Умей страдать
Когда в тебе клеймят и женщину, и мать –
За миг, один лишь миг, украденный у счастья,
Безмолвствуя, храни покой бесстрастья, –
Умей молчать!
И если радостей короткой будет нить
И твой кумир тебя осудит скоро
На гнет тоски, и горя, и позора, –
Умей любить!
И если на тебе избрания печать,
Но суждено тебе влачить ярмо рабыни,
Неси свой крест с величием богини, –
Умей страдать!
Мирра Лохвицкая
(Мария Лохвицкая)
1895
#лохвицкая
Когда в тебе клеймят и женщину, и мать –
За миг, один лишь миг, украденный у счастья,
Безмолвствуя, храни покой бесстрастья, –
Умей молчать!
И если радостей короткой будет нить
И твой кумир тебя осудит скоро
На гнет тоски, и горя, и позора, –
Умей любить!
И если на тебе избрания печать,
Но суждено тебе влачить ярмо рабыни,
Неси свой крест с величием богини, –
Умей страдать!
Мирра Лохвицкая
(Мария Лохвицкая)
1895
#лохвицкая
Я хочу умереть молодой
Я хочу умереть молодой,
Не любя, не грустя ни о ком,
Золотой закатиться звездой,
Облететь неувядшим цветком.
Я хочу, чтоб на камне моем
Истомленные долгой враждой
Находили блаженство вдвоем,
Я хочу умереть молодой!
Схороните меня в стороне
От докучных и шумных дорог,
Там, где верба склонилась к волне,
Где желтеет некошенный дрок.
Чтобы сонные маки цвели,
Чтобы ветер дышал надо мной
Ароматами дальней земли.
Я хочу умереть молодой!
Не смотрю я на пройденный путь,
На безумье растраченных лет,
Я могу беззаботно уснуть,
Если гимн мой последний допет.
Пусть не меркнет огонь до конца
И останется память о той,
Что для жизни будила сердца.
Я хочу умереть молодой!
Мирра Лохвицкая
(Мария Лохвицкая)
1898
#лохвицкая
Я хочу умереть молодой,
Не любя, не грустя ни о ком,
Золотой закатиться звездой,
Облететь неувядшим цветком.
Я хочу, чтоб на камне моем
Истомленные долгой враждой
Находили блаженство вдвоем,
Я хочу умереть молодой!
Схороните меня в стороне
От докучных и шумных дорог,
Там, где верба склонилась к волне,
Где желтеет некошенный дрок.
Чтобы сонные маки цвели,
Чтобы ветер дышал надо мной
Ароматами дальней земли.
Я хочу умереть молодой!
Не смотрю я на пройденный путь,
На безумье растраченных лет,
Я могу беззаботно уснуть,
Если гимн мой последний допет.
Пусть не меркнет огонь до конца
И останется память о той,
Что для жизни будила сердца.
Я хочу умереть молодой!
Мирра Лохвицкая
(Мария Лохвицкая)
1898
#лохвицкая
Гений Лохвицкой
Я Лохвицкую ставлю выше всех:
И Байрона, и Пушкина, и Данта.
Я сам блещу в лучах ее таланта,
Победно обезгрешившего Грех:
Познав ее, познал, что нет ни зла,
Нет ни добра,— есть два противоречья,
Две силы, всех влекущие для встречи,
И обе — свет, душа познать могла.
О, Бог и Черт! Из вас ведь каждый прав!
Вы — символы предмирного контраста!
И счастлив тот, о ком заботясь часто,
Вселяется в него, других поправ.
И в ком вас одинаково, тот благ:
Тот знает страсть, блаженство и страданья,
Тот любит жизнь, со смертью ждет свиданья,
И тот велик, как чародей, как маг!
И грех, и добродетель — красота,
Когда их воспринять благоговейно.
Так Лохвицкая просто, беззатейно
Открыла двух богов и два креста.
Игорь-Северянин
(Игорь Лотарев)
июль 1912
#северянин
#лохвицкая
Я Лохвицкую ставлю выше всех:
И Байрона, и Пушкина, и Данта.
Я сам блещу в лучах ее таланта,
Победно обезгрешившего Грех:
Познав ее, познал, что нет ни зла,
Нет ни добра,— есть два противоречья,
Две силы, всех влекущие для встречи,
И обе — свет, душа познать могла.
О, Бог и Черт! Из вас ведь каждый прав!
Вы — символы предмирного контраста!
И счастлив тот, о ком заботясь часто,
Вселяется в него, других поправ.
И в ком вас одинаково, тот благ:
Тот знает страсть, блаженство и страданья,
Тот любит жизнь, со смертью ждет свиданья,
И тот велик, как чародей, как маг!
И грех, и добродетель — красота,
Когда их воспринять благоговейно.
Так Лохвицкая просто, беззатейно
Открыла двух богов и два креста.
Игорь-Северянин
(Игорь Лотарев)
июль 1912
#северянин
#лохвицкая
* * *
В небе смеются надо мной
Два пацана с нечёсаными головами.
Крылья их тоже лохматы
И чистотой не блещут.
Если у них есть мамы,
Давно пора надрать огольцам уши,
Запихать в ванну,
Дать птицу с пищалкой
И кораблик из сосновой коры.
Пусть плюхаются, отмокают,
Ноют, что мыло попало в глаза,
Хохочут и брызгаются…
Потом за крылышки – на верёвку, на ветерок,
И выпустить чистых, белых,
Причёсанных,
И чтобы через крошечный кусочек вечности
Они уже кувыркались в небе
Чумазые,
Растрёпанные,
Весёлые
И счастливые.
Ян Бруштейн
#бруштейн
В небе смеются надо мной
Два пацана с нечёсаными головами.
Крылья их тоже лохматы
И чистотой не блещут.
Если у них есть мамы,
Давно пора надрать огольцам уши,
Запихать в ванну,
Дать птицу с пищалкой
И кораблик из сосновой коры.
Пусть плюхаются, отмокают,
Ноют, что мыло попало в глаза,
Хохочут и брызгаются…
Потом за крылышки – на верёвку, на ветерок,
И выпустить чистых, белых,
Причёсанных,
И чтобы через крошечный кусочек вечности
Они уже кувыркались в небе
Чумазые,
Растрёпанные,
Весёлые
И счастливые.
Ян Бруштейн
#бруштейн
* * *
Нет, не сломлены мы и не сломаны,
Но в костюмах, протёртых до дыр,
Мы с тобою, брат, – грустные клоуны,
Ненадолго пришедшие в мир.
Хочешь плачь, хочешь, смейся и радуйся
Безоглядно, безумно, пестро, –
Амплуа наши вечны, как радуга:
Арлекин, Коломбина, Пьеро.
Путь от рыжего клоуна к белому –
Это всё же не глазом моргнуть! –
Путь нелёгкий от частного к целому,
От Меркуцио к Гамлету путь.
Сергