и присно, и во веки веков.
#священноинок_Дорофей
Безстрастие – это не только не поступать по страстям, но стать чуждым даже желания их. Безстрастен тот, кто победил все виды привязанностей к соблазнам мира сего в нынешнем веке, понуждающих его и возбуждающих сладостными похотями, вожделениями и желаниями. Будучи выше всех страстей, достигший безстрастия не соблазнится никакими делами мира сего в нынешнем веке. Не испугается ни страданий, ни бед, ни несчастий. И самой смерти не устрашится. Потому что предполагает получить через это жизнь.
Безстрастен тот человек, который, страдая от лукавых бесов и от злых людей, не обращает внимания и не тяготится бедами, как если бы страдал кто-то другой. В славе не превозносится, в обидах не огорчается, но, словно дитя малое: когда бьют – плачет, когда утешают – радуется. Или словно пес: отгоняешь – отойдет, подзываешь – прискачет. Ведь безстрастие – не одна из добродетелей, а название всех добродетелей в совокупности, когда имеет человек в душе Духа Святого. Не может быть человек безстрастным, если не имеет Духа Святого, поскольку не тверды все духовные дела без Духа Святого. А если не очистится человек от страстей, то не сойдет на него Дух Святой, а без Духа Святого не может человек называться безстрастным. До тех пор везде страдает человек, пока не вселится в него Дух Святой. А когда Дух Святой вселяется в него, тогда все тяготы и страдания, и скорби облегчает, и все ему становится легко. Богу нашему слава всегда была, и ныне, и присно, и во веки веков.
#священноинок_Дорофей
Из наставлений прп. Симеона (Желнина) своему ученику, архимандриту Серафиму (Розенбергу) :
О борьбе с грехом
Неделя Блудного сына – сегодня именины всех нас – все блудные дети. Кто? Кто живет, как хочется, в свое удовольствие, без Бога. Человек по телу – зверь, надо обуздывать. Иногда говорят: я – грешник, а в душе я – праведник; и при этом любят страсти.
Дерзновения в молитве нет, потому что любим свои страсти, немощи, не хотим бороться с ними. Хоть до упаду молись.
Плотская жизнь – плыть по течению и любоваться по сторонам; духовная же жизнь – против течения: труд беспрерывный, иначе отнесет куда.
Обращаясь лицом к Богу, поневоле спиной обратишься к миру. Живя в мире (в окружении зла; князь его – темная сила) – не сливаться с ним.
Грех – бессмыслица, насмешка врага над человеком, безумие – избави его, Господи.
Великая глупость, безумие – грех; ты ведь должен быть подобен распятому – не можешь грешить (вера в Бога не допускает, и прочее); и не веровать – тоже тьма, безумие.
Кто мир любит, кто ищет и любит иметь значение в мире, пользоваться почетом, быть хвалимым, одаряемым, иметь силу и власть в нем, деньги – как средство к сему, видную наружность, кто любит услаждать и питать тело, вкус, питать гордость и прочие страсти, прельщать сердце – удовольствиями, покоем, комфортом, своеволием, кто боится неприятностей, кто не терпит ничего, мстит словом и мыслию, исполняет желания нечистого сердца, помрачен умом, не слушает совести, презирает низших, себя возносит и считает достойным, заслуживающим уважения, самооправдывается, боится усилий, труда, понуждения, не терпит укоров, смущается, не помнит смерти и прочего открытого Богом для Спасения человека, не умеет смиряться, не старается даже до крови бороться с грехом, как верный раб Христов, не верит твердо словам Божиим в Евангелии, противится Богу, стыдится перекреститься среди мирских людей, боится теней, а не Бога, не надеется на Бога и обещания Его, тщеславится, раздражается и прочее – тот служит диаволу и наследует вечную муку.
Намереваясь согрешить – вспоминай: это противно воле Божией, любящего мя, огорчит, оскорбит, прогневит, бесчестит Его.
Диавол завидя, как высоко вознес Господь Иисус Христос человека в Себе, как одарил его, ходит рыкая, бдит, прельщает, друг на друга нас наущает – потерпи сей день, завтра, может, и конец – смерть.
Думай: согрешить легко – я много согрешал, видел тщету и горечь греха, знаю и вред преслушания – смерть вечную, но вновь и вновь забываю это – опять прельщаюсь.
По своей воле люди гибнут и спасаются.
Что зовете Меня: Господи, Господи и не делаете того, что Я говорю? Господь говорит: вознепщевал ecи беззаконие, яко буду тебе подобен: обличу тя и представлю пред лицем твоим грехи твоя (Пс 49,21).
Говори: горе мне – я в опасности погибнуть.
Почитают тя? Вспомни, что ты пред Богом? Ничтожество. Что имеешь не от Бога, а свое? – грехи и мерзость; гневается Господь на тебя.
Проси у Бога зреть свою наготу и бездну грехов.
Зри свои грехи и добродетели ближнего.
Познай ся – зри грехи свои (блажен не тот, кто Ангела видит – но всегда видит свои грехи) – это послужит тебе к смирению и страху, дабы не согрешить еще более, не прогневать Бога вконец.
Верою нужно зреть Бога, геенну, блаженство праведников, смертный час, свои грехи, милость Божию. Сколько раз ты уже согрешал? Тьму раз – все у Бога записано.
О борьбе с грехом
Неделя Блудного сына – сегодня именины всех нас – все блудные дети. Кто? Кто живет, как хочется, в свое удовольствие, без Бога. Человек по телу – зверь, надо обуздывать. Иногда говорят: я – грешник, а в душе я – праведник; и при этом любят страсти.
Дерзновения в молитве нет, потому что любим свои страсти, немощи, не хотим бороться с ними. Хоть до упаду молись.
Плотская жизнь – плыть по течению и любоваться по сторонам; духовная же жизнь – против течения: труд беспрерывный, иначе отнесет куда.
Обращаясь лицом к Богу, поневоле спиной обратишься к миру. Живя в мире (в окружении зла; князь его – темная сила) – не сливаться с ним.
Грех – бессмыслица, насмешка врага над человеком, безумие – избави его, Господи.
Великая глупость, безумие – грех; ты ведь должен быть подобен распятому – не можешь грешить (вера в Бога не допускает, и прочее); и не веровать – тоже тьма, безумие.
Кто мир любит, кто ищет и любит иметь значение в мире, пользоваться почетом, быть хвалимым, одаряемым, иметь силу и власть в нем, деньги – как средство к сему, видную наружность, кто любит услаждать и питать тело, вкус, питать гордость и прочие страсти, прельщать сердце – удовольствиями, покоем, комфортом, своеволием, кто боится неприятностей, кто не терпит ничего, мстит словом и мыслию, исполняет желания нечистого сердца, помрачен умом, не слушает совести, презирает низших, себя возносит и считает достойным, заслуживающим уважения, самооправдывается, боится усилий, труда, понуждения, не терпит укоров, смущается, не помнит смерти и прочего открытого Богом для Спасения человека, не умеет смиряться, не старается даже до крови бороться с грехом, как верный раб Христов, не верит твердо словам Божиим в Евангелии, противится Богу, стыдится перекреститься среди мирских людей, боится теней, а не Бога, не надеется на Бога и обещания Его, тщеславится, раздражается и прочее – тот служит диаволу и наследует вечную муку.
Намереваясь согрешить – вспоминай: это противно воле Божией, любящего мя, огорчит, оскорбит, прогневит, бесчестит Его.
Диавол завидя, как высоко вознес Господь Иисус Христос человека в Себе, как одарил его, ходит рыкая, бдит, прельщает, друг на друга нас наущает – потерпи сей день, завтра, может, и конец – смерть.
Думай: согрешить легко – я много согрешал, видел тщету и горечь греха, знаю и вред преслушания – смерть вечную, но вновь и вновь забываю это – опять прельщаюсь.
По своей воле люди гибнут и спасаются.
Что зовете Меня: Господи, Господи и не делаете того, что Я говорю? Господь говорит: вознепщевал ecи беззаконие, яко буду тебе подобен: обличу тя и представлю пред лицем твоим грехи твоя (Пс 49,21).
Говори: горе мне – я в опасности погибнуть.
Почитают тя? Вспомни, что ты пред Богом? Ничтожество. Что имеешь не от Бога, а свое? – грехи и мерзость; гневается Господь на тебя.
Проси у Бога зреть свою наготу и бездну грехов.
Зри свои грехи и добродетели ближнего.
Познай ся – зри грехи свои (блажен не тот, кто Ангела видит – но всегда видит свои грехи) – это послужит тебе к смирению и страху, дабы не согрешить еще более, не прогневать Бога вконец.
Верою нужно зреть Бога, геенну, блаженство праведников, смертный час, свои грехи, милость Божию. Сколько раз ты уже согрешал? Тьму раз – все у Бога записано.
И за время, данное тебе (часы, минуты жизни твоей – свободные и в труде), будешь истязан у Бога – как их провел? Вспомни, каков ты пред Богом: поистине (люди не знают твоей души и твоих мыслей) – гноен, прокажен, уродлив от страстей, осужден, смраден – и не прельщайся. Настороже будь страхом и памятью Божией – не забудься, не упокойся, не уный!!!
Думай так: Господь, Богородица, Ангелы – смотрят на меня, на сердце мое – лукавое и неверное. Не согрешить бы против Тебя, Господи, не оскорбить бы, не ослушаться бы!
Поучайся в заповедях, в сердце скрывая их словеса, – постоянно пребывай в них, как бы «навяжи их себе на шею». Вся суть в исполнении заповедей: для сего дано нам время земной жизни – кайся.
Просишь у Бога смирения и прочего, но ради чего просишь? Не ради ли себя? Чтоб не смущаться среди церкви, не показаться бы гордым, но смиренным?
Лень твоя в борьбе с грехом и тебе самому тяжка. Блюди себя и молись Богу: «Да не согрешу Тебе, не отчуждусь Тебя, да не стану противиться Тебе; Твои страдания да не сделаю бесплодными на себе, да не огорчу Тя – Судне мой грядущий. Да не огорчу Тя, Благодетелю мой, и да не прогневлю Тя, Судне мой».
«Презирати убо плоть, преходит бо» – презирать боязнь, боязнь смущения, лень, гортань, похоть.
Думаешь, что хорошо читал в храме? – помяни бездну своих грехов; против тщеславия нужна память, что Бог сердце зрит, что последний из всех ты пред Ним и противен Ему. Нужно ненавидеть в себе то, что Он ненавидит в человецех – гордость, похоть, лень; любить же то, что Он любит в человецех – смирение, покаяние, труд, чистоту
Разве пользует любовь к себе? Она – суетная: плоть нежишь, жизнью дорожишь, боишься посрамиться пред людьми, худым показаться, слабым, хочешь почета – слушали б тебя, хвалили б (а ты умрешь, сгниешь). Хочешь вкусного, легкой и приятной работы, отдыха, удовольствий, о смерти не хочешь и вспоминать, хочешь лениться, есть и спать; обратят внимание на тя – радуешься, низко поклонятся – радуешься; угостят, льстят – радуешься. В противном же сему – печалишься. Бывает, что если не по твоей воле – гневаешься, злобишься.
Трезвение – уметь зреть грехи – бодрствование у сердца. Помни: все доброе – Божие, а не мое.
Необходимо различение добра и зла – чувство это приходит с навыком.
Едино держи в уме – ради чего пришел сюда: ради – Спасения души, остальному не внимай более должного, возвращайся скорее к сему; собирай ум – пусть ты и находишься в смущении, в усталости, в искушении; в сем пусть твоя борьба да будет: терпи, возвратись к вере в Бога и страху Божию, к молитве; лишь своими силами не противоречь помыслу, но вытесняй его спасительным помышлением: о смерти, Суде, целомудрии, труде, любви Божией.
Хульные помыслы? Попускаются, чтоб раньше времени не желали взлететь на небо. Ведь не Ангелы.
Тучи мечтаний? Борение нужно. Вспоминай примеры святителя Николая, преподобной Марии Египетской. Отнимет их Бог в свое время.
Упал – это чтоб молился всегда; также и боль почки тебя вразумляет – раньше надо молиться, а не во время боли. Молись: Господи дай мне здоровье, мирную кончину, Царствие Небесное...
Борение нужно всегда, за него надеемся на милость Божию.
