* * *
Искусственная елка. Хоровод
открыток, фотокарточек, иконок.
Канал «Планета». Старый Новый год.
Старик. Старуха. Старый пес. Котенок.
Старик хохочет. Он немного пьян.
В усах у пса остатки заливного.
Старуха тычет пальчиком в экран
и говорит котенку: «Пугачева!»
Вера Павлова
2002
#павлова
Искусственная елка. Хоровод
открыток, фотокарточек, иконок.
Канал «Планета». Старый Новый год.
Старик. Старуха. Старый пес. Котенок.
Старик хохочет. Он немного пьян.
В усах у пса остатки заливного.
Старуха тычет пальчиком в экран
и говорит котенку: «Пугачева!»
Вера Павлова
2002
#павлова
* * *
Я на серебряном снегу
гадаю ветреной столице.
И осчастливить не могу,
и не хочу прослыть убийцей
еë обыденных надежд
на самобранчество скатëрок,
на самоткачество одежд
для прожигателей коптëрок,
где поддавали огоньку,
когда уныниям сдавались,
где мысли ставили в строку,
но важные с цепи срывались.
И лаяли, и цап-царап,
и выворачивали губы...
По каждому царю арап
здесь отхрипел канон сугубый.
А выше, там, где гаражи,
напоминающие склепы,
цеплялись дворники за жизнь
святыми занятого неба,
поющего псалмы пурги,
как святочные христославы,
пока хребет Москвы-реки
трещал под гнëтом ледостава.
Я на серебряном снегу
гадаю, всë ли повторится?
Когда из ножен извлекут
слова, которым не простится
прямолинейная тоска
по изначальному звучаний?
Когда задышит у виска
безбожие чрезвычаек?
Когда Есенин в прах сотрëт
листы, в которых был собою?
Его и это не спасëт:
подвесят где-то над Невою.
Когда Васильев даст добро
на ложь о нëм в расстрельной драме?
Когда Губанов под ребром
нащупает апостол-камень?
И загрохочет "я с Ним был!",
хотя с рожденья голос тонок.
Когда... Когда... Когда в распыл
пойдут примерные спросонок?
Не вижу я, по ком звонить
куранты перезаряжают.
Уж лучше так тому не быть!
Пусть дольше сани запрягают!
Вдруг понесут? По сторонам
поразметает неуместных,
тех, у кого рвались по швам
тела, в которых духу тесно.
Я на серебряном снегу
гадаю или стерегу?
Все эти россыпи и блики
уже улики.
Лаура Цаголева
2020
#цаголева
Я на серебряном снегу
гадаю ветреной столице.
И осчастливить не могу,
и не хочу прослыть убийцей
еë обыденных надежд
на самобранчество скатëрок,
на самоткачество одежд
для прожигателей коптëрок,
где поддавали огоньку,
когда уныниям сдавались,
где мысли ставили в строку,
но важные с цепи срывались.
И лаяли, и цап-царап,
и выворачивали губы...
По каждому царю арап
здесь отхрипел канон сугубый.
А выше, там, где гаражи,
напоминающие склепы,
цеплялись дворники за жизнь
святыми занятого неба,
поющего псалмы пурги,
как святочные христославы,
пока хребет Москвы-реки
трещал под гнëтом ледостава.
Я на серебряном снегу
гадаю, всë ли повторится?
Когда из ножен извлекут
слова, которым не простится
прямолинейная тоска
по изначальному звучаний?
Когда задышит у виска
безбожие чрезвычаек?
Когда Есенин в прах сотрëт
листы, в которых был собою?
Его и это не спасëт:
подвесят где-то над Невою.
Когда Васильев даст добро
на ложь о нëм в расстрельной драме?
Когда Губанов под ребром
нащупает апостол-камень?
И загрохочет "я с Ним был!",
хотя с рожденья голос тонок.
Когда... Когда... Когда в распыл
пойдут примерные спросонок?
Не вижу я, по ком звонить
куранты перезаряжают.
Уж лучше так тому не быть!
Пусть дольше сани запрягают!
Вдруг понесут? По сторонам
поразметает неуместных,
тех, у кого рвались по швам
тела, в которых духу тесно.
Я на серебряном снегу
гадаю или стерегу?
Все эти россыпи и блики
уже улики.
Лаура Цаголева
2020
#цаголева
* * *
Придумывали зиму для гирлянд.
Мы угасаем, а они горят.
Придумывали зиму для письма
туда, где дремлет внутренняя тьма.
Придумывали зиму для страниц,
чей шелест заменяет песни птиц.
Придумывали зиму для сурков,
что спят, как реки между берегов.
Не для тепло закутанных людей.
Не для уснувших в стойлах лошадей.
Для фонарей, зажженных в ранний час.
Придумывали зиму не для нас.
Но мы живем в зиме. Зачем, зачем?
Затем, чтоб спать у близких на плече.
Чтоб зажигалкой пользоваться всласть,
к бенгальскому огню питая страсть.
Чтоб не искать, в какой сходить музей,
а чтоб домой водить толпу друзей
и кутаться в гирляндовый огонь.
Растает снег, попав к тебе в ладонь.
