Поэзия должна быть, как говорил Александр Сергеевич Пушкин, глуповата. Если продолжить этот ряд: поэзия должна быть странновата, поэзия должна быть голубоглаза, поэзия должна быть черноглаза, поэзия должна быть… Она какой-то все время должна быть, она все время что-то должна. А мне кажется, что поэзия — это странная бабочка, которая взлетает с того места, в котором ты и не подозревал, что эта бабочка есть.
Дмитрий Воденников
#воденников
#цитата
#поэзия
Дмитрий Воденников
#воденников
#цитата
#поэзия
* * *
Грех мой первый, мой серебряный,
кря-кря-кря да ко-ко-ко.
Помнишь? В кухне у Вермеера
наливали молоко.
Молоко лилось, завихриваясь. В белой чашке с голубым.
Было имя там написано. Имя странное Какдым.
Имя странное Какнебыло, имя Будтонесбылось.
Молоко, как лебедь белая, мимо чашки пролилось.
Стол заполнило с прорехами,
а потом, стянув бока,
пролилось и вниз поехало
занавесью молока.
Затопило кухню, по полу
потекло, как на Оке:
вся квартира, словно Серпухов,
утонула в молоке.
Дмитрий Воденников
май 2023
#воденников
Грех мой первый, мой серебряный,
кря-кря-кря да ко-ко-ко.
Помнишь? В кухне у Вермеера
наливали молоко.
Молоко лилось, завихриваясь. В белой чашке с голубым.
Было имя там написано. Имя странное Какдым.
Имя странное Какнебыло, имя Будтонесбылось.
Молоко, как лебедь белая, мимо чашки пролилось.
Стол заполнило с прорехами,
а потом, стянув бока,
пролилось и вниз поехало
занавесью молока.
Затопило кухню, по полу
потекло, как на Оке:
вся квартира, словно Серпухов,
утонула в молоке.
Дмитрий Воденников
май 2023
#воденников
* * *
Даниле Давыдову
Мне стыдно оттого, что я родился
кричащий, красный, с ужасом — в крови.
Но так меня родители любили,
так вдоволь молоком меня кормили,
и так я этим молоком напился,
что нету мне ни смерти, ни любви.
С тех самых пор мне стало жить легко
(как только теплое я выпил молоко),
ведь ничего со мною не бывает:
другие носят длинные пальто
(мое несбывшееся, легкое мое),
совсем другие в классики играют,
совсем других лелеют и крадут
и даже в землю стылую кладут.
Все это так, но мне немножко жаль,
что не даны мне счастье и печаль,
но если мне удача выпадает,
и с самого утра летит крупа,
и молоко, кипя или звеня,
во мне, морозное и свежее, играет —
тогда мне нравится, что старость наступает,
хоть нет ни старости, ни страсти для меня.
Дмитрий Воденников
#воденников
Даниле Давыдову
Мне стыдно оттого, что я родился
кричащий, красный, с ужасом — в крови.
Но так меня родители любили,
так вдоволь молоком меня кормили,
и так я этим молоком напился,
что нету мне ни смерти, ни любви.
С тех самых пор мне стало жить легко
(как только теплое я выпил молоко),
ведь ничего со мною не бывает:
другие носят длинные пальто
(мое несбывшееся, легкое мое),
совсем другие в классики играют,
совсем других лелеют и крадут
и даже в землю стылую кладут.
Все это так, но мне немножко жаль,
что не даны мне счастье и печаль,
но если мне удача выпадает,
и с самого утра летит крупа,
и молоко, кипя или звеня,
во мне, морозное и свежее, играет —
тогда мне нравится, что старость наступает,
хоть нет ни старости, ни страсти для меня.
Дмитрий Воденников
#воденников
* * *
Если уж про зеркало —
интересно там наблюдать собственное старение.
Когда-то одна женщина мне сказала:
«Поверь мне, нет в этом ничего интересного».
Прошли годы (она была старше меня). Нет, все равно интересно.
