Не желаю искать жемчуга в компосте!
Я беру на себя эту смелость!
Пусть изучает навоз кто хочет!
Патриот, господа, не крыловский кочет.
Пусть КГБ на меня не дрочит.
Не бренчи ты в подкладке, мелочь!

Я дышу серебром и харкаю медью!
Меня ловят багром и дырявой сетью.
Я дразню гусей и иду к бессмертью,
дайте мне хворостину!
Я беснуюсь, как мышь в темноте сусека!
Выносите святых и портрет Генсека!
Раздается в лесу топор дровосека.
Поваляюсь в сугробе, авось остыну.

Ничего не остыну! Вообще забудьте!
Я помышляю почти о бунте!
Не присягал я косому Будде,
за червонец помчусь за зайцем!
Пусть закроется — где стамеска!—
яснополянская хлеборезка!
Непротивленье, панове, мерзко.
Это мне — как серпом по яйцам!

Как Аристотель на дне колодца,
откуда не ведаю что берется.
Зло существует, чтоб с ним бороться,
а не взвешивать на коромысле.
Всех скорбящих по индивиду,
всех подверженных конъюнктивиту,
всех к той матери по алфавиту:
демократия в полном смысле!

Я люблю родные поля, лощины,
реки, озера, холмов морщины.
Все хорошо. Но дерьмо мужчины:
в теле, а духом слабы.
Это я верный закон накнокал.
Все утирается ясный сокол.
Господа, разбейте хоть пару стекол!
Как только терпят бабы?

Грустная ночь у меня сегодня.
Смотрит с обоев былая сотня.
Можно поехать в бордель, и сводня —
нумизматка — будет согласна.
Лень отклеивать, суетиться.
Остается тихо сидеть, поститься
да напротив в окно креститься,
пока оно не погасло.

«Зелень лета, эх, зелень лета!
Что мне шепчет куст бересклета?
Хорошо пройтись без жилета!
Зелень лета вернется.
Ходит девочка, эх, в платочке.
Ходит по полю, рвет цветочки.
Взять бы в дочки, эх, взять бы в дочки.
В небе ласточка вьется».