Придумывали зиму дураки.
Живем благодаря и вопреки.
И, отходя такой зимой ко сну,
давай скорей придумаем весну.
Стефания Данилова
#данилова
Придумывали зиму для гирлянд.
Мы угасаем, а они горят.
Придумывали зиму для письма
туда, где дремлет внутренняя тьма.
Придумывали зиму для страниц,
чей шелест заменяет песни птиц.
Придумывали зиму для сурков,
что спят, как реки между берегов.
Не для тепло закутанных людей.
Не для уснувших в стойлах лошадей.
Для фонарей, зажженных в ранний час.
Придумывали зиму не для нас.
Но мы живем в зиме. Зачем, зачем?
Затем, чтоб спать у близких на плече.
Чтоб зажигалкой пользоваться всласть,
к бенгальскому огню питая страсть.
Чтоб не искать, в какой сходить музей,
а чтоб домой водить толпу друзей
и кутаться в гирляндовый огонь.
Растает снег, попав к тебе в ладонь.
Придумывали зиму дураки.
Живем благодаря и вопреки.
И, отходя такой зимой ко сну,
давай скорей придумаем весну.
Стефания Данилова
#данилова
Старый Новый год
М. Рощину
Но все равно мы – дети, нам так страшно
на елку опоздать из-за метели,
из-за трамвая, или гололеда
на этот праздник детский опоздать!
Мы женимся, разводимся... Простите,
но все равно – мы дети, мы – на елку,
и мы летим за праздничной добавкой:
добавьте нам хоть Старый Новый год!
Он старый-старый, он совсем уже не новый,
на нем уже пылали эти свечи,
на них уже сверкали эти слезы...
Однажды утром эти гости разошлись.
Но мы летим опять на это пламя,
но втайне мы надеемся на чувство –
на эту самую желанную добавку!..
Добавьте нам хоть Старый Новый год!
Он старый-старый, он совсем уже не новый,
на нем уже звенели эти струны,
и этот снег, и этот воск, и эти чувства...
Однажды утром этот воск окаменел.
Но все равно мы – дети, мы – на елку,
и мы летим за этой призрачной добавкой,
за невозвратным и неповторимым, –
добавьте нам хоть Старый Новый год!
Он старый-старый, он совсем уже не новый,
на нём уже слыхали эти песни,
и эти клятвы жаркие, как свечи:
однажды утром – только пепел золотой!
Но мы готовы умереть за этот пепел,
за этот праздник нашей нежности и грусти,
и мы летим за этой призрачной добавкой, –
добавьте нам хоть Старый Новый год!
Юнна Мориц
#мориц
М. Рощину
Но все равно мы – дети, нам так страшно
на елку опоздать из-за метели,
из-за трамвая, или гололеда
на этот праздник детский опоздать!
Мы женимся, разводимся... Простите,
но все равно – мы дети, мы – на елку,
и мы летим за праздничной добавкой:
добавьте нам хоть Старый Новый год!
Он старый-старый, он совсем уже не новый,
на нем уже пылали эти свечи,
на них уже сверкали эти слезы...
Однажды утром эти гости разошлись.
Но мы летим опять на это пламя,
но втайне мы надеемся на чувство –
на эту самую желанную добавку!..
Добавьте нам хоть Старый Новый год!
Он старый-старый, он совсем уже не новый,
на нем уже звенели эти струны,
и этот снег, и этот воск, и эти чувства...
Однажды утром этот воск окаменел.
Но все равно мы – дети, мы – на елку,
и мы летим за этой призрачной добавкой,
за невозвратным и неповторимым, –
добавьте нам хоть Старый Новый год!
Он старый-старый, он совсем уже не новый,
на нём уже слыхали эти песни,
и эти клятвы жаркие, как свечи:
однажды утром – только пепел золотой!
Но мы готовы умереть за этот пепел,
за этот праздник нашей нежности и грусти,
и мы летим за этой призрачной добавкой, –
добавьте нам хоть Старый Новый год!
Юнна Мориц
#мориц
* * *
В наши трудные времена Человеку нужна жена, Нерушимый уютный дом, Чтоб от грязи укрыться в нем. Прочный труд и зеленый сад, И детей доверчивый взгляд, Вера робкая в их пути И душа, чтоб в нее уйти.
В наши подлые времена Человеку совесть нужна, Мысли те, что в делах ни к чему, Друг, чтоб их доверять ему. Чтоб в неделю хоть час один Быть свободным и молодым. Солнце, воздух, вода, еда — Все, что нужно всем и всегда.
И тогда уже может он Дожидаться иных времен.
Наум Коржавин
1956
#коржавин
В наши трудные времена Человеку нужна жена, Нерушимый уютный дом, Чтоб от грязи укрыться в нем. Прочный труд и зеленый сад, И детей доверчивый взгляд, Вера робкая в их пути И душа, чтоб в нее уйти.
В наши подлые времена Человеку совесть нужна, Мысли те, что в делах ни к чему, Друг, чтоб их доверять ему. Чтоб в неделю хоть час один Быть свободным и молодым. Солнце, воздух, вода, еда — Все, что нужно всем и всегда.
