Поэтическое восприятие жизни, всего окружающего нас — величайший дар, доставшийся нам от поры детства. Если человек не растеряет этот дар на протяжении долгих трезвых лет, то он поэт.
Константин Паустовский
#паустовский
#цитата
#поэзия
Константин Паустовский
#паустовский
#цитата
#поэзия
* * *
Ты почему-то покраснела,
а я черемухи нарвал,
ты целоваться не умела,
но я тебя поцеловал.
Ребята в сквере водку пили,
играли в свару и буру,
крутили Токарева Вилли
и матерились на ветру.
Такой покой в волнах эфира,
ну, а пока не льется кровь,
нет ничего уместней, Ира,
чем настоящая любовь.
Борис Рыжий
1999
#рыжий
Ты почему-то покраснела,
а я черемухи нарвал,
ты целоваться не умела,
но я тебя поцеловал.
Ребята в сквере водку пили,
играли в свару и буру,
крутили Токарева Вилли
и матерились на ветру.
Такой покой в волнах эфира,
ну, а пока не льется кровь,
нет ничего уместней, Ира,
чем настоящая любовь.
Борис Рыжий
1999
#рыжий
* * *
В короне золотистого нарцисса
Дрожит росинка каплей хрусталя.
Её судьба с рожденья решена –
Блеснуть, и вмиг рассыпаться как бисер.
В огне таятся знаки увяданья.
Спешит река испить себя до дна.
В рассвет коварно прячется закат.
Всё исчезает. Но воспоминанья…
Людмила Гунина
#гунина
В короне золотистого нарцисса
Дрожит росинка каплей хрусталя.
Её судьба с рожденья решена –
Блеснуть, и вмиг рассыпаться как бисер.
В огне таятся знаки увяданья.
Спешит река испить себя до дна.
В рассвет коварно прячется закат.
Всё исчезает. Но воспоминанья…
Людмила Гунина
#гунина
* * *
Подари мне ключ от сгоревшего дома.
Он мне дороже, чем дом.
Я не спеша приближаюсь к иному,
чтобы остаться в нем.
Неотличимы вода и воздух,
если в них бродит свет:
вспыхнувший на далеких звездах,
сошедших давно на нет.
Вадим Месяц
#вадиммесяц
Подари мне ключ от сгоревшего дома.
Он мне дороже, чем дом.
Я не спеша приближаюсь к иному,
чтобы остаться в нем.
Неотличимы вода и воздух,
если в них бродит свет:
вспыхнувший на далеких звездах,
сошедших давно на нет.
Вадим Месяц
#вадиммесяц
* * *
Не пробуй этот мед: в нем ложка дегтя.
Чего не заработал - не проси.
Не плюй в колодец. Не кичись. До локтя
всего вершок - попробуй укуси.
Час утренний - делам, любви - вечерний,
раздумьям - осень, бодрости - зима...
Весь мир устроен из ограничений,
чтобы от счастья не сойти с ума.
Булат Окуджава
#окуджава
Не пробуй этот мед: в нем ложка дегтя.
Чего не заработал - не проси.
Не плюй в колодец. Не кичись. До локтя
всего вершок - попробуй укуси.
Час утренний - делам, любви - вечерний,
раздумьям - осень, бодрости - зима...
Весь мир устроен из ограничений,
чтобы от счастья не сойти с ума.
Булат Окуджава
#окуджава
* * *
Тьма, пришедшая со.
Средиземного моря,
накрыла ненавидимый
прокуратором город.
Михаил Булгаков
Тьма наступает, меж сном и явью ловко стирая грани.
Тьма многоликой голодной тварью жрёт города и страны.
Боль атакует уставший разум стайкой горластых выпей.
"Яду мне, яду!" - всего лишь фраза...
Если охота, выпей.
Снова родишься, начнёшь сначала. В городе, столь же славном.
Племя людское взрослее стало, но неизменно в главном:
Так же среди безусловно равных кто-то чуть больше равен,
Так же теперь за спиной распятых вольно живут варравы,
Так же торгует судьбой другого кто-то из Кириафа.
Кесарь - бессмертен, а бог - низложен. Сила - у Голиафа.
Нежное миро и сладкий ладан вновь заглушает сера...
Сколько разменянных жизней стоить будет твоя карьера?
Каждой эпохе - свои "герои", карма своя и кара.
Новые маски, но те же роли. Должность Пилату даром.
Выбор без выбора, жизнь без жизни. Трусость считает годы.
"Яду мне, яду!" - на самом деле
значит: "Хочу свободы!"
Ирина Сонина
2021
#сонина
#булгаков
Тьма, пришедшая со.
Средиземного моря,
накрыла ненавидимый
прокуратором город.
Михаил Булгаков
Тьма наступает, меж сном и явью ловко стирая грани.
Тьма многоликой голодной тварью жрёт города и страны.
Боль атакует уставший разум стайкой горластых выпей.
"Яду мне, яду!" - всего лишь фраза...
Если охота, выпей.
Снова родишься, начнёшь сначала. В городе, столь же славном.
Племя людское взрослее стало, но неизменно в главном:
Так же среди безусловно равных кто-то чуть больше равен,
Так же теперь за спиной распятых вольно живут варравы,
Так же торгует судьбой другого кто-то из Кириафа.
Кесарь - бессмертен, а бог - низложен. Сила - у Голиафа.
Нежное миро и сладкий ладан вновь заглушает сера...
Сколько разменянных жизней стоить будет твоя карьера?
Каждой эпохе - свои "герои", карма своя и кара.
Новые маски, но те же роли. Должность Пилату даром.
Выбор без выбора, жизнь без жизни. Трусость считает годы.
"Яду мне, яду!" - на самом деле
значит: "Хочу свободы!"