Иосиф Бродский

#бродский

ТЕКСТ

Большая элегия Джону Донну

…
«Нет, это я, твоя душа, Джон Донн. Здесь я одна скорблю в небесной выси о том, что создала своим трудом тяжелые, как цепи, чувства, мысли. Ты с этим грузом мог вершить полет среди страстей, среди грехов, и выше. Ты птицей был и видел свой народ повсюду, весь, взлетал над скатом крыши. Ты видел все моря, весь дальний край. И Ад ты зрел — в себе, а после — в яви. Ты видел также явно светлый Рай в печальнейшей — из всех страстей — оправе. Ты видел: жизнь, она как остров твой. И с Океаном этим ты встречался: со всех сторон лишь тьма, лишь тьма и вой. Ты Бога облетел и вспять помчался. Но этот груз тебя не пустит ввысь, откуда этот мир — лишь сотня башен да ленты рек, и где, при взгляде вниз, сей страшный суд совсем не страшен. И климат там недвижен, в той стране. Откуда всё, как сон больной в истоме. Господь оттуда — только свет в окне туманной ночью в самом дальнем доме. Поля бывают. Их не пашет плуг. Года не пашет. И века не пашет. Одни леса стоят стеной вокруг, а только дождь в траве огромной пляшет. Тот первый дровосек, чей тощий конь вбежит туда, плутая в страхе чащей, на сосну взлезши, вдруг узрит огонь в своей долине, там, вдали лежащей. Всё, всё вдали. А здесь неясный край. Спокойный взгляд скользит по дальним крышам. Здесь так светло. Не слышен псиный лай. И колокольный звон совсем не слышен. И он поймет, что всё — вдали. К лесам он лошадь повернет движеньем резким. И тотчас вожжи, сани, ночь, он сам и бедный конь — всё станет сном библейским. Ну, вот я плачу, плачу, нет пути. Вернуться суждено мне в эти камни. Нельзя прийти туда мне во плоти. Лишь мертвой суждено взлететь туда мне. Да, да, одной. Забыв тебя, мой свет, в сырой земле, забыв навек, на муку бесплодного желанья плыть вослед, чтоб сшить своею плотью, сшить разлуку. Но чу! пока я плачем твой ночлег смущаю здесь, — летит во тьму, не тает, разлуку нашу здесь сшивая, снег, и взад-вперед игла, игла летает. Не я рыдаю — плачешь ты, Джон Донн. Лежишь один, и спит в шкафах посуда, покуда снег летит на спящий дом, покуда снег летит во тьму оттуда».
Подобье птиц, он спит в своем гнезде, свой чистый путь и жажду жизни лучшей раз навсегда доверив той звезде, которая сейчас закрыта тучей. Подобье птиц. Душа его чиста, а светский путь, хотя, должно быть, грешен, естественней вороньего гнезда над серою толпой пустых скворешен. Подобье птиц, и он проснется днем. Сейчас — лежит под покрывалом белым, покуда сшито снегом, сшито сном пространство меж душой и спящим телом. Уснуло всё. Но ждут еще конца два-три стиха и скалят рот щербато, что светская любовь — лишь долг певца, духовная любовь — лишь плоть аббата. На чье бы колесо сих вод не лить, оно все тот же хлеб на свете мелет. Ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит? Дыра в сей ткани. Всяк, кто хочет, рвет. Со всех концов. Уйдет. Вернется снова. Еще рывок! И только небосвод во мраке иногда берет иглу портного. Спи, спи, Джон Донн. Усни, себя не мучь. Кафтан дыряв, дыряв. Висит уныло. Того гляди и выглянет из туч Звезда, что столько лет твой мир хранила.

Иосиф Бродский

#бродский

Часть поэмы «Зофья» Иосифа Бродского

Текст не буду выкладывать, очень длинный

Начало зимы

1

Зима приходит вздохом струнных:
«Всему конец».
Она приводит белорунных
Своих овец,
Своих коней, что ждут ударов,
Как наивысшей похвалы,
Своих волков, своих удавов,
И все они белы, белы.

Есть в осени позднеконечной,
В ее кострах,
Какой-то гибельный, предвечный,
Сосущий страх:
Когда душа от неуюта,
От воя бездны за стеной
Дрожит, как утлая каюта
Иль теремок берестяной.

Все мнется, сыплется, и мнится,
Что нам пора,
Что опадут не только листья,
Но и кора,
Дома подломятся в коленях
И лягут грудой кирпичей —
Земля в осколках и поленьях
Предстанет грубой и ничьей.

Но есть и та еще услада
На рубеже,
Что ждать зимы теперь не надо:
Она уже.
Как сладко мне и ей — обоим —
Вливаться в эту колею:
Есть изныванье перед боем
И облегчение в бою.

Свершилось. Все, что обещало
Прийти — пришло.
В конце скрывается начало.
Теперь смешно
Дрожать, как мокрая рубаха,
Глядеть с надеждою во тьму
И нищим подавать из страха —
Не стать бы нищим самому.

Зиме смятенье не пристало.
Ее стезя
Структуры требует, кристалла.
Скулить нельзя,
Но подберемся. Без истерик,
Тверды, как мерзлая земля,
Надвинем шапку, выйдем в скверик:
Какая прелесть! Все с нуля.

Как все бело, как незнакомо!
И снегири!
Ты говоришь, что это кома?
Не говори.
Здесь тоже жизнь, хоть нам и странен
Застывший, колкий мир зимы,
Как торжествующий крестьянин.
Пусть торжествует. Он — не мы.

Мы никогда не торжествуем,
Но нам мила
Зима. Коснемся поцелуем
Ее чела,
Припрячем нож за голенищем,
Тетрадь забросим под кровать,
Накупим дров, и будем нищим
Из милосердья подавать.