И тогда уже может он Дожидаться иных времен.
Наум Коржавин
1956
#коржавин
* * *
Кто мне скажет, кому подчиняется
Этот медленный звук в голове.
Ни с того ни с сего начинается,
Замерев у окна, человек.
Безо всякого смысла и выгоды
Он глядит на калину в снегу
И на яблоню, в поисках выхода,
На тропинки косую строку.
Он же знает – любовь его кончится,
Звон рассыплется возле виска,
Не оставив ни имени-отчества,
Ни следа от него, дурака,
Ни намёка – что делал он давеча.
Оттого в наступившей ночи
Человек западает, как клавиша –
Нажимаешь, а он не звучит.
Татьяна Вольтская
#вольтская
Кто мне скажет, кому подчиняется
Этот медленный звук в голове.
Ни с того ни с сего начинается,
Замерев у окна, человек.
Безо всякого смысла и выгоды
Он глядит на калину в снегу
И на яблоню, в поисках выхода,
На тропинки косую строку.
Он же знает – любовь его кончится,
Звон рассыплется возле виска,
Не оставив ни имени-отчества,
Ни следа от него, дурака,
Ни намёка – что делал он давеча.
Оттого в наступившей ночи
Человек западает, как клавиша –
Нажимаешь, а он не звучит.
Татьяна Вольтская
#вольтская
Сегодня день рождения Осипа Мандельштама (14.01.1891 - 27.12.1938) - одного из крупнейших русских поэтов ХХ века, прозаика, переводчика, эссеиста, критика, литературоведа
#мандельштам
#деньрождения
#мандельштам
#деньрождения
Иосиф Эмильевич Мандельштам родился 14 января 1891 года в Варшаве, в еврейской семье.
Отцом поэта был еврей – богатый варшавский купец, который торговал кожей. Иосиф был старший сын в этой семье и должен был пойти по стопам отца, помогая ему в семейном бизнесе, но он отверг иудаизм и не захотел отдавать свои силы коммерции.
Имя, которое дали поэту при рождении, было подкорректировано. Поэта звали Иосифом, но он начал именоваться как Осип.
В 1897 году семья переехала в Петербург. Родители хотели дать детям хорошее образование и познакомить их с культурной жизнью Северной столицы, поэтому Мандельштамы жили между Петербургом и Павловском. Со старшим сыном Осипом занимались гувернантки, он с раннего детства учил иностранные языки.
В 1900–1907 годах Осип Мандельштам учился в Тенишевском коммерческом училище — одной из лучших столичных школ. Здесь использовали новейшие методики преподавания, ученики издавали журнал, давали концерты, ставили спектакли.
В училище Осип Мандельштам увлекся театром, музыкой и написал свои первые стихи. Родители не одобряли поэтических опытов сына, но его поддерживал директор и преподаватель словесности, поэт-символист Владимир Гиппиус (другим учеником этого преподавателя был Владимир Набоков).
После окончания училища Мандельштам уехал за границу. Он слушал лекции в Сорбонне. В Париже будущий поэт познакомился с Николаем Гумилевым — позже они стали близкими друзьями.
Гумилев был причиной увлечения Мандельштамом французской поэзией. Впоследствии этого Осип назвал данное знакомство с Гумилевым главной удачей в собственной жизни.
Иногда Мандельштам приезжал в Петербург, где знакомился с русскими поэтами, посещал литературные лекции в «Башне» у Вячеслава Иванова (в поэтический кружок Иванова юного Мандельштама привела бабушка).
В 1910 году впервые напечатал свои стихотворения в журнале «Аполлон». Раннее творчество Мандельштама тяготеет к символистской традиции.
В 1911 году молодой поэт поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета (по итогу обучался Осип в 2 университетах, но ни одного диплома он не получил).
В тот же год он присоединился к «Цеху поэтов» Николая Гумилева. В литературную группу входили Сергей Городецкий, Анна Ахматова, Михаил Кузмин.
Осип Мандельштам публиковал в петербургских изданиях стихи, литературные статьи, выступал со своими произведениями на сцене. Особенно часто — в кабаре «Бродячая собака».
Мандельштам после себя оставил более 100 стихотворений, но ни строки он не написал для первой своей любви – Анны Зельмановой-Чудовской. Она была талантливой художницей и симпатичной женщиной. Первая любовь к поэту пришла, когда он позировал художнице, писавшей его портрет.
Перед революцией Осип несколько раз гостил у Максимилиана Волошина в Крыму. Там он познакомился с Анастасией и Мариной Цветаевыми. Между Мариной Цветаевой и Мандельштамом вспыхнул короткий, но бурный роман, по окончании которого разочарованный в любви поэт даже собирался уйти в монастырь.
Как и многие друзья Осипа Мандельштама, вначале Первой мировой войны он хотел попасть на фронт, ради защиты Отчизны. Добровольцем его тогда не взяли из-за сердечной астении. Тогда поэт попытался устроиться на фронт в качестве военного санитара. Он даже поехал в Варшаву, но со службой на фронте не сложилось.
