Ну и чтоб два раза не вставать. Постепенно-потихоньку, за две недельки набрал для друзей небольшую афишу московских концертов академической и околоакадемической музыки с короткими описаниями. Делюсь с вами, а что бы и нет. Включены события начиная с завтрашнего дня и кончая 28 февраля. Хотел успеть охватить большую часть января, но помимо увлекательного составления этой афиши у меня еще много других дел. В итоге вышло 55 (или 56 — как считать) событий — концертов, опер, спектаклей и так далее. Включал только то, что интересно мне и может быть интересно моим друзьям, поэтому некоторые вещи пропустил. Еще нужно учесть, что многие концерты на вторую половину февраля толком еще не объявлены, так что список в какой-то момент будет нуждаться в обновлении. Если я не включил что-то действительно классное и любопытное — напишите мне, посмотрю и, если будет близко к сердцу, добавлю. А так — пользуйтесь на здоровье. Посмотреть есть на что, послушать — есть что тем более.
http://telegra.ph/Moskovskie-koncerty-akademicheskoj-i-ne-tolko-muzyki-v-fevrale-2016-01-27

Прекрасные заметки концертирующего отечественного музыканта о жизни между Бетховеном и Валерией.

https://www.facebook.com/konstantin.efimov.33/posts/1238840446197280

Существует какой-то параллельный мир мемов и стендап-выступлений, посвященных классической музыке, буду туда время от времени заныривать. Надеюсь, вы все это тоже видите впервые. Вот, например, Рикардо Мути рассказывает, как за 3 минуты научил гаишника дирижировать «Неоконченной симфонией» Шуберта.

https://www.facebook.com/feborisovich/videos/1687785268158858/

Глассу 80

Однажды моя соседка по парте написала в сочинении: "С помощью книг мы совершаем увлекательное путешествие в мир иной". Так вот, с помощью музыки Филипа Гласса тысячи людей уже много лет совершают путешествие в мир, состоящий из простых, понятных и печальных форм. Чем-то он похож на сферу платоновских идей — наверное, в таком темпоритме скачет по невидимому небу идея лошадности. Эта музыка не навязывает себя и не ведет за собой, она позволяет пережить некоторое Состояние — в котором, как у Гоголя, становится видно далеко во все стороны света. На недавнем концерте в Доме музыки Антон Батагов с Полиной Осетинской играли фрагмент "Prison" из оперы "Einstein on The Beach", и Осетинская сказала, что название пьесы не случайно, за одиннадцать минут можно ощутить себя человеком, запертым в тесной клетке — а Батагов добавил, мол, странно, мне всегда казалось, это о том, как из клетки освободиться. Сегодня Филипу Глассу 80 лет, с днём рождения, и спасибо ему — за нашу и вашу свободу. https://www.youtube.com/watch?v=PT4u6wpPmyw

Читаю взахлеб «Венецию Вивальди. Музыка и праздники эпохи барокко» — книжка вышла в прошлом году, но, видимо, прошла ниже всех радаров. Автор — Патрик Барбье, на русский переводили его «Историю кастратов», которую я как-то начинал читать, отложил, взявшись за что-то более срочное, но теперь точно добью. Барбье, кажется, совершенно не музыковед и вообще любит скорее бодрые истории и мелкие колоритные детали, каковые эту книжку, в общем, и составляют. Он, видимо, думал сначала написать биографию Вивальди, но быстро понял, что про него нам известно слишком мало, поэтому книжка именно про Венецию барочных времен, а Вивальди — скорее повод, сюжетная морковка, к которой автор все время тянется, но не очень-то стремится поймать. Впрочем, для тех, кто про Вивальди совсем ничего не знает (начиная с того, что он был священником и имел прозвище Рыжий поп), и мелочей, связанных с ним, более чем достаточно. Ну а я пока залипаю на других мелочах:

«Многие иностранцы отмечали эту странную сосредоточенность венецианцев на незыблемой религиозной ортодоксальности со всеми ее правилами, обычаями и жестами, но вместе с тем и на коренящихся в суевериях привычках — скажем, опасаться черных кошек или двух идущих вместе монахинях или для отвращения опасности касаться своего причинного места или, наконец, увешивать амулетами чуть ли не все тело — последнее обыкновение, во многом восходящее к древним языческим культам, в XVIII веке было распространено в Венеции не меньше, чем в Неаполе».

Составил и свой маленький список концертов февраля — хотел бы пойти решительно на все, но понимаю, что жизнь жестче. Но хотя бы вы сходите!


4 февраля
Барочный вечер: обаятельный ансамбль Les Muscovites играет «Застольную музыку» Телемана.
Рахманиновский зал (еще один концерт этого цикла - 19 февраля).