...Осыпается Великий каньон,
в обнажившихся сланцах запрятана прежняя жизнь —
даже не твоя (ты, тот, молодой, в себе уже окончательно погребен),
а твоего отца или покойного дедушки (которого ты никогда не видел —
он был морской офицер, он умер, когда папе было всего шесть).
Теперь этого дедушку, молодого, с возрастом можно в себе увидеть
и нынешнего отца, уже старого, можно в себе прочесть.
«Как раз думала о вас вчера, — написала моя подруга, безумная Марианна, —
про то, что вы, как рыбак в море ночное, уходите за стихами
и возвращаетесь с полным неводом серебряных, бьющихся и шипящих слов.
Потрясающе!»
Марианна, конечно, дура.
Бесконечная, как Млечный путь,
кайнозойская (то есть ныне живущая) дура.
Но что-то в словах ее есть.
В голове всё интересней:
там проходит жизнь, туда же приходит смерть,
в голове интересней, чем в зеркале:
все, когда-то любившие эту женщину,
встанут однажды в твоей голове рядком и уйдут
(в обратном порядке):
хомо сапиенс, хомо эректус, хомо хабилис и — самый ранний из них, австралопитек.
У женщины от них останется на память подаренный ей австралопитеком платок,
якобы разбитое сердце (его временно разбил хомо хабилис),
а в общем-то — большая усталость.
«Как хорошо, что теперь я одна», — думает женщина. «Зато у меня еще остается кошка.
Как хорошо, что древнюю кошку я приручила».
(Кстати, хомо сапиенс из них был самый занудный.)
...Любовь моя, девочка, я пишу тебе это письмо
из самого ничего, из сердца древнего мира —
там так много серебряных, бьющихся, беззвучно шипящих слов,
там так много серебренных хищных и глупых рыбок,
что я могу больше не думать,
как уходят, встав от тебя, рядком
хомо хабилис, хомо эректус и даже затесавшийся — непонятно с чего — крошечный денисовский человек.
Всё уже не имеет никакого значенья.
В окно смотрит большое кайнозойское лето,
мы, встав тесным рядком, ушли от тебя навек
и платок забрали с собой.
Женщина подходит к зеркалу, смотрит туда без платка
и думает: «Как интереесно».
Дмитрий Воденников
июль 2023
#воденников
Если уж про зеркало —
интересно там наблюдать собственное старение.
Когда-то одна женщина мне сказала:
«Поверь мне, нет в этом ничего интересного».
Прошли годы (она была старше меня). Нет, все равно интересно.
...Осыпается Великий каньон,
в обнажившихся сланцах запрятана прежняя жизнь —
даже не твоя (ты, тот, молодой, в себе уже окончательно погребен),
а твоего отца или покойного дедушки (которого ты никогда не видел —
он был морской офицер, он умер, когда папе было всего шесть).
Теперь этого дедушку, молодого, с возрастом можно в себе увидеть
и нынешнего отца, уже старого, можно в себе прочесть.
«Как раз думала о вас вчера, — написала моя подруга, безумная Марианна, —
про то, что вы, как рыбак в море ночное, уходите за стихами
и возвращаетесь с полным неводом серебряных, бьющихся и шипящих слов.
Потрясающе!»
Марианна, конечно, дура.
Бесконечная, как Млечный путь,
кайнозойская (то есть ныне живущая) дура.
Но что-то в словах ее есть.
В голове всё интересней:
там проходит жизнь, туда же приходит смерть,
в голове интересней, чем в зеркале:
все, когда-то любившие эту женщину,
встанут однажды в твоей голове рядком и уйдут
(в обратном порядке):
хомо сапиенс, хомо эректус, хомо хабилис и — самый ранний из них, австралопитек.
У женщины от них останется на память подаренный ей австралопитеком платок,
якобы разбитое сердце (его временно разбил хомо хабилис),
а в общем-то — большая усталость.
