Сегодня день рождения австрийского поэта, который как и Франц Кафка родился в Чехии, но свои произведения писал на немецком языке, а так же на французском и даже русском.
Его называли «Пророком прошлого» и «Орфеем 20го столетия».
Его стихотворение Иосиф Бродский назвал крупнейшим произведением XX века. Речь идет о небольшой вещи «Орфей. Эвридика. Гермес».
День рождения у Райнера Марии Рильке - поэта, которого очаровала и вдохновила Россия. Он два раза посещал Российскую империю, в 1899 и 1900 годах, лично общался со Львом Толстым, вел переписку с Мариной Цветаевой — стихами и прозой, и не раз признавался, что эти путешествия стали для него мощнейшим творческим зарядом.
Рильке называл Россию своей «духовной родиной. «Я люблю Вашу страну, люблю ее людей, ее страдания и ее величие», – писал он в письмах.
#деньрождения
#рильке
Его называли «Пророком прошлого» и «Орфеем 20го столетия».
Его стихотворение Иосиф Бродский назвал крупнейшим произведением XX века. Речь идет о небольшой вещи «Орфей. Эвридика. Гермес».
День рождения у Райнера Марии Рильке - поэта, которого очаровала и вдохновила Россия. Он два раза посещал Российскую империю, в 1899 и 1900 годах, лично общался со Львом Толстым, вел переписку с Мариной Цветаевой — стихами и прозой, и не раз признавался, что эти путешествия стали для него мощнейшим творческим зарядом.
Рильке называл Россию своей «духовной родиной. «Я люблю Вашу страну, люблю ее людей, ее страдания и ее величие», – писал он в письмах.
#деньрождения
#рильке
Рене Рильке родился 4 декабря 1875 года в провинции Австро-Венгерской империи - Праге, в семье железнодорожного чиновника с неудавшейся военной карьерой и дочери императорского советника.
Взять более звучное и твердое имя Райнер его позже убедит Лу Саломе — подруга и муза всей жизни.
До пяти лет мать одевала Рильке в девичьи платья и играла с ним, как с девочкой. Это было связано со смертью его сестры, которая умерла через неделю после рождения. Его мать была опустошена этим и относилась к нему как к девочке и как к кукле.
Через девять лет брак родителей распался, и Райнер остался с отцом. Как раз в возрасте 9 лет Рене начал писать стихи.
Единственным будущим для сына его отец видел военную стезю, поэтому отправил Рене в военную школу, а 1891 году в училище. Благодаря слабому здоровью, Райнеру удалось избежать карьеры служивого.
После невыносимых пяти лет в кадетском корпусе 18-летний поэт наконец вырвался на свободу и с головой ушел в жизнь литературных салонов и творческих группировок. На дворе последнее десятилетие XIX века, время, когда в искусстве едва ли не каждый год появляется новый «-изм».
Ключевую роль в жизни Рильке сыграла Луиза Андреас-Саломе, или просто Лу - дочь русского генерала, подруга Ницше, любимая ученица Фрейда. Она была на 14 лет старше поэта. Их интеллектуально-платонический союз давал Рильке возможность говорить обо всем на равных, с максимальной откровенностью. И Рене становится Райнером. Так более мужественно, считала Лу.
С самого начала их отношений Саломе стремится открыть Рильке русскую культуру. Она учит чешско-австрийского поэта русскому языку, знакомит с творчеством Достоевского и Толстого и дважды берет с собой в поездки по России. Во время этих путешествий они гостят в Москве и Петербурге, плавают на пароходах по Волге, приезжают в Ясную Поляну к Толстому, встречаются с Чеховым, Репиным, Леонидом Пастернаком (с Пастернаками он будет дружить всю жизнь) и даже живут некоторое время в крестьянских избах.
После первого приезда в Россию Рильке написал: "Впервые в жизни мной овладело невыразимое чувство, похожее на "чувство родины".
Свое путешествие по Волге Рильке описывал так: «У меня такое ощущение, как будто я увидел работу Творца».
Рильке влюбился в Россию так, что обустроил свой дом в Германии на манер русской избы.
Россия для Рильке — страна, где никуда не торопятся и принимают всё как есть. Его до глубины души поразил уклад жизни русских крестьян. Рильке увидел, что можно со спокойным сердцем жить в бедности, даже в нищете, и каждый день обращаться к Богу. Причем напрямую, без посредника в виде священника, вне храма. Для него это настоящее, подлинное монашество.
"Чем я обязан России? Она сделала из меня того, кем я стал; из нее я внутренне вышел, все мои глубинные истоки - там!", писал поэт.
Рильке переводил русских поэтов и прозаиков: Лермонтова, Зинаиду Гиппиус, Фофанова, Достоевского. Говорят об утерянном переводе чеховской «Чайки». Он писал статьи о русском искусстве и всячески пропагандировал его в Германии.
В 1902 году Рильке хотел уехать в Россию навсегда. Он даже писал Суворину - меценату и владельцу газеты «Новое время», подыскивая себе место корреспондента. Суворин не ответил на письмо неизвестного ему немецкого литератора.
Результатом двух русских путешествий стал сборник «Часослов», написанный в форме дневника православного монаха. Три книги «Часослова» вышли под одной обложкой в 1905 году. В «Часослове» причудливо переплелись впечатления от путешествий по России, следы увлечения немецкой мистикой и, отчасти, романтические интонации.
В России радикально другое отношение к жизни, делает вывод поэт. Это то, до чего не додумались лучшие умы просвещенной Европы, в том числе Ницше, которому недавно успела разбить сердце жестокая Лу Саломе.
Рильке действительно влюбляется в русскую культуру настолько, что даже пробует писать стихи на новом для себя языке. Они выглядят несколько неуклюже, например, там можно встретить слово «сердце» в мужском роде. Но это все равно уникальный пример написания стихов на чужом языке поэтом первой величины.
Взять более звучное и твердое имя Райнер его позже убедит Лу Саломе — подруга и муза всей жизни.
До пяти лет мать одевала Рильке в девичьи платья и играла с ним, как с девочкой. Это было связано со смертью его сестры, которая умерла через неделю после рождения. Его мать была опустошена этим и относилась к нему как к девочке и как к кукле.
Через девять лет брак родителей распался, и Райнер остался с отцом. Как раз в возрасте 9 лет Рене начал писать стихи.
Единственным будущим для сына его отец видел военную стезю, поэтому отправил Рене в военную школу, а 1891 году в училище. Благодаря слабому здоровью, Райнеру удалось избежать карьеры служивого.
После невыносимых пяти лет в кадетском корпусе 18-летний поэт наконец вырвался на свободу и с головой ушел в жизнь литературных салонов и творческих группировок. На дворе последнее десятилетие XIX века, время, когда в искусстве едва ли не каждый год появляется новый «-изм».
Ключевую роль в жизни Рильке сыграла Луиза Андреас-Саломе, или просто Лу - дочь русского генерала, подруга Ницше, любимая ученица Фрейда. Она была на 14 лет старше поэта. Их интеллектуально-платонический союз давал Рильке возможность говорить обо всем на равных, с максимальной откровенностью. И Рене становится Райнером. Так более мужественно, считала Лу.
С самого начала их отношений Саломе стремится открыть Рильке русскую культуру. Она учит чешско-австрийского поэта русскому языку, знакомит с творчеством Достоевского и Толстого и дважды берет с собой в поездки по России. Во время этих путешествий они гостят в Москве и Петербурге, плавают на пароходах по Волге, приезжают в Ясную Поляну к Толстому, встречаются с Чеховым, Репиным, Леонидом Пастернаком (с Пастернаками он будет дружить всю жизнь) и даже живут некоторое время в крестьянских избах.