После октябрьского переворота Мандельштам некоторое время служил в Петербурге, а потом переехал в Москву. Однако голод вынудил его покинуть и этот город. Поэт постоянно переезжал — Крым, Тифлис. В Киеве он познакомился с будущей женой — Надеждой Хазиной.
У Осипа Эмильевича был шанс сбежать с белогвардейцами в Турцию, однако он предпочел остаться в России.
В 1920 они вместе с Надеждой вернулись в Петербург, а спустя еще 2 года — поженились.
«У него никогда не было не только никакого имущества, но и постоянной оседлости — он вел бродячий образ жизни. Это был человек, не создававший вокруг себя никакого быта и живущий вне всякого уклада» - Корней Чуковский.
В 1925 Мандельштаму стали отказывать в печати стихов. В следующие 5 лет он почти ушел от поэзии.
#мандельштам
#биография
Отцом поэта был еврей – богатый варшавский купец, который торговал кожей. Иосиф был старший сын в этой семье и должен был пойти по стопам отца, помогая ему в семейном бизнесе, но он отверг иудаизм и не захотел отдавать свои силы коммерции.
Имя, которое дали поэту при рождении, было подкорректировано. Поэта звали Иосифом, но он начал именоваться как Осип.
В 1897 году семья переехала в Петербург. Родители хотели дать детям хорошее образование и познакомить их с культурной жизнью Северной столицы, поэтому Мандельштамы жили между Петербургом и Павловском. Со старшим сыном Осипом занимались гувернантки, он с раннего детства учил иностранные языки.
В 1900–1907 годах Осип Мандельштам учился в Тенишевском коммерческом училище — одной из лучших столичных школ. Здесь использовали новейшие методики преподавания, ученики издавали журнал, давали концерты, ставили спектакли.
В училище Осип Мандельштам увлекся театром, музыкой и написал свои первые стихи. Родители не одобряли поэтических опытов сына, но его поддерживал директор и преподаватель словесности, поэт-символист Владимир Гиппиус (другим учеником этого преподавателя был Владимир Набоков).
После окончания училища Мандельштам уехал за границу. Он слушал лекции в Сорбонне. В Париже будущий поэт познакомился с Николаем Гумилевым — позже они стали близкими друзьями.
Гумилев был причиной увлечения Мандельштамом французской поэзией. Впоследствии этого Осип назвал данное знакомство с Гумилевым главной удачей в собственной жизни.
Иногда Мандельштам приезжал в Петербург, где знакомился с русскими поэтами, посещал литературные лекции в «Башне» у Вячеслава Иванова (в поэтический кружок Иванова юного Мандельштама привела бабушка).
В 1910 году впервые напечатал свои стихотворения в журнале «Аполлон». Раннее творчество Мандельштама тяготеет к символистской традиции.
В 1911 году молодой поэт поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета (по итогу обучался Осип в 2 университетах, но ни одного диплома он не получил).
В тот же год он присоединился к «Цеху поэтов» Николая Гумилева. В литературную группу входили Сергей Городецкий, Анна Ахматова, Михаил Кузмин.
Осип Мандельштам публиковал в петербургских изданиях стихи, литературные статьи, выступал со своими произведениями на сцене. Особенно часто — в кабаре «Бродячая собака».
Мандельштам после себя оставил более 100 стихотворений, но ни строки он не написал для первой своей любви – Анны Зельмановой-Чудовской. Она была талантливой художницей и симпатичной женщиной. Первая любовь к поэту пришла, когда он позировал художнице, писавшей его портрет.
Перед революцией Осип несколько раз гостил у Максимилиана Волошина в Крыму. Там он познакомился с Анастасией и Мариной Цветаевыми. Между Мариной Цветаевой и Мандельштамом вспыхнул короткий, но бурный роман, по окончании которого разочарованный в любви поэт даже собирался уйти в монастырь.
Как и многие друзья Осипа Мандельштама, вначале Первой мировой войны он хотел попасть на фронт, ради защиты Отчизны. Добровольцем его тогда не взяли из-за сердечной астении. Тогда поэт попытался устроиться на фронт в качестве военного санитара. Он даже поехал в Варшаву, но со службой на фронте не сложилось.
После октябрьского переворота Мандельштам некоторое время служил в Петербурге, а потом переехал в Москву. Однако голод вынудил его покинуть и этот город. Поэт постоянно переезжал — Крым, Тифлис. В Киеве он познакомился с будущей женой — Надеждой Хазиной.
У Осипа Эмильевича был шанс сбежать с белогвардейцами в Турцию, однако он предпочел остаться в России.
В 1920 они вместе с Надеждой вернулись в Петербург, а спустя еще 2 года — поженились.
«У него никогда не было не только никакого имущества, но и постоянной оседлости — он вел бродячий образ жизни. Это был человек, не создававший вокруг себя никакого быта и живущий вне всякого уклада» - Корней Чуковский.
В 1925 Мандельштаму стали отказывать в печати стихов. В следующие 5 лет он почти ушел от поэзии.
#мандельштам
#биография
В эти годы Осип Мандельштам выпустил много литературоведческих статей, автобиографическую повесть «Шум времени», книгу прозы «Египетская марка».