Ирина Сонина
2021
#сонина
#булгаков
* * *
Мне кажется, стихи это хлеб.
Огромная сумеречная зона. -
со стула поднялся Глеб,
стоял у двери Иона. -
Мозаики произвол, полотно. -
И раньше нас он был создан...
Потом приоткрыл окно
и зачерпнул свежий воздух.
Скорее, судьбоносный нектар. -
спичка высветила их лица. -
То, что мы называем дар -
элемент ускользнувший таблицы.
Рассвет, выжигавший ил
застолья, бил прямо в сердце.
Борис, добывший чернил,
помог Марине одеться.
Друзья спустились во двор -
неприбранный, полуспящий.
Арсений вёл разговор
с Иосифом о настоящем.
Я их проводил до метро,
мы шли в тумане по пояс.
Кассир, назвавшись Петром,
пустил их на первый поезд.
Герман Власов
2 мая 2023
#власов
Мне кажется, стихи это хлеб.
Огромная сумеречная зона. -
со стула поднялся Глеб,
стоял у двери Иона. -
Мозаики произвол, полотно. -
И раньше нас он был создан...
Потом приоткрыл окно
и зачерпнул свежий воздух.
Скорее, судьбоносный нектар. -
спичка высветила их лица. -
То, что мы называем дар -
элемент ускользнувший таблицы.
Рассвет, выжигавший ил
застолья, бил прямо в сердце.
Борис, добывший чернил,
помог Марине одеться.
Друзья спустились во двор -
неприбранный, полуспящий.
Арсений вёл разговор
с Иосифом о настоящем.
Я их проводил до метро,
мы шли в тумане по пояс.
Кассир, назвавшись Петром,
пустил их на первый поезд.
Герман Власов
2 мая 2023
#власов
Сегодня день рождения Ольги Берггольц (16.05.1910, Санкт-Петербург - 13.11.1975, Ленинград)
Ее называют "музой блокадного города" и "Мадонной блокады"... Ее трагический голос обрел силу в осажденном Ленинграде.
"Писать честно, о том именно, что чувствуешь, о том именно, что думаешь, - это стало и есть для меня заветом"
Ольга Берггольц
#берггольц
#деньрождения
Ее называют "музой блокадного города" и "Мадонной блокады"... Ее трагический голос обрел силу в осажденном Ленинграде.
"Писать честно, о том именно, что чувствуешь, о том именно, что думаешь, - это стало и есть для меня заветом"
Ольга Берггольц
#берггольц
#деньрождения
Родилась Ольга Федоровна Берггольц 16 мая 1910 года в Санкт-Петербурге, на старой питерской окраине - Невской заставе. Ее фамилия – немецкая, досталась от папы, который был хирургом.
Родители обвенчались за несколько месяцев до рождения Ольги, поэтому бабка по отцу не пустила её в дом как «зачатую во грехе», и некоторое время девочка жила в приюте, где сильно заболела.
В 1918 году отец отправился на фронт в качестве полевого хирурга, а мать перевезла дочерей в Углич, к родственникам, где они прожили в бывших кельях Богоявленского монастыря до апреля 1921 года, когда отец вернулся с фронта и семья вновь стала жить на Невской заставе.
Ольга поступила в 117-ю трудовую школу, которую окончила в 1926 году.
За время учебы в школе Ольга очень изменилась, из тихой спокойной набожной девочки превратилась в активного пропагандиста советского строя, вступила в ряды пионерской организации, а затем стала комсомолкой.
Стихи она писала с 6 лет. Ее первые стихи были опубликованы в 1924 году, в заводской стенгазете.
В 1925 году 15-летняя Ольга Берггольц пришла в литературное объединение рабочей молодежи "Смена". Здесь, через год, она познакомилась с Борисом Петровичем Корниловым (1907-1938), молодым поэтом, незадолго до этого приехавшим из приволжского городка и принятым в группу. Борис Корнилов принадлежал к старшей ветви т.н. "комсомольских поэтов". Его кумиром в поэзии был Сергей Есенин.
Очень скоро после знакомства Борис и Ольга поженились, родилась дочь Ирина. В 1926 году Ольга и Борис стали студентами Высших государственных курсов искусствоведения при Институте истории искусств. Борис на курсах не задержался, а Ольга несколько лет спустя была переведена в Ленинградский университет.
Борис был чрезмерно увлечен своей литературной карьерой. На съезде советских писателей в 1934 году о Борисе Корнилове говорили, как о надежде советской поэзии. Но первые успехи не пошли ему на пользу: он начал сильно пить. Постоянные скандалы, упреки и измены быстро разрушили молодую семью, и супруги расстались.
Сразу после развода в жизни молодой поэтессы появился другой мужчина - Николай Молчанов. Он был сильно влюблен в Ольгу и долго ухаживал за ней, прежде чем девушка ответила взаимностью. Жили они в новом доме-комунне с общей кухней, одним душем и туалетом на весь этаж. Молодые идеалисты воспринимали бедность как начало новой жизни, как путь к светлому будущему.
Сразу после окончания института Ольга и Николай по распределению уехали в Казахстан, где устроились работать в местную газету. Они описывали нищую, но полную энтузиазма жизнь советских людей и сами жили счастливо.
Литературный дебют Ольги пришелся на начало 1930-х годов. В эти годы выходят ее рассказы для детей и юношества и лирические стихи. Ее стихотворения с одобрением встретили Маршак, Чуковский, Ахматова, Горький.
Мужа отправили служить на границу, где в 30-е годы действовали басмачи. Уже через несколько месяцев его взяли в плен, закопали по голову в землю и оставили на солнце. Николай был обездвижен в течение трех суток и, когда надежды на выживание уже не оставалось, его нашел отряд красноармейцев. После такого испытания с Молчановым стали случаться эпилептические припадки.