«Как хорошо, что теперь я одна», — думает женщина. «Зато у меня еще остается кошка.
Как хорошо, что древнюю кошку я приручила».
(Кстати, хомо сапиенс из них был самый занудный.)
...Любовь моя, девочка, я пишу тебе это письмо
из самого ничего, из сердца древнего мира —
там так много серебряных, бьющихся, беззвучно шипящих слов,
там так много серебренных хищных и глупых рыбок,
что я могу больше не думать,
как уходят, встав от тебя, рядком
хомо хабилис, хомо эректус и даже затесавшийся — непонятно с чего — крошечный денисовский человек.
Всё уже не имеет никакого значенья.
В окно смотрит большое кайнозойское лето,
мы, встав тесным рядком, ушли от тебя навек
и платок забрали с собой.
Женщина подходит к зеркалу, смотрит туда без платка
и думает: «Как интереесно».
Дмитрий Воденников
июль 2023
#воденников
* * *
Я вижу так много людей,
чьи лица я помню,
но чьи имена забыл,
что лишний раз стараюсь их имена не трогать.
— Вы хоть кого-нибудь бы запомнили. Ну чисто для прикола.
— Ну вас же я помню, Маша.
— Я Саша.
(Перебираю имена: одни теплые, другие шершавые, третьи — скользкие,
обвились вокруг пальцев, вскрикнул, сразу же сбросил.)
Лицо лучше имени. Имя — это то, что дали тебе другие.
Лицо же ты носишь, и хотя тебе его тоже дали,
сплели свои нити:
нити на лицевой стороне ровные, красивые, никакие,
а в изнанке одни узелки, спутанные хотелки, разноцветные швы –
но оно хотя бы твое.
Где я?
Где та жизнь, которую мне обещали в детстве?
Где та страна, где я собирался жить?
Где тот отдел инженерный, где я собирался работать?
(Я и расчеты, точные цифры — отдельное униженье,
я даже документы и книги подписываю будущим годом.)
Что это там из тьмы ползет-доползает ко мне? Где я?
Что это за люди приходят ко мне,
брезгливо трогают мое тело?
Говорят: это уже все не то. Где я?
Где эта Гдея? гигантский суперматерик наподобье Гондваны с Пангеей.
(Где, где, где, где, где — если долго повторять это слово,
оно становится похожим на художника Ге или какого-то гада.)
...Однажды я был в Амстердаме, смотрел на любимого мною Ван Гога,
«Вороны над пшеничным полем»:
увидел в месиве застывших пастозных красок,
в самой точке по-детски написанной птички,
дырку от черенка кисти.
Видимо, Ван Гог в бессилье и в подползавшем к нему безумье
ударил им в еще не застывшую краску.
Вот мы и есть эта дырка в уже затвердевшей краске:
ущерб, причиненный картине,
укол, причиненный картине,
удар, нанесенный картине,
делают ее как раз совершенно бесценной.
Русский художник Николай Николаевич Ге (в этот момент входит в текст
светящий ангел)
так отвечал на нападки прессы, что, дескать, Христос на одной картине выглядит недостойно:
«Не может человек, которого били всю ночь, походить на розу!»
Даже если нас не пытали, мы не можем быть похожи на розу.
Картина, в которой ты сходишь с ума, не должна быть похожа на розу.
Наше лицо не может проснуться с утра без вылезших вдруг из изнанки спутанных снов.
(В этот момент в мой подъезд входит светящийся ангел.)
Возьми мое имя, потрогай его, покрути так и сяк,
возьми меня за лицо, рассмотри все ущербы поближе:
я и тот мальчик, собиравшийся быть инженером, живем с тобой на разных планетах:
кто-то смеется тут по-английски, кто-то по-русски,
я английского не понимаю, поэтому вообще не смеюсь.
(В этот момент святящийся ангел уже на моем этаже.)
Где ты? Я видел так много людей,
что устал.
Где ты? Сходятся материки и опять разбегаются,
дырка в картине растет,
а у лифта — толпа.