Помыслы черной тучей находят – богомыслием пораздроби их, ослаби, думай о смертном часе, Суде и прочем из Евангелия. Волнами все бывает, перейдет, с другой – лучшей – стороны подует.
Пади пред Богом, моля даровать целомудрие, внимание (не поддаваться помыслам), истинное понятие о себе самом, памятование грядущего, способности любовно обойтись с человеком ради Бога, а не из «смущения тягостного».
Не вспоминай прошлого, чтобы не впасть в прежние страсти. Враг не властен понуждать нас – но ловит, мечет приманку – худые помыслы; сам соизволишь, примешь – он и господствует над тобой.
Смущающее все принимай за пустяки. Дозволение себе мечтательности есть отступление от истины и произвольное самообольщение. Верою действуй в борьбе с врагом.
Думай так: Господь, Богородица, Ангелы – смотрят на меня, на сердце мое – лукавое и неверное. Не согрешить бы против Тебя, Господи, не оскорбить бы, не ослушаться бы!
Поучайся в заповедях, в сердце скрывая их словеса, – постоянно пребывай в них, как бы «навяжи их себе на шею». Вся суть в исполнении заповедей: для сего дано нам время земной жизни – кайся.
Просишь у Бога смирения и прочего, но ради чего просишь? Не ради ли себя? Чтоб не смущаться среди церкви, не показаться бы гордым, но смиренным?
Лень твоя в борьбе с грехом и тебе самому тяжка. Блюди себя и молись Богу: «Да не согрешу Тебе, не отчуждусь Тебя, да не стану противиться Тебе; Твои страдания да не сделаю бесплодными на себе, да не огорчу Тя – Судне мой грядущий. Да не огорчу Тя, Благодетелю мой, и да не прогневлю Тя, Судне мой».
«Презирати убо плоть, преходит бо» – презирать боязнь, боязнь смущения, лень, гортань, похоть.
Думаешь, что хорошо читал в храме? – помяни бездну своих грехов; против тщеславия нужна память, что Бог сердце зрит, что последний из всех ты пред Ним и противен Ему. Нужно ненавидеть в себе то, что Он ненавидит в человецех – гордость, похоть, лень; любить же то, что Он любит в человецех – смирение, покаяние, труд, чистоту
Разве пользует любовь к себе? Она – суетная: плоть нежишь, жизнью дорожишь, боишься посрамиться пред людьми, худым показаться, слабым, хочешь почета – слушали б тебя, хвалили б (а ты умрешь, сгниешь). Хочешь вкусного, легкой и приятной работы, отдыха, удовольствий, о смерти не хочешь и вспоминать, хочешь лениться, есть и спать; обратят внимание на тя – радуешься, низко поклонятся – радуешься; угостят, льстят – радуешься. В противном же сему – печалишься. Бывает, что если не по твоей воле – гневаешься, злобишься.
Трезвение – уметь зреть грехи – бодрствование у сердца. Помни: все доброе – Божие, а не мое.
Необходимо различение добра и зла – чувство это приходит с навыком.
Едино держи в уме – ради чего пришел сюда: ради – Спасения души, остальному не внимай более должного, возвращайся скорее к сему; собирай ум – пусть ты и находишься в смущении, в усталости, в искушении; в сем пусть твоя борьба да будет: терпи, возвратись к вере в Бога и страху Божию, к молитве; лишь своими силами не противоречь помыслу, но вытесняй его спасительным помышлением: о смерти, Суде, целомудрии, труде, любви Божией.
Хульные помыслы? Попускаются, чтоб раньше времени не желали взлететь на небо. Ведь не Ангелы.
Тучи мечтаний? Борение нужно. Вспоминай примеры святителя Николая, преподобной Марии Египетской. Отнимет их Бог в свое время.
Упал – это чтоб молился всегда; также и боль почки тебя вразумляет – раньше надо молиться, а не во время боли. Молись: Господи дай мне здоровье, мирную кончину, Царствие Небесное...
Борение нужно всегда, за него надеемся на милость Божию.
Помыслы черной тучей находят – богомыслием пораздроби их, ослаби, думай о смертном часе, Суде и прочем из Евангелия. Волнами все бывает, перейдет, с другой – лучшей – стороны подует.
Пади пред Богом, моля даровать целомудрие, внимание (не поддаваться помыслам), истинное понятие о себе самом, памятование грядущего, способности любовно обойтись с человеком ради Бога, а не из «смущения тягостного».
Не вспоминай прошлого, чтобы не впасть в прежние страсти. Враг не властен понуждать нас – но ловит, мечет приманку – худые помыслы; сам соизволишь, примешь – он и господствует над тобой.
Смущающее все принимай за пустяки. Дозволение себе мечтательности есть отступление от истины и произвольное самообольщение. Верою действуй в борьбе с врагом.
Блажен, видящий грехи свои выну. Противоречь помыслу (от блудных помыслов беги в память смерти). Нужен и страх от чувства высоты Бога (не оскорбить бы Его). Необходимо самоукорение. Не строй воображением крыльев греховным страху, заботе, печали, горю, – и рассеются. Трудящемуся некогда грешить. Не надейся дожить до утра, вечера. Одна опора у нас – милость Божия. Чувствуй свою внутреннюю бедность. Но знай: и в нас есть Бог Вездесущий, Ближе воздуха Господь, внимает нам (а ты виноват, непотребен и безответен пред Богом); смерть – конец покаянию – все ближе, а за ней и геенна; спасайся, устрашись, очнись, плачь, сознавай это. А ты не веришь, не сознаешь, не помнишь!
Не слушай отца лжи – диавола, ходи во свете истины, кая есть Слово Божие, алкай и жаждай правды, беги лжи, греха, мечты.
Храни чувства, ограждай – смерть входит ими.
Помыслами не касайся человека, чужих дел, суетных желаний...
Думай (образ мыслей делает человека) всегда по- христиански – будешь тверд; учись так думать, не допускать помыслов – не внимать чуждым помыслам.
Скажи: не хочу сквернить слуха своего и мыслей богопротивными речами и внушениями – и уйди из комнаты.
Отвергай помыслы тщеславные и другие (думай: не мои они) – подозрительность, страстность, гневность.
Где придется быть, следует особенно беречься, избегать судить и осуждать.
Ты был пленен помыслами суетными при чистке иконостаса. Это происходит от расслабления внимания в молитве.
Ты можешь печься только об одном из двух. Либо о том, чтобы не согрешить пред лицем вездесущаго Бога ( поучайся в заповедях по кафизме 17 – и поучахся в заповедех Твоих; яже возлюбих зело (Пс 118, 47); В сердцы моем скрых словеса Твоя, яко да не согрешу Тебе (Пс 118, 11)). Либо о человекоугодии – чтоб не показаться людям глупым, неумелым, гордым, нецеломудренным, оставаясь на самом деле таковым, чем и угождаешь сатане. Презирай плотское мудрование и попирай его помощию Божией. Отвергай волю свою.
Нужно со страхом Божиим обращаться с людьми и думать о них: они – возлюбленные создания Божии, Бог печется о них, Кровь пролил за них; все спасутся, я – один во ад пойду...
Люди – пажити Божии: и мир, и тело, и способности, и возможности – все не наше, а Божие; и душа наша – Его сугубо, так как Кровию Иисуса Христа искуплена.
Тварь всегда остается тварью: ты обязан благодарить Бога, что создан, да еще человеком, за благодеяния, за веру, за то, что ты – монах, за потребное телу и душе и за прочее; и не возносись – это ложь, обман, несправедливость, бесчестие Богу, вред великий себе.
Воодушевляйся примерами Святых – мужеством их, верою, любовию...
Помышления твои наравне с делами открыты Богу, – бойся грешить в мыслях. Не принимай, не сочувствуй греховным помыслам, ненавидь и презирай их – они всеваются от врага, не смущайся ими.
Искушение – это желание плоти бессловесное преступить заповедь Божию. Дух да сомнет плоть под себя: плоть кратковременна, душа вечна.
Ты Богом сотворен – не безумствуй. За кого ты себя считаешь, кто тебя возвысил над братьями, дал право критики? Как миг – жизнь твоя. Дана тебе от Бога жизнь – тебя блюдут; скоро же будешь разъединен с телом. Что же в твоей собственной воле? В твоей воле – твое отступление от Создателя. Плачь же о вольной неверности Отцу и Богу.
Подумай, как страшно, как мерзко Богу, оскорбительно преступление твое заповедей великого Бога, любящего тебя, – плачь об этом. Помни, что живешь лишь по долготерпению Божию, заступлению Божией Матери и Святых.
Думай: мука мне готова, но ожидает Бог моего покаяния. Молись же Ему: даруй мне, Господи, видеть грехи мои, и плакать о них, и никого не осуждать.
Иногда заносчивый помысл говорит: «Из-за любви ко Христу сижу я в стенах моей келлии». Ответь тогда такому горделивому помыслу, что живешь в ней безуспешно.
Не слушай отца лжи – диавола, ходи во свете истины, кая есть Слово Божие, алкай и жаждай правды, беги лжи, греха, мечты.
Храни чувства, ограждай – смерть входит ими.
Помыслами не касайся человека, чужих дел, суетных желаний...
Думай (образ мыслей делает человека) всегда по- христиански – будешь тверд; учись так думать, не допускать помыслов – не внимать чуждым помыслам.
Скажи: не хочу сквернить слуха своего и мыслей богопротивными речами и внушениями – и уйди из комнаты.
Отвергай помыслы тщеславные и другие (думай: не мои они) – подозрительность, страстность, гневность.
Где придется быть, следует особенно беречься, избегать судить и осуждать.
Ты был пленен помыслами суетными при чистке иконостаса. Это происходит от расслабления внимания в молитве.
Ты можешь печься только об одном из двух. Либо о том, чтобы не согрешить пред лицем вездесущаго Бога ( поучайся в заповедях по кафизме 17 – и поучахся в заповедех Твоих; яже возлюбих зело (Пс 118, 47); В сердцы моем скрых словеса Твоя, яко да не согрешу Тебе (Пс 118, 11)). Либо о человекоугодии – чтоб не показаться людям глупым, неумелым, гордым, нецеломудренным, оставаясь на самом деле таковым, чем и угождаешь сатане. Презирай плотское мудрование и попирай его помощию Божией. Отвергай волю свою.
Нужно со страхом Божиим обращаться с людьми и думать о них: они – возлюбленные создания Божии, Бог печется о них, Кровь пролил за них; все спасутся, я – один во ад пойду...
Люди – пажити Божии: и мир, и тело, и способности, и возможности – все не наше, а Божие; и душа наша – Его сугубо, так как Кровию Иисуса Христа искуплена.
Тварь всегда остается тварью: ты обязан благодарить Бога, что создан, да еще человеком, за благодеяния, за веру, за то, что ты – монах, за потребное телу и душе и за прочее; и не возносись – это ложь, обман, несправедливость, бесчестие Богу, вред великий себе.
Воодушевляйся примерами Святых – мужеством их, верою, любовию...
Помышления твои наравне с делами открыты Богу, – бойся грешить в мыслях. Не принимай, не сочувствуй греховным помыслам, ненавидь и презирай их – они всеваются от врага, не смущайся ими.
Искушение – это желание плоти бессловесное преступить заповедь Божию. Дух да сомнет плоть под себя: плоть кратковременна, душа вечна.
Ты Богом сотворен – не безумствуй. За кого ты себя считаешь, кто тебя возвысил над братьями, дал право критики? Как миг – жизнь твоя. Дана тебе от Бога жизнь – тебя блюдут; скоро же будешь разъединен с телом. Что же в твоей собственной воле? В твоей воле – твое отступление от Создателя. Плачь же о вольной неверности Отцу и Богу.
Подумай, как страшно, как мерзко Богу, оскорбительно преступление твое заповедей великого Бога, любящего тебя, – плачь об этом. Помни, что живешь лишь по долготерпению Божию, заступлению Божией Матери и Святых.
Думай: мука мне готова, но ожидает Бог моего покаяния. Молись же Ему: даруй мне, Господи, видеть грехи мои, и плакать о них, и никого не осуждать.
Иногда заносчивый помысл говорит: «Из-за любви ко Христу сижу я в стенах моей келлии». Ответь тогда такому горделивому помыслу, что живешь в ней безуспешно.