2

— Чтобы было, как я люблю,— я тебе говорю,— надо еще пройти декабрю, а после январю. Я люблю, чтобы был закат цвета ранней хурмы, и снег оскольчат и ноздреват — то есть распад зимы: время, когда ее псы смирны, волки почти кротки, и растлевающий дух весны душит ее полки. Где былая их правота, грозная белизна? Марширующая пята растаптывала, грузна, золотую гниль октября и черную — ноября, недвусмысленно говоря, что все уже не игра. Даже мнилось, что поделом белая ярость зим: глотки, может быть, подерем, но сердцем не возразим. Ну и где триумфальный треск, льдистый хрустальный лоск? Солнце над ним водружает крест, плавит его, как воск. Зло, пытавшее на излом, само себя перезлив, побеждается только злом, пытающим на разрыв, и уходящая правота вытеснится иной — одну провожает дрожь живота, другую чую спиной.
Я начал помнить себя как раз в паузе меж времен — время от нас отводило глаз, и этим я был пленен. Я люблю этот дряхлый смех, мокрого блеска резь. Умирающим не до тех, кто остается здесь. Время, шедшее на убой, вязкое, как цемент, было занято лишь собой, и я улучил момент. Жизнь, которую я застал, была кругом неправа — то ли улыбка, то ли оскал полуживого льва. Эти старческие черты, ручьистую болтовню, это отсутствие правоты я ни с чем не сравню. Я наглотался отравы той из мутного хрусталя, я отравлен неправотой позднего февраля.
Но до этого — целый век темноты, мерзлоты. Если б мне любить этот снег, как его любишь ты — ты, ценящая стиль макабр, вскормленная зимой, возвращающаяся в декабрь, словно к себе домой, девочка со звездой во лбу, узница правоты! Даже странно, как я люблю все, что не любишь ты. Но покуда твой звездный час у меня на часах, выколачивает матрас метелица в небесах, и в четыре почти черно, и вовсе черно к пяти, и много, много еще чего должно произойти.

#быков
#зима
#декабрь
#январь

3

Вот девочка-зима из спального района,
Сводившая с ума меня во время оно,
Соседка по двору с пушистой головой
И в шапке меховой.
Она выходит в сквер, где я ее встречаю,
Выгуливает там собаку чау-чау;
Я медленно брожу от сквера к гаражу,
Но к ней не подхожу.

Я вижу за окном свою Гиперборею,
В стекло уткнувшись лбом, коленом — в батарею,
Гляжу, как на окне кристальные цветы
Растут из темноты.

Мне слышно, как растут кристаллы ледяные,
Колючие дворцы и замки нитяные,
На лиственных коврах, где прежде завывал
Осенний карнавал.
Мне слышится в ночи шуршанье шуб и шапок
По запертым шкафам, где нафталинный запах;
За створкой наверху подглядывает в щель
Искусственная ель;
Алмазный луч звезды, танцующий на льдине,
Сшивает гладь пруда от края к середине,
Явление зимы мне видно из окна,
И это все она.

Вот комната ее за тюлевою шторой,
На третьем этаже, прохладная, в которой,
Средь вышивок, картин, ковров и покрывал,
Я сроду не бывал;
Зато внутри гостят ангина и малина,
Качалка, чистота, руина пианино —
И книги, что строчат светлейшие умы
Для чтения зимы.

Когда настанет час — из синих самый синий,—
Слияния цветов и размыванья линий,
Щекотный снегопад кисейным полотном
Повиснет за окном,—
Ей в сумерках видны ряды теней крылатых,
То пестрый арлекин, то всадник в острых латах,
Которому другой, спасающий принцесс,
Бежит наперерез.