То ли утро моих именин, то ли день моей смерти,
все люди, которых я когда-то забыл, кого поименно не помню,
с не разлепляемыми именами,
набились сюда, с чем-то меня поздравляют,
между собой говорят по-английски, французски, китайски, ивритски,
со мною — по-русски,
открывают бутылки,
говорят, что я белоснежный.
А потом я вдруг вижу тебя.
Дмитрий Воденников
май 2023
#воденников
Я вижу так много людей,
чьи лица я помню,
но чьи имена забыл,
что лишний раз стараюсь их имена не трогать.
— Вы хоть кого-нибудь бы запомнили. Ну чисто для прикола.
— Ну вас же я помню, Маша.
— Я Саша.
(Перебираю имена: одни теплые, другие шершавые, третьи — скользкие,
обвились вокруг пальцев, вскрикнул, сразу же сбросил.)
Лицо лучше имени. Имя — это то, что дали тебе другие.
Лицо же ты носишь, и хотя тебе его тоже дали,
сплели свои нити:
нити на лицевой стороне ровные, красивые, никакие,
а в изнанке одни узелки, спутанные хотелки, разноцветные швы –
но оно хотя бы твое.
Где я?
Где та жизнь, которую мне обещали в детстве?
Где та страна, где я собирался жить?
Где тот отдел инженерный, где я собирался работать?
(Я и расчеты, точные цифры — отдельное униженье,
я даже документы и книги подписываю будущим годом.)
Что это там из тьмы ползет-доползает ко мне? Где я?
Что это за люди приходят ко мне,
брезгливо трогают мое тело?
Говорят: это уже все не то. Где я?
Где эта Гдея? гигантский суперматерик наподобье Гондваны с Пангеей.
(Где, где, где, где, где — если долго повторять это слово,
оно становится похожим на художника Ге или какого-то гада.)
...Однажды я был в Амстердаме, смотрел на любимого мною Ван Гога,
«Вороны над пшеничным полем»:
увидел в месиве застывших пастозных красок,
в самой точке по-детски написанной птички,
дырку от черенка кисти.
Видимо, Ван Гог в бессилье и в подползавшем к нему безумье
ударил им в еще не застывшую краску.
Вот мы и есть эта дырка в уже затвердевшей краске:
ущерб, причиненный картине,
укол, причиненный картине,
удар, нанесенный картине,
делают ее как раз совершенно бесценной.
Русский художник Николай Николаевич Ге (в этот момент входит в текст
светящий ангел)
так отвечал на нападки прессы, что, дескать, Христос на одной картине выглядит недостойно:
«Не может человек, которого били всю ночь, походить на розу!»
Даже если нас не пытали, мы не можем быть похожи на розу.
Картина, в которой ты сходишь с ума, не должна быть похожа на розу.
Наше лицо не может проснуться с утра без вылезших вдруг из изнанки спутанных снов.
(В этот момент в мой подъезд входит светящийся ангел.)
Возьми мое имя, потрогай его, покрути так и сяк,
возьми меня за лицо, рассмотри все ущербы поближе:
я и тот мальчик, собиравшийся быть инженером, живем с тобой на разных планетах:
кто-то смеется тут по-английски, кто-то по-русски,
я английского не понимаю, поэтому вообще не смеюсь.
(В этот момент святящийся ангел уже на моем этаже.)
Где ты? Я видел так много людей,
что устал.
Где ты? Сходятся материки и опять разбегаются,
дырка в картине растет,
а у лифта — толпа.
То ли утро моих именин, то ли день моей смерти,
все люди, которых я когда-то забыл, кого поименно не помню,
с не разлепляемыми именами,
набились сюда, с чем-то меня поздравляют,
между собой говорят по-английски, французски, китайски, ивритски,
со мною — по-русски,
открывают бутылки,
говорят, что я белоснежный.
А потом я вдруг вижу тебя.