Когда от помысла очнешься, воззови к Богу – Господи, прости; займись размышлением о смерти, мытарствах, о Божественном. Действует спасительно на совесть представление мучительной вечности.
Нужно хранение ума! Следует занимать ум богомыслием, не допускать чуждый помысл, противоречить ему.
Нужно тебе исповедовать свои помыслы.
Потерпи Господа, мужайся, и да крепится сердце твое, и потерпи Господа (Пс 26, 14) – во искушении.
Тотчас проси прощение – как согрешил.
Вот рецепт борьбы с грехом: память Божия, память смерти, страх Божий.
Внимай: Божией или своей воле угождаешь? Божией чести или своей в деле твоем ищешь? Сие тяжко, страшно и беззаконно – если себя боготворишь, ставишь на место Бога. Своеволие, самолюбие, славолюбие – ослепляют.
Не обольщайся похвалою.
Молись: Господи, помоги иметь смирение, избави самовлюбленности.
В себе не бываешь, а всегда вне витаешь, собирай ум – он у тебя нецелостен, без хозяина; себя духовно окрадываешь (приучайся к людям, перебори боязнь сердца, смирись).
Говори, держись, поступай – никого никак не задевая, не высмеивая, не уничижая.
Ты – юный; трудись, чтобы облегчить духу возобладать над плотию.
Зверь – тело твое, подыми меч на него.
От хранения сердца рождается чистота.
От окружающего, видимого следует замыкаться внутрь сердца – от людей и демонов – иначе никому бы не спастись.
За свои грехи будешь отвечать, а не за чужие – на них и гляди.
Если и знаешь точно о грехе чьем, все равно гляди на свой, а не на чужие, – и тебе будет не до чужого греха.
Если лукав – стремись быть прост и нелицемерен; вороват – сам подавай.
Есть три незаметных, но смертных греха: тщеславие, уныние, осуждение.
Смертных грехов берегись – гордости, осуждения.
Сердце твое бывает жестко, зло, убийственно; погляди на лицо злого человека – оно отвратительно, а у тебя не часто ли таково лице души, и не отвратительно ли оно Богу и Ангелам и Святым Его (и прочие твои страсти: гордость, блуд, лень, зависть, жадность, чревоугодие, сребролюбие и прочее) – размысли.
Будь на страже – сдерживайся, но не актерствуй, изображая ложное.
Неверие, нерадение и забвение – пагубны.
Смотреть в лица и вспоминать прошлое – значит самому себя искушать.
Не следует удаляться от людей внешне, но удаляться внутренно. Не человекоугодничать – идти против внутреннего голоса, но и не быть в тягость совести людской, отдавая долг общительности. Словом, следует во всем внутренне молиться, и это умное делание, память Божия, не попустят согрешить, заболтаться, вдариться в худые воспоминания, мудрования; пока в тебе сего нет – сторонись греха и приобретай сие.
Глупые шутки (баранки), естественная смешливость и плакливость, страшливость, мечтательность – побеждай в себе сие.
Можно, много говоря, оставаться безмолвным, а можно и молча многоглаголать – в мыслях. Бывает, что и молча – многословишь, почему ты и пуст, и рассеян.
Впредь старайся не отягчать совесть (заповеди исполняй).
Нельзя падать духом, но, пав грехом, восставать – и так до кончины.
Пал ты духом? Без Иисусовой молитвы нельзя жить. Бес тщится тебя из монастыря выгнать. И ты не думай, что молод, молод – и потому можешь по-евонному пожить еще, ему поугождать.
Не досадуй, что криво иноческое житие идет, – следует быть искушениям, ты – не Ангел; но учись одолевать страсти и борись – с терпением и смирением – за жизнь блаженную вечную – ухитряйся.
Уповаем не от дел обрести оправдание, но от сознания своего недостоинства.
Главное – веру иметь в Бога, не впасть в отчаяние.
Нужно хранение ума! Следует занимать ум богомыслием, не допускать чуждый помысл, противоречить ему.
Нужно тебе исповедовать свои помыслы.
Потерпи Господа, мужайся, и да крепится сердце твое, и потерпи Господа (Пс 26, 14) – во искушении.
Тотчас проси прощение – как согрешил.
Вот рецепт борьбы с грехом: память Божия, память смерти, страх Божий.
Внимай: Божией или своей воле угождаешь? Божией чести или своей в деле твоем ищешь? Сие тяжко, страшно и беззаконно – если себя боготворишь, ставишь на место Бога. Своеволие, самолюбие, славолюбие – ослепляют.
Не обольщайся похвалою.
Молись: Господи, помоги иметь смирение, избави самовлюбленности.
В себе не бываешь, а всегда вне витаешь, собирай ум – он у тебя нецелостен, без хозяина; себя духовно окрадываешь (приучайся к людям, перебори боязнь сердца, смирись).
Говори, держись, поступай – никого никак не задевая, не высмеивая, не уничижая.
Ты – юный; трудись, чтобы облегчить духу возобладать над плотию.
Зверь – тело твое, подыми меч на него.
От хранения сердца рождается чистота.
От окружающего, видимого следует замыкаться внутрь сердца – от людей и демонов – иначе никому бы не спастись.
За свои грехи будешь отвечать, а не за чужие – на них и гляди.
Если и знаешь точно о грехе чьем, все равно гляди на свой, а не на чужие, – и тебе будет не до чужого греха.
Если лукав – стремись быть прост и нелицемерен; вороват – сам подавай.
Есть три незаметных, но смертных греха: тщеславие, уныние, осуждение.
Смертных грехов берегись – гордости, осуждения.
Сердце твое бывает жестко, зло, убийственно; погляди на лицо злого человека – оно отвратительно, а у тебя не часто ли таково лице души, и не отвратительно ли оно Богу и Ангелам и Святым Его (и прочие твои страсти: гордость, блуд, лень, зависть, жадность, чревоугодие, сребролюбие и прочее) – размысли.
Будь на страже – сдерживайся, но не актерствуй, изображая ложное.
Неверие, нерадение и забвение – пагубны.
Смотреть в лица и вспоминать прошлое – значит самому себя искушать.
Не следует удаляться от людей внешне, но удаляться внутренно. Не человекоугодничать – идти против внутреннего голоса, но и не быть в тягость совести людской, отдавая долг общительности. Словом, следует во всем внутренне молиться, и это умное делание, память Божия, не попустят согрешить, заболтаться, вдариться в худые воспоминания, мудрования; пока в тебе сего нет – сторонись греха и приобретай сие.
Глупые шутки (баранки), естественная смешливость и плакливость, страшливость, мечтательность – побеждай в себе сие.
Можно, много говоря, оставаться безмолвным, а можно и молча многоглаголать – в мыслях. Бывает, что и молча – многословишь, почему ты и пуст, и рассеян.
Впредь старайся не отягчать совесть (заповеди исполняй).
Нельзя падать духом, но, пав грехом, восставать – и так до кончины.
Пал ты духом? Без Иисусовой молитвы нельзя жить. Бес тщится тебя из монастыря выгнать. И ты не думай, что молод, молод – и потому можешь по-евонному пожить еще, ему поугождать.
Не досадуй, что криво иноческое житие идет, – следует быть искушениям, ты – не Ангел; но учись одолевать страсти и борись – с терпением и смирением – за жизнь блаженную вечную – ухитряйся.
Уповаем не от дел обрести оправдание, но от сознания своего недостоинства.
Главное – веру иметь в Бога, не впасть в отчаяние.
Бог сильнее всех. Он – Создатель всего – кого ж бояться? Искушению радоваться надо. Не старайся показать себя сильным, умным, добрым, целомудренным. Не на людей – братьев о Господе, а на диавола гневайся; он как тот лев, который наскакивает на христианина с ревом, скаля зубы, потом вновь и вновь пятится, не причиняя вреда – яко бессилен.
Господь не велел бы соблюдать заповеди, если б сие было невозможно.
Что хорошо пред людьми (например, хвалят тебя) – мерзость бывает пред Богом (ин – Суд Божий, и ин – человеческий (ср. 2Пар 19.6)).
Малодушие и нечистота сердца неотделимы! Плоды их – человекоугодие, смущение, трусость, уныние.
Будь тверд сердцем и смирен мыслию. Бдительно внимай уму. Острым и напряженным взором ума смотри внутрь себя, чтоб узнавать входящих.
Горе тем, кто прельщен миром и не знает своего Бога; вдвойне горе – приведенным в познание Бога, находящимся в правой вере, в монашестве, без труда все имущим для жизни, легко могущим угождать Богу и при этом живущим в суете, и в прелести, и в неверии и в бесстрашии. Берегись нерадеть о страстях – да не умереть бы в порабощении у них.
Смущение и другие немощи полезны. Будешь совершен и все хорошо делать – так совсем вознесешься. Примирись. Вреден грех маловерия, самомнения.
Обман (самообман), ложь, самолюбие – грозят тебе постоянно; откинь их, когда кланяешься, глядишь, просишь, выговор слышишь, болит ли что, пьяный ли оскорбляет.
Заповеди дал Отец Небесный – Царь Вселенныя; у человека же страстного – и совесть грешна.
Господь не велел бы соблюдать заповеди, если б сие было невозможно.
Что хорошо пред людьми (например, хвалят тебя) – мерзость бывает пред Богом (ин – Суд Божий, и ин – человеческий (ср. 2Пар 19.6)).
Малодушие и нечистота сердца неотделимы! Плоды их – человекоугодие, смущение, трусость, уныние.
Будь тверд сердцем и смирен мыслию. Бдительно внимай уму. Острым и напряженным взором ума смотри внутрь себя, чтоб узнавать входящих.
Горе тем, кто прельщен миром и не знает своего Бога; вдвойне горе – приведенным в познание Бога, находящимся в правой вере, в монашестве, без труда все имущим для жизни, легко могущим угождать Богу и при этом живущим в суете, и в прелести, и в неверии и в бесстрашии. Берегись нерадеть о страстях – да не умереть бы в порабощении у них.
Смущение и другие немощи полезны. Будешь совершен и все хорошо делать – так совсем вознесешься. Примирись. Вреден грех маловерия, самомнения.
Обман (самообман), ложь, самолюбие – грозят тебе постоянно; откинь их, когда кланяешься, глядишь, просишь, выговор слышишь, болит ли что, пьяный ли оскорбляет.
Заповеди дал Отец Небесный – Царь Вселенныя; у человека же страстного – и совесть грешна.
— А где сейчас святые и благоразумный разбойник?...
— Святые и благоразумный разбойник сейчас в Раю, но они ещё не восприяли конечную славу, подобно тому как и осуждённые в аду еще не восприяли конечное осуждение. Бог ещё сколько веков назад сказал: "Пока́йтеся, приближи́бося Ца́рствие Небе́сное" . Но, несмотря на это, Он всё продлевает и продлевает время, потому что ждёт нашего исправления . Но мы, продолжая пребывать в наших страстях и грехах, проявляем тем самым несправедливость к святым, потому что они [из-за нас] не могут восприять конечную славу, которую воспримут после грядущего Страшного Суда.
#прп_Паисий_Святогорец
— Святые и благоразумный разбойник сейчас в Раю, но они ещё не восприяли конечную славу, подобно тому как и осуждённые в аду еще не восприяли конечное осуждение. Бог ещё сколько веков назад сказал: "Пока́йтеся, приближи́бося Ца́рствие Небе́сное" . Но, несмотря на это, Он всё продлевает и продлевает время, потому что ждёт нашего исправления . Но мы, продолжая пребывать в наших страстях и грехах, проявляем тем самым несправедливость к святым, потому что они [из-за нас] не могут восприять конечную славу, которую воспримут после грядущего Страшного Суда.
#прп_Паисий_Святогорец
Что о имеется в виду под выражением «прерывание молитвы», когда в человеке умножится благодать?
Благодать делания уподобляется сиянию звезд, просвещения – полнолунию, а совершенная благодать созерцания – полуденному солнцу, проходящему по небосводу. Поскольку отцы разделили духовное жительство на три чина.