Когда рассветный луч вдоль желтого фасада
Смещался в феврале и было все как надо:
Лимонный цвет луча, медовый — кирпича,
И тень ее плеча,—
Я чувствовал, что с ней мы сплавлены и слиты:
Ни девочка-апрель, что носит хризолиты,
Ни девочка-октябрь, что любит родонит,
Ее не заслонит.

Тот дом давно снесен, и дряхлый мир, в котором
Мы жили вместе с ней, распался под напором
Подспудных грубых сил, бродивших в глубине,
Понятных ей и мне,—
Но девочка-зима, как прежде, ходит в школу
И смотрит на меня сквозь тюлевую штору;
Ту зиму вместе с ней я пробыл на плаву —
И эту проживу.

#быков
#рассвет
#зима

4. Танго

Когда ненастье, склока его и пря
начнут сменяться кружевом декабря,
иная сука скажет: «Какая скука!» —
но это счастье, в сущности говоря.
Не стало гнили. Всюду звучит: «В ружье!»
Сугробы скрыли лужи, «рено», «пежо».
Снега повисли, словно Господни мысли,
От снежной пыли стало почти свежо.
Когда династья скукожится к ноябрю
и самовластье под крики «Кирдык царю!»
начнет валиться хлебалом в сухие листья,
то это счастье, я тебе говорю!
Я помню это. Гибельный, но азарт
полчасти света съел на моих глазах.
Прошла минута, я понял, что это смута,—
но было круто, надо тебе сказать.
Наутро — здрасьте!— все превратят в содом,
И сладострастье, владеющее скотом,
затопит пойму, но, Господи, я-то помню:
сначала счастье, а прочее все потом!

Когда запястье забудет, что значит пульс,
закрою пасть я и накрепко отосплюсь,
смущать, о чадо, этим меня не надо —
все это счастье, даже и счастье плюс!

Потом, дорогая всадница, как всегда,
Настанет полная задница и беда,
А все же черни пугать нас другим бы чем бы:
Им это черная пятница, нам — среда.

5

Из серой тучи тянут нить
Белей белил.
Вот снег сказал: «Пора валить!» —
И повалил.
Не может быть, чтоб просто так
Летел с утра —
Он получил какой-то знак:
Уже пора.
Валить, наверное, пришлось.
О нем давно
Небесный Мамонтов небось
Снимал кино:
О темных связях, воровстве,
Деньгах, еде…
И вот теперь его в Москве —
Как нас везде.

Из тучи, словно из тюрьмы,
Слетает снег.
Он валит так, как валим мы —
Который век?
Мы завалили все пути
И все умы.
Не разобрать, не разгрести —
Повсюду мы.
Перевернули кверху дном
Небесный скит.
Снег валит ночью, валит днем.
Москва стоит.
Буксуют белые стада
Ночных авто.
Не успевает никуда
Уже никто.
Под белой шапкой неживой —
Родимый край.
Куда ты валишь, Боже мой?
Ведь здесь не рай.
Куда ты валишься, поток
Сухой воды?
Из новостей у нас, браток,—
Одни суды.
Не покрывай родной простор,
Назад стремись!
Тут если кто еще не вор,
То экстремист.
Над каждым — чаемая жуть,
Незримый грех,
И чтоб согласие вернуть,
Посадят всех.
Но валит снежная крупа,
Давя, слепя…
Ползет недвижная толпа,
Кляня себя.
У всех сосульки на усах,
Как у моржей…
Должно быть, там, на небесах
Еще хужей.

Он валит, валит. Даль пестра,
Вокруг бело,
И гастарбайтеры с утра
Скребут его.
Им надоели холода
И клонит в сон.
Они нападали сюда,
Почти как он.
Гудит который год подряд
Экспертов рать:
Что с ними делать? Слать назад?
Гражданство дать?
Темно с утра, темно с шести,
Темно уму…
Здесь ничего не разгрести
И никому.
Такой сезон у всей страны,
У всех элит.
Осталось только ждать весны.

Или валить.