После первого приезда в Россию Рильке написал: "Впервые в жизни мной овладело невыразимое чувство, похожее на "чувство родины".
Свое путешествие по Волге Рильке описывал так: «У меня такое ощущение, как будто я увидел работу Творца».
Рильке влюбился в Россию так, что обустроил свой дом в Германии на манер русской избы.
Россия для Рильке — страна, где никуда не торопятся и принимают всё как есть. Его до глубины души поразил уклад жизни русских крестьян. Рильке увидел, что можно со спокойным сердцем жить в бедности, даже в нищете, и каждый день обращаться к Богу. Причем напрямую, без посредника в виде священника, вне храма. Для него это настоящее, подлинное монашество.
"Чем я обязан России? Она сделала из меня того, кем я стал; из нее я внутренне вышел, все мои глубинные истоки - там!", писал поэт.
Рильке переводил русских поэтов и прозаиков: Лермонтова, Зинаиду Гиппиус, Фофанова, Достоевского. Говорят об утерянном переводе чеховской «Чайки». Он писал статьи о русском искусстве и всячески пропагандировал его в Германии.
В 1902 году Рильке хотел уехать в Россию навсегда. Он даже писал Суворину - меценату и владельцу газеты «Новое время», подыскивая себе место корреспондента. Суворин не ответил на письмо неизвестного ему немецкого литератора.
Результатом двух русских путешествий стал сборник «Часослов», написанный в форме дневника православного монаха. Три книги «Часослова» вышли под одной обложкой в 1905 году. В «Часослове» причудливо переплелись впечатления от путешествий по России, следы увлечения немецкой мистикой и, отчасти, романтические интонации.
В России радикально другое отношение к жизни, делает вывод поэт. Это то, до чего не додумались лучшие умы просвещенной Европы, в том числе Ницше, которому недавно успела разбить сердце жестокая Лу Саломе.
Рильке действительно влюбляется в русскую культуру настолько, что даже пробует писать стихи на новом для себя языке. Они выглядят несколько неуклюже, например, там можно встретить слово «сердце» в мужском роде. Но это все равно уникальный пример написания стихов на чужом языке поэтом первой величины.
Конечно, чтобы узнать Рильке, нужно читать другие вещи.
Например, «Орфей. Эвридика. Гермес» — мрачная античная зарисовка о бесконечной скорби и неотвратимости судьбы. Русский «Часослов» — «отчет» о путешествии в страну, навсегда изменившую Рильке, стихи настолько интимные, что он только несколько лет спустя после написания решился их опубликовать для всех (сначала отсылал исключительно Лу). «Рассказы о Господе Боге» — сложные притчи с двойным дном, замаскированные под сказки, рассказанные автором детям.
Лу Саломе расстанется с Рильке через четыре года, но как друзья они будут активно переписываться до самой смерти поэта в 1926 году. На протяжении всей жизни Рильке будет утверждать, что без Саломе он никогда не смог бы найти свой творческий путь.
В 1902 году Рильке переезжает в Париж, который сминает его шумом большого города и многоголосьем толпы, работает секретарем у Родена, выпускает книги по истории искусств, пишет прозу, женится.
Отношения с женой Кларой Вестхофф у Райнера всегда были непростые. Клара — начинающий скульптор, ученица великого Огюста Родена, у которого Рильке какое-то время работал секретарем. Научившийся от Лу смотреть в самую суть отношений и творческих поисков, проницательный Райнер без труда замечает, что Клара преклоняется перед его талантом, а сама не растет как художник. Это тяготит поэта. Пара быстро расходится, но Рильке не разрывает связи ни с женой, ни с дочерью.
Для Рильке всегда была идеалом неразделенная любовь, средневековое поклонение рыцаря перед дамой. Отношения, как их понимали в Европе конца XIX века, он считал «торгашескими» и упорно не признавал. Вообще многие отзывались о Рильке как о человеке не из нашего времени.
Своими любимыми книгами Рильке называл Библию и произведения Йенса Петера Якобсена.
В 1907 году на Капри Рильке познакомился с Максимом Горьким.
Рильке много писал, переводил с португальского, создал поэтический сборник «Дуинские элегии», где лирический герой обращается к тёмному началу внутри себя, рисует мрачную философскую картину мира.
Последние год жизни Райнера озарен теплой дружеской перепиской с Мариной Цветаевой. В 1926 году Марина Цветаева узнала адрес Рильке от Бориса Пастернака и начала ему писать. Творческая эпистолярная влюбленность двух гениев до сих пор переиздается.
«Я жду Ваших книг, как грозы, которая – хочу или нет – разразится. Совсем как операция сердца (не метафора! каждое стихотворение (твое) врезается в сердце и режет его по-своему – хочу или нет). Знаешь ли, почему я говорю тебе Ты и люблю тебя и – и – и – потому что ты – сила. Самое редкое».
Это Цветаева
«Я открыл атлас (география для меня не наука, а отношения, которыми я спешу воспользоваться), и вот ты уже отмечена, Марина, на моей внутренней карте: где-то между Москвой и Толедо я создал пространство для натиска твоего океана».
Это Рильке
Рильке посвятил Цветаевой "Эллегию для Марины".
Они так и не успели встретиться. 29 декабря 1926 года в местечке Валь-Мон в Швейцарии поэт умер от лейкемии.
Надпись для своего надгробия он написал сам:
Rose, oh reiner Widerspruch, Lust,
Niemandes Schlaf zu sein unter soviel Lidern.
Роза, о чистая двойственность чувств, каприз:
быть ничьим сном под тяжестью стольких век.
Популярность Рильке неуклонно росла после его смерти, и он стал повсеместно признанным мастером стихов.
Почти любое стихотворение зрелого Рильке поражает прежде всего умением виртуозно-лаконично и максимально точно описать предмет, личность или явление, но не снаружи, а изнутри, написать портрет в четырнадцати строчках классической формы. В схватывании сути вещей ему, возможно, до сих пор нет равных среди поэтов.
#рильке
#биография
Например, «Орфей. Эвридика. Гермес» — мрачная античная зарисовка о бесконечной скорби и неотвратимости судьбы. Русский «Часослов» — «отчет» о путешествии в страну, навсегда изменившую Рильке, стихи настолько интимные, что он только несколько лет спустя после написания решился их опубликовать для всех (сначала отсылал исключительно Лу). «Рассказы о Господе Боге» — сложные притчи с двойным дном, замаскированные под сказки, рассказанные автором детям.
Лу Саломе расстанется с Рильке через четыре года, но как друзья они будут активно переписываться до самой смерти поэта в 1926 году. На протяжении всей жизни Рильке будет утверждать, что без Саломе он никогда не смог бы найти свой творческий путь.
В 1902 году Рильке переезжает в Париж, который сминает его шумом большого города и многоголосьем толпы, работает секретарем у Родена, выпускает книги по истории искусств, пишет прозу, женится.
Отношения с женой Кларой Вестхофф у Райнера всегда были непростые. Клара — начинающий скульптор, ученица великого Огюста Родена, у которого Рильке какое-то время работал секретарем. Научившийся от Лу смотреть в самую суть отношений и творческих поисков, проницательный Райнер без труда замечает, что Клара преклоняется перед его талантом, а сама не растет как художник. Это тяготит поэта. Пара быстро расходится, но Рильке не разрывает связи ни с женой, ни с дочерью.
Для Рильке всегда была идеалом неразделенная любовь, средневековое поклонение рыцаря перед дамой. Отношения, как их понимали в Европе конца XIX века, он считал «торгашескими» и упорно не признавал. Вообще многие отзывались о Рильке как о человеке не из нашего времени.