Итак, когда благодать умножится в человеке и он узнает все написанное, как мы сказали, то приобретает великую простоту; ум его расширяется, приобретая огромную вместительность. И как вкусила ты оную каплю благодати, когда к тебе пришла великая радость и веселие, так она снова приходит, когда ум находится в молитве. Но сильно, как тонкое дуновение, как бурное благоуханное дыхание. И переполняет все тело, и прерывается молитва. Замирают члены. И только ум созерцает в ослепительном свете. Совершается соединение Бога и человека. Он не может сам себя отделить. Как железо. Прежде чем его поместят в огонь, оно называется железом. Когда же накалится и покраснеет, то делается единым с огнем. Или как воск, который, приблизившись к огню, тает, не может остаться в своем естестве.
Только когда пройдет созерцание, он снова возвращается в свое естество. Тогда как пребывая в созерцании, он другой и из другого. Весь полностью соединяется с Богом. Не думает о том, что у него есть тело и жилище. Весь воспаряет. Без тела восходит на небо!
Воистину велико это таинство. Ибо человек видит то, о чем язык человеческий не может рассказать.
И когда проходит это созерцание, он пребывает в таком смирении, что плачет, как малое дитя, о том, что Господь дает ему это, хотя он не делает ничего. И у него появляется такое самопознание, что, если его спросишь, он считает себя самым убогим, недостойным того, чтобы существовать на свете.
И до тех пор, пока он так думает, Тот дает ему еще больше.
– Достаточно! – взывает он к Богу.
А благодать умножается еще. Он становится сыном Царя.
И если скажешь:
– Чье то, что на тебе?
– Господа моего, – говорит он.
– А хлеб и другая пища, которую ты ешь?
– Господа моего.
– А деньги, которые носишь с собой?
– Господа моего.
– А что у тебя свое?
– Ничего.
Я земля, я грязь, я пыль.
Ты меня поднимаешь – я поднимаюсь.
Бросаешь меня – падаю.
Возносишь меня – лечу.
Кидаешь меня – ударяюсь.
Естество мое – ничто.
Он говорит это ненасытно. А что есть это «ничто»? Это то, что было ничем, прежде чем Бог сотворил небо и землю.
Итак, это начало нашего существа. А наше смешение и происхождение – брение. А наша сила? Божественное дуновение, дыхание Божие.
#прп_Иосиф_Исихаст
Благодать делания уподобляется сиянию звезд, просвещения – полнолунию, а совершенная благодать созерцания – полуденному солнцу, проходящему по небосводу. Поскольку отцы разделили духовное жительство на три чина.
Итак, когда благодать умножится в человеке и он узнает все написанное, как мы сказали, то приобретает великую простоту; ум его расширяется, приобретая огромную вместительность. И как вкусила ты оную каплю благодати, когда к тебе пришла великая радость и веселие, так она снова приходит, когда ум находится в молитве. Но сильно, как тонкое дуновение, как бурное благоуханное дыхание. И переполняет все тело, и прерывается молитва. Замирают члены. И только ум созерцает в ослепительном свете. Совершается соединение Бога и человека. Он не может сам себя отделить. Как железо. Прежде чем его поместят в огонь, оно называется железом. Когда же накалится и покраснеет, то делается единым с огнем. Или как воск, который, приблизившись к огню, тает, не может остаться в своем естестве.
Только когда пройдет созерцание, он снова возвращается в свое естество. Тогда как пребывая в созерцании, он другой и из другого. Весь полностью соединяется с Богом. Не думает о том, что у него есть тело и жилище. Весь воспаряет. Без тела восходит на небо!
Воистину велико это таинство. Ибо человек видит то, о чем язык человеческий не может рассказать.
И когда проходит это созерцание, он пребывает в таком смирении, что плачет, как малое дитя, о том, что Господь дает ему это, хотя он не делает ничего. И у него появляется такое самопознание, что, если его спросишь, он считает себя самым убогим, недостойным того, чтобы существовать на свете.
И до тех пор, пока он так думает, Тот дает ему еще больше.
– Достаточно! – взывает он к Богу.
А благодать умножается еще. Он становится сыном Царя.
И если скажешь:
– Чье то, что на тебе?
– Господа моего, – говорит он.
– А хлеб и другая пища, которую ты ешь?
– Господа моего.
– А деньги, которые носишь с собой?
– Господа моего.
– А что у тебя свое?
– Ничего.
Я земля, я грязь, я пыль.
Ты меня поднимаешь – я поднимаюсь.
Бросаешь меня – падаю.
Возносишь меня – лечу.
Кидаешь меня – ударяюсь.
Естество мое – ничто.
Он говорит это ненасытно. А что есть это «ничто»? Это то, что было ничем, прежде чем Бог сотворил небо и землю.
Итак, это начало нашего существа. А наше смешение и происхождение – брение. А наша сила? Божественное дуновение, дыхание Божие.
#прп_Иосиф_Исихаст
Отец Джон Валадес:
-------------------------------------------
-------------------------------------------
https://vk.com/wall-130664143_6379
-------------------------------------------
Истинный мятеж - это Православие!-------------------------------------------
https://vk.com/wall-130664143_6379
О смерти
АРХИМАНДРИТ РАФАИЛ (КАРЕЛИН)
Я стою у безвестной могилы со сломанной железной оградой. Земля осела, и могильный камень вошел в глубь нее, как опускается тонущая лодка в воду. Кажется, что мертвец в сгнившем гробу чувствует тяжесть навалившейся на него земли и надгробной плиты, с которой уже давно стерлась надпись. И мне слышится, что мертвец отвечает на мои мысли из могилы: «Мы, мертвые, не ощущаем тяжести земли, как вы, живые, не чувствуете тяжести небосвода. Но я изнемогаю от груза, который лежит на мне, — от тяжести моих грехов. Единственное, что осталось со мной, — это грехи. Все остальное превратилось в прах, все исчезло: сгнил гроб, истлела одежда, в которую меня одели, черви съели мое тело. Мои кости почернели, стали трескаться и крошиться под тяжестью земли, однако я не чувствую этой боли. Я смотрю на свое тело, как на снятую одежду. Но кто освободит меня от моих грехов, которые превратили мою душу в живого мертвеца? Я кричу: „Помогите мне, спасите меня, помолитесь обо мне, дайте, как выкуп за мою душу, слезы своего сердца“, — но никто не слышит меня. Беззвучный голос мертвого не достигает слуха живых. Мне не страшны дожди, затопившие мою могилу; не страшны змеи, обитающие в норах рядом со мной; не страшны черви, облепившие меня, как лист дерева — тля, которая сосет его сок. Тело мое — из земли; оно отдано земле и теперь превращается в землю, но моих грехов земля поглотить не может, — их способен сжечь лишь огонь, невидимый огонь благодати.
Скажите тем, кто приходит на кладбище, что это город мертвых, в котором много нищих и голодных. Они ждут милости, они ждут подаяния. Когда проходишь мимо могилы, остановись хоть на мгновение, как около нищего, подай милостыню мертвому, скажи: „Господи, помилуй раба Твоего...“. Живые сами могут заработать себе на пропитание своими руками, а у мертвых руки связаны, поэтому не обойдите своей милостью мертвых; они больше нуждаются в жалости и сострадании, чем живые».
Я стою у могилы с черным холмиком недавно насыпанной земли, поверх нее пока не успели положить камень и водрузить крест. Еще недавно очи покойника видели солнечный свет, а теперь они сомкнулись навеки. Если бы даже он смог открыть их, то вокруг него была бы все та же непроницаемая мгла гроба. Он увидел бы ту же тьму, которая, как черная повязка, покрывает его лицо. И мне кажется, что я слышу его голос: «Слепо тело мертвого, но у души есть свои очи, и то, что я увидел в первые дни после моей смерти, было так тяжело и страшно, что я поблагодарил саму смерть за то, что она взяла меня от живых. Я увидел, что этот мир прогнил во лжи, как труп в могиле; что любовь — это только сон, который проходит на рассвете, или игра, в которой выигрывает опытный шулер, для которого нет правил; что слова „совесть“ и „честь“ — это только рваные тряпки, которыми хотят прикрыть наготу.
Душе дано три дня посещать те места на земле, которые она пожелает увидеть. Я был в доме моих друзей, слышал их беседы. Они интересовались больше всего, какое будет застолье после похорон; был у своих родных: они уже спорили о том, кому что достанется из моих вещей, интересовались, не имел ли я денег, а если имел, то где их хранил. Я видел у собственного гроба, как моя супруга сквозь слезы украдкой бросала взгляд на моего друга. Единственный, кто горевал о моей смерти, — это моя собака, которая залезла в конуру и не хотела принимать пищи. Мне было дано на несколько мгновений увидеть души людей. В них ползали отвратительные черви, как в телах погребенных покойников. Я видел мир как огромное кладбище душ. Я видел живых мертвецов, которые играли в людей. Я не завидую живым. Теперь мне легче в могиле. Только молюсь, чтобы Господь простил мне грехи, простил годы жизни, растраченные в пустых страстях. Я видел изнанку жизни — нити, которые заставляют двигаться кукол. Смерть делает человека мудрым; но зачем мне эта мудрость, если я сам не могу уже ничего исправить, а только прошу, как милостыни, молитв о себе?».
АРХИМАНДРИТ РАФАИЛ (КАРЕЛИН)
Я стою у безвестной могилы со сломанной железной оградой. Земля осела, и могильный камень вошел в глубь нее, как опускается тонущая лодка в воду. Кажется, что мертвец в сгнившем гробу чувствует тяжесть навалившейся на него земли и надгробной плиты, с которой уже давно стерлась надпись. И мне слышится, что мертвец отвечает на мои мысли из могилы: «Мы, мертвые, не ощущаем тяжести земли, как вы, живые, не чувствуете тяжести небосвода. Но я изнемогаю от груза, который лежит на мне, — от тяжести моих грехов. Единственное, что осталось со мной, — это грехи. Все остальное превратилось в прах, все исчезло: сгнил гроб, истлела одежда, в которую меня одели, черви съели мое тело. Мои кости почернели, стали трескаться и крошиться под тяжестью земли, однако я не чувствую этой боли. Я смотрю на свое тело, как на снятую одежду. Но кто освободит меня от моих грехов, которые превратили мою душу в живого мертвеца? Я кричу: „Помогите мне, спасите меня, помолитесь обо мне, дайте, как выкуп за мою душу, слезы своего сердца“, — но никто не слышит меня. Беззвучный голос мертвого не достигает слуха живых. Мне не страшны дожди, затопившие мою могилу; не страшны змеи, обитающие в норах рядом со мной; не страшны черви, облепившие меня, как лист дерева — тля, которая сосет его сок. Тело мое — из земли; оно отдано земле и теперь превращается в землю, но моих грехов земля поглотить не может, — их способен сжечь лишь огонь, невидимый огонь благодати.
Скажите тем, кто приходит на кладбище, что это город мертвых, в котором много нищих и голодных. Они ждут милости, они ждут подаяния. Когда проходишь мимо могилы, остановись хоть на мгновение, как около нищего, подай милостыню мертвому, скажи: „Господи, помилуй раба Твоего...“. Живые сами могут заработать себе на пропитание своими руками, а у мертвых руки связаны, поэтому не обойдите своей милостью мертвых; они больше нуждаются в жалости и сострадании, чем живые».
Я стою у могилы с черным холмиком недавно насыпанной земли, поверх нее пока не успели положить камень и водрузить крест. Еще недавно очи покойника видели солнечный свет, а теперь они сомкнулись навеки. Если бы даже он смог открыть их, то вокруг него была бы все та же непроницаемая мгла гроба. Он увидел бы ту же тьму, которая, как черная повязка, покрывает его лицо. И мне кажется, что я слышу его голос: «Слепо тело мертвого, но у души есть свои очи, и то, что я увидел в первые дни после моей смерти, было так тяжело и страшно, что я поблагодарил саму смерть за то, что она взяла меня от живых. Я увидел, что этот мир прогнил во лжи, как труп в могиле; что любовь — это только сон, который проходит на рассвете, или игра, в которой выигрывает опытный шулер, для которого нет правил; что слова „совесть“ и „честь“ — это только рваные тряпки, которыми хотят прикрыть наготу.