Дмитрий Быков

#зима
#снег
#быков

ИЗ ИНТЕРВЬЮ ЛЕТЫ ЮГАЙ
13.01.2022

— Есть мнение, что современная поэзия удаляется от читателя, теряет с ним контакт. Согласна ли ты с этим? И если да — можно ли как-то исправить ситуацию?

— Я думаю, что вопрос в желании читателя приблизиться. Если оно есть, то, сколько бы она ни удалялась, он догонит и поймает ее. Вопрос в том, что она может дать? И как читателю узнать, что именно искать в ней?

Думаю, обеим сторонам важно понимать, что читать — это тоже работа, навыки, усилия на освоение азов, а потом более сложных вещей.

— В чем сложность быть поэтом сегодня? И нужен ли вообще сегодня поэт, если «коллективное бессознательное» с успехом воплощает себя в популярных формах культуры — от сериалов до мемов?

— Сложность, наверное, человеческая: с одной стороны, каждый поступок должен быть рассмотрен как потенциальный всеобщий закон, с другой — есть понятие свободы как бесконечного набора развилок и вариантов, когда частный путь принадлежит человеку и не является ничьим делом.

С одной стороны, — русское романтическое ожидание от поэта, что он будет мудр, сформулирует и провозгласит (особенно в нелитературном сегменте) некое общее кредо и требование нести ответственность за текст как за любое публичное высказывание, с другой — творческая необходимость быть соответствующим себе, а ты всего лишь человек, со своим набором бугорков и трещинок.

Но обе эти роли — и формирование (трансляция) эмоцио­нальных матриц, и фиксация частного опыта — вполне себе важны, на мой взгляд. И сериалы, и мемы тоже важны. Я не вижу здесь конкуренции.

— А каким образом поэт может участвовать в формировании эмоциональных матриц?

— Пока человек не знает, чтó можно чувствовать в таких обстоя­тельствах, он часто не может ничего подобного испытать (какой-то дискомфорт — да, но не выраженную «обиду» или «сладкую грусть»).

Заимствование слов ведет за собой заимствование чувств.
Новые слова формируют новые чувства.

Думаю, это имеет отношение к лингвистическому понятию «эмотива» — высказывания, которое одновременно описывает и создает чувство.

Суть теории эмотивов в том, что человек формирует свое чувство в процессе высказывания, будь то признание в любви к человеку или присяга Родине, и это произнесение вслух меняет и отношение к действительности, и саму действительность.

А лирические стихо­творения часто — развернутые эмотивы. Это слова, найденные для какой-то небанальной эмоции в новой ситуации, и они показывают, что можно чувствовать вот так и интерпретировать какое-то событие определенным образом (как повод для стыда и сожаления или счастья и тайной гордости, например).

— Как воспринимают современную поэзию студенты? Есть ли в ней что-то, вызывающее у них интерес?

— Воспринимают по-разному, есть сопротивление непривычному. Я запомнила реакцию на текст «Свобода» Всеволода Некрасова — «это не стихи, но это гениально».

Есть устойчивое представление о том, что «похоже на стихи». Но если этот процесс первичного определения деавтоматизировать, то дальше уже восприятие более свободно.

Есть вещи, которые я приношу. Вызывают отклик стихи на социальную тему (они могут спровоцировать возмущение своей «непоэтичностью» и мрачностью, а могут, наоборот, — пробудить солидарность).

Мы читали тексты Ирины Котовой, и кто-то был в восторге, кто-то в шоке и неприятии «хирургической» жесткости (разрушение штампа «доброй» и развлекательной поэзии), но не было равнодушных.

Скорее, не достигают цели стихи, построенные на игре цитат, — цитаты не считываются, и текст остается пустым, даже если его тщательно прокомментировать, непосредственного и единовременного восприятия не происходит.