Дмитрий Воденников
май 2023
#воденников
* * *
И будет только снег, и снег, и снег
на всех дорогах и на всех путях,
и будет только снег, и бог, и свет
во всех немых и вымерших сетях.
Ни фейка, ни упавшего в себя —
не что-то сложное, а что-нибудь простое —
и не доставленное я́бет ю́лбюл я,
и неотправленное слово золотое.
И если жизнь без зашуми пуста,
как у инсультника, в пустыне самознайства,
аще устыны ир, ни ы ни а,
и аже ога ету. Догадайся.
Дмитрий Воденников
январь - 1 февраля 2024
#воденников
И будет только снег, и снег, и снег
на всех дорогах и на всех путях,
и будет только снег, и бог, и свет
во всех немых и вымерших сетях.
Ни фейка, ни упавшего в себя —
не что-то сложное, а что-нибудь простое —
и не доставленное я́бет ю́лбюл я,
и неотправленное слово золотое.
И если жизнь без зашуми пуста,
как у инсультника, в пустыне самознайства,
аще устыны ир, ни ы ни а,
и аже ога ету. Догадайся.
Дмитрий Воденников
январь - 1 февраля 2024
#воденников
* * *
Чего тебе приходить – смотреть на мое пепелище?
…Отрезаю сам себе слишком длинные волосы, пряди на лбу
(цепляются за очки, когда я очки снимаю).
Потом так же лихо, почти не глядя, – обчикал себя по бокам:
ножницы были тупые, резали очень неровно.
Был бы горшок, надел бы горшок и быстро бы по кругу подстриг.
Никогда бы так раньше не сделал,
а сейчас обкорнал – и на душе смешно.
Вот она свобода якобы элегантного возраста
(во времена моей честной юности мы называли его пожилым).
Обчикал себя – а вышло действительно элегантно.
Я же кудрявый.
Я русский пожилой херувим.
Меня любит Бог.
Дмитрий Воденников
#воденников
Чего тебе приходить – смотреть на мое пепелище?
…Отрезаю сам себе слишком длинные волосы, пряди на лбу
(цепляются за очки, когда я очки снимаю).
Потом так же лихо, почти не глядя, – обчикал себя по бокам:
ножницы были тупые, резали очень неровно.
Был бы горшок, надел бы горшок и быстро бы по кругу подстриг.
Никогда бы так раньше не сделал,
а сейчас обкорнал – и на душе смешно.
Вот она свобода якобы элегантного возраста
(во времена моей честной юности мы называли его пожилым).
Обчикал себя – а вышло действительно элегантно.
Я же кудрявый.
Я русский пожилой херувим.
Меня любит Бог.
Дмитрий Воденников
#воденников
* * *
– Старею, – говорит буква «ер» в телефоне, –
всё реже меня куда-нибудь приглашают:
надо сперва зайти к мягкому знаку,
потом повернуть налево во двор,
а всем лень, все надеются на автозамену.
Вот и сижу один.
Твёрдый знак прихлёбывает крепкий чай,
берёт со своего хвостика-полочки пирожок,
жуёт, жалуется Кириллу с Мефодием:
– Раньше я отделял окончанья мужских слов,
утыкался в спину любого нового слова,
потом обозначал всё мужское твёрдое
на этой печатной планете,
а потом меня упразднили,
сослали в приставки.
А потом меня съел адъютант.
Но только ко мне приходит
такое яркое слово,
иногда приходит такое огромное слово:
сверхъестественное, трехъязычное,
суперъявственно-яркое слово,
как пронзительно-облако-белое
в потемневших уже небесах.
Дмитрий Воденников
апрель 2024
#воденников
– Старею, – говорит буква «ер» в телефоне, –
всё реже меня куда-нибудь приглашают:
надо сперва зайти к мягкому знаку,
потом повернуть налево во двор,
а всем лень, все надеются на автозамену.
Вот и сижу один.