Душе дано три дня посещать те места на земле, которые она пожелает увидеть. Я был в доме моих друзей, слышал их беседы. Они интересовались больше всего, какое будет застолье после похорон; был у своих родных: они уже спорили о том, кому что достанется из моих вещей, интересовались, не имел ли я денег, а если имел, то где их хранил. Я видел у собственного гроба, как моя супруга сквозь слезы украдкой бросала взгляд на моего друга. Единственный, кто горевал о моей смерти, — это моя собака, которая залезла в конуру и не хотела принимать пищи. Мне было дано на несколько мгновений увидеть души людей. В них ползали отвратительные черви, как в телах погребенных покойников. Я видел мир как огромное кладбище душ. Я видел живых мертвецов, которые играли в людей. Я не завидую живым. Теперь мне легче в могиле. Только молюсь, чтобы Господь простил мне грехи, простил годы жизни, растраченные в пустых страстях. Я видел изнанку жизни — нити, которые заставляют двигаться кукол. Смерть делает человека мудрым; но зачем мне эта мудрость, если я сам не могу уже ничего исправить, а только прошу, как милостыни, молитв о себе?».
О СМЕРТИ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
Я стою у могилы, где был похоронен священник, и думаю: теперь молчат его уста, которые проповедовали Евангелие; к кому теперь он обратится со словом благовестия, когда на том свете вера превратилась в очевидность, а надежда — в явь? И как будто слышу голос из могилы: «Уста души моей не закрыты. Я день и ночь молю Бога о своей пастве и о тех, кого поминал во время своего служения. Здесь не нужен список, их имена всегда перед моими глазами. Я от юности до смерти служил Богу, но что значит наша земная правда перед неприступным светом Божества? Я грешил как человек, каялся и грешил снова. Я получил от Бога милость, но в душе моей остались некие темные пятна, поэтому скажи моей пастве, чтобы она молилась обо мне, особенно во время Литургии, и тогда у меня будет больше сил молиться о своих духовных чадах. Пусть они иногда приходят на мою могилу: она — звено между ними и моей душой, она свидетельство, что я с ними и слышу их еще яснее, чем при жизни».
Особенно ощутимы тишина и безмолвие кладбища в предутреннее время, когда бледнеют темно-синие краски неба, когда исчезают, словно растворяются в предрассветной мгле, звезды, как будто пальцы зари срывают их, как драгоценные камни, с ночного покрова небес. В этот час стволы деревьев стоят как черные силуэты, нарисованные тушью, а их кроны отливают красно-кровавым цветом, как угли потухающего костра. На кладбище царит тишина. Над могилами висят, будто клубы дыма, багряные обрывки ночного тумана. В это время хочется слушать тишину, затаив собственное дыхание.
Кладбище похоже на подземный город. Кажется, что время в нем остановилось. Неужели это место вечной разлуки? Сколько моих друзей покоится уже в земле! Могилы некоторых из них орошены слезами, а где другие — никто не помнит. Время стирает их образы из памяти близких, как ребенок стирает резинкой рисунок с листа бумаги. Для кого написаны имена на каменных плитах? Имя — символ души. Пройдет одно или два поколения, и это имя станет незнакомым и чужим для тех, кто прочтет его. Земля съедает тело мертвого, а время — память о нем. Неужели кладбище — это только остров забвения в море жизни или царство вечного сна?
В предутренние часы на кладбище нет ни одной души, разве только какой-нибудь бродяга, облюбовав склеп, где нашел защиту от ветра и дождя, спит, прижавшись к холодному мрамору. Ему не тесно рядом с мертвыми, а у живых он приюта не нашел. Может быть, среди могил прячется и какой-нибудь преступник, как дикий зверь среди камней. Роса покрывает плиты могил и заснувшие на ночь цветы...
И вдруг на ветке дерева громко запела птица. Этот звук прозвенел в воздухе; он точно расколол тишину, как брошенный камень — зеркальную поверхность озера. Птица пела радостный гимн наступающему рассвету, и ее песня казалась мне свидетельством о будущем воскресении мертвых, когда среди ночи смерти разнесется весть о том, что жизнь победила смерть, и земля отдаст небу тех, кого держала в своих недрах, как младенцев в колыбели. Лучи зари, похожие на радугу, как будто откликнулись на пение птицы. Их сверкающие потоки расплескались по небосводу, они казались гимном победы над ночью и образом вечного незаходимого света.
#архимандритРафаилКарелин
Я стою у могилы, где был похоронен священник, и думаю: теперь молчат его уста, которые проповедовали Евангелие; к кому теперь он обратится со словом благовестия, когда на том свете вера превратилась в очевидность, а надежда — в явь? И как будто слышу голос из могилы: «Уста души моей не закрыты. Я день и ночь молю Бога о своей пастве и о тех, кого поминал во время своего служения. Здесь не нужен список, их имена всегда перед моими глазами. Я от юности до смерти служил Богу, но что значит наша земная правда перед неприступным светом Божества? Я грешил как человек, каялся и грешил снова. Я получил от Бога милость, но в душе моей остались некие темные пятна, поэтому скажи моей пастве, чтобы она молилась обо мне, особенно во время Литургии, и тогда у меня будет больше сил молиться о своих духовных чадах. Пусть они иногда приходят на мою могилу: она — звено между ними и моей душой, она свидетельство, что я с ними и слышу их еще яснее, чем при жизни».
Особенно ощутимы тишина и безмолвие кладбища в предутреннее время, когда бледнеют темно-синие краски неба, когда исчезают, словно растворяются в предрассветной мгле, звезды, как будто пальцы зари срывают их, как драгоценные камни, с ночного покрова небес. В этот час стволы деревьев стоят как черные силуэты, нарисованные тушью, а их кроны отливают красно-кровавым цветом, как угли потухающего костра. На кладбище царит тишина. Над могилами висят, будто клубы дыма, багряные обрывки ночного тумана. В это время хочется слушать тишину, затаив собственное дыхание.
Кладбище похоже на подземный город. Кажется, что время в нем остановилось. Неужели это место вечной разлуки? Сколько моих друзей покоится уже в земле! Могилы некоторых из них орошены слезами, а где другие — никто не помнит. Время стирает их образы из памяти близких, как ребенок стирает резинкой рисунок с листа бумаги. Для кого написаны имена на каменных плитах? Имя — символ души. Пройдет одно или два поколения, и это имя станет незнакомым и чужим для тех, кто прочтет его. Земля съедает тело мертвого, а время — память о нем. Неужели кладбище — это только остров забвения в море жизни или царство вечного сна?
В предутренние часы на кладбище нет ни одной души, разве только какой-нибудь бродяга, облюбовав склеп, где нашел защиту от ветра и дождя, спит, прижавшись к холодному мрамору. Ему не тесно рядом с мертвыми, а у живых он приюта не нашел. Может быть, среди могил прячется и какой-нибудь преступник, как дикий зверь среди камней. Роса покрывает плиты могил и заснувшие на ночь цветы...
И вдруг на ветке дерева громко запела птица. Этот звук прозвенел в воздухе; он точно расколол тишину, как брошенный камень — зеркальную поверхность озера. Птица пела радостный гимн наступающему рассвету, и ее песня казалась мне свидетельством о будущем воскресении мертвых, когда среди ночи смерти разнесется весть о том, что жизнь победила смерть, и земля отдаст небу тех, кого держала в своих недрах, как младенцев в колыбели. Лучи зари, похожие на радугу, как будто откликнулись на пение птицы. Их сверкающие потоки расплескались по небосводу, они казались гимном победы над ночью и образом вечного незаходимого света.
#архимандритРафаилКарелин
О МОЛИТВЕ
Докучать надо молитвами Господу и святым Его.
В молитве своей поведай Всецарю прошение твое. Принеси Богу в молитве исповедывание грехов, сокрушение, проси Его о милости. Искренне благодари в ней Бога за благодеяния, прославляй совершенства Божии.
Собираясь произнести слово молитвы, — затаи над каждым дыхание. Молитва — дыхание духа. Через нее — сердечное умиление.
Молитва есть возникновение в сердце нашем одного за другим благоговейных чувств к Господу: чувства самоуничижения, преданности, благодарения, славословия, прошения, сокрушения, покорности воле Божией и прочее.
Сердце надо принести Богу в молитве, и Он не даст тебе поколебаться. Возверзи на Господа печаль твою, и Той тя препитает: не даст в век молвы праведнику. Слова таких твоих молитв — как бисер многоценный (как драгоценный жемчуг) для Бога.
Молитва — непобедимая победа. Молитва же без надежды грешна.
Настоящий молитвенник око ума выну имея протяженно к Богу, зрит «умными очесы» Бога.
Молитва — непрестанное обращение ума к Господу в сердце. Сила Иисусовой молитвы — от веры и глубокого с Ним сочетания сердца и ума. При молитве Иисусовой ум заключай в сердце.
Не давай уму быть праздным — молись. Ум, властвуй над помыслами. В молитве и добрые мысли отгоняй, не внимай им — тать прячется под ними, чтобы отвлечь тебя. Перекрести уста — если враг не дает молитву выговорить.
Следует молиться, не внимая бесовским помыслам.
Не ленись и не малодушествуй; но прежде чем заснешь, многие сотвори молитвы в сердце своем и противостой помыслам и покушениям диавола водить тебя по воле своей — да восприимет тебя Бог. Сколько сил есть — заботься о том, чтобы засыпать с псалмами (слова для молитв часто берутся из Священного Писания, Псалтири) в устах и умным поучением, и никак не позволяй по нерадению уму своему принимать чуждые помыслы, но с какими помышлениями молился ты, в тех поучаясь — склонись и на одр, чтобы и когда будешь спать, они прибывали в тебе, и когда пробудишься, собеседовали с тобою. Проговаривай также и святый Символ православной веры прежде чем заснешь; ибо православствовать о Боге есть источник и охрана всех благ.
Бог вездесущий есть и в нас. Потому‑то необходимы страх Божий, отрешение земных благ, чистота совести. Господь близ и внимает тебе, молитве твоей, Он — ближе воздуха.
Нудь себя на молитву, молись о ней.
Я здесь, Господи! Лица Твоего, Господи, взыщу! Продли, Господи, лета жизни моея, да потружусь во Спасение, да не в погибель умру, яко заслужил ад душе своей, да потерплю Тя, поборюсь — с Твоею помощью — во очищение себя от страстей мерзких и постыдных, по милости Твоей великой.
Молись за всех от сердца. Порой забывай себя. Спаси их всех, Господи!
И за еретиков молись — не покаются ли как‑нибудь. Но их самих бегай, с ними не разговаривай — отрежь.
Кто всем сердцем желает обратиться к Богу, того Сам Бог научит, как молиться.
Но молись — даже и тогда, если, кроме трудов, не видишь утешения в ней, прилежно, усердно. Легко молиться в несчастии — не упусти такого случая. Молитва есть беседа с Богом. Одна опора у нас — милость Божия. Предстой в молитве Страшному Суду. Помни сказанное: Господи, услыши молитву мою, внуши моление мое во истине Твоей: и не вниди в суд с рабом Твоим, яко не оправдится пред Тобою всяк живый. И еще: Помяни убо, откуду спал еси, и покайся, и первая дела сотвори; аще же ни, гряду тебе скоро и двигну светильник твой от места своего, аще не покаешися. И слово Апостола: Или о богатстве благости Его и кротости и долготерпении нерадиши, не ведый, яко благость Божия на покаяние тя ведет? По жестокости же твоей и непокаянному сердцу, собираеши себе гнев в день гнева и откровения праведнаго суда Божия, Иже воздаст коемуждо по делом его
#Архимандрит_Серафим_Розенберг
Докучать надо молитвами Господу и святым Его.
В молитве своей поведай Всецарю прошение твое. Принеси Богу в молитве исповедывание грехов, сокрушение, проси Его о милости. Искренне благодари в ней Бога за благодеяния, прославляй совершенства Божии.
Собираясь произнести слово молитвы, — затаи над каждым дыхание. Молитва — дыхание духа. Через нее — сердечное умиление.
Молитва есть возникновение в сердце нашем одного за другим благоговейных чувств к Господу: чувства самоуничижения, преданности, благодарения, славословия, прошения, сокрушения, покорности воле Божией и прочее.
Сердце надо принести Богу в молитве, и Он не даст тебе поколебаться. Возверзи на Господа печаль твою, и Той тя препитает: не даст в век молвы праведнику. Слова таких твоих молитв — как бисер многоценный (как драгоценный жемчуг) для Бога.
Молитва — непобедимая победа. Молитва же без надежды грешна.