Своими любимыми книгами Рильке называл Библию и произведения Йенса Петера Якобсена.
В 1907 году на Капри Рильке познакомился с Максимом Горьким.
Рильке много писал, переводил с португальского, создал поэтический сборник «Дуинские элегии», где лирический герой обращается к тёмному началу внутри себя, рисует мрачную философскую картину мира.
Последние год жизни Райнера озарен теплой дружеской перепиской с Мариной Цветаевой. В 1926 году Марина Цветаева узнала адрес Рильке от Бориса Пастернака и начала ему писать. Творческая эпистолярная влюбленность двух гениев до сих пор переиздается.
«Я жду Ваших книг, как грозы, которая – хочу или нет – разразится. Совсем как операция сердца (не метафора! каждое стихотворение (твое) врезается в сердце и режет его по-своему – хочу или нет). Знаешь ли, почему я говорю тебе Ты и люблю тебя и – и – и – потому что ты – сила. Самое редкое».
Это Цветаева
«Я открыл атлас (география для меня не наука, а отношения, которыми я спешу воспользоваться), и вот ты уже отмечена, Марина, на моей внутренней карте: где-то между Москвой и Толедо я создал пространство для натиска твоего океана».
Это Рильке
Рильке посвятил Цветаевой "Эллегию для Марины".
Они так и не успели встретиться. 29 декабря 1926 года в местечке Валь-Мон в Швейцарии поэт умер от лейкемии.
Надпись для своего надгробия он написал сам:
Rose, oh reiner Widerspruch, Lust,
Niemandes Schlaf zu sein unter soviel Lidern.
Роза, о чистая двойственность чувств, каприз:
быть ничьим сном под тяжестью стольких век.
Популярность Рильке неуклонно росла после его смерти, и он стал повсеместно признанным мастером стихов.
Почти любое стихотворение зрелого Рильке поражает прежде всего умением виртуозно-лаконично и максимально точно описать предмет, личность или явление, но не снаружи, а изнутри, написать портрет в четырнадцати строчках классической формы. В схватывании сути вещей ему, возможно, до сих пор нет равных среди поэтов.
#рильке
#биография
ОСЕННИЙ ДЕНЬ
Господь, у лета осень на устах,
пора: ветрами насели долины
и тень продли на солнечных часах.
Вдохни в плоды последний аромат,
позволь немного тёплых промедлений,
добавь еще до зрелости осенней
последний сок в тяжелый виноград.
Бездомным дом уже не обрести,
и кто ни с кем не подружился с лета,
слать будет долго письма без ответа
и по листве разрозненной брести
один, под облаками без просвета.
Райнер Мария Рильке
#рильке
Господь, у лета осень на устах,
пора: ветрами насели долины
и тень продли на солнечных часах.
Вдохни в плоды последний аромат,
позволь немного тёплых промедлений,
добавь еще до зрелости осенней
последний сок в тяжелый виноград.
Бездомным дом уже не обрести,
и кто ни с кем не подружился с лета,
слать будет долго письма без ответа
и по листве разрозненной брести
один, под облаками без просвета.
Райнер Мария Рильке
#рильке
То самое стихотворение, которое Иосиф Бродский назвал главным произведением ХХ века.
ОРФЕЙ. ЭВРИДИКА. ГЕРМЕС
То были душ причудливые копи...
Рудой серебряною шли они --
прожилками сквозь тьму. Между корнями
ключом забила кровь навстречу людям
и тьма нависла тяжестью порфира.
Все остальное было черным сплошь.
Здесь были скалы,
и призрачные рощи, и мосты над бездной,
и тот слепой огромный серый пруд,
что над своим далеким дном повис,
как ливневое небо над землею.
А меж лугов застенчиво мерцала
полоской бледной узкая тропа.
И этою тропою шли они.
Нетерпелив был стройный тихий муж,
в накидке синей шедший впереди.
Его шаги глотали, не жуя,
куски тропы огромные, а руки,
как гири, висли под каскадом складок,
не помня ничего о легкой лире,
что с левою его рукой срослась,
как с розою ползучей ветвь оливы.
Он в чувствах ощущал своих разлад,
как пес, он взглядом забегал вперед
и возвращался, чтоб умчаться снова
и ждать у поворота вдалеке, --
но слух его, как запах, отставал.
Порой ему казалось, что вот-вот
он слухом прикоснется к тем двоим,
что вслед за ним взбираются по скату.
И все же это было только эхом
его шагов и дуновеньем ветра.
Он громко убеждал себя: "Идут!"
Но слышал только собственный свой голос.
Они идут, конечно. Только оба
идут ужасно медленно. О если б
он обернуться мог -- (но ведь оглядка
была бы равносильна разрушенью
свершающегося), -- он увидал бы,
что оба тихо следуют за ним:
он -- бог походов и посланий дальних
с дорожным шлемом над открытым взглядом,
с жезлом в руке, слегка к бедру прижатой,
и хлопающими у ног крылами.
Его другой руке дана -- она.
Она -- любимая столь, что из лиры
одной шел плач всех плакальщиц на свете,
что создан был из плача целый мир,
в котором было все -- луга и лес,
поля и звери, реки и пути,
все было в этом мире плача -- даже
ходило солнце вкруг него, как наше.
и небо с искаженными звездами.
Она -- любимая столь...
И шла она, ведомая тем богом,
о длинный саван часто спотыкаясь,
шла терпеливо, кротко и неровно,
как будущая мать в себя уставясь,
не думая о впереди шагавшем
и о дороге, восходящей к жизни,
Она ушла в себя, где смерть, как плод,
ее переполняла.
Как плод, что полон сладостью и тьмою,
она была полна великой смертью,
ей чуждой столь своею новизной.
В ней девственность как будто возродилась
и прежний страх. Был пол ее закрыт,
как закрываются цветы под вечер,
а руки так забыли обрученье,
что даже бога легкого касанье --
едва заметное прикосновенье --
ей, словно вольность, причиняло боль.
Она теперь была уже не той,
что у певца светло звенела в песнях,
не ароматным островком на ложе,
не собственностью мужа своего, --
но, распустившись золотом волос,
она запасы жизни расточила
и отдалась земле, как падший дождь.
И превратилась в корень.
И когда
внезапно бог ее остановил
и с горечью сказал: "Он обернулся!",
она спросила вчуже тихо: "Кто?"
А впереди у выхода наружу
темнел на фоне светлого пятна
неразличимый кто-то. Он стоял
и видел, как на узенькой тропе
застыл с печальным ликом бог походов,
как молча повернулся он, чтоб снова
последовать за той, что шла назад,
о длинный саван часто спотыкаясь,
шла -- терпеливо, кротко и неровно…
Райнер Мария Рильке
Перевод с немецкого К. Богатырева
#рильке
#орфей
ОРФЕЙ. ЭВРИДИКА. ГЕРМЕС
То были душ причудливые копи...
Рудой серебряною шли они --
прожилками сквозь тьму. Между корнями
ключом забила кровь навстречу людям
и тьма нависла тяжестью порфира.
Все остальное было черным сплошь.
Здесь были скалы,
и призрачные рощи, и мосты над бездной,
и тот слепой огромный серый пруд,
что над своим далеким дном повис,
как ливневое небо над землею.
А меж лугов застенчиво мерцала
полоской бледной узкая тропа.
И этою тропою шли они.
Нетерпелив был стройный тихий муж,
в накидке синей шедший впереди.
Его шаги глотали, не жуя,
куски тропы огромные, а руки,
как гири, висли под каскадом складок,
не помня ничего о легкой лире,
что с левою его рукой срослась,
как с розою ползучей ветвь оливы.