Несмотря на все трудности, Ольга и Николай очень любили друг друга и поддерживали в трудных ситуациях. Через год после рождения ушла из жизни их общая с Николаем дочь. А ещё через два года в возрасте 8 лет умерла дочь от первого мужа - Ирина: сердце девочки не выдержало осложнений после затяжной ангины. Муж всячески поддерживал ее, уверял, что у них будет еще один ребенок. И действительно, вскоре Берггольц забеременела снова, однако малышке не удалось увидеть свет...
Вернувшись из Алма-Аты в Ленинград, Ольга Берггольц поселилась вместе с Николаем Молчановым на улице Рубинштейна, 7 - в доме, называвшемся "слезой социализма".
#берггольц
#биография
Родители обвенчались за несколько месяцев до рождения Ольги, поэтому бабка по отцу не пустила её в дом как «зачатую во грехе», и некоторое время девочка жила в приюте, где сильно заболела.
В 1918 году отец отправился на фронт в качестве полевого хирурга, а мать перевезла дочерей в Углич, к родственникам, где они прожили в бывших кельях Богоявленского монастыря до апреля 1921 года, когда отец вернулся с фронта и семья вновь стала жить на Невской заставе.
Ольга поступила в 117-ю трудовую школу, которую окончила в 1926 году.
За время учебы в школе Ольга очень изменилась, из тихой спокойной набожной девочки превратилась в активного пропагандиста советского строя, вступила в ряды пионерской организации, а затем стала комсомолкой.
Стихи она писала с 6 лет. Ее первые стихи были опубликованы в 1924 году, в заводской стенгазете.
В 1925 году 15-летняя Ольга Берггольц пришла в литературное объединение рабочей молодежи "Смена". Здесь, через год, она познакомилась с Борисом Петровичем Корниловым (1907-1938), молодым поэтом, незадолго до этого приехавшим из приволжского городка и принятым в группу. Борис Корнилов принадлежал к старшей ветви т.н. "комсомольских поэтов". Его кумиром в поэзии был Сергей Есенин.
Очень скоро после знакомства Борис и Ольга поженились, родилась дочь Ирина. В 1926 году Ольга и Борис стали студентами Высших государственных курсов искусствоведения при Институте истории искусств. Борис на курсах не задержался, а Ольга несколько лет спустя была переведена в Ленинградский университет.
Борис был чрезмерно увлечен своей литературной карьерой. На съезде советских писателей в 1934 году о Борисе Корнилове говорили, как о надежде советской поэзии. Но первые успехи не пошли ему на пользу: он начал сильно пить. Постоянные скандалы, упреки и измены быстро разрушили молодую семью, и супруги расстались.
Сразу после развода в жизни молодой поэтессы появился другой мужчина - Николай Молчанов. Он был сильно влюблен в Ольгу и долго ухаживал за ней, прежде чем девушка ответила взаимностью. Жили они в новом доме-комунне с общей кухней, одним душем и туалетом на весь этаж. Молодые идеалисты воспринимали бедность как начало новой жизни, как путь к светлому будущему.
Сразу после окончания института Ольга и Николай по распределению уехали в Казахстан, где устроились работать в местную газету. Они описывали нищую, но полную энтузиазма жизнь советских людей и сами жили счастливо.
Литературный дебют Ольги пришелся на начало 1930-х годов. В эти годы выходят ее рассказы для детей и юношества и лирические стихи. Ее стихотворения с одобрением встретили Маршак, Чуковский, Ахматова, Горький.
Мужа отправили служить на границу, где в 30-е годы действовали басмачи. Уже через несколько месяцев его взяли в плен, закопали по голову в землю и оставили на солнце. Николай был обездвижен в течение трех суток и, когда надежды на выживание уже не оставалось, его нашел отряд красноармейцев. После такого испытания с Молчановым стали случаться эпилептические припадки.
Несмотря на все трудности, Ольга и Николай очень любили друг друга и поддерживали в трудных ситуациях. Через год после рождения ушла из жизни их общая с Николаем дочь. А ещё через два года в возрасте 8 лет умерла дочь от первого мужа - Ирина: сердце девочки не выдержало осложнений после затяжной ангины. Муж всячески поддерживал ее, уверял, что у них будет еще один ребенок. И действительно, вскоре Берггольц забеременела снова, однако малышке не удалось увидеть свет...
Вернувшись из Алма-Аты в Ленинград, Ольга Берггольц поселилась вместе с Николаем Молчановым на улице Рубинштейна, 7 - в доме, называвшемся "слезой социализма".
#берггольц
#биография
В начале 1937 года на поэтессу завели дело о покушении на высокопоставленного партийного чиновника Андрея Жданова. Сначала как на свидетеля, потом Ольгу отпустили и позже арестовали уже как подозреваемую.
Следователи проводили допросы "с пристрастием", после чего Ольге призналась в якобы запланированном убийстве. После побоев и пыток она прямо в тюрьме родила мёртвого ребёнка.
Самое страшное то, что арестовывали Ольгу Берггольц дважды и оба раза во время беременности! Допросами и пытками были убиты оба ее неродившихся ребенка.
Коллеги по работе удивлялись, почему после допросов в ОГПУ у Берггольц остались целыми зубы и челюсть, однако поэтессу мало беспокоила собственная судьба - она больше не могла иметь детей.
Первый муж, Борис Корнилов, был расстрелян 21 февраля 1938 года в Ленинграде по обвинению в написании и распространении "контрреволюционных произведений". Вся страна распевала "Песню о встречном", написанную Шостаковичем на слова Корнилова, но упоминание его имени оставалось под строжайшим запретом еще два десятка лет. Он был реабилитирован 5 января 1957 года - "за отсутствием состава преступления". Его могилы не существует.