8 февраля
«Ренессанс и ХХ век». Pocket Symphony смешивают старинную музыку с модернистами. Такое всегда приятно послушать.
Лурье: «Формы в воздухе» для фортепиано. Ксенакис: «Dikhthas» для скрипки и фортепиано. Штокхаузен: Klavierstück IX. Лигети: «Métamorphoses nocturnes» для струнного квартета. Машо, Преториус, Свелинк, Берд, Дауленд
Дом Музыки

9 февраля
Юровский исполняет Стравинского и Римского-Корсакова. Премьера «Погребальной песни» в Москве!
Большой зал консерватории

11 февраля
Барокко и электроакустическая музыка (!). То есть вместе с Корелли и Бахом играют Саариахо и Нико Мьюли. Концерт органистки Анны Орловой, альтиста Сергея Полтавского и флейтистки Натальи Береславцевой.
Малый зал консерватории

15 февраля
Некто Андрей Сутугинас играет в музее Скрябина на гонгах. Гонги я очень люблю (звучит, конечно, глуповато, но это правда), надеюсь, кто-нибудь эту любовь со мной разделяет.

17 февраля
«Булез. Pro et contra». Студия Новой музыки играет Булеза вперемешку с Хиндемитом, Стравинским, Бартоком, Лигети и Берио. Special guest — Алексей Любимов
Рахманиновский зал

24, 26, 28 февраля
«Билли Бадд» Бриттена на новой сцене Большого.

27 февраля
Контратенор Франко Фаджоли поет Россини.
зал Чайковского

К вопросу о концертах: постоянные читатели сообщают, что на концерт 16 февраля, на котором Гринденко будет исполнять Симеона Тен Хольта, билетов нет уже сейчас, даже в кассах — а онлайн вообще кончились еще полторы недели назад. На Ксенакиса в ее же исполнении тоже размели сильно заранее (я вот не попал). В общем, клубы out, консерватории in!

Немного цитат из книжки про Венецию Вивальди.

А это про нравы, царившие в венецианских операх

Трамп и классическая музыка. Оказывается, целая серия уже есть.

Бросили все и рванули в Пермь на «Травиату» Уилсона-Курентзиса. И это, конечно, поразительная вещь. То есть невозможно было представить, что это можно сделать с «Травиатой», самой популярной и самой слезоточивой оперой мира. Что ее вообще можно услышать другими ушами.

Это «Травиата», которая в принципе лишена романтического пафоса, хотя раньше казалось, что она целиком из него и состоит. Без розочек из крема, без канкана и рыданий белугой, без шальной шампанской лихости, с которой ее обычно исполняют. Курентзис сразу вытаскивает пружины из того дивана, на котором скачут все травиаты мира, и она не то чтобы обмякает, но становится строгой, аскетичной и сдержанной, практически как месса. Это какое-то удивительное, невероятное превращение, в которое все три часа совершенно не получается поверить. К тому же оказывается, что Виолетта полностью, до деталей срисована с последних концертов Марлен Дитрих. То же платье, та же пластика, те же губы, схваченные не то жалостью, не то презрением, не то судорогой. Вот представьте себе арию Виолетты из первого акта, которая спета как «Where have all the flowers gone» — это так точно и и одновременно так неожиданно, что просто дыхание перехватывает.

Ни Курентзис, ни Уилсон не делают вид, что до них никаких «Травиат» не было, и нужно играть ее как в первый раз. Первый акт — это как раз довольно злая насмешка над многолетней историей ее постановок, где массовка скачет китайскими болванчиками, припадочно трясет головами и падает на несуществующие козетки. Но музыку при этом Курентзис очень аккуратно перебирает, как перебирают запчасти изношенного мотора, а заодно замедляет и приглушает (подозреваю, что таких темпов и таких пауз у «Травиаты» никогда еще не было), Уилсон же своими световыми полями вычищает все лишнее — ни одного предмета, кроме кушетки, появляющейся в последнем акте, на сцене просто нет, одно неоновое сияние чистого разума.

Это аскетичная, но совершенно не хладнокровная постановка. Наоборот, на этом ровном фоне (который именно что фон, ничего лишнего, хотя свет тут становится одним из главных героев) сильнодействующими оказываются каждый жест, всякая каденция, любая затертая до дыр ария. Ну, а когда — очень редко — Уилсон немного подкручивает ручку эмоциональной громкости, сразу чувствуешь себя как на электрическом стуле. Лицо Виолетты в третьем акте, которое на секунду вытягивается в черную гримасу мунковского крика, я, как писала Марина Давыдова, умирать буду — не забуду. Это радикальная вещь, и одновременно — доступней некуда; невозможно представить, что в ней можно не понять и как ее можно не почувствовать. Под конец половина зрителей если не рыдала, то тихонько хлюпала носом.

И при этом круто, что это не просто Уилсон, а именно Уилсон в Перми. Что эту вмороженную в лед «Травиату» показывают именно в -16, в белом кубике пермского оперного, посреди сугробов. Что баррикады из хвороста на сцене рифмуются с воротами Полисского, уилсоновский мертвенно-голубой — с замершей Камой, а Виолетта в финале воздевает руки и принимает позу одного из деревянных ангелов из пермской галереи. Не знаю, имел ли все это в виду Уилсон, и это совершенно неважно.
Но поразительней всего, что эту «Травиату» в последний раз покажут сегодня, и на этом — все. Ни гастролей, ни повторов, ни записей, ни DVD. Зима холодная дохнула, и не осталось и следов.