Он много переводил — Франческо Петрарку и Огюста Барбье, Рене Шикеле и Иосифа Гришашвили, Макса Бартеля и Жана Расина. Это давало молодой семье хоть какой-то доход. Итальянский язык Осип Мандельштам изучал самостоятельно. Он прочитал оригинальный текст «Божественной комедии» и написал эссе «Разговор о Данте».
В 1933 году в ленинградском журнале «Звезда» вышло «Путешествие в Армению» Мандельштама. Он позволил себе и откровенные, порой резкие описания молодой Советской республики и колкости в адрес известных «общественников». Вскоре вышли разгромные критические статьи — в «Литературной газете» и «Правде».
Осенью того же года появилось одно из самых известных сегодня стихотворений Мандельштама - «Мы живем, под собою не чуя страны». Он прочитал его примерно пятнадцати знакомым.
Борису Пастернаку принадлежат слова: «То, что Вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но факт самоубийства, которого я не одобряю и в котором не хочу принимать участия».
Поэт уничтожил бумажные записи этого стихотворения, а его жена и друг семьи Эмма Герштейн выучили его наизусть.
Герштейн позже вспоминала: «Утром неожиданно ко мне пришла Надя [Мандельштам], можно сказать влетела. Она заговорила отрывисто. «Ося написал очень резкое сочинение. Его нельзя записать. Никто, кроме меня, его не знает. Нужно, чтобы еще кто-нибудь его запомнил. Это будете вы. Мы умрем, а вы передадите его потом людям».
На Мандельштама донесли. Сначала его выслали в Чердынь-на-Каме.
Приговорённый к трёхлетней ссылке поэт пытался покончить с собой, выбросившись из окна больницы, в которой его временно поселили вместе с семьёй, но заработал лишь ушибы.
После того, как личным указом Сталина приговор был смягчён, семье Мандельштамов разрешили выбрать место ссылки самостоятельно. Они поселились в Воронеже, где жили очень бедно, но им помогали те немногие друзья, что от них не отступились.
Во время отбывания ссылки поэт написал оду, восхваляющую Сталина. Вероятно, так он надеялся поправить своё положение, но из этого ничего не вышло.
Когда срок ссылки закончился и Мандельштамы переехали в Калинин, поэта вновь арестовали и направили на принудительную психиатрическую экспертизу, которая установила, что он страдает от опасного расстройства психики. Но это была неправда – результаты экспертизы были фальсифицированы, чтобы дискредитировать Мандельштама в глазах общественности.
Поэта приговорили к пяти годам лагерей за контрреволюционную деятельность и отправили этапом на Дальний Восток.
В 1938 году Осип Мандельштам умер, по одной из версий, в больничном лагерном бараке в пересыльном лагере на Второй речке (сейчас окрестности Владивостока).
Причина его смерти (предположительно тиф, истощение; официальной причиной его смерти назвали остановку сердца) и место захоронения (братская могила) доподлинно неизвестны.
Произведения Осипа Мандельштама были запрещены в СССР еще 20 лет. После смерти Сталина поэта реабилитировали по одному из дел, а в 1987 году — по второму.
Его стихи, прозу, мемуары сохранила Надежда Мандельштам. Что-то она возила с собой в «рукописном чемодане», что-то держала только в памяти. В 1970–80-х годах Надежда Мандельштам опубликовала несколько книг-воспоминаний о поэте.
#мандельштам
#биография
Он много переводил — Франческо Петрарку и Огюста Барбье, Рене Шикеле и Иосифа Гришашвили, Макса Бартеля и Жана Расина. Это давало молодой семье хоть какой-то доход. Итальянский язык Осип Мандельштам изучал самостоятельно. Он прочитал оригинальный текст «Божественной комедии» и написал эссе «Разговор о Данте».
В 1933 году в ленинградском журнале «Звезда» вышло «Путешествие в Армению» Мандельштама. Он позволил себе и откровенные, порой резкие описания молодой Советской республики и колкости в адрес известных «общественников». Вскоре вышли разгромные критические статьи — в «Литературной газете» и «Правде».
Осенью того же года появилось одно из самых известных сегодня стихотворений Мандельштама - «Мы живем, под собою не чуя страны». Он прочитал его примерно пятнадцати знакомым.
Борису Пастернаку принадлежат слова: «То, что Вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но факт самоубийства, которого я не одобряю и в котором не хочу принимать участия».
Поэт уничтожил бумажные записи этого стихотворения, а его жена и друг семьи Эмма Герштейн выучили его наизусть.
Герштейн позже вспоминала: «Утром неожиданно ко мне пришла Надя [Мандельштам], можно сказать влетела. Она заговорила отрывисто. «Ося написал очень резкое сочинение. Его нельзя записать. Никто, кроме меня, его не знает. Нужно, чтобы еще кто-нибудь его запомнил. Это будете вы. Мы умрем, а вы передадите его потом людям».
На Мандельштама донесли. Сначала его выслали в Чердынь-на-Каме.
Приговорённый к трёхлетней ссылке поэт пытался покончить с собой, выбросившись из окна больницы, в которой его временно поселили вместе с семьёй, но заработал лишь ушибы.