Настоящий молитвенник око ума выну имея протяженно к Богу, зрит «умными очесы» Бога.
Молитва — непрестанное обращение ума к Господу в сердце. Сила Иисусовой молитвы — от веры и глубокого с Ним сочетания сердца и ума. При молитве Иисусовой ум заключай в сердце.
Не давай уму быть праздным — молись. Ум, властвуй над помыслами. В молитве и добрые мысли отгоняй, не внимай им — тать прячется под ними, чтобы отвлечь тебя. Перекрести уста — если враг не дает молитву выговорить.
Следует молиться, не внимая бесовским помыслам.
Не ленись и не малодушествуй; но прежде чем заснешь, многие сотвори молитвы в сердце своем и противостой помыслам и покушениям диавола водить тебя по воле своей — да восприимет тебя Бог. Сколько сил есть — заботься о том, чтобы засыпать с псалмами (слова для молитв часто берутся из Священного Писания, Псалтири) в устах и умным поучением, и никак не позволяй по нерадению уму своему принимать чуждые помыслы, но с какими помышлениями молился ты, в тех поучаясь — склонись и на одр, чтобы и когда будешь спать, они прибывали в тебе, и когда пробудишься, собеседовали с тобою. Проговаривай также и святый Символ православной веры прежде чем заснешь; ибо православствовать о Боге есть источник и охрана всех благ.
Бог вездесущий есть и в нас. Потому‑то необходимы страх Божий, отрешение земных благ, чистота совести. Господь близ и внимает тебе, молитве твоей, Он — ближе воздуха.
Нудь себя на молитву, молись о ней.
Я здесь, Господи! Лица Твоего, Господи, взыщу! Продли, Господи, лета жизни моея, да потружусь во Спасение, да не в погибель умру, яко заслужил ад душе своей, да потерплю Тя, поборюсь — с Твоею помощью — во очищение себя от страстей мерзких и постыдных, по милости Твоей великой.
Молись за всех от сердца. Порой забывай себя. Спаси их всех, Господи!
И за еретиков молись — не покаются ли как‑нибудь. Но их самих бегай, с ними не разговаривай — отрежь.
Кто всем сердцем желает обратиться к Богу, того Сам Бог научит, как молиться.
Но молись — даже и тогда, если, кроме трудов, не видишь утешения в ней, прилежно, усердно. Легко молиться в несчастии — не упусти такого случая. Молитва есть беседа с Богом. Одна опора у нас — милость Божия. Предстой в молитве Страшному Суду. Помни сказанное: Господи, услыши молитву мою, внуши моление мое во истине Твоей: и не вниди в суд с рабом Твоим, яко не оправдится пред Тобою всяк живый. И еще: Помяни убо, откуду спал еси, и покайся, и первая дела сотвори; аще же ни, гряду тебе скоро и двигну светильник твой от места своего, аще не покаешися. И слово Апостола: Или о богатстве благости Его и кротости и долготерпении нерадиши, не ведый, яко благость Божия на покаяние тя ведет? По жестокости же твоей и непокаянному сердцу, собираеши себе гнев в день гнева и откровения праведнаго суда Божия, Иже воздаст коемуждо по делом его
#Архимандрит_Серафим_Розенберг
О МОЛИТВЕ
(ПРОДОЛЖЕНИЕ)
Добрые же наши дела немногие перемешаны в нас с грехом.
Господь Крестом совершил наше Спасение. У Него сила и власть. Я же нищ. Я — непотребен и безответен пред Богом. Чувствующий свою внутреннюю бедность не престанет молиться. Я — бесплодная смоковница, достойная посечения. Помилуешь — буди благословен — слава милосердию Твоему! Накажешь — буди благословен — слава правосудию Твоему. Слава Тебе, Господи, за всё!
Молись терпеливо, и дастся тебе. Вспомни евангельскую притчу о вдовице и судие неправедном.
Слепый звал: сыне Давидов, помилуй мя (хоть слеп был — звал как мог). Господь внял его молитве — нищего и слепого — просветил очи его, и бывший слепец по Иисусе иде, славя Бога (познав Его как Господа — «познал Его быти Бога»).
В молитве следует хранить ум безвидным; не давать воли воображению; быть в присутствии Божием, предстоять Господу — но не воображать Господа. Внимать всецело словам молитв — умом, чтобы ум погружался, заключался и вмещался (чуждый всякого мечтания) в словах молитвы, — причем сердце обыкновенно сочувствует уму душеспасительным чувством печали о грехах. Здесь следует избегать самочиния. Нужно отвергать все образы, рисующиеся в способности воображения, потому что ум в молитве предстоит невидимому Богу, Которого невозможно представить никаким вещественным образом. Те, которые в молитве не видят ничего, — как раз и видят Бога.
На православных иконах — лик темен, бесстрастен чертами; здесь и есть образ немечтательной молитвы.
Видения не принимай — как недостойный; пребудь в сознании своего ничтожества; враг преобразуется даже и в Ангела света; скажи ему с мужеством: «Возвратись, окаянный, во тьму свою; как недостойному — мне не подобают видения и откровения. Одно мне нужно — безмерное благоутробие Господа моего Иисуса Христа, молитвы и заступления Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии и всех Святых».
#Архимандрит_Серафим_Розенберг
(ПРОДОЛЖЕНИЕ)
Добрые же наши дела немногие перемешаны в нас с грехом.
Господь Крестом совершил наше Спасение. У Него сила и власть. Я же нищ. Я — непотребен и безответен пред Богом. Чувствующий свою внутреннюю бедность не престанет молиться. Я — бесплодная смоковница, достойная посечения. Помилуешь — буди благословен — слава милосердию Твоему! Накажешь — буди благословен — слава правосудию Твоему. Слава Тебе, Господи, за всё!
Молись терпеливо, и дастся тебе. Вспомни евангельскую притчу о вдовице и судие неправедном.
Слепый звал: сыне Давидов, помилуй мя (хоть слеп был — звал как мог). Господь внял его молитве — нищего и слепого — просветил очи его, и бывший слепец по Иисусе иде, славя Бога (познав Его как Господа — «познал Его быти Бога»).
В молитве следует хранить ум безвидным; не давать воли воображению; быть в присутствии Божием, предстоять Господу — но не воображать Господа. Внимать всецело словам молитв — умом, чтобы ум погружался, заключался и вмещался (чуждый всякого мечтания) в словах молитвы, — причем сердце обыкновенно сочувствует уму душеспасительным чувством печали о грехах. Здесь следует избегать самочиния. Нужно отвергать все образы, рисующиеся в способности воображения, потому что ум в молитве предстоит невидимому Богу, Которого невозможно представить никаким вещественным образом. Те, которые в молитве не видят ничего, — как раз и видят Бога.
На православных иконах — лик темен, бесстрастен чертами; здесь и есть образ немечтательной молитвы.
Видения не принимай — как недостойный; пребудь в сознании своего ничтожества; враг преобразуется даже и в Ангела света; скажи ему с мужеством: «Возвратись, окаянный, во тьму свою; как недостойному — мне не подобают видения и откровения. Одно мне нужно — безмерное благоутробие Господа моего Иисуса Христа, молитвы и заступления Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии и всех Святых».
#Архимандрит_Серафим_Розенберг
Forwarded from Добротолюбие 📜
СВЕТ В СУМЕРКАХ
Преподобный Паисий Молдавский
Часть II
Во время жительства на Афоне Паисий, приложив огромные усилия, собрал уникальные рукописи святоотеческих текстов и приступил к их изучению и переводу, «да не приидут сия святыя книги во всеконечное забвение и от лица земли истребление». Прежде всего, это были писания, «учащие трезвению, вниманию ума, безмолвию и молитве умней, сиречь умом в сердце совершаемей, сиречь о соединении ума с Богом». В письме к архимандриту Феодосию, настоятелю Софрониевой пустыни, старец Паисий писал: «Проведя немало лет на Афоне... я задался мыслью отыскать эллино-греческие отеческие книги и по ним произвести исправление славянских переводов... Мне удалось наконец отыскать желаемые книги, а некоторую часть их даже приобрести». Из писаний, которые и среди греков пришли почти в совершенное забвение, старцу Паисию
удалось тогда, в самом начале своей деятельности, разыскать книги Антония Великого, Григория Синаита, Симеона Нового Богослова, Петра Дамаскина, Никифора Монаха, Исаии Отшельника, Филофея, Исихия, Диадоха, Фалассия и другие подобные рукописи.
Уже тогда иеромонах Паисий стал известен на Святой Горе и почитаем как духовник. «Даже святейший патриарх Серафим, живший в Пантократорском монастыре, нередко навещал старца для духовной беседы». В полной мере проявились дарования старца как филолога и переводчика, — «переводя отеческие книги, отец Паисий глубоко постиг свойства как славянского, так и греческого языка» [ Интересна высказанная старцем оценка обоих языков: «Язык сей эллино-греческий вся языки всея вселенныя премудростию, красотою, глубиною, и преизобилием, и богатством неисповедимым речений несравненно превосходящий, его же глубины и самии природнии грецы, совершенно учении, едва отчасти могут достизати». Наш же славянский язык «многия языки красотою своею и глубиною и преизобилием речений, паче же всего преближайшим к эллино-греческому языку уподоблением, несравненно превосходит» ], тогда же он формулирует свой принцип: «Всегда пользуюсь тем видом перевода, который именуется дословным. Этим способом переведены с греческого на славянский Божественное Писание и все церковные и другие книги». Помимо
совершения богослужений и руководства своим братством, в котором собралось около шестидесяти человек, «сам старец днем делал ложки, а ночью он спал не более трех часов — занимался переводом отеческих книг с греческого на славянский язык».
Позже, в Молдавии, старец Паисий, управляя несколькими монастырями и скитами [ Только в одной Нямецкой обители в 1778 г. подвизалось около 1000 братий ], сумел наладить многогранную работу по изучению и переводу святоотеческого наследия. Это была организация, по современным понятиям соотносимая с мощным научно-исследовательским институтом. «В Нямце старец поставил дело переписки и перевода отеческих книг самым широким образом. Он собрал вокруг себя многочисленную группу помощников и специально подготовлял их к книжному делу. Он обучал их греческому языку и для усовершенствования посылал их в Бухарестскую Академию». Обильный «рукописный материал, который вышел из-под пера сотрудников старца, разошелся по монастырям и монашеским кельям всего православного Востока». Крупнейший просветительский центр прп. Паисия способствовал возрождению русского монашества и дал возможность донести вплоть до наших дней письменное Предание, вводящее в живой опыт святых отцов [ По свидетельству профессора А.И. Яцимирского, из тысячи рукописей, - хранящихся в библиотеке Нямецкого мон-ря и написанных в разное время на языках молдавском, греческом, латинском, итальянском, немецком, еврейском, арабском, турецком, сирийском, болгарском, польском, французском и славянском, - двести семьдесят шесть рукописей относится ко времени старца Паисия, и более сорока из них написаны собственноручно старцем Паисием. Четвериков С., прот. Правда христианства, с. 198 ].
#Молитва_Иисусова_Николай_Новиков
Преподобный Паисий Молдавский
Часть II
Во время жительства на Афоне Паисий, приложив огромные усилия, собрал уникальные рукописи святоотеческих текстов и приступил к их изучению и переводу, «да не приидут сия святыя книги во всеконечное забвение и от лица земли истребление». Прежде всего, это были писания, «учащие трезвению, вниманию ума, безмолвию и молитве умней, сиречь умом в сердце совершаемей, сиречь о соединении ума с Богом». В письме к архимандриту Феодосию, настоятелю Софрониевой пустыни, старец Паисий писал: «Проведя немало лет на Афоне... я задался мыслью отыскать эллино-греческие отеческие книги и по ним произвести исправление славянских переводов... Мне удалось наконец отыскать желаемые книги, а некоторую часть их даже приобрести». Из писаний, которые и среди греков пришли почти в совершенное забвение, старцу Паисию
удалось тогда, в самом начале своей деятельности, разыскать книги Антония Великого, Григория Синаита, Симеона Нового Богослова, Петра Дамаскина, Никифора Монаха, Исаии Отшельника, Филофея, Исихия, Диадоха, Фалассия и другие подобные рукописи.