Еще есть «мостики» между поэзией и актуальным восприятием. Режиссер и куратор ряда проектов по современной поэзии Роман Либеров недавно записал альбом в честь Осипа Мандельштама, а еще раньше в финале анимационного фильма звучит рэп. Я думаю, что есть люди, которые узнают о Мандельштаме или Бродском из уст их любимого современного исполнителя, когда он делится своим авторитетом с классиком, а не наоборот, и это в чем-то процесс естественный.

#югай
#интервью
#поэзия
#цитата

* * *

Собеседник сказал:
— Что у тебя там?
Я готов перебраться в твой город.
Открывай ворота́.
— Не город, — говорю, — сад.
— Сад-огород? Ну так бы и говорила, что пустота.
А ворота размалевала, как будто есть что охранять!
Отвернулся и даже смотреть не стал.
А они простояли открыты всю зиму.
Ничего не осталось:
Воры вынесли инвентарь,
Мыши съели крупу и мыло.
Воры вынесли силы,
Мыши съели все имена,
Ветер выдул цвета.

Лета Югай
(Елена Югай)

#югай
#просебя
#внутреннийсад

* * *

Ты узор, нерукотворно вышитый,
жизни бережно осиль.
Видишь, как слетает с крыши той,
вьётся пыль

снежная, покуда не рассеется,
в чистокровном воздухе висит,
тянется, и светится, и веется,
как дымит

во дворе котельная и, стало быть,
как на белом – гаревый налёт,
как умеет косо ломом скалывать
вратник лёд?

Пристально во всё вживись:
в перекличку огненную фар, в
бег служивого – как, съёжившись,
дышит в шарф.

Несказанное лови, бесшумное.
Я в разрыв проникну временной
и, пока не выдворен, вдышу моё
в то, что мной

станет после жизни, и с удвоенной
силой ты увидишь вдалеке
гаснущий мой вечер, упокоенный
здесь, в строке.

Владимир Гандельсман

#гандельсман
#поэзия
#жизнь
#смысл

* * *
Спящей ночи трепетанье…
А. Пушкин

Вой ветра или чей-то плач?
Я подошёл к ограде –
в саду безмолвно стыла ночь,
и вcё затихло вроде.
Сверкнул светильник из-за туч
и тоже стих бесследно.
О чём ты, стих, заводишь речь?
О ком ты? Здесь безлюдно.
В ночной квартире я один.
Один. Чего ты хочешь?
Угомонись. Средь этих стен
ведь только ты и хнычешь.
Как поводырь, меня провёл…
Провёл? Но я не слеп и
я не был там, где ветер выл,
и не слыхал ни всхлипа.
И я не рад тебе, не рад,
как если б ты постылым
мотивом мне пророчил труд,
который не по силам.

Владимир Гандельсман

#гандельсман
#пушкин
#поэзия

ИЗ ИНТЕРВЬЮ МАРИИ ГАЛИНОЙ
10.11.2018

— С точки зрения стороннего наблюдателя самая странная ситуация сейчас сложилась с поэзией. Тиражи упали до нескольких сотен, а то и нескольких десятков экземпляров, на слуху только пара имен — да и эти авторы, по большому счету, известны в основном как эстрадные исполнители. Тем не менее стихи — пишут, фестивали — проводят, премии — вручают. Поделитесь инсайдом: чем вообще живет современная русскоязычная поэзия?

— Нормальная с моей точки зрения ситуация, ненормальная она была в советское время, когда книги поэтов выходили тысячными тиражами. И ведь не потому, что вокруг сплошь все были любителями поэзии, а в силу сенсорной депривации, когда книги заменяли все остальное.

Тем более что сейчас есть социальные сети, а в соцсетях действует обратная связь, что для поэта на самом деле насущно необходимо и естественно.

Отчуждение поэта от текста посредством тиражирования этого текста на бумаге — очень позднее историческое явление. А в нынешней ситуации книга — визитная карточка или новостной повод, не больше. Ну и для автора может быть важно издать свои тексты большой подборкой, тем самым закрыть определенный этап и идти дальше.