Корнилов и Берггольц уже не были мужем и женой, Бориса Корнилова уже не было в живых, но Берггольц и в 1939 и 1940 годах пишет стихи, посвященные первому мужу.
Не стану прощенья просить я,
ни клятвы - напрасной - не стану давать.
Но если - я верю - вернешься обратно,
но если сумеешь узнать, -
давай о взаимных обидах забудем,
побродим, как раньше, вдвоем, -
и плакать, и плакать, и плакать мы будем,
мы знаем с тобою - о чем.
От расстрела саму Берггольц спасла защита знаменитого Александра Фадеева (автора "Молодой гвардии"), который очень нравился Сталину. Дело о покушении замяли.
Ольга была освобождена 3 июля 1939 года и впоследствии полностью реабилитирована.
В декабре 1939 года она писала в своем тщательно скрываемом дневнике: "Ощущение тюрьмы сейчас, после пяти месяцев воли, возникает во мне острее, чем в первое время после освобождения. Не только реально чувствую, обоняю этот тяжелый запах коридора из тюрьмы в Большой Дом, запах рыбы, сырости, лука, стук шагов по лестнице, но и то смешанное состояние обреченности, безвыходности, с которыми шла на допросы... Вынули душу, копались в ней вонючими пальцами, плевали в нее, гадили, потом сунули ее обратно и говорят: "живи".»
В феврале 1940 года Ольга восстановилась в партии, а позже и в Союзе писателей, и у них с мужем началась более менее спокойная жизнь. Однако уже через несколько месяцев началась Великая Отечественная война...
"В 1939-м я была освобождена", - рассказывала Ольга Федоровна в "Автобиографии", - полностью реабилитирована и вернулась в пустой наш дом (обе мои доченьки умерли еще до моего ареста). Душевная рана зияла и болела нестерпимо. Мы еще не успели ощутить во всей мере свои утраты и свою боль, как грянула Великая Отечественная война".
Когда началась блокада, Ольга с Николаем остались в городе. Мужчина, несмотря на инвалидность, добровольно пошел строить укрепления на Лужском рубеже. В его боевой характеристике была фраза «Способен к самопожертвованию».
А Ольга с августа 1941 года ежедневно выступала по радио, поддерживая дух бойцов и обычных граждан. Она читала стихи, пронизанные болью, горечью и одновременно силой духа и верой в скорую победу.
Уже в июне 1941 года она пишет стихи о Родине, той самой, которая совсем недавно убила ее ребенка и первого мужа, той самой, которая едва не убила ее саму:
Мы предчувствовали полыханье
этого трагического дня.
Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье.
Родина! Возьми их у меня!
…
Он настал, наш час, и что он значит -
только нам с Тобою знать дано.
Я люблю Тебя - я не могу иначе,
я и Ты по-прежнему - одно.
Голос Ольги Берггольц источал небывалую энергию. Она делала репортажи с фронта, читала их по радио. Ее голос звенел в эфире три с лишним года, почти ежедневно обращаясь к героическому городу. Ее голос знали, ее выступления ждали.
#берггольц
#биография
Следователи проводили допросы "с пристрастием", после чего Ольге призналась в якобы запланированном убийстве. После побоев и пыток она прямо в тюрьме родила мёртвого ребёнка.
Самое страшное то, что арестовывали Ольгу Берггольц дважды и оба раза во время беременности! Допросами и пытками были убиты оба ее неродившихся ребенка.
Коллеги по работе удивлялись, почему после допросов в ОГПУ у Берггольц остались целыми зубы и челюсть, однако поэтессу мало беспокоила собственная судьба - она больше не могла иметь детей.
Первый муж, Борис Корнилов, был расстрелян 21 февраля 1938 года в Ленинграде по обвинению в написании и распространении "контрреволюционных произведений". Вся страна распевала "Песню о встречном", написанную Шостаковичем на слова Корнилова, но упоминание его имени оставалось под строжайшим запретом еще два десятка лет. Он был реабилитирован 5 января 1957 года - "за отсутствием состава преступления". Его могилы не существует.
Корнилов и Берггольц уже не были мужем и женой, Бориса Корнилова уже не было в живых, но Берггольц и в 1939 и 1940 годах пишет стихи, посвященные первому мужу.
Не стану прощенья просить я,
ни клятвы - напрасной - не стану давать.
Но если - я верю - вернешься обратно,
но если сумеешь узнать, -
давай о взаимных обидах забудем,
побродим, как раньше, вдвоем, -
и плакать, и плакать, и плакать мы будем,
мы знаем с тобою - о чем.
От расстрела саму Берггольц спасла защита знаменитого Александра Фадеева (автора "Молодой гвардии"), который очень нравился Сталину. Дело о покушении замяли.
Ольга была освобождена 3 июля 1939 года и впоследствии полностью реабилитирована.
В декабре 1939 года она писала в своем тщательно скрываемом дневнике: "Ощущение тюрьмы сейчас, после пяти месяцев воли, возникает во мне острее, чем в первое время после освобождения. Не только реально чувствую, обоняю этот тяжелый запах коридора из тюрьмы в Большой Дом, запах рыбы, сырости, лука, стук шагов по лестнице, но и то смешанное состояние обреченности, безвыходности, с которыми шла на допросы... Вынули душу, копались в ней вонючими пальцами, плевали в нее, гадили, потом сунули ее обратно и говорят: "живи".»
В феврале 1940 года Ольга восстановилась в партии, а позже и в Союзе писателей, и у них с мужем началась более менее спокойная жизнь. Однако уже через несколько месяцев началась Великая Отечественная война...
"В 1939-м я была освобождена", - рассказывала Ольга Федоровна в "Автобиографии", - полностью реабилитирована и вернулась в пустой наш дом (обе мои доченьки умерли еще до моего ареста). Душевная рана зияла и болела нестерпимо. Мы еще не успели ощутить во всей мере свои утраты и свою боль, как грянула Великая Отечественная война".