Он в чувствах ощущал своих разлад,
как пес, он взглядом забегал вперед
и возвращался, чтоб умчаться снова
и ждать у поворота вдалеке, --
но слух его, как запах, отставал.
Порой ему казалось, что вот-вот
он слухом прикоснется к тем двоим,
что вслед за ним взбираются по скату.
И все же это было только эхом
его шагов и дуновеньем ветра.
Он громко убеждал себя: "Идут!"
Но слышал только собственный свой голос.
Они идут, конечно. Только оба
идут ужасно медленно. О если б
он обернуться мог -- (но ведь оглядка
была бы равносильна разрушенью
свершающегося), -- он увидал бы,
что оба тихо следуют за ним:
он -- бог походов и посланий дальних
с дорожным шлемом над открытым взглядом,
с жезлом в руке, слегка к бедру прижатой,
и хлопающими у ног крылами.
Его другой руке дана -- она.
Она -- любимая столь, что из лиры
одной шел плач всех плакальщиц на свете,
что создан был из плача целый мир,
в котором было все -- луга и лес,
поля и звери, реки и пути,
все было в этом мире плача -- даже
ходило солнце вкруг него, как наше.
и небо с искаженными звездами.
Она -- любимая столь...
И шла она, ведомая тем богом,
о длинный саван часто спотыкаясь,
шла терпеливо, кротко и неровно,
как будущая мать в себя уставясь,
не думая о впереди шагавшем
и о дороге, восходящей к жизни,
Она ушла в себя, где смерть, как плод,
ее переполняла.
Как плод, что полон сладостью и тьмою,
она была полна великой смертью,
ей чуждой столь своею новизной.
В ней девственность как будто возродилась
и прежний страх. Был пол ее закрыт,
как закрываются цветы под вечер,
а руки так забыли обрученье,
что даже бога легкого касанье --
едва заметное прикосновенье --
ей, словно вольность, причиняло боль.
Она теперь была уже не той,
что у певца светло звенела в песнях,
не ароматным островком на ложе,
не собственностью мужа своего, --
но, распустившись золотом волос,
она запасы жизни расточила
и отдалась земле, как падший дождь.
И превратилась в корень.
И когда
внезапно бог ее остановил
и с горечью сказал: "Он обернулся!",
она спросила вчуже тихо: "Кто?"
А впереди у выхода наружу
темнел на фоне светлого пятна
неразличимый кто-то. Он стоял
и видел, как на узенькой тропе
застыл с печальным ликом бог походов,
как молча повернулся он, чтоб снова
последовать за той, что шла назад,
о длинный саван часто спотыкаясь,
шла -- терпеливо, кротко и неровно…
Райнер Мария Рильке
Перевод с немецкого К. Богатырева
#рильке
#орфей
7 февраля 1927 года в Беллевю под Парижем Марина Цветаева закончила "Новогоднее" - стихотворение, являющееся во многих отношениях итоговым не только в ее творчестве, но и для русской поэзии в целом. По своему жанру стихотворение это принадлежит к разряду элегий, т. е. к жанру наиболее в поэзии разработанному; и как элегию его и следовало бы рассматривать, если бы не некоторые привходящие обстоятельства. Одним из обстоятельств является тот факт, что элегия эта - на смерть поэта.
Герой этого стихотворения -- Райнер Мария Рильке.
Иосиф Бродский
Стихотворение длинное, опубликую только кусочек
НОВОГОДНЕЕ
С Новым годом — светом — краем — кровом! Первое письмо тебе на новом — Недоразумение, что злачном — (Злачном — жвачном) месте зычном, месте звучном Как Эолова пустая башня. Первое письмо тебе с вчерашней, На которой без тебя изноюсь, Родины, теперь уже с одной из Звёзд… Закон отхода и отбоя, По которому любимая любою И небывшею из небывалой. Рассказать, как про твою узнала? Не землетрясенье, не лавина. Человек вошёл — любой — (любимый — Ты). — Прискорбнейшее из событий.
<…>
Как пишется на новом месте? Впрочем есть ты — есть стих: сам и есть ты — Стих! Как пишется в хорошей жисти Без стола для локтя, лба для кисти (Горсти)? — Весточку, привычным шифром! Райнер, радуешься новым рифмам? Ибо правильно толкуя слово Рифма — что́ — как не́ — целый ряд новых Рифм — Смерть? Не́куда: язык изучен. Целый ряд значений и созвучий Новых. — До свиданья! До знакомства! Свидимся — не знаю, но — споёмся! С мне-самой неведомой землёю — С целым морем, Райнер, с целой мною! Не разъехаться — черкни заране. С новым звуконачертаньем, Райнер! В небе лестница, по ней с Дарами… С новым рукоположеньем, Райнер! — Чтоб не за́лили, держу ладонью. — Поверх Роны и поверх Rarogn’a, Поверх явной и сплошной разлуки Райнеру — Мариа — Рильке — в руки.
Марина Цветаева
7 февраля 1927
#цветаева
#рильке
Герой этого стихотворения -- Райнер Мария Рильке.
Иосиф Бродский
Стихотворение длинное, опубликую только кусочек
НОВОГОДНЕЕ
С Новым годом — светом — краем — кровом! Первое письмо тебе на новом — Недоразумение, что злачном — (Злачном — жвачном) месте зычном, месте звучном Как Эолова пустая башня. Первое письмо тебе с вчерашней, На которой без тебя изноюсь, Родины, теперь уже с одной из Звёзд… Закон отхода и отбоя, По которому любимая любою И небывшею из небывалой. Рассказать, как про твою узнала? Не землетрясенье, не лавина. Человек вошёл — любой — (любимый — Ты). — Прискорбнейшее из событий.
<…>
Как пишется на новом месте? Впрочем есть ты — есть стих: сам и есть ты — Стих! Как пишется в хорошей жисти Без стола для локтя, лба для кисти (Горсти)? — Весточку, привычным шифром! Райнер, радуешься новым рифмам? Ибо правильно толкуя слово Рифма — что́ — как не́ — целый ряд новых Рифм — Смерть? Не́куда: язык изучен. Целый ряд значений и созвучий Новых. — До свиданья! До знакомства! Свидимся — не знаю, но — споёмся! С мне-самой неведомой землёю — С целым морем, Райнер, с целой мною! Не разъехаться — черкни заране. С новым звуконачертаньем, Райнер! В небе лестница, по ней с Дарами… С новым рукоположеньем, Райнер! — Чтоб не за́лили, держу ладонью. — Поверх Роны и поверх Rarogn’a, Поверх явной и сплошной разлуки Райнеру — Мариа — Рильке — в руки.
Марина Цветаева
7 февраля 1927
#цветаева
#рильке
Сейчас будет резкий контраст с Рильке), но хочется снизить градус сложности и повысить градус настроения)
* * *
Будет зима.
Настоящая.
Снежная.
Теплая-теплая будет зима.
Хлопьями белыми,
Песнями нежными
Город укутает наши дома.
Запахи мятные, запахи чайные
Снова осядут в квартире твоей.
Пусть это Сердце захочет отчаянно
Жить в ожидании сказочных дней.
Пусть в твоём мире, незримом,
но солнечном
Книги на полках отныне не спят.
Видишь, какие пушистые звёздочки
В спальне твоей поселиться хотят?
Чувствуешь, как
неизбежно,
неистово
В прах рассыпается осень-тюрьма?
Мыслями светлыми, мыслями чистыми
Пусть начинается эта зима.
Шарфы уютные.
Щеки горячие,
Сердце внутри — одичалый пожар.
Носом вдыхаешь имбирь
(Не иначе ведь),
А выдыхаешь кофейный отвар.