После того, как личным указом Сталина приговор был смягчён, семье Мандельштамов разрешили выбрать место ссылки самостоятельно. Они поселились в Воронеже, где жили очень бедно, но им помогали те немногие друзья, что от них не отступились.
Во время отбывания ссылки поэт написал оду, восхваляющую Сталина. Вероятно, так он надеялся поправить своё положение, но из этого ничего не вышло.
Когда срок ссылки закончился и Мандельштамы переехали в Калинин, поэта вновь арестовали и направили на принудительную психиатрическую экспертизу, которая установила, что он страдает от опасного расстройства психики. Но это была неправда – результаты экспертизы были фальсифицированы, чтобы дискредитировать Мандельштама в глазах общественности.
Поэта приговорили к пяти годам лагерей за контрреволюционную деятельность и отправили этапом на Дальний Восток.
В 1938 году Осип Мандельштам умер, по одной из версий, в больничном лагерном бараке в пересыльном лагере на Второй речке (сейчас окрестности Владивостока).
Причина его смерти (предположительно тиф, истощение; официальной причиной его смерти назвали остановку сердца) и место захоронения (братская могила) доподлинно неизвестны.
Произведения Осипа Мандельштама были запрещены в СССР еще 20 лет. После смерти Сталина поэта реабилитировали по одному из дел, а в 1987 году — по второму.
Его стихи, прозу, мемуары сохранила Надежда Мандельштам. Что-то она возила с собой в «рукописном чемодане», что-то держала только в памяти. В 1970–80-х годах Надежда Мандельштам опубликовала несколько книг-воспоминаний о поэте.
#мандельштам
#биография
«Десятилетиями эта женщина находилась в бегах, петляя по захолустным городишкам великой империи, устраиваясь на новом месте лишь для того, чтобы вновь сняться при первом же сигнале опасности. Статус несуществующей личности постепенно стал ее второй натурой. Она была небольшого роста, худая, с годами она усыхала и съеживалась всё больше, словно в попытке превратить себя в нечто невесомое, что можно быстренько сложить и сунуть в карман в случае бегства. Она не имела совершенно никакого имущества: ни мебели, ни произведений искусства, ни библиотеки. Книги никогда не задерживались у нее надолго: прочитав или просмотрев, она тут же отдавала их кому-нибудь, как, собственно, и следует поступать с книгами. В годы ее наивысшего благополучия, в 60-70-хх, в ее однокомнатной квартире на окраине Москвы самым дорогостоящим предметом были часы с кукушкой на кухонной стене. Вора бы здесь постигло разочарование, как, впрочем, и тех, кто мог явиться с ордером на обыск» - Иосиф Бродский о Надежде Мандельштам.
#мандельштам
#мандельштам
* * *
Дано мне тело — что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?
За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?
Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок.
На стекла вечности уже легло
Мое дыхание, мое тепло.
Запечатлеется на нем узор,
Неузнаваемый с недавних пор.
Пускай мгновения стекает муть
Узора милого не зачеркнуть.
Осип Мандельштам
1909
#мандельштам
Дано мне тело — что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?
За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?
Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок.
На стекла вечности уже легло
Мое дыхание, мое тепло.
Запечатлеется на нем узор,
Неузнаваемый с недавних пор.
Пускай мгновения стекает муть
Узора милого не зачеркнуть.
Осип Мандельштам
1909
#мандельштам
* * *
Бессонница. Гомер. Тугие паруса. Я список кораблей прочел до середины: Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный, Что над Элладою когда-то поднялся.
Как журавлиный клин в чужие рубежи, — На головах царей божественная пена, — Куда плывете вы? Когда бы не Елена, Что Троя вам одна, ахейские мужи?
И море, и Гомер — всё движется любовью. Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит, И море черное, витийствуя, шумит И с тяжким грохотом подходит к изголовью.
Осип Мандельштам
1915
#мандельштам
Бессонница. Гомер. Тугие паруса. Я список кораблей прочел до середины: Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный, Что над Элладою когда-то поднялся.
Как журавлиный клин в чужие рубежи, — На головах царей божественная пена, — Куда плывете вы? Когда бы не Елена, Что Троя вам одна, ахейские мужи?
И море, и Гомер — всё движется любовью. Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит, И море черное, витийствуя, шумит И с тяжким грохотом подходит к изголовью.
Осип Мандельштам
1915
#мандельштам
* * *
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, кует за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него — то малина
И широкая грудь осетина.
Осип Мандельштам
1933
#мандельштам
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, кует за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него — то малина
И широкая грудь осетина.
Осип Мандельштам
1933
#мандельштам
* * *
За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей,
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей.
Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых костей в колесе,
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе,
Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.
Осип Мандельштам
1935
#мандельштам
За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей,
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей.
Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых костей в колесе,
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе,
Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.
Осип Мандельштам
1935
#мандельштам
ХII
Зима! Я люблю твою горечь клюквы
к чаю, блюдца с дольками мандарина,
твой миндаль с арахисом, граммов двести.
Ты раскрываешь цыплячьи клювы
именами "Ольга" или "Марина",
произносимыми с нежностью только в детстве
и в тепле. Я пою синеву сугроба
в сумерках, шорох фольги, чистоту бемоля —
точно "чижика" где подбирает рука Господня.