Когда началась блокада, Ольга с Николаем остались в городе. Мужчина, несмотря на инвалидность, добровольно пошел строить укрепления на Лужском рубеже. В его боевой характеристике была фраза «Способен к самопожертвованию».
А Ольга с августа 1941 года ежедневно выступала по радио, поддерживая дух бойцов и обычных граждан. Она читала стихи, пронизанные болью, горечью и одновременно силой духа и верой в скорую победу.
Уже в июне 1941 года она пишет стихи о Родине, той самой, которая совсем недавно убила ее ребенка и первого мужа, той самой, которая едва не убила ее саму:
Мы предчувствовали полыханье
этого трагического дня.
Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье.
Родина! Возьми их у меня!
…
Он настал, наш час, и что он значит -
только нам с Тобою знать дано.
Я люблю Тебя - я не могу иначе,
я и Ты по-прежнему - одно.
Голос Ольги Берггольц источал небывалую энергию. Она делала репортажи с фронта, читала их по радио. Ее голос звенел в эфире три с лишним года, почти ежедневно обращаясь к героическому городу. Ее голос знали, ее выступления ждали.
#берггольц
#биография
Ее слова, ее стихи входили в замерзшие, мертвые дома, вселяли надежду, и Жизнь продолжала теплиться.
Товарищ, нам горькие выпали дни,
Грозят небывалые беды,
Но мы не забыты с тобой, не одни, -
И это уже победа.
В ноябре 1941 года ее с тяжело больным мужем должны были эвакуировать из блокадного Ленинграда, но Николай Молчанов начал сходить с ума от голода, а затем скоропостижно скончался на её руках, и Ольга осталась в Ленинграде. Она посвятила ему лучшую, по собственному мнению, поэтическую книгу «Узел» (1965).
Отец Ольги, Федор Берггольц, формально за отказ стать осведомителем в марте 1942 года был «выслан» из блокадного Ленинграда органами НКВД в Красноярский край, в Минусинск.
Таким образом Ольга потеряла всех своих близких, лишилась детей, навсегда осталась одинокой...
В блокадном 1942-м Ольга создала свои лучшие поэмы, посвященные защитникам Ленинграда: знаменитый "Февральский дневник" и "Ленинградскую поэму".
Это была удивительной стойкости женщина. Она не только решила остаться в блокадном городе, она делала все, чтобы поддерживать ленинградцев, не давая пасть духом:
В бомбоубежище, в подвале,
нагие лампочки горят…
Быть может, нас сейчас завалит,
Кругом о бомбах говорят…
…Я никогда с такою силой,
как в эту осень, не жила.
Я никогда такой красивой,
такой влюбленной не была.
Только в конце 1942 года ее уговорили ненадолго слетать в Москву. Ольга Берггольц вспоминала: "Я не доставила москвичам удовольствия видеть, как я жадно ем… Я гордо, не торопясь, съела суп и кашу…" И при первой же возможности - назад, в Ленинград, в блокаду.
Из ее "московского" письма: "Тоскую отчаянно… Свет, тепло, ванна, харчи - все это отлично, но как объяснить им, что это вовсе не жизнь, это сумма удобств. Существовать, конечно, можно, но жить - нельзя. Здесь только быт, бытие - там…"
Берггольц была внесена немцами в список лиц, подлежащих после взятия города немедленному уничтожению.
Все 900 дней блокады, Ольга работала на Ленинградском радио. Часто, обессиленная от голода, она ночевала в студии, но никогда не теряла силы духа.
Поэтесса получила множество государственных наград за свои стихи, однако это не помешало критикам уже в 1945 году принижать ее творчество, обвиняя в том, что она «слишком ярко описывала страдания ленинградцев». На это был написан стих, в котором очень красочно было сказано, что даже тем, кто «хотел бы сгладить… в памяти людей», как умирали ленинградцы, она не даст это страшное время забыть.
Выступления и радиопередачи 1941-1943 годов из осажденного фашистами Ленинграда после войны вошли в книгу Берггольц "Говорит Ленинград" (1946). Книге не повезло - первое издание было изъято в связи с т.н. "ленинградским делом" после разгрома журналов "Звезда" и "Ленинград". Позднее, правда, пьеса Берггольц "Они жили в Ленинграде", написанная в 1944 году, была поставлена в театре Таирова.
О своей судьбе рассказала Берггольц в автобиографической повести "Дневные звезды" (1959), над которой работала до последнего часа, мечтая сделать своей главной книгой. В 1968 году по этой повести был снят одноименный фильм.
После войны Ольга Федоровна постоянно в работе, много пишет и издается. Это и произведения-воспоминания, и сборники стихов, и проза.
Умерла она осенью 1975 года в возрасте 65 лет.
#берггольц
#биография
Товарищ, нам горькие выпали дни,
Грозят небывалые беды,
Но мы не забыты с тобой, не одни, -
И это уже победа.
В ноябре 1941 года ее с тяжело больным мужем должны были эвакуировать из блокадного Ленинграда, но Николай Молчанов начал сходить с ума от голода, а затем скоропостижно скончался на её руках, и Ольга осталась в Ленинграде. Она посвятила ему лучшую, по собственному мнению, поэтическую книгу «Узел» (1965).
Отец Ольги, Федор Берггольц, формально за отказ стать осведомителем в марте 1942 года был «выслан» из блокадного Ленинграда органами НКВД в Красноярский край, в Минусинск.
Таким образом Ольга потеряла всех своих близких, лишилась детей, навсегда осталась одинокой...
В блокадном 1942-м Ольга создала свои лучшие поэмы, посвященные защитникам Ленинграда: знаменитый "Февральский дневник" и "Ленинградскую поэму".