Там, за окном, как лекарство целебное,
Воздух морозный стоит до небес.
Будет зима непременно волшебная,
Полная самых прекрасных чудес.
Алиша Маркова
#алишамаркова
* * *
Будет зима.
Настоящая.
Снежная.
Теплая-теплая будет зима.
Хлопьями белыми,
Песнями нежными
Город укутает наши дома.
Запахи мятные, запахи чайные
Снова осядут в квартире твоей.
Пусть это Сердце захочет отчаянно
Жить в ожидании сказочных дней.
Пусть в твоём мире, незримом,
но солнечном
Книги на полках отныне не спят.
Видишь, какие пушистые звёздочки
В спальне твоей поселиться хотят?
Чувствуешь, как
неизбежно,
неистово
В прах рассыпается осень-тюрьма?
Мыслями светлыми, мыслями чистыми
Пусть начинается эта зима.
Шарфы уютные.
Щеки горячие,
Сердце внутри — одичалый пожар.
Носом вдыхаешь имбирь
(Не иначе ведь),
А выдыхаешь кофейный отвар.
Там, за окном, как лекарство целебное,
Воздух морозный стоит до небес.
Будет зима непременно волшебная,
Полная самых прекрасных чудес.
Алиша Маркова
#алишамаркова
* * *
Снег прошиваю выдохом-вдохом,
тёплая лёгкая нить…
Так бы и жить мне, хранимому Богом,
так бы и жить…
Просто стоять на садовой дорожке
или идти, не спеша.
Выдох за вдохом – прозрачною стёжкой
к миру пришита душа.
Сергей Пагын
#пагын
Снег прошиваю выдохом-вдохом,
тёплая лёгкая нить…
Так бы и жить мне, хранимому Богом,
так бы и жить…
Просто стоять на садовой дорожке
или идти, не спеша.
Выдох за вдохом – прозрачною стёжкой
к миру пришита душа.
Сергей Пагын
#пагын
* * *
Мама мне говорит: — Я увидела сверху рай.
Там холмы и река течёт, умирать не страшно.
Отвечаю я маме: — Не надо, не умирай.
Я не знаю про рай, но, наверно, он свой у каждого.
Лично мне бы и там хотелось увидеть снег.
Как блестит он на солнце, падая ниоткуда.
Мама тихо вздыхает: — Мне жаль, но там снега нет.
Да и солнца там тоже нет, хоть светло, как утром.
— Это грустно, что там нет осени, наших зим.
Говорят, там другое время, другие краски.
Я веду её под руку медленно в магазин.
Нынче скользко и ей одной выходить опасно.
— Там есть ангелы… Хочешь, думай, что это сон —
мы летели звездою белой под небом тёмным.
Но я помню детали и помню подробно всё.
Так во сне не бывает, я сны никогда не помню.
И ещё — там при деле все, и такой покой,
будто каждый там что-то понял и что-то знает…
Я держу её за руку, мама идёт за мной,
рассуждая про рай и немножечко отставая.
А дорогу метелью утреней замело,
мы идём осторожно, след оставляя свежий —
то ли ангела я веду за его крыло,
то ли ангел меня ведёт по дороге снежной.
Мария Махова
#махова
Мама мне говорит: — Я увидела сверху рай.
Там холмы и река течёт, умирать не страшно.
Отвечаю я маме: — Не надо, не умирай.
Я не знаю про рай, но, наверно, он свой у каждого.
Лично мне бы и там хотелось увидеть снег.
Как блестит он на солнце, падая ниоткуда.
Мама тихо вздыхает: — Мне жаль, но там снега нет.
Да и солнца там тоже нет, хоть светло, как утром.
— Это грустно, что там нет осени, наших зим.
Говорят, там другое время, другие краски.
Я веду её под руку медленно в магазин.
Нынче скользко и ей одной выходить опасно.
— Там есть ангелы… Хочешь, думай, что это сон —
мы летели звездою белой под небом тёмным.
Но я помню детали и помню подробно всё.
Так во сне не бывает, я сны никогда не помню.
И ещё — там при деле все, и такой покой,
будто каждый там что-то понял и что-то знает…
Я держу её за руку, мама идёт за мной,
рассуждая про рай и немножечко отставая.
А дорогу метелью утреней замело,
мы идём осторожно, след оставляя свежий —
то ли ангела я веду за его крыло,
то ли ангел меня ведёт по дороге снежной.
Мария Махова
#махова
Сценарий
(Авторское кино. Корзина)
Всё эклектично. Дорога в небо. Уходят двое.
Их провожает огонь зенитный до поворота.
Ты встретишь бога, и ты попросишь: скажи мне, кто я?
Он удивится, и он ответит: скажи мне, кто ты?
Песок и замок. И вы запрётесь в хрустальном гроте,
в звенящей башне слоновой кости, в пустой Сорбонне.
И это будет нужнее соли, сильнее Гёте
и выше счастья бездомной кошки на скотобойне.
Уходят царства. Цари стареют и пишут песни.
От сотворенья до со-творенья – не так уж много,
ты видишь это его глазами. Он счастлив, если
ты это видишь в разрезе сердца и в плане бога.
Перекадровка. Клубятся осы, дрожа и жалясь.
У гобеленов ползёт основа, ветшают нити.
Ты элегична, он эклектичен. Такая жалость.
Уходят двое. И снова солнце горит в зените.
Андрей Ширяев
#ширяев
(Авторское кино. Корзина)
Всё эклектично. Дорога в небо. Уходят двое.
Их провожает огонь зенитный до поворота.
Ты встретишь бога, и ты попросишь: скажи мне, кто я?
Он удивится, и он ответит: скажи мне, кто ты?
Песок и замок. И вы запрётесь в хрустальном гроте,
в звенящей башне слоновой кости, в пустой Сорбонне.
И это будет нужнее соли, сильнее Гёте
и выше счастья бездомной кошки на скотобойне.
Уходят царства. Цари стареют и пишут песни.
От сотворенья до со-творенья – не так уж много,
ты видишь это его глазами. Он счастлив, если
ты это видишь в разрезе сердца и в плане бога.
Перекадровка. Клубятся осы, дрожа и жалясь.
У гобеленов ползёт основа, ветшают нити.
Ты элегична, он эклектичен. Такая жалость.
Уходят двое. И снова солнце горит в зените.
Андрей Ширяев
#ширяев
Диктант
Синь беспредельна.
Воздух бесплотен.
Утро прицельно.
Вечер вольготен.
Отдых отраден.
Тяжесть несметна.
День беспощаден.
Ночь милосердна.
Радость животна.
Грусть человечна.
Жизнь мимолётна.
Смерть бесконечна.
Владимир Гандельсман
24 ноября 2022
#гандельсман
Синь беспредельна.
Воздух бесплотен.
Утро прицельно.
Вечер вольготен.
Отдых отраден.
Тяжесть несметна.
День беспощаден.
Ночь милосердна.
Радость животна.
Грусть человечна.
Жизнь мимолётна.
Смерть бесконечна.
Владимир Гандельсман
24 ноября 2022
#гандельсман
* * *
Снаружи темнеет, верней — синеет, точней — чернеет.
Деревья в окне отменяет, диван комнеет.
Я выдохся за день, лампу включать не стану
и с мебелью в комнате вместе в потемки кану.
Пора признать за собой поверхность и, с ней, наклонность
к поверхности, оставить претензии на одушевленность;
хрустнуть суставами, вспомнить кору, коренья и,
смахнув с себя пыль, представить процесс горенья.
Вор, скрипя половицей, шаря вокруг как Шива,
охнет, наткнувшись на нечто твердое, от ушиба.