Твёрдый знак прихлёбывает крепкий чай,
берёт со своего хвостика-полочки пирожок,
жуёт, жалуется Кириллу с Мефодием:
– Раньше я отделял окончанья мужских слов,
утыкался в спину любого нового слова,
потом обозначал всё мужское твёрдое
на этой печатной планете,
а потом меня упразднили,
сослали в приставки.
А потом меня съел адъютант.
Но только ко мне приходит
такое яркое слово,
иногда приходит такое огромное слово:
сверхъестественное, трехъязычное,
суперъявственно-яркое слово,
как пронзительно-облако-белое
в потемневших уже небесах.
Дмитрий Воденников
апрель 2024
#воденников
* * *
Опыт текста есть доказательство
присутствия Божьего, –
говорит во мне человек, видевший в тексте Бога.
Жизнь окончательна и продолжению не подлежит, –
говорит во мне атеист,
однажды обещавший себе расшифровывать все слова.
Но сейчас в бумажном тайновике –
непонятные мне (неразборчиво) два варианта слова:
то ли «обжаловавший», то ли вообще «обелявший» –
скорописная пуповина, перепутавшаяся сама.
Тайновик уместился в кривоугольнике белого света,
человек уместился в ладонях заплаканного другого,
а вокруг только тень от тьмы,
только яркий намёк на тьму,
фонетическая недотьма.
Пишите-пишите, а я подпишу, – говорила когда-то
скандальная продавщица,
тоже сгинувшая во тьму
вместе с сгинувшим магазином.
«Пишите-пишите, а я подпишу».
Так теперь говорю и я.
…На расчерченном светом и тенью
пограничном обстоятельстве места,
неразборчивый для меня,
дышит схлопнувшийся параллелепипед
непонятного райского текста,
не сдвигаемый беловик
бесконечного русского текста
(криворуко блаженство моё, криворука моя голова).
И заплаканно просят прощенья –
у добуквенного меня:
чашка письменного молока,
строчка, собранная из малины,
рифма, спрятанная пока,
полуграмотная рука
и сонорные облака,
не разгаданные пока.
Вся небесная десятина.
Дмитрий Воденников
апрель 2024
#воденников
Опыт текста есть доказательство
присутствия Божьего, –
говорит во мне человек, видевший в тексте Бога.
Жизнь окончательна и продолжению не подлежит, –
говорит во мне атеист,
однажды обещавший себе расшифровывать все слова.
Но сейчас в бумажном тайновике –
непонятные мне (неразборчиво) два варианта слова:
то ли «обжаловавший», то ли вообще «обелявший» –
скорописная пуповина, перепутавшаяся сама.
Тайновик уместился в кривоугольнике белого света,
человек уместился в ладонях заплаканного другого,
а вокруг только тень от тьмы,
только яркий намёк на тьму,
фонетическая недотьма.
Пишите-пишите, а я подпишу, – говорила когда-то
скандальная продавщица,
тоже сгинувшая во тьму
вместе с сгинувшим магазином.
«Пишите-пишите, а я подпишу».
Так теперь говорю и я.
…На расчерченном светом и тенью
пограничном обстоятельстве места,
неразборчивый для меня,
дышит схлопнувшийся параллелепипед
непонятного райского текста,
не сдвигаемый беловик
бесконечного русского текста
(криворуко блаженство моё, криворука моя голова).
И заплаканно просят прощенья –
у добуквенного меня:
чашка письменного молока,
строчка, собранная из малины,
рифма, спрятанная пока,
полуграмотная рука
и сонорные облака,
не разгаданные пока.
Вся небесная десятина.
Дмитрий Воденников
апрель 2024
#воденников
* * *
<…>
Что ж такой долгий, долгий день, бесконечный день,
длится, длится, никак не кончится,
столько переходных звеньев перехоронил,
столько дел уже сделал,
а он всё не меркнет, только чуть-чуть начал синеть.
А ведь обещали, что с возрастом время будет делаться всё короче,
что время будет лететь всё быстрей.