Это была удивительной стойкости женщина. Она не только решила остаться в блокадном городе, она делала все, чтобы поддерживать ленинградцев, не давая пасть духом:
В бомбоубежище, в подвале,
нагие лампочки горят…
Быть может, нас сейчас завалит,
Кругом о бомбах говорят…
…Я никогда с такою силой,
как в эту осень, не жила.
Я никогда такой красивой,
такой влюбленной не была.
Только в конце 1942 года ее уговорили ненадолго слетать в Москву. Ольга Берггольц вспоминала: "Я не доставила москвичам удовольствия видеть, как я жадно ем… Я гордо, не торопясь, съела суп и кашу…" И при первой же возможности - назад, в Ленинград, в блокаду.
Из ее "московского" письма: "Тоскую отчаянно… Свет, тепло, ванна, харчи - все это отлично, но как объяснить им, что это вовсе не жизнь, это сумма удобств. Существовать, конечно, можно, но жить - нельзя. Здесь только быт, бытие - там…"
Берггольц была внесена немцами в список лиц, подлежащих после взятия города немедленному уничтожению.
Все 900 дней блокады, Ольга работала на Ленинградском радио. Часто, обессиленная от голода, она ночевала в студии, но никогда не теряла силы духа.
Поэтесса получила множество государственных наград за свои стихи, однако это не помешало критикам уже в 1945 году принижать ее творчество, обвиняя в том, что она «слишком ярко описывала страдания ленинградцев». На это был написан стих, в котором очень красочно было сказано, что даже тем, кто «хотел бы сгладить… в памяти людей», как умирали ленинградцы, она не даст это страшное время забыть.
Выступления и радиопередачи 1941-1943 годов из осажденного фашистами Ленинграда после войны вошли в книгу Берггольц "Говорит Ленинград" (1946). Книге не повезло - первое издание было изъято в связи с т.н. "ленинградским делом" после разгрома журналов "Звезда" и "Ленинград". Позднее, правда, пьеса Берггольц "Они жили в Ленинграде", написанная в 1944 году, была поставлена в театре Таирова.
О своей судьбе рассказала Берггольц в автобиографической повести "Дневные звезды" (1959), над которой работала до последнего часа, мечтая сделать своей главной книгой. В 1968 году по этой повести был снят одноименный фильм.
После войны Ольга Федоровна постоянно в работе, много пишет и издается. Это и произведения-воспоминания, и сборники стихов, и проза.
Умерла она осенью 1975 года в возрасте 65 лет.
#берггольц
#биография
Это ссылка на Манифест - приговор сталинским репрессиям, прочитанный её собственным голосом со сцены 31 мая 1965 года
⬇️⬇️⬇️
#берггольц
#читаетпоэт
http://svidetel.su/audio/2591
⬇️⬇️⬇️
#берггольц
#читаетпоэт
http://svidetel.su/audio/2591
svidetel.su
Берггольц Ольга - Нет, не из книжек наших скудных (о сталинских репрессиях) (Выступление в зале 31.05.65г) | Свидетель
История театров
* * *
“Hier stehe ich. Ich kann nicht anders. Amen“
(На сем стою, и не могу иначе. Аминь)
M.Luther
Нет, не из книжек наших скудных,
Подобья нищенской сумы,
Узнаете о том, как трудно,
Как невозможно жили мы.
Как мы любили горько, грубо,
Как обманулись мы любя,
Как на допросах, стиснув зубы,
Мы отрекались от себя.
Как в духоте бессонных камер
И дни, и ночи напролет
Без слез, разбитыми губами
Твердили "Родина", "Народ".
И находили оправданья
Жестокой матери своей,
На бесполезное страданье
Пославшей лучших сыновей
О дни позора и печали!
О, неужели даже мы
Тоски людской не исчерпали
В открытых копях Колымы!
А те, что вырвались случайно,
Осуждены еще страшней.
На малодушное молчанье,
На недоверие друзей.
И молча, только тайно плача,
Зачем-то жили мы опять,
Затем, что не могли иначе
Ни жить, ни плакать, ни дышать.
И ежедневно, ежечасно,
Трудясь, страшилися тюрьмы,
Но не было людей бесстрашней
И горделивее, чем мы!
За облик призрачный, любимый,
за обманувшую навек
пески монгольские прошли мы
и падали на финский снег.
Но наши цепи и вериги
она воспеть нам не дала.
И равнодушны наши книги,
и трижды лжива их хвала.
Но если, скрюченный от боли,
вы этот стих найдете вдруг,
как от костра в пустынном поле
обугленный и мертвый круг,
но если жгучего преданья
дойдет до вас холодный дым, –
ну что ж, почтите нас молчаньем,
как мы, встречая вас, молчим…
Ольга Берггольц
1940-1941
#берггольц
“Hier stehe ich. Ich kann nicht anders. Amen“
(На сем стою, и не могу иначе. Аминь)
M.Luther
Нет, не из книжек наших скудных,
Подобья нищенской сумы,
Узнаете о том, как трудно,
Как невозможно жили мы.
Как мы любили горько, грубо,
Как обманулись мы любя,
Как на допросах, стиснув зубы,
Мы отрекались от себя.
Как в духоте бессонных камер
И дни, и ночи напролет
Без слез, разбитыми губами
Твердили "Родина", "Народ".
И находили оправданья
Жестокой матери своей,
На бесполезное страданье
Пославшей лучших сыновей
О дни позора и печали!
О, неужели даже мы
Тоски людской не исчерпали
В открытых копях Колымы!
А те, что вырвались случайно,
Осуждены еще страшней.
На малодушное молчанье,
На недоверие друзей.
И молча, только тайно плача,
Зачем-то жили мы опять,
Затем, что не могли иначе
Ни жить, ни плакать, ни дышать.