Но как защита от кражи, тем более — разговора,
это лучше щеколды и крика "держите вора".
Темнеет, точней — чернеет, вернее — деревенеет,
переходя ту черту, за которой лицо дурнеет,
и на его развалинах, вприсядку и как попало,
неузнаваемость правит подобье бала.
Иосиф Бродский
#бродский
Снаружи темнеет, верней — синеет, точней — чернеет.
Деревья в окне отменяет, диван комнеет.
Я выдохся за день, лампу включать не стану
и с мебелью в комнате вместе в потемки кану.
Пора признать за собой поверхность и, с ней, наклонность
к поверхности, оставить претензии на одушевленность;
хрустнуть суставами, вспомнить кору, коренья и,
смахнув с себя пыль, представить процесс горенья.
Вор, скрипя половицей, шаря вокруг как Шива,
охнет, наткнувшись на нечто твердое, от ушиба.
Но как защита от кражи, тем более — разговора,
это лучше щеколды и крика "держите вора".
Темнеет, точней — чернеет, вернее — деревенеет,
переходя ту черту, за которой лицо дурнеет,
и на его развалинах, вприсядку и как попало,
неузнаваемость правит подобье бала.
Иосиф Бродский
#бродский
ТИШИНА В ВИФАНИ
Не встретиться ли нам, как прошлый раз, в Вифани?
Пусть в озере закат сжигает корабли,
Мы слушали бы вод беззвучное дыханье
И ждали первых звезд, и вместе с ними шли
По склону вверх туда, где, мастерством смиренным
На маковке холма твердыню укрепя,
Спит Гефсиманский скит – и ангелы по стенам
Бегут, подняв трубу к губам... но не трубя.
Ольга Сульчинская
#сульчинская
Не встретиться ли нам, как прошлый раз, в Вифани?
Пусть в озере закат сжигает корабли,
Мы слушали бы вод беззвучное дыханье
И ждали первых звезд, и вместе с ними шли
По склону вверх туда, где, мастерством смиренным
На маковке холма твердыню укрепя,
Спит Гефсиманский скит – и ангелы по стенам
Бегут, подняв трубу к губам... но не трубя.
Ольга Сульчинская
#сульчинская
* * *
Как современники не нравятся друг другу, печально как глядят на поколенье, друг друга с отвращением читая.
И Блок мертвец, и Пушкин исписался, и Мандельштам — рифмующий филолог, Цветаева — агент НКВД.
Какое счастье — мы вполне свободны, свободны, справедливы, объективны, внимательны, спокойны, дружелюбны, правдивы, независтливы, беззлобны, скромны, находчивы, бесстрашны, чутки, тактичны, незлопамятны, открыты, неголословны, осведомлены, не нервны, неревнивы, безопасны, вообще безотносительно безгрешны, точны и проницательны — чудесны — так адекватны, что немного страшно, легки, верны друг другу, неподкупны, всё понимаем, всем живём, всё видим.
Какое счастье. Господи прости.
Андрей Нитченко
#нитченко
Как современники не нравятся друг другу, печально как глядят на поколенье, друг друга с отвращением читая.
И Блок мертвец, и Пушкин исписался, и Мандельштам — рифмующий филолог, Цветаева — агент НКВД.
Какое счастье — мы вполне свободны, свободны, справедливы, объективны, внимательны, спокойны, дружелюбны, правдивы, независтливы, беззлобны, скромны, находчивы, бесстрашны, чутки, тактичны, незлопамятны, открыты, неголословны, осведомлены, не нервны, неревнивы, безопасны, вообще безотносительно безгрешны, точны и проницательны — чудесны — так адекватны, что немного страшно, легки, верны друг другу, неподкупны, всё понимаем, всем живём, всё видим.
Какое счастье. Господи прости.
Андрей Нитченко
#нитченко
Сегодня день рождения Александра Введенского (6 декабря 1904 года, Санкт-Петербург - 19 декабря 1941 года, предположительно Казань) - поэта, драматурга, детского писателя.
#деньрождения
#введенский
#деньрождения
#введенский
Александр Иванович Введенский родился 6 декабря 1904 года в семье экономиста, статского советника и дочери генерал-лейтенанта.
Вначале Александр вместе со своим братом учился в кадетском корпусе, но в 1917 году братья были переведены в гимназию им. Лентовской, которую окончил в 1921 году. Тогда же Введенский начал писать стихи.
Введенский пытался изучать в вузе гуманитарные науки, а затем – выучиться на китаиста, но оба этих начинания были быстро заброшены.
После трудовой школы поэт успел поработать на строительстве электростанции — сначала он был конторщиком, а затем перешел в счетоводы.
Затем Введенский познакомился с Даниилом Хармсом, который стал его близким другом.
В 1927 Введенский и Хармс создали литературно-театральную группу под названием «ОБЭРИУ» - Объединение Реального Искусства.
Обэриуты проповедовали абсурдизм, примитивизм в поэзии, утверждая, что интересны только бессмысленные явления. Введенский не играл в ОБЭРИУ никакой организаторской роли — эти функции взял на себя Даниил Хармс. Участники объединения проводили творческие вечера, самый эксцентричный, известный вечер группы состоялся 24 января 1928 года в Доме печати на Фонтанке и назывался «Три левых часа». Введенский читал на этом вечере свои стихи.
Александр Иванович начал писать для детей по предложению Маршака, разглядевшего в нем этот талант, и сотрудничать с детскими журналами «ЁЖ» и «ЧИЖ», чтобы было чем зарабатывать на жизнь. Он практически постоянно печатался в них, а впоследствии даже перевёл и адаптировал несколько сказок братьев Гримм.
Стихи Введенского часто начинаются вполне обычно, но постепенно их ритм сперва меняется, а затем и вовсе сбивается в нечто спутанное. В результате стихотворение превращается в прозу (свободный стих). Александр Иванович сам придумал подобный литературный приём.
В философской лирике Введенский разрабатывал «мотивы времени и смерти, богооставленности и Божественного вмешательства».
Для Введенского характерны радикальные эксперименты (характеризуемые как «абсурд», «бессмыслица»). С их помощью дискредитируется обыденное сознание и ставится под сомнение адекватность разума и мышления вообще (и языка как их инструмента).
«Последние левые» довоенного Ленинграда, обэриуты продержались недолго. В печати появились резкие отклики на их публичные выступления, комсомольская аудитория которых была скандализирована аполитичностью «непонятных» поэтов.
В конце 1931 года был арестован вместе с другими обэриутами (на Введенского поступил донос о том, что он произнёс тост в память Николая II).
Поэт был выслан в 1932 в Курск, затем жил в Вологде, в Борисоглебске.
Прибыв на своё первое место отбывания ссылки вместе с женой сыном, Александр Введенский обнаружил, что единственным предметом мебели в выделенной ему крошечной комнатушке была колченогая табуретка. Тогда он сел на неё, покопался в карманах, достал обрывок бумаги, огрызок карандаша, и начал писать.
В середине 1930-х годов Введенского приняли в Союз писателей и разрешили ему вернуться в Ленинград, где он почти сразу же переехал к новой жене.
Поэт всегда был окружен влюбленными в него женщинами, официальных жен у него было три.
В 1936 году из Ленинграда он переехал в Харьков, где жил в полной изоляции от литераторов.
27 сентября 1941 года Александр Введенский был арестован по обвинению в контрреволюционной агитации. По одной из последних версий, в связи с подходом немецких войск к Харькову был этапирован в эшелоне в Казань, но в пути 19 декабря 1941 года скончался от болезни.
Где похоронен неизвестно.
30 марта 1964 года Александр Введенский был полностью реабилитирован.