И дрова, грохотавшие в гулких дворах сырого
города, мерзнувшего у моря,
меня согревают еще сегодня.
Иосиф Бродский
1980
#бродский
Зима! Я люблю твою горечь клюквы
к чаю, блюдца с дольками мандарина,
твой миндаль с арахисом, граммов двести.
Ты раскрываешь цыплячьи клювы
именами "Ольга" или "Марина",
произносимыми с нежностью только в детстве
и в тепле. Я пою синеву сугроба
в сумерках, шорох фольги, чистоту бемоля —
точно "чижика" где подбирает рука Господня.
И дрова, грохотавшие в гулких дворах сырого
города, мерзнувшего у моря,
меня согревают еще сегодня.
Иосиф Бродский
1980
#бродский
* * *
Выпускала белых птиц на волю вольную,
Не гадала, кто из них вернётся вовремя.
Кто сумеет воротиться,
Улетай за ними, птица,
Не зови меня с собой ночью темною.
Сотни слов сложились в крылышки бумажные,
Улетайте прочь, там ничего не страшно вам.
Небеса не знают края,
А судьбу – не выбирают.
Не зовите, ни о чём не нужно спрашивать.
Сколько писем написала, – не отправила?
Как взлететь, когда привыкла жить по правилам?
Улетай и ты скорее,
Я уже себя жалею,
Что не спрятала, в чуланах не оставила.
Птицы белые, а ночи все – чернильные,
Постучишь в стекло и назовёшь по имени?
Это в сказках так бывало,
В жизни – я не выбирала,
Эти крылья, эти полосы и линии.
Обернись в последний раз – глаза красивые.
Под крылом поют просторы снега синие.
Что хоромы, что темницы,
Я однажды стану птицей.
Но сейчас стою одна, в снегах, бескрылая.
Ольга Лишина
#лишина
Выпускала белых птиц на волю вольную,
Не гадала, кто из них вернётся вовремя.
Кто сумеет воротиться,
Улетай за ними, птица,
Не зови меня с собой ночью темною.
Сотни слов сложились в крылышки бумажные,
Улетайте прочь, там ничего не страшно вам.
Небеса не знают края,
А судьбу – не выбирают.
Не зовите, ни о чём не нужно спрашивать.
Сколько писем написала, – не отправила?
Как взлететь, когда привыкла жить по правилам?
Улетай и ты скорее,
Я уже себя жалею,
Что не спрятала, в чуланах не оставила.
Птицы белые, а ночи все – чернильные,
Постучишь в стекло и назовёшь по имени?
Это в сказках так бывало,
В жизни – я не выбирала,
Эти крылья, эти полосы и линии.
Обернись в последний раз – глаза красивые.
Под крылом поют просторы снега синие.
Что хоромы, что темницы,
Я однажды стану птицей.
Но сейчас стою одна, в снегах, бескрылая.
Ольга Лишина
#лишина
* * *
Да вот еще примерно сорок лет
она ходила в Старосадский, чтобы
работать с перерывом на обед.
В том доме запах времени медовый
исходит от дверей и половиц,
и на картинах можно видеть птиц
и пучеглазый трактор, что ползет
по пашне или девушку с веслом,
стоящую в каком-то сизом парке.
Она сидела за большим столом
и щедрые художников подарки
со старых стен смотрели на нее,
за окнами кружилось воронье
и падало за жестяные крыши,
и жизнь текла, но только тише, тише,
и вот почти оставила ее,
пришлось уйти с работы, и за стол
девицу молодую посадили,
та, старая, ходила - юбка в пол,
на блузке - брошь, но старую забыли,
и с молодой художники в беретах
судачат по утрам о том и этом
и дарят ей красивый шоколад,
и масляными глазками глядят
на ноги и на вздернутую грудь.
А старую забыли помянуть.
И только в рамке траурной портрет
с неделю повисел в углу на стенде.
Что знаю я о неизбежной смерти?
Что, я боюсь ее? Да нет, ничуть.
Но жаль мне этот запах и разруху,
и эту аккуратную старуху,
и домик в Старосадском, черт возьми,
со всеми беззащитными людьми.
Мне жаль, что я покину их. Мой голос
не выразит их беды и веселость,
свет, с лестницы стекающий во тьму,
стук каблуков в старинных коридорах,
я ничего не должен, никому,
но эта горечь стоит разговора.
Я выйду на Солянку и вдохну
морозный воздух, пахнущий бензином,
и сигарету выкурю - одну,
и побреду к метро вдоль магазинов.
Дмитрий Мельников
2017
#мельников
Да вот еще примерно сорок лет
она ходила в Старосадский, чтобы
работать с перерывом на обед.
В том доме запах времени медовый
исходит от дверей и половиц,
и на картинах можно видеть птиц
и пучеглазый трактор, что ползет
по пашне или девушку с веслом,
стоящую в каком-то сизом парке.