И ежедневно, ежечасно,
Трудясь, страшилися тюрьмы,
Но не было людей бесстрашней
И горделивее, чем мы!
За облик призрачный, любимый,
за обманувшую навек
пески монгольские прошли мы
и падали на финский снег.
Но наши цепи и вериги
она воспеть нам не дала.
И равнодушны наши книги,
и трижды лжива их хвала.
Но если, скрюченный от боли,
вы этот стих найдете вдруг,
как от костра в пустынном поле
обугленный и мертвый круг,
но если жгучего преданья
дойдет до вас холодный дым, –
ну что ж, почтите нас молчаньем,
как мы, встречая вас, молчим…
Ольга Берггольц
1940-1941
#берггольц
ПОВОРОТ
Стою и жду. Вот-вот из-за угла
появится – та-дам! – твоя машина,
и ты, пузатый, лысый и в очках,
меня в охапку схватишь, увезёшь…
А помню, я красавицей была,
пока ты где-то стройным был мужчиной.
И жили ж как-то, оба дурачка,
и было солнце, были снег и дождь.
А вот теперь, какие мы ни есть,
пародии на давешние фото,
любовный, прямо скажем, секонд-хенд
с танцпола тех, кому за пятьдесят,
но вот же угораздило, бог весть,
с какого-растакого поворота,
прижить не ишиас на старость лет,
а эту нежность. Я, как на сносях,
ходила с ней полвека по судьбе,
нелепая, бессмысленная клуша...
Вези меня куда-нибудь и слушай,
как я всю жизнь скучала по тебе.
Полина Орынянская
#орынянская
Стою и жду. Вот-вот из-за угла
появится – та-дам! – твоя машина,
и ты, пузатый, лысый и в очках,
меня в охапку схватишь, увезёшь…
А помню, я красавицей была,
пока ты где-то стройным был мужчиной.
И жили ж как-то, оба дурачка,
и было солнце, были снег и дождь.
А вот теперь, какие мы ни есть,
пародии на давешние фото,
любовный, прямо скажем, секонд-хенд
с танцпола тех, кому за пятьдесят,
но вот же угораздило, бог весть,
с какого-растакого поворота,
прижить не ишиас на старость лет,
а эту нежность. Я, как на сносях,
ходила с ней полвека по судьбе,
нелепая, бессмысленная клуша...
Вези меня куда-нибудь и слушай,
как я всю жизнь скучала по тебе.
Полина Орынянская
#орынянская
* * *
И говорю я: «Господи.
Господи, помоги ей».
И Бог происходит солнцем в окошке её палаты,
и Бог происходит чудом в клетках её организма,
и превращается в музыку то, что вчера болело.
Я лечу в самолёте. Пока я буквально в небе,
я слышу всю эту музыку, всю долгую жизнь и силу.
А Бог прозрачен в тарелке твоего больничного супа,
а Бог — золотая точность в руках твоего хирурга.
Я маленький человечек, могу лишь любовь да слово.
Но, как мы помним, слово и было в самом начале.
В нём Бог. И в тебе, моя радость, особенно в этой улыбке,
в твоей солёной улыбке, когда ты это читаешь
Юлия Мамочева
#мамочева
И говорю я: «Господи.
Господи, помоги ей».
И Бог происходит солнцем в окошке её палаты,
и Бог происходит чудом в клетках её организма,
и превращается в музыку то, что вчера болело.
Я лечу в самолёте. Пока я буквально в небе,
я слышу всю эту музыку, всю долгую жизнь и силу.
А Бог прозрачен в тарелке твоего больничного супа,
а Бог — золотая точность в руках твоего хирурга.
Я маленький человечек, могу лишь любовь да слово.
Но, как мы помним, слово и было в самом начале.
В нём Бог. И в тебе, моя радость, особенно в этой улыбке,
в твоей солёной улыбке, когда ты это читаешь
Юлия Мамочева
#мамочева
* * *
Однажды Бог мне подарил кусочек неба -
Намазал я его на корку хлеба;
И подарил тогда мне Бог кораблик счастья
И лёгонькие весла соучастья.
И я поплыл. Мне показалось - стал я Богом,
Всевидящим взглянул на мир я оком,
И увидал, как одинок, как пусто рядом -
Одни глупцы, одни купцы, и бабы рябы.
И стало страшно мне тогда, и стало страшно.
А Бог привык, и Богу было странно...
И захотелось мне вернуться, да, вернуться,
И лечь в постель, и к стенке отвернуться.
И разорвались паруса, сломались весла,
А дни текли, и декабри сменили вёсны,
И захотелось мне к друзьям, которых предал,
Когда был Богом и земных забот не ведал.
Но люди людям Бога не прощают.
И в человеке Бога укрощают.
Меня друзья, конечно, не простили,
Хотя к доске гвоздьми не пригвоздили.
Но вот я вижу вновь кусочек неба,
И вновь глотаю небо с коркой хлеба,
И вновь ко мне плывёт кораблик счастья,
И плещут волны Божьего участья.
Так что ж теперь мне делать,
что ж мне делать?
Приемлю всех - купцов и рыжих девок,
Плыву на корабле - не возвращаюсь
И расстаюсь с друзьями,
не прощаясь.
Сергей Козлов
#сергейкозлов
Однажды Бог мне подарил кусочек неба -
Намазал я его на корку хлеба;
И подарил тогда мне Бог кораблик счастья
И лёгонькие весла соучастья.
И я поплыл. Мне показалось - стал я Богом,
Всевидящим взглянул на мир я оком,
И увидал, как одинок, как пусто рядом -
Одни глупцы, одни купцы, и бабы рябы.
И стало страшно мне тогда, и стало страшно.
А Бог привык, и Богу было странно...
И захотелось мне вернуться, да, вернуться,
И лечь в постель, и к стенке отвернуться.