#введенский
#биография
Вначале Александр вместе со своим братом учился в кадетском корпусе, но в 1917 году братья были переведены в гимназию им. Лентовской, которую окончил в 1921 году. Тогда же Введенский начал писать стихи.
Введенский пытался изучать в вузе гуманитарные науки, а затем – выучиться на китаиста, но оба этих начинания были быстро заброшены.
После трудовой школы поэт успел поработать на строительстве электростанции — сначала он был конторщиком, а затем перешел в счетоводы.
Затем Введенский познакомился с Даниилом Хармсом, который стал его близким другом.
В 1927 Введенский и Хармс создали литературно-театральную группу под названием «ОБЭРИУ» - Объединение Реального Искусства.
Обэриуты проповедовали абсурдизм, примитивизм в поэзии, утверждая, что интересны только бессмысленные явления. Введенский не играл в ОБЭРИУ никакой организаторской роли — эти функции взял на себя Даниил Хармс. Участники объединения проводили творческие вечера, самый эксцентричный, известный вечер группы состоялся 24 января 1928 года в Доме печати на Фонтанке и назывался «Три левых часа». Введенский читал на этом вечере свои стихи.
Александр Иванович начал писать для детей по предложению Маршака, разглядевшего в нем этот талант, и сотрудничать с детскими журналами «ЁЖ» и «ЧИЖ», чтобы было чем зарабатывать на жизнь. Он практически постоянно печатался в них, а впоследствии даже перевёл и адаптировал несколько сказок братьев Гримм.
Стихи Введенского часто начинаются вполне обычно, но постепенно их ритм сперва меняется, а затем и вовсе сбивается в нечто спутанное. В результате стихотворение превращается в прозу (свободный стих). Александр Иванович сам придумал подобный литературный приём.
В философской лирике Введенский разрабатывал «мотивы времени и смерти, богооставленности и Божественного вмешательства».
Для Введенского характерны радикальные эксперименты (характеризуемые как «абсурд», «бессмыслица»). С их помощью дискредитируется обыденное сознание и ставится под сомнение адекватность разума и мышления вообще (и языка как их инструмента).
«Последние левые» довоенного Ленинграда, обэриуты продержались недолго. В печати появились резкие отклики на их публичные выступления, комсомольская аудитория которых была скандализирована аполитичностью «непонятных» поэтов.
В конце 1931 года был арестован вместе с другими обэриутами (на Введенского поступил донос о том, что он произнёс тост в память Николая II).
Поэт был выслан в 1932 в Курск, затем жил в Вологде, в Борисоглебске.
Прибыв на своё первое место отбывания ссылки вместе с женой сыном, Александр Введенский обнаружил, что единственным предметом мебели в выделенной ему крошечной комнатушке была колченогая табуретка. Тогда он сел на неё, покопался в карманах, достал обрывок бумаги, огрызок карандаша, и начал писать.
В середине 1930-х годов Введенского приняли в Союз писателей и разрешили ему вернуться в Ленинград, где он почти сразу же переехал к новой жене.
Поэт всегда был окружен влюбленными в него женщинами, официальных жен у него было три.
В 1936 году из Ленинграда он переехал в Харьков, где жил в полной изоляции от литераторов.
27 сентября 1941 года Александр Введенский был арестован по обвинению в контрреволюционной агитации. По одной из последних версий, в связи с подходом немецких войск к Харькову был этапирован в эшелоне в Казань, но в пути 19 декабря 1941 года скончался от болезни.
Где похоронен неизвестно.
30 марта 1964 года Александр Введенский был полностью реабилитирован.
#введенский
#биография
При жизни Введенского в СССР издавались, за редким исключением, только его детские произведения. Его творчество, предназначенное для взрослой публики, публиковалось на Западе, но часто в неполном или искажённом виде.
Подавляющее большинство «взрослых» текстов Введенского было опубликовано посмертно.
Полная публикация его «взрослого» наследия произошла только в 1980—1984 годах в двухтомнике американского русскоязычного издательства «Ардис». В России первое издание было осуществлено лишь в 1993 году.
Полное собрание взрослых произведений Введенского занимает около 700 страниц. Но издавалось оно и на других языках, в частности, на английском и французском. А уж детской литературы Александр Иванович написал ещё больше.
Российская рок-группа “АукцЫон” записала немало песен на стихи Введенского, а музыкальный альбом “Весна” и вовсе целиком состоит именно из них. В него вошло 9 песен, в том числе и “Элегия”, едва ли не самое знаменитое стихотворение Александра Ивановича.
В России полное собрание сочинений Введенского вышло лишь в 2010 году, после смерти литературоведа Глоцера. Последний, получив доверенность от наследников поэта и встав на защиту их интересов, стал предъявлять к издательствам требования выплачивать высокий процент от гонораров, угрожая судом. Из-за его действий русскоязычные читатели были лишены стихов Введенского на лишних 20 лет.
#введенский
#биография
Подавляющее большинство «взрослых» текстов Введенского было опубликовано посмертно.
Полная публикация его «взрослого» наследия произошла только в 1980—1984 годах в двухтомнике американского русскоязычного издательства «Ардис». В России первое издание было осуществлено лишь в 1993 году.
Полное собрание взрослых произведений Введенского занимает около 700 страниц. Но издавалось оно и на других языках, в частности, на английском и французском. А уж детской литературы Александр Иванович написал ещё больше.
Российская рок-группа “АукцЫон” записала немало песен на стихи Введенского, а музыкальный альбом “Весна” и вовсе целиком состоит именно из них. В него вошло 9 песен, в том числе и “Элегия”, едва ли не самое знаменитое стихотворение Александра Ивановича.
В России полное собрание сочинений Введенского вышло лишь в 2010 году, после смерти литературоведа Глоцера. Последний, получив доверенность от наследников поэта и встав на защиту их интересов, стал предъявлять к издательствам требования выплачивать высокий процент от гонораров, угрожая судом. Из-за его действий русскоязычные читатели были лишены стихов Введенского на лишних 20 лет.
#введенский
#биография
Элегия
Осматривая гор вершины, их бесконечные аршины, вином налитые кувшины, весь мир, как снег, прекрасный, я видел горные потоки, я видел бури взор жестокий, и ветер мирный и высокий, и смерти час напрасный.
Вот воин, плавая навагой, наполнен важною отвагой, с морской волнующейся влагой вступает в бой неравный. Вот конь в могучие ладони кладет огонь лихой погони, и пляшут сумрачные кони в руке травы державной.
Где лес глядит в полей просторы, в ночей неслышные уборы, а мы глядим в окно без шторы на свет звезды бездушной, в пустом сомненье сердце прячем, а в ночь не спим томимся плачем, мы ничего почти не значим, мы жизни ждем послушной.
Нам восхищенье неизвестно, нам туго, пасмурно и тесно, мы друга предаем бесчестно и Бог нам не владыка. Цветок несчастья мы взрастили, мы нас самим себе простили, нам, тем кто как зола остыли, милей орла гвоздика.
Я с завистью гляжу на зверя, ни мыслям, ни делам не веря, умов произошла потеря, бороться нет причины. Мы все воспримем как паденье, и день и тень и сновиденье, и даже музыки гуденье не избежит пучины.
В морском прибое беспокойном, в песке пустынном и нестройном и в женском теле непристойном отрады не нашли мы. Беспечную забыли трезвость, воспели смерть, воспели мерзость, воспоминанье мним как дерзость, за то мы и палимы.
Летят божественные птицы, их развеваются косицы, халаты их блестят как спицы, в полете нет пощады. Они отсчитывают время, Они испытывают бремя, пускай бренчит пустое стремя — сходить с ума не надо.