Уже тогда иеромонах Паисий стал известен на Святой Горе и почитаем как духовник. «Даже святейший патриарх Серафим, живший в Пантократорском монастыре, нередко навещал старца для духовной беседы». В полной мере проявились дарования старца как филолога и переводчика, — «переводя отеческие книги, отец Паисий глубоко постиг свойства как славянского, так и греческого языка» [ Интересна высказанная старцем оценка обоих языков: «Язык сей эллино-греческий вся языки всея вселенныя премудростию, красотою, глубиною, и преизобилием, и богатством неисповедимым речений несравненно превосходящий, его же глубины и самии природнии грецы, совершенно учении, едва отчасти могут достизати». Наш же славянский язык «многия языки красотою своею и глубиною и преизобилием речений, паче же всего преближайшим к эллино-греческому языку уподоблением, несравненно превосходит» ], тогда же он формулирует свой принцип: «Всегда пользуюсь тем видом перевода, который именуется дословным. Этим способом переведены с греческого на славянский Божественное Писание и все церковные и другие книги». Помимо
совершения богослужений и руководства своим братством, в котором собралось около шестидесяти человек, «сам старец днем делал ложки, а ночью он спал не более трех часов — занимался переводом отеческих книг с греческого на славянский язык».
Позже, в Молдавии, старец Паисий, управляя несколькими монастырями и скитами [ Только в одной Нямецкой обители в 1778 г. подвизалось около 1000 братий ], сумел наладить многогранную работу по изучению и переводу святоотеческого наследия. Это была организация, по современным понятиям соотносимая с мощным научно-исследовательским институтом. «В Нямце старец поставил дело переписки и перевода отеческих книг самым широким образом. Он собрал вокруг себя многочисленную группу помощников и специально подготовлял их к книжному делу. Он обучал их греческому языку и для усовершенствования посылал их в Бухарестскую Академию». Обильный «рукописный материал, который вышел из-под пера сотрудников старца, разошелся по монастырям и монашеским кельям всего православного Востока». Крупнейший просветительский центр прп. Паисия способствовал возрождению русского монашества и дал возможность донести вплоть до наших дней письменное Предание, вводящее в живой опыт святых отцов [ По свидетельству профессора А.И. Яцимирского, из тысячи рукописей, - хранящихся в библиотеке Нямецкого мон-ря и написанных в разное время на языках молдавском, греческом, латинском, итальянском, немецком, еврейском, арабском, турецком, сирийском, болгарском, польском, французском и славянском, - двести семьдесят шесть рукописей относится ко времени старца Паисия, и более сорока из них написаны собственноручно старцем Паисием. Четвериков С., прот. Правда христианства, с. 198 ].
#Молитва_Иисусова_Николай_Новиков
29. Если со смиренным мудрованием, памятью о смерти, самоукорением, противоречием (помыслам) и призыванием Иисуса Христа всегда пребываешь ты в сердце своем, и с сими орудиями трезвенно проходишь каждый день мысленный путь, – тесный, но радостотворный и сладостный; то внидешь во святые созерцания святых, и просвещен будешь ведением глубоких тайн от Христа, «в Немже, вся сокровища премудрости и разума сокровенна» (Кол. 2, 3) и «в Коем живет всяко исполнение Божества телесне» (– 9). Ибо во Иисусе восчувствуешь ты, что в душу твою низшел Дух Святой, Коим просвещаясь ум человека «зрит откровенным лицом славу Божию» – (2Кор. 3, 18). «Никтоже», говорит Апостол, «может рещи Господа Иисуса, точию Духом Святым» (1Кор. 12, 3), Который тайно утверждает ищущего Его (в истине в Нем).
#ЦСДобротолюбие
#прп_Исихий_Иерусалимский
#ЦСДобротолюбие
#прп_Исихий_Иерусалимский
Церковь утверждается как апостольская не потому, что она содержит только те одни слова, молитвы и правила, которые установили апостолы, но потому, что она, кроме всего, полученного от апостолов, получает в течение всей своей исторической жизни через других святых то же самое, что получали и передавали апостолы. Апостолы взрастили Церковь, но ведет ее по истории Тот, Кто взрастил апостолов и Кто сказал: «Я с вами во все дни до скончания века» (Мф. 28:20).
Священное Предание и есть это божественное просвещение, – и уже данное, и вновь даваемое Церкви всегда, ныне и во веки веков.
Но, кроме этого Предания с большой буквы, в ограде Церкви есть еще много преданий с маленькой, к которым относится совокупность разных обычаев поместных, областных и даже приходских церквей: иногда хороших, иногда менее хороших или даже просто плохих обычаев. Благодушно можно терпеть даже и плохие обычаи, но не надо возводить их к апостолам, то есть к Священному Преданию Церкви, которое может жить в разных формах: и в простоте, и в сложности церковного обряда, – но которое всегда едино в своей духовности. Эта Святыня Предания есть постоянное, вечно новое водительство Церкви Духом Святым.
Вот простота апостольского служения литургии в Троаде, в доме ученика: «В первый же день недели, когда ученики собрались для преломления хлеба... Павел, преломив хлеб и вкусив, беседовал довольно, даже до рассвета, и потом вышел». Он «поспешал, если можно, в день Пятидесятницы быть в Иерусалиме» (Деян. 20:7, 11), где, как он знал, его ждали мучения и тюрьма. И вот иная литургия, совершаемая в богатстве и в покое XVIII или XIX века, скажем преп. Серафимом, Тихоном Задонским или Иоанном Кронштадтским. На престоле драгоценные металлы, разнообразен в веках созданный обряд, поются молитвы, совсем не известные в апостольское и послеапостольское время. И вот, разве не видим мы, – не смея поднять глаз, – что и багряный шелк и парча, и серебро на престоле пронизываются все тем же драгоценным лучом апостольской благодати, точно сама материя их претворяется в нетление, точно мы никуда не уходили из первохристианства. Вблизи от святых всех веков мы ходим по земле Первоначальной Церкви. «Дух дышет, где хочет» (Ин. 3:8).
Но Церковь не только онтологически пребывает в Троаде, но и исторически идет к ней, и как важно нам осознать, с одной стороны, эту «одинаковость» Троады и Сарова, а с другой, то, что Троада – это и начало и конец церковного пути, начало и конец церковной истории.
#Сергей_Фудель
Священное Предание и есть это божественное просвещение, – и уже данное, и вновь даваемое Церкви всегда, ныне и во веки веков.
Но, кроме этого Предания с большой буквы, в ограде Церкви есть еще много преданий с маленькой, к которым относится совокупность разных обычаев поместных, областных и даже приходских церквей: иногда хороших, иногда менее хороших или даже просто плохих обычаев. Благодушно можно терпеть даже и плохие обычаи, но не надо возводить их к апостолам, то есть к Священному Преданию Церкви, которое может жить в разных формах: и в простоте, и в сложности церковного обряда, – но которое всегда едино в своей духовности. Эта Святыня Предания есть постоянное, вечно новое водительство Церкви Духом Святым.
Вот простота апостольского служения литургии в Троаде, в доме ученика: «В первый же день недели, когда ученики собрались для преломления хлеба... Павел, преломив хлеб и вкусив, беседовал довольно, даже до рассвета, и потом вышел». Он «поспешал, если можно, в день Пятидесятницы быть в Иерусалиме» (Деян. 20:7, 11), где, как он знал, его ждали мучения и тюрьма. И вот иная литургия, совершаемая в богатстве и в покое XVIII или XIX века, скажем преп. Серафимом, Тихоном Задонским или Иоанном Кронштадтским. На престоле драгоценные металлы, разнообразен в веках созданный обряд, поются молитвы, совсем не известные в апостольское и послеапостольское время. И вот, разве не видим мы, – не смея поднять глаз, – что и багряный шелк и парча, и серебро на престоле пронизываются все тем же драгоценным лучом апостольской благодати, точно сама материя их претворяется в нетление, точно мы никуда не уходили из первохристианства. Вблизи от святых всех веков мы ходим по земле Первоначальной Церкви. «Дух дышет, где хочет» (Ин. 3:8).
Но Церковь не только онтологически пребывает в Троаде, но и исторически идет к ней, и как важно нам осознать, с одной стороны, эту «одинаковость» Троады и Сарова, а с другой, то, что Троада – это и начало и конец церковного пути, начало и конец церковной истории.
#Сергей_Фудель
"О времени, смерти и вечной жизни"
Глава "Размышления о смерти" :
"На воротах одного из средневековых городов была надпись: "Путник! В этом городе можешь дни провесть. Путник! В этом городе можешь выбрать гроб. Всех живущих в городе можно знать и счесть. Всех умерших в городе знает только Бог."
Что мы знаем о своих предках? Возможно, несколько имён по восходящей линии, возможно, до прадеда или его отца, а дальше всё теряется в какой-то непроницаемой тьме. Так и наши имена будут помнить всего лишь несколько поколений, а затем они сотрутся из памяти людей, как написанные мелом буквы, которые ребёнок стирает с доски. Может быть, какое-то время ещё будет напоминать о нас отмеченная камнем с надписью могила, но затем и она придёт в забвение, сровняется с землёй. На месте, где она находилась, будут построены новые здания или проложены дороги, а остатки несгнивших костей, смешанные с землёй, окажутся выброшенными вместе со строительным мусором.
Перед нами—бездна вечности, позади—бездна небытия. Каждый день приближает нас к могиле. В этом мире мы живём, словно в темнице, над нами произнесён смертный приговор. В любой миг смерть, как тюремный страж, может без стука войти в двери и повести узника — нас — на место казни.
Наша жизнь похожа на узкую, заросшую колючим кустарником и изрытую рытвинами дорогу. Мы сами не понимаем, как очутились на ней. Нам дано повеление идти, финал этой дороги—могила. Время, как зверь, в погоне за добычей, гонит нас вперёд, не давая ни на час остановиться для передышки. Или же время подобно реке, поток которой не останавливается ни днём ни ночью. Что бы ни делал человек—работает ли он, спит, развлекается или сидит за трапезой,—время бесшумно продолжает своё течение, как поток реки стремится от истоков к устью.
Солнце, звёзды, бесчисленные мириады далёких светил, похожие на острова в космическом океане,—все они подчинены времени, все они имеют своё начало и свой конец. Когда-то в детстве день казался долгим, а солнце медленно совершающим свой путь от востока к западу, будто огромный огненный глаз не желает оторвать своего взора от земли. Но с каждым годом дни как будто становятся короче, словно убыстряется течение времени, словно само мелькание дней и ночей перед глазами человека, как кадров в кинохронике, говорит ему: "Спеши, времени осталось мало", а время—это плата, за которую покупается вечность.
Время похоже на ледяной скат: человеку не за что ухватиться, не на что опереться, он скользит вниз, а под ногами—пропасть. Наша земля—кладбище, по которому мы ходим: тела мёртвых превращаются в прах, и этот прах присутствует в новых формах жизни. Но неужели люди—только тела, которые закопали в могилу? А что такое само тело? Человек рождается с одним телом, а умирает с другим: тело непрестанно изменяется—отмирает и возобновляется, а значит, то, что мы считаем телом, это поток вещества, принявший под действием неизвестных нам сил определённую форму и структуру. Как река проходит по руслу, которое остаётся всё тем же самым, хотя каждое мгновение меняется вода в нём, так и наше тело: оно берёт извне и отдаёт, отторгая от себя. В чём же сущность его единства? — В самой душе человека. Душа покидает тело и оно превращается в труп. Значит, видимое умирает, а сущность жизнь — в невидимом. Видимое — смертно, невидимое — бессмертно. А между тем мы чаще отождествляем себя с видимым.
В скандинавских сказаниях есть рассказ о непобедимом витязе, с которым никто не мог сравниваться силой и отвагой. Однажды ночью этот витязь видит странный сон. Широкая арена для состязаний. Он выходит и вызывает на бой любого противника, который пожелал бы вступить с ним в борьбу. Витязь заранее уверен в своей победе. Трижды он вызывает соперников на бой, и вдруг навстречу ему выходит сгорбленная старуха. С удивлением смотрит на неё витязь, но неожиданно она хватает его своими цепкими руками. Витязь чувствует, что силы покидают его и он становится беспомощным, как младенец. Затем старуха медленно его душит. Витязь просыпается в тревоге и недоумении и не понимает, что означает этот сон.