И разорвались паруса, сломались весла,
А дни текли, и декабри сменили вёсны,
И захотелось мне к друзьям, которых предал,
Когда был Богом и земных забот не ведал.
Но люди людям Бога не прощают.
И в человеке Бога укрощают.
Меня друзья, конечно, не простили,
Хотя к доске гвоздьми не пригвоздили.
Но вот я вижу вновь кусочек неба,
И вновь глотаю небо с коркой хлеба,
И вновь ко мне плывёт кораблик счастья,
И плещут волны Божьего участья.
Так что ж теперь мне делать,
что ж мне делать?
Приемлю всех - купцов и рыжих девок,
Плыву на корабле - не возвращаюсь
И расстаюсь с друзьями,
не прощаясь.
Сергей Козлов
#сергейкозлов
* * *
Что ни ночь – до умопомрачения -
зыбкий свет и приглушенный звук –
бьется жилка на пересечении,
на сплетеньи, на смятеньи рук.
Дальнее морское колыхание,
звезд мерцанье, ветра тихий звон,
и твое спокойное дыхание,
кормят этот ритм со всех сторон.
Исчезая, мучаясь, пульсируя –
чья она – моя или твоя? –
бьется жилка, тонкая, счастливая,
горестная жилка бытия.
Как спокойно утреннее зрение,
как трезвы полдневные слова...
Но она жива в стихотворении.
Нас не будет. А она жива.
Юрий Михайлик
#юриймихайлик
Что ни ночь – до умопомрачения -
зыбкий свет и приглушенный звук –
бьется жилка на пересечении,
на сплетеньи, на смятеньи рук.
Дальнее морское колыхание,
звезд мерцанье, ветра тихий звон,
и твое спокойное дыхание,
кормят этот ритм со всех сторон.
Исчезая, мучаясь, пульсируя –
чья она – моя или твоя? –
бьется жилка, тонкая, счастливая,
горестная жилка бытия.
Как спокойно утреннее зрение,
как трезвы полдневные слова...
Но она жива в стихотворении.
Нас не будет. А она жива.
Юрий Михайлик
#юриймихайлик
* * *
Дрожит под небом робкая листва
и тучи собираются на нем,
но как природу перелицевать
и вывернуть наружу недождем?
На горизонте, где-нибудь внизу,
от сильного дождя невдалеке
я ощущаю время, как слезу,
бегущую по каменной щеке.
А мысль моя банальна и проста –
да будет свет, да будет красота,
и пусть на каждой яблоне горит
ворона, как ночной метеорит.
Ганна Шевченко
#шевченко
Дрожит под небом робкая листва
и тучи собираются на нем,
но как природу перелицевать
и вывернуть наружу недождем?
На горизонте, где-нибудь внизу,
от сильного дождя невдалеке
я ощущаю время, как слезу,
бегущую по каменной щеке.
А мысль моя банальна и проста –
да будет свет, да будет красота,
и пусть на каждой яблоне горит
ворона, как ночной метеорит.
Ганна Шевченко
#шевченко
ТОЛКОВАНИЕ НЕБА
Земля — одно из толкований неба
заметка на полях Вселенной
утверждение
что небо может быть обжитым
что его жители видят разные звезды
ибо у них есть почва
для разных точек зрения
но есть и благоприятная атмосфера
в которой можно столковаться
так я полагаю
один из людей
из которых каждый
одно из толкований
Земли
Вячеслав Куприянов
#куприянов
Земля — одно из толкований неба
заметка на полях Вселенной
утверждение
что небо может быть обжитым
что его жители видят разные звезды
ибо у них есть почва
для разных точек зрения
но есть и благоприятная атмосфера
в которой можно столковаться
так я полагаю
один из людей
из которых каждый
одно из толкований
Земли
Вячеслав Куприянов
#куприянов
* * *
У тебя самое красивое молчание.
Его можно подавать к чаю
В маленьких шоколадных вазочках.
Брать кусочками.
Пальцы пачкать.
Или вылить летящей оземь прекрасной вьюгой
На еще непочатых холстов голубые руки.
У тебя самое красивое молчание -
Как хрусталик глаза, полный своей печали.
И качают плечами ивы ему навстречу,
Потому что бывает - даже молчание лечит:
Как снотворное после долгих зимних бессонниц,
Как в стакане неба - большая таблетка солнца.
У тебя самое красивое молчание.
И мне кажется - свечи звездочек в нем качаются.
Губы сомкнуты - нежно, искренно и тревожно,
Словно бледным светом луны прямо с неба брошены.
Это луч.
И в нем ничего - ни любви, ни звука.
Я рисую на синем холсте только ночь и вьюгу,
Из груди выливается жизнь - ну, прощай,
Прости мне…
И шепчу, отдавая боль свою - как красиво…
Аль Квотион
#квотион
У тебя самое красивое молчание.
Его можно подавать к чаю
В маленьких шоколадных вазочках.
Брать кусочками.
Пальцы пачкать.
Или вылить летящей оземь прекрасной вьюгой
На еще непочатых холстов голубые руки.
У тебя самое красивое молчание -
Как хрусталик глаза, полный своей печали.
И качают плечами ивы ему навстречу,
Потому что бывает - даже молчание лечит:
Как снотворное после долгих зимних бессонниц,
Как в стакане неба - большая таблетка солнца.
У тебя самое красивое молчание.
И мне кажется - свечи звездочек в нем качаются.
Губы сомкнуты - нежно, искренно и тревожно,
Словно бледным светом луны прямо с неба брошены.
Это луч.
И в нем ничего - ни любви, ни звука.
Я рисую на синем холсте только ночь и вьюгу,
Из груди выливается жизнь - ну, прощай,
Прости мне…
И шепчу, отдавая боль свою - как красиво…
Аль Квотион
#квотион