Опять обманули.
Дмитрий Воденников
#воденников
<…>
Что ж такой долгий, долгий день, бесконечный день,
длится, длится, никак не кончится,
столько переходных звеньев перехоронил,
столько дел уже сделал,
а он всё не меркнет, только чуть-чуть начал синеть.
А ведь обещали, что с возрастом время будет делаться всё короче,
что время будет лететь всё быстрей.
Опять обманули.
Дмитрий Воденников
#воденников
* * *
Так дымно здесь
и свет невыносимый,
что даже рук своих не различить —
кто хочет жить так, чтобы быть любимым?
Я — жить хочу, так чтобы быть любимым!
Ну так как ты — вообще не стоит — жить.
А я вот все живу — как будто там внутри
не этот — как его — не будущий Альцгеймер,
не этой смерти пухнущий комочек,
не костный мозг
и не подкожный жир,
а так как будто там какой–то жар цветочный,
цветочный жар, подтаявший пломбир,
а так, как будто там какой–то ад пчелиный,
который не залить, не зализать...
Алё, кто хочет знать, как жить, чтоб быть любимым?
Ну чё молчим? Никто не хочет знать?
Вот так и мне не то чтоб неприятно,
что лично я так долго шёл на свет,
на этот свет и звук невероятный,
к чему–то там, чего на свете нет,
вот так и мне не то чтобы противно,
что тот, любой другой, кто вслед за мною шёл,
на этот звук, на этот блеск пчелиный,
на этот отсвет — все ж таки дошёл,
а то, что мне — и по какому праву —
так по хозяйски здесь привыкшему стоять,
впервые кажется, что так стоять не надо.
Вы понимаете, что я хочу сказать?
Огромный куст, сверкающий репейник,
который даже в джинсы не зашить —
последний хруст, спадающий ошейник —
что там еще, с чем это все сравнить?
Так пусть — гудящий шар до полного распада,
в который раз качнется на краю...
Кто здесь сказал, что здесь стоять не надо?
я — здесь сказал, что здесь стоять не надо?
ну да сказал — а все еще стою.
Так жить, чтоб быть
ненужным и свободным,
ничейным, лишним, рыхлым, как земля —
а кто так сможет жить?
Да кто угодно,
и как угодно — но не я, не я.
Дмитрий Воденников
#воденников
Так дымно здесь
и свет невыносимый,
что даже рук своих не различить —
кто хочет жить так, чтобы быть любимым?
Я — жить хочу, так чтобы быть любимым!
Ну так как ты — вообще не стоит — жить.
А я вот все живу — как будто там внутри
не этот — как его — не будущий Альцгеймер,
не этой смерти пухнущий комочек,
не костный мозг
и не подкожный жир,
а так как будто там какой–то жар цветочный,
цветочный жар, подтаявший пломбир,
а так, как будто там какой–то ад пчелиный,
который не залить, не зализать...
Алё, кто хочет знать, как жить, чтоб быть любимым?
Ну чё молчим? Никто не хочет знать?
Вот так и мне не то чтоб неприятно,
что лично я так долго шёл на свет,
на этот свет и звук невероятный,
к чему–то там, чего на свете нет,
вот так и мне не то чтобы противно,
что тот, любой другой, кто вслед за мною шёл,
на этот звук, на этот блеск пчелиный,
на этот отсвет — все ж таки дошёл,
а то, что мне — и по какому праву —
так по хозяйски здесь привыкшему стоять,
впервые кажется, что так стоять не надо.
Вы понимаете, что я хочу сказать?
Огромный куст, сверкающий репейник,
который даже в джинсы не зашить —
последний хруст, спадающий ошейник —
что там еще, с чем это все сравнить?
Так пусть — гудящий шар до полного распада,
в который раз качнется на краю...
Кто здесь сказал, что здесь стоять не надо?
я — здесь сказал, что здесь стоять не надо?
ну да сказал — а все еще стою.