Как мне кажется, механизм бытования поэзии отличается от механизма бытования прозы. Поэзия — это абсолютно бесполезное, аристократическое занятие и именно потому очень престижное.

Поэзия ведь не ставит перед собой никаких утилитарных целей — развлечь читателя или озолотить автора. Это чистое искусство, работа текста напрямую с сознанием реципиента, читателя, слушателя. И, как любое чистое искусство, она имеет своих покровителей и приносит свои бонусы.

На самом деле у поэзии довольно узкая аудитория — большей частью те же поэты или филологи.

Поэзия — фронтир культуры, какое-то прощупывание неосвоенных, топких областей. Иногда, впрочем, бывает счастливое попадание и эти области оказываются плодородны и желанны. Тогда она становится классикой, аудитория расширяется, часто несколько насильственным образом — посредством школьной программы, скажем.

А то, что называют эстрадной поэзией, скорее ближе как раз к беллетристике, там есть некое внепоэтическое целеполагание — вызвать реакцию зала, понравиться многим, возможно, рассказать о чем-то очень важном, но внепоэтическом, житейском.

#галина
#интервью
#поэзия
#цитата

* * *

это тени деревьев дрожат на снегу
это сосны пытаются небо рассечь
это я немогунемогунемогу
облачаться в привычную речь

это я становлюсь голубой и любой
не дитя не жена и не мать
тридцать лет я училась сказать про любовь
а теперь обучаюсь молчать

сотвори меня боже из этого льда
что так бел и безбрежен и нем
и снегирь загорается словно звезда
что ведёт пастухов в вифлеем

Лемерт
(Анна Долгарева)

#долгарева
#лемерт
#просебя
#рождество

* * *

карнавальное
напыление
в магазинчике
темноты

преходящий
огонь

минус
десять
градусов
слёз

плюс
лес

вы
находитесь
здесь

Андрей Черкасов

#черкасов

* * *
 
что я могу?
 
в любой
день
 
идти
 
над слабым
огнём
 
в слабом
растворе
солидарности
 
по слабым
местам
 
в этом году
в этом городе
 
в этом месяце
в этом году
 
ещё раз
 
что я могу?

Андрей Черкасов

#черкасов
 

ИНФОРМАЦИЯ О ТЕХНИКЕ НАПИСАНИЯ ПРОИЗВЕДЕНИЙ

Пару дней назад мне попалось стихотворение Андрея Черкасова (первое из размещённых), и поскольку я решила публиковать здесь сразу по 3-4 произведения одного автора, чтобы можно было составить какое-то представление о его творчестве, то сегодня с утра я стала читать его стихи и увидела как интересно менялся его творческий метод. Решила об этом написать.

Начинал он с такого:

За спиной ничего, за душой ты
На страшном языке темноты,
Ничего не видя.
Я беру тебя за руку, мы идём.
Вокруг нас глухой лес, впереди молчаливый дом,
Всюду ночь нависла.
Воздух чёрен, птицы ещё черней,
Наверху луна со следами ветвей,
Мне стыдно —
Я боюсь идти, где же свет в конце,
Дом, в котором тень на твоём лице,
И лица не видно?

Потом перешёл к манере, которая представлена в первых двух опубликованных стихотворениях.

А сейчас, уже много лет, он пишет следующим образом: берет различные тексты, от «Апрельских тезисов» Ленина до паблика ВКонтакте, и обрабатывает их при помощи особой техники — блэкаута.

Блэкаут позволяет превращать любой текст в визуальное произведение путем вычеркивания всего лишнего, так что на странице остаются только отдельные слова или выражения, между которы­ми устанавливается особого рода связь — совсем не такая, что была в исходном тексте.

У Черкасова вместо вычеркивания - удаление и стирание, так что слова и фразы повисают в сплошном белом пространстве, заставляют концентри­ро­вать на себе внимание.