Она сидела за большим столом
и щедрые художников подарки
со старых стен смотрели на нее,
за окнами кружилось воронье
и падало за жестяные крыши,
и жизнь текла, но только тише, тише,
и вот почти оставила ее,
пришлось уйти с работы, и за стол
девицу молодую посадили,
та, старая, ходила - юбка в пол,
на блузке - брошь, но старую забыли,
и с молодой художники в беретах
судачат по утрам о том и этом
и дарят ей красивый шоколад,
и масляными глазками глядят
на ноги и на вздернутую грудь.
А старую забыли помянуть.
И только в рамке траурной портрет
с неделю повисел в углу на стенде.
Что знаю я о неизбежной смерти?
Что, я боюсь ее? Да нет, ничуть.
Но жаль мне этот запах и разруху,
и эту аккуратную старуху,
и домик в Старосадском, черт возьми,
со всеми беззащитными людьми.
Мне жаль, что я покину их. Мой голос
не выразит их беды и веселость,
свет, с лестницы стекающий во тьму,
стук каблуков в старинных коридорах,
я ничего не должен, никому,
но эта горечь стоит разговора.
Я выйду на Солянку и вдохну
морозный воздух, пахнущий бензином,
и сигарету выкурю - одну,
и побреду к метро вдоль магазинов.
Дмитрий Мельников
2017
#мельников
* * *
смешно красив и хрупок, я тобой
был с ёлки снят и в пыльную коробку
был убран до зимы очередной.
«а всё-таки и мною любовались», —
подумалось, и стало так светло
и сладко мне в своём углу чуланном,
среди чумазых тряпок и ужасных
помойных крыс, что я тебе сказал:
зарой меня в такой глубокий снег,
где мой хребет дитя не переломит
и будет выть без устали зима,
твой новогодний смех напоминая.
а что до света — я его запомнил.
Ростислав Ярцев
2021
#ярцев
смешно красив и хрупок, я тобой
был с ёлки снят и в пыльную коробку
был убран до зимы очередной.
«а всё-таки и мною любовались», —
подумалось, и стало так светло
и сладко мне в своём углу чуланном,
среди чумазых тряпок и ужасных
помойных крыс, что я тебе сказал:
зарой меня в такой глубокий снег,
где мой хребет дитя не переломит
и будет выть без устали зима,
твой новогодний смех напоминая.
а что до света — я его запомнил.
Ростислав Ярцев
2021
#ярцев
Под фонарём
Давай под этим фонарём
необычайное с подъёмом –
как если бы мы шли вдвоём
по Кировскому, рядом с домом,
и хлопьями с небес летел
и таял под ногами снег, – как если
бы завернули и желтел
Филатовской больницы (ясли,
мой Вифлеем) фасад, нас ждут, –
как если бы на запах комнат,
где наряжают ёлку, жгут
бенгальские, где нас не помнят,
поскольку мы не в прошлом, нет,
мы есть! – как если бы, в парадной
снег стряхивая, шли на свет
непререкаемый, отрадный –
он из распахнутых дверей
нас ослепит – и мы в прихожей, –
предновогоднее скорей
давай – как если бы на божий
свет шли и вышли, и не врозь
никто ни с кем, и дышим, дышим –
давай прозрачное насквозь
стихотворение напишем.
Владимир Гандельсман
#гандельсман
Давай под этим фонарём
необычайное с подъёмом –
как если бы мы шли вдвоём
по Кировскому, рядом с домом,
и хлопьями с небес летел
и таял под ногами снег, – как если
бы завернули и желтел
Филатовской больницы (ясли,
мой Вифлеем) фасад, нас ждут, –
как если бы на запах комнат,
где наряжают ёлку, жгут
бенгальские, где нас не помнят,
поскольку мы не в прошлом, нет,
мы есть! – как если бы, в парадной
снег стряхивая, шли на свет
непререкаемый, отрадный –
он из распахнутых дверей
нас ослепит – и мы в прихожей, –
предновогоднее скорей
давай – как если бы на божий
свет шли и вышли, и не врозь
никто ни с кем, и дышим, дышим –
давай прозрачное насквозь
стихотворение напишем.
Владимир Гандельсман
#гандельсман
Я увидел одиночество...
Я увидел одиночество.
Это Бог сидел на крыше
И смотрел, как расплываются под подошвой облака.
Он ронял в людей пророчества, чтобы кто-нибудь услышал
То, о чем ребёнок мается в ветхом теле старика.
Бог смотрел на нас задумчиво, как в стихи уставший автор.
Правил, черкал и дописывал, мял в сомнении листок.
Грезил, нервничал, вымучивал и откладывал на завтра
Эту вечную вселенную – совершенство в пару строк…
Евгений Сенсуалис
#сенсуалис
Я увидел одиночество.
Это Бог сидел на крыше
И смотрел, как расплываются под подошвой облака.
Он ронял в людей пророчества, чтобы кто-нибудь услышал
То, о чем ребёнок мается в ветхом теле старика.
Бог смотрел на нас задумчиво, как в стихи уставший автор.
Правил, черкал и дописывал, мял в сомнении листок.
Грезил, нервничал, вымучивал и откладывал на завтра
Эту вечную вселенную – совершенство в пару строк…
Евгений Сенсуалис
#сенсуалис