Так жить, чтоб быть
ненужным и свободным,
ничейным, лишним, рыхлым, как земля —
а кто так сможет жить?
Да кто угодно,
и как угодно — но не я, не я.
Дмитрий Воденников
#воденников
* * *
И хлынул дождь, он застучал по пол-литровым банкам,
бидону сохнущему, по японкам, китаянкам,
он застучал собой по русскому левкое
и по пиону – в лето никакое.
Гнилое лето, бабушка сказала,
но это лето капало и длилось.
А те, с кем будем мы, еще не родили́сь,
а те, с кем будем мы, уже ходили в школу,
и сердце сжалось от грядущих слез.
Хотя причин для слез не находилось.
И чудо продолжалось.
…А потом –
когда вырастешь,
будешь все больше людей утешать
каким-то странным своим потаённым голосом
(и откуда берется вдруг?),
как будто заплачка, при́чет, как будто такой народный,
профессиональный,
похоронный, плачущий звук,
который выше твоего настоящего голоса.
Не ласточка – слепая математика,
она, не ты, как мальчик, обернется.
Ребенок вытянет,
ребенок улыбнется.
И о тебе заплачет.
Дмитрий Воденников
20 мая – 9 июня 2024
#воденников
И хлынул дождь, он застучал по пол-литровым банкам,
бидону сохнущему, по японкам, китаянкам,
он застучал собой по русскому левкое
и по пиону – в лето никакое.
Гнилое лето, бабушка сказала,
но это лето капало и длилось.
А те, с кем будем мы, еще не родили́сь,
а те, с кем будем мы, уже ходили в школу,
и сердце сжалось от грядущих слез.
Хотя причин для слез не находилось.
И чудо продолжалось.
…А потом –
когда вырастешь,
будешь все больше людей утешать
каким-то странным своим потаённым голосом
(и откуда берется вдруг?),
как будто заплачка, при́чет, как будто такой народный,
профессиональный,
похоронный, плачущий звук,
который выше твоего настоящего голоса.
Не ласточка – слепая математика,
она, не ты, как мальчик, обернется.
Ребенок вытянет,
ребенок улыбнется.
И о тебе заплачет.
Дмитрий Воденников
20 мая – 9 июня 2024
#воденников
* * *
Я задыхаюсь.
Делая каждый шаг, задыхаюсь.
Это удивительно,
я сам стал стихотвореньем:
каждый шаг как ямб,
вдох – шумный выдох,
лестница как неизвестный
трёхсложный размер,
состоящий из одних задыханий.
Что же ты шьёшь из меня,
какое дырявое стихотворенье?
Где ты меня прочитаешь,
встав на качнувшуюся табуретку?
Допишу себя здесь.
Не то чтоб иначе было нельзя:
сетовали, ложь городили,
травили друг друга, ругали –
и уезжали.
А я не пойду,
я останусь в этой земле,
или это буду не я.
В ясном уме, в прихотливом уме, не
в своём уме,
задохнувшись словесной
нездешней черешней во сне.
Это моя земля.
Дмитрий Воденников
17–28 июня 2024
#воденников
Я задыхаюсь.
Делая каждый шаг, задыхаюсь.
Это удивительно,
я сам стал стихотвореньем:
каждый шаг как ямб,
вдох – шумный выдох,
лестница как неизвестный
трёхсложный размер,
состоящий из одних задыханий.
Что же ты шьёшь из меня,
какое дырявое стихотворенье?
Где ты меня прочитаешь,
встав на качнувшуюся табуретку?
Допишу себя здесь.
Не то чтоб иначе было нельзя:
сетовали, ложь городили,
травили друг друга, ругали –
и уезжали.
А я не пойду,
я останусь в этой земле,
или это буду не я.
В ясном уме, в прихотливом уме, не
в своём уме,
задохнувшись словесной
нездешней черешней во сне.
Это моя земля.
Дмитрий Воденников
17–28 июня 2024
#воденников