Варианты от автора:
- текст пропускается через частотный анализатор. Условие попадания в «сцепку» — прямое соседство слов в документе с результатами анализа. Текст двигается последовательно — от наименее частотных слов к наиболее частотным;
- текст перенабирается на смартфоне с использованием подсказок автозамены. В ход идут не первые предлагаемые автозаменой варианты, т.е. происходит некий отбор — иногда синтаксический, иногда «смысловой», если здесь можно говорить о смысле как таковом;
- текст монтируется из фрагментов, извлеченных из машинно-сгенерированных оптимизационных постов, которыми наполнена одна из групп ВКонтакте.

И получается, например, такое:

1.

светофор
лягушка
полосатый опоссум

всё
на местах

пластыри
— цветы жизни

2.

класс
замечательно
честное слово

язык-снеговик
носорог
кризис лапландский

ритм
кто там?

Андрей Черкасов последовательно продолжает то, что в рус­ской поэзии делал Всеволод Некрасов, стремящийся за рутинными выражениями повседневного языка обнаружить присутствие иной, более глубокой реальности.

Но если Некрасов искал эту реальность в устном языке, то Черкасов обращает внимание на письменный язык, на те случайные эффекты и сдвиги, которые можно увидеть, если долго вглядываться в самый, казалось бы, три­виальный текст.

Информация про Некрасова из статьи на Арзамасе:

Всеволод Некрасов — отец русской конкретной поэзии. Такая поэзия работает с небольшим набором понятных каждому слов, избегает связывать их в предло­жения, но стремится сделать каждое слово осязаемым, конкретным. Это дости­гается разными способами: например, повторением одних и тех же или близ­ких слов для того, чтобы языковая привычка отступила и сознание смогло снова уловить стершийся смысл слова. Самое известное стихотворение Некрасова именно такое:

Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть свобода

Другой способ — использовать слова для создания особого рода графических картин. Именно таким было стихотворение одного из родоначальников конкретной поэзии немецкого поэта Ойгена Гомрингера «Тишина» (по-немецки «Schweigen»)

schweigen schweigen schweigen
schweigen schweigen schweigen
schweigen schweigen
schweigen schweigen schweigen
schweigen schweigen schweigen

«Вот» Некрасова доводит эту тенденцию до логического завершения: перед нами одно слово, где в среднюю букву вписана точка.

#черкасов
#некрасов
#какпишетпоэт
#техника
#блэкаут
#конкретнаяпоэзия

«Вот» — очень важное слово ХХ века, часто им передают немецкую приставку da-, которая стала знаменитой в философии Мартина Хайдеггера. Немецкий философ писал о том, что есть особый способ переживания времени, который можно назвать Dasein, или вот-бытие, когда внутри единого и неделимого мгновения мы спо­собны почувство­вать всю полноту бытия.

Стихотворе­ние Некрасова работает так же, как индийские мандалы — ритуальные геометрические узоры, смотря на которые можно достичь наивысшей концентрации и почувствовать един­ство с мирозданием.

#некрасов
#какпишетпоэт
#техника
#конкретнаяпоэзия
#вот

Всё то, чего коснется человек…

Всё то, чего коснется человек,
Приобретает нечто человечье.
Вот этот дом, нам прослуживший век,
Почти умеет пользоваться речью.

Мосты и переулки говорят,
Беседуют между собой балконы,
И, у платформы выстроившись в ряд,
Так много сердцу говорят вагоны.

Давно стихами говорит Нева.
Страницей Гоголя ложится Невский.
Весь Летний сад — Онегина глава.
О Блоке вспоминают Острова,
А по Разъезжей бродит Достоевский.

Сегодня старый маленький вокзал,
Откуда путь идет к финляндским скалам,
Мне в сотый раз подробно рассказал
О том, кто речь держал перед вокзалом.

А там еще живет петровский век
В углу между Фонтанкой и Невою…
Всё то, чего коснется человек,
Озарено его душой живою.

Самуил Маршак

#маршак
#предметы
#просебя
#смысл
#душа