Глава "Размышления о смерти" :
"На воротах одного из средневековых городов была надпись: "Путник! В этом городе можешь дни провесть. Путник! В этом городе можешь выбрать гроб. Всех живущих в городе можно знать и счесть. Всех умерших в городе знает только Бог."
Что мы знаем о своих предках? Возможно, несколько имён по восходящей линии, возможно, до прадеда или его отца, а дальше всё теряется в какой-то непроницаемой тьме. Так и наши имена будут помнить всего лишь несколько поколений, а затем они сотрутся из памяти людей, как написанные мелом буквы, которые ребёнок стирает с доски. Может быть, какое-то время ещё будет напоминать о нас отмеченная камнем с надписью могила, но затем и она придёт в забвение, сровняется с землёй. На месте, где она находилась, будут построены новые здания или проложены дороги, а остатки несгнивших костей, смешанные с землёй, окажутся выброшенными вместе со строительным мусором.
Перед нами—бездна вечности, позади—бездна небытия. Каждый день приближает нас к могиле. В этом мире мы живём, словно в темнице, над нами произнесён смертный приговор. В любой миг смерть, как тюремный страж, может без стука войти в двери и повести узника — нас — на место казни.
Наша жизнь похожа на узкую, заросшую колючим кустарником и изрытую рытвинами дорогу. Мы сами не понимаем, как очутились на ней. Нам дано повеление идти, финал этой дороги—могила. Время, как зверь, в погоне за добычей, гонит нас вперёд, не давая ни на час остановиться для передышки. Или же время подобно реке, поток которой не останавливается ни днём ни ночью. Что бы ни делал человек—работает ли он, спит, развлекается или сидит за трапезой,—время бесшумно продолжает своё течение, как поток реки стремится от истоков к устью.
Солнце, звёзды, бесчисленные мириады далёких светил, похожие на острова в космическом океане,—все они подчинены времени, все они имеют своё начало и свой конец. Когда-то в детстве день казался долгим, а солнце медленно совершающим свой путь от востока к западу, будто огромный огненный глаз не желает оторвать своего взора от земли. Но с каждым годом дни как будто становятся короче, словно убыстряется течение времени, словно само мелькание дней и ночей перед глазами человека, как кадров в кинохронике, говорит ему: "Спеши, времени осталось мало", а время—это плата, за которую покупается вечность.
Время похоже на ледяной скат: человеку не за что ухватиться, не на что опереться, он скользит вниз, а под ногами—пропасть. Наша земля—кладбище, по которому мы ходим: тела мёртвых превращаются в прах, и этот прах присутствует в новых формах жизни. Но неужели люди—только тела, которые закопали в могилу? А что такое само тело? Человек рождается с одним телом, а умирает с другим: тело непрестанно изменяется—отмирает и возобновляется, а значит, то, что мы считаем телом, это поток вещества, принявший под действием неизвестных нам сил определённую форму и структуру. Как река проходит по руслу, которое остаётся всё тем же самым, хотя каждое мгновение меняется вода в нём, так и наше тело: оно берёт извне и отдаёт, отторгая от себя. В чём же сущность его единства? — В самой душе человека. Душа покидает тело и оно превращается в труп. Значит, видимое умирает, а сущность жизнь — в невидимом. Видимое — смертно, невидимое — бессмертно. А между тем мы чаще отождествляем себя с видимым.
В скандинавских сказаниях есть рассказ о непобедимом витязе, с которым никто не мог сравниваться силой и отвагой. Однажды ночью этот витязь видит странный сон. Широкая арена для состязаний. Он выходит и вызывает на бой любого противника, который пожелал бы вступить с ним в борьбу. Витязь заранее уверен в своей победе. Трижды он вызывает соперников на бой, и вдруг навстречу ему выходит сгорбленная старуха. С удивлением смотрит на неё витязь, но неожиданно она хватает его своими цепкими руками. Витязь чувствует, что силы покидают его и он становится беспомощным, как младенец. Затем старуха медленно его душит. Витязь просыпается в тревоге и недоумении и не понимает, что означает этот сон.
"О времени, смерти и вечной жизни"
Глава "Размышления о смерти"
Никто не мог разгадать его, и только один мудрец—отшельник сказал: " Ты считаешь себя непобедимым, но есть соперник, который сильнее тебя. Это—время, его ещё никто не победил. Оно сделает тебя слабым, подобно младенцу, оно задушит тебя в своих костлявых объятиях. Этот сон послан тебе для того, чтобы ты не гордился своей силой. Придёт старость, когда силы оставят тебя, а затем—смерть."
Человек боится вспоминать о смерти, и в этом—одна из причин его грехопадений. Он пьёт из чаши, в которую брошен яд, и не хочет ничего знать об этом яде. Пройди по улицам города: много ли ты найдёшь домов, где бы никогда не оплакивали умершего, много ли найдёшь дворов, из ворот которых не выносили бы гроба? Человек думал, что он чем—то владеет, но оказалось, что это было дано ему только взаймы.
Наша жизнь похожа на плывущие по небу облака. Они меняют свою форму: становятся похожими то на снежные горы, то на сказочных чудовищ, то на царские дворцы, а затем снова превращаются в бесформенные тени, в клубы тумана, тающие в небе, словно льдины весной.
Наша жизнь похожа на сновидение, а смерть—на пробуждение. Проснулся человек, и то, что было во сне, осталось во власти минувшей ночи. То, что он считал жизнью, на самом деле было умиранием, а то, что он считал смертью, оказалось жизнью. Он считал жизнью исполнение похотей и страстей своего тела, но они бесследно прошли, как порыв бури. Пять чувств были лишь пятью щелями в темнице, сквозь которые он различал одни неясные тени, но смерть закрыла их, как закрывают ставни в доме, а само тело оказалось трупом, который он носил на себе.
Человек считал образом смерти могилу, в которую закопают его тело. Сама могила представлялась ему бездонной чёрной ямой, где он исчезнет, растворившись в земле, как дождевая капля в океане; исчезнет в чёрной космической ночи, где навсегда меркнет свет сознания и только остаётся не имеющая ни конца, ни края пустота. Но могила оказалась не концом его бытия, не дверью в подземелье, которую наглухо заперли и заложили камнями, а рождением в новую жизнь. То, что представлялось ему на земле главной целью—власть, богатство, наслаждения,—оказалось тёмным негативом бытия. Видимое, исчезнув, стало невидимым, а невидимое стало видимым и реальным.
То, что мир называет красотой, на самом деле мимолётные тени, которые исчезают с рассветом, это брызги, сверкающие на солнце, снежинки, похожие на маленькие звёздочки, которые падая на землю, обращаются в грязь. Мы любуемся цветами, но они скоро превращаются в прах, подобный пеплу. Наши взоры ласкает зелёная листва деревьев, но осенью она желтеет, падает с веток, как ветхая одежда, лежит на дорогах, словно куча мусора, и ветер развеивает её по полю или собирает у забора, словно сугробы снега.
Люди говорят: "Какое прекрасное лицо!" Сколько песен и стихов было сложено для возвеличивания земной красоты, а во что превратилась эта красота—в смердящий гной! Где глаза, которые сравнивали когда-то с бирюзой или гагатом, с цветом моря или с небесной голубизной? Они превратились в сукровицу и слизь и вытекли из глазниц, подобно последним слезам.
Земная жизнь—бессмыслица, когда её делают самоцелью. Если хотят выжать из неё, как из гроздей винограда вино, напиток наслаждения, то она превращается в горькую чашу полыни. Страсть—мёд, смешанный с ядом. Счастье на земле—тень, которую нельзя догнать: человек бежит за собственной тенью, а она убегает от него. Но если смотреть на жизнь как на путь к вечности, тогда она открывается душе как великий дар, тогда её тёмные глубины озаряются светом, тогда человек понимает, зачем он живёт, почему страдает, во имя чего борется. Тогда всё становится на свои места, и человек сознаёт, что жизнь дана ему для того, чтобы приобрести навечно или образ Божий или образ сатаны.
Всё видимое уничтожается временем. Трагизм смерти пронизывает всё существующее, словно судороги боли сотрясают вселенную. Но для христиан за ширью этого бурного моря открываются берега земли обетованной.
#архимандритРафаилКарелин
Глава "Размышления о смерти"
Никто не мог разгадать его, и только один мудрец—отшельник сказал: " Ты считаешь себя непобедимым, но есть соперник, который сильнее тебя. Это—время, его ещё никто не победил. Оно сделает тебя слабым, подобно младенцу, оно задушит тебя в своих костлявых объятиях. Этот сон послан тебе для того, чтобы ты не гордился своей силой. Придёт старость, когда силы оставят тебя, а затем—смерть."
Человек боится вспоминать о смерти, и в этом—одна из причин его грехопадений. Он пьёт из чаши, в которую брошен яд, и не хочет ничего знать об этом яде. Пройди по улицам города: много ли ты найдёшь домов, где бы никогда не оплакивали умершего, много ли найдёшь дворов, из ворот которых не выносили бы гроба? Человек думал, что он чем—то владеет, но оказалось, что это было дано ему только взаймы.
Наша жизнь похожа на плывущие по небу облака. Они меняют свою форму: становятся похожими то на снежные горы, то на сказочных чудовищ, то на царские дворцы, а затем снова превращаются в бесформенные тени, в клубы тумана, тающие в небе, словно льдины весной.
Наша жизнь похожа на сновидение, а смерть—на пробуждение. Проснулся человек, и то, что было во сне, осталось во власти минувшей ночи. То, что он считал жизнью, на самом деле было умиранием, а то, что он считал смертью, оказалось жизнью. Он считал жизнью исполнение похотей и страстей своего тела, но они бесследно прошли, как порыв бури. Пять чувств были лишь пятью щелями в темнице, сквозь которые он различал одни неясные тени, но смерть закрыла их, как закрывают ставни в доме, а само тело оказалось трупом, который он носил на себе.
Человек считал образом смерти могилу, в которую закопают его тело. Сама могила представлялась ему бездонной чёрной ямой, где он исчезнет, растворившись в земле, как дождевая капля в океане; исчезнет в чёрной космической ночи, где навсегда меркнет свет сознания и только остаётся не имеющая ни конца, ни края пустота. Но могила оказалась не концом его бытия, не дверью в подземелье, которую наглухо заперли и заложили камнями, а рождением в новую жизнь. То, что представлялось ему на земле главной целью—власть, богатство, наслаждения,—оказалось тёмным негативом бытия. Видимое, исчезнув, стало невидимым, а невидимое стало видимым и реальным.
То, что мир называет красотой, на самом деле мимолётные тени, которые исчезают с рассветом, это брызги, сверкающие на солнце, снежинки, похожие на маленькие звёздочки, которые падая на землю, обращаются в грязь. Мы любуемся цветами, но они скоро превращаются в прах, подобный пеплу. Наши взоры ласкает зелёная листва деревьев, но осенью она желтеет, падает с веток, как ветхая одежда, лежит на дорогах, словно куча мусора, и ветер развеивает её по полю или собирает у забора, словно сугробы снега.
Люди говорят: "Какое прекрасное лицо!" Сколько песен и стихов было сложено для возвеличивания земной красоты, а во что превратилась эта красота—в смердящий гной! Где глаза, которые сравнивали когда-то с бирюзой или гагатом, с цветом моря или с небесной голубизной? Они превратились в сукровицу и слизь и вытекли из глазниц, подобно последним слезам.
Земная жизнь—бессмыслица, когда её делают самоцелью. Если хотят выжать из неё, как из гроздей винограда вино, напиток наслаждения, то она превращается в горькую чашу полыни. Страсть—мёд, смешанный с ядом. Счастье на земле—тень, которую нельзя догнать: человек бежит за собственной тенью, а она убегает от него. Но если смотреть на жизнь как на путь к вечности, тогда она открывается душе как великий дар, тогда её тёмные глубины озаряются светом, тогда человек понимает, зачем он живёт, почему страдает, во имя чего борется. Тогда всё становится на свои места, и человек сознаёт, что жизнь дана ему для того, чтобы приобрести навечно или образ Божий или образ сатаны.
Всё видимое уничтожается временем. Трагизм смерти пронизывает всё существующее, словно судороги боли сотрясают вселенную. Но для христиан за ширью этого бурного моря открываются берега земли обетованной.
#архимандритРафаилКарелин