Пусть мчится в путь ручей хрустальный, пусть рысью конь спешит зеркальный, вдыхая воздух музыкальный — вдыхаешь ты и тленье. Возница хилый и сварливый, в последний час зари сонливой, гони, гони возок ленивый — лети без промедленья.
Не плещут лебеди крылами над пиршественными столами, совместно с медными орлами в рог не трубят победный. Исчезнувшее вдохновенье теперь приходит на мгновенье, на смерть, на смерть держи равненье певец и всадник бедный.
Александр Введенский
1940
#введенский
Осматривая гор вершины, их бесконечные аршины, вином налитые кувшины, весь мир, как снег, прекрасный, я видел горные потоки, я видел бури взор жестокий, и ветер мирный и высокий, и смерти час напрасный.
Вот воин, плавая навагой, наполнен важною отвагой, с морской волнующейся влагой вступает в бой неравный. Вот конь в могучие ладони кладет огонь лихой погони, и пляшут сумрачные кони в руке травы державной.
Где лес глядит в полей просторы, в ночей неслышные уборы, а мы глядим в окно без шторы на свет звезды бездушной, в пустом сомненье сердце прячем, а в ночь не спим томимся плачем, мы ничего почти не значим, мы жизни ждем послушной.
Нам восхищенье неизвестно, нам туго, пасмурно и тесно, мы друга предаем бесчестно и Бог нам не владыка. Цветок несчастья мы взрастили, мы нас самим себе простили, нам, тем кто как зола остыли, милей орла гвоздика.
Я с завистью гляжу на зверя, ни мыслям, ни делам не веря, умов произошла потеря, бороться нет причины. Мы все воспримем как паденье, и день и тень и сновиденье, и даже музыки гуденье не избежит пучины.
В морском прибое беспокойном, в песке пустынном и нестройном и в женском теле непристойном отрады не нашли мы. Беспечную забыли трезвость, воспели смерть, воспели мерзость, воспоминанье мним как дерзость, за то мы и палимы.
Летят божественные птицы, их развеваются косицы, халаты их блестят как спицы, в полете нет пощады. Они отсчитывают время, Они испытывают бремя, пускай бренчит пустое стремя — сходить с ума не надо.
Пусть мчится в путь ручей хрустальный, пусть рысью конь спешит зеркальный, вдыхая воздух музыкальный — вдыхаешь ты и тленье. Возница хилый и сварливый, в последний час зари сонливой, гони, гони возок ленивый — лети без промедленья.
Не плещут лебеди крылами над пиршественными столами, совместно с медными орлами в рог не трубят победный. Исчезнувшее вдохновенье теперь приходит на мгновенье, на смерть, на смерть держи равненье певец и всадник бедный.
Александр Введенский
1940
#введенский
* * *
Хочется спать, как хочется жить,
перед огнем сидеть,
чай обжигающий молча пить,
в чьи-то глаза глядеть.
Хочется жить, как хочется спать,
баловаться вином,
книжку рифмованную читать,
сидя перед огнем.
Пламя трещит, как трещит орех.
Лед на изнанке лет.
Вечной дремоты бояться грех,
и унывать не след,
Грецкий орех, и орех лесной.
Пламя мое, тайком
поговори, потрещи со мной
огненным языком,
поговори, а потом остынь,
пусть наступает мгла,
и за углом, как звезда-полынь,
зимняя ночь бела.
Бахыт Кенжеев
#кенжеев
Хочется спать, как хочется жить,
перед огнем сидеть,
чай обжигающий молча пить,
в чьи-то глаза глядеть.
Хочется жить, как хочется спать,
баловаться вином,
книжку рифмованную читать,
сидя перед огнем.
Пламя трещит, как трещит орех.
Лед на изнанке лет.
Вечной дремоты бояться грех,
и унывать не след,
Грецкий орех, и орех лесной.
Пламя мое, тайком
поговори, потрещи со мной
огненным языком,
поговори, а потом остынь,
пусть наступает мгла,
и за углом, как звезда-полынь,
зимняя ночь бела.
Бахыт Кенжеев
#кенжеев
* * *
А у нас декабрь, но вокруг по-вешнему
Сыро и горячо.
Я захожу домой и вешаю
Голову на крючок.
Чайник вскипает, на окнах вязью
Странные письмена.
Господи, если ты вдруг на связи, -
Как она без меня?
Господи, лучшее, что ты выдумал,
Сделано из ребра.
Выдуто, выверено и выдано,
Чай на губах мешается с выдохом
Теплого серебра.
Господи, дай ей пути лучистые,
Лучшие из твоих.
Если нам вдруг на двоих расчислено,
Я обойдусь, но чтоб ей по-честному
Счастья за нас двоих.
Чтобы она не видела черного
В розе твоих ветров.
Чтобы хоть раз забыла про чертово
Злое своё метро.
Чтоб миновали ее трущобы,
Изморозь, гарь и ил,
Чтобы играл Михаил и чтобы
Подыгрывал Гавриил.
Господи, я всё словами порчу,
Истина не в речах,
Весной, когда набухают почки,
Может быть, ты проверишь почту
И прочтешь белизну плеча,
И щека ее горяча
И она прикусывает цепочку,
Чтобы не закричать.
Аля Кудряшева
(Алина Хайтлина)
#кудряшева
А у нас декабрь, но вокруг по-вешнему
Сыро и горячо.
Я захожу домой и вешаю
Голову на крючок.
Чайник вскипает, на окнах вязью
Странные письмена.
Господи, если ты вдруг на связи, -
Как она без меня?
Господи, лучшее, что ты выдумал,
Сделано из ребра.
Выдуто, выверено и выдано,
Чай на губах мешается с выдохом
Теплого серебра.
Господи, дай ей пути лучистые,
Лучшие из твоих.
Если нам вдруг на двоих расчислено,
Я обойдусь, но чтоб ей по-честному
Счастья за нас двоих.
Чтобы она не видела черного
В розе твоих ветров.
Чтобы хоть раз забыла про чертово
Злое своё метро.
Чтоб миновали ее трущобы,
Изморозь, гарь и ил,
Чтобы играл Михаил и чтобы
Подыгрывал Гавриил.
Господи, я всё словами порчу,
Истина не в речах,
Весной, когда набухают почки,
Может быть, ты проверишь почту
И прочтешь белизну плеча,
И щека ее горяча
И она прикусывает цепочку,
Чтобы не закричать.
Аля Кудряшева
(Алина Хайтлина)
#кудряшева
ЗИМНЕЕ
Зима шатается потерянно
По улицам твоим заснеженным,
Земля измятою постелью
Пытается казаться свежей.
И парашютами опавшими,
К земле протягивая стропы,
Пытаются казаться старшими
Совсем не страшные сугробы.
И ты, в своем домашнем таянье,
Вбежавшая с мороза в комнату,
Пытаешься казаться тайною –
Чужая и давно знакомая.
И в эту зиму, в этот час её,
За вымерзшим окном маяча,
Пытается казаться счастьем
Обыкновенная удача.
Ян Бруштейн
1964-1968
#бруштейн
Зима шатается потерянно
По улицам твоим заснеженным,
Земля измятою постелью
Пытается казаться свежей.
И парашютами опавшими,
К земле протягивая стропы,
Пытаются казаться старшими
Совсем не страшные сугробы.
И ты, в своем домашнем таянье,
Вбежавшая с мороза в комнату,
Пытаешься казаться тайною –
Чужая и давно знакомая.
И в эту зиму, в этот час её,
За вымерзшим окном маяча,
Пытается казаться счастьем
Обыкновенная удача.
Ян Бруштейн
1964-1968
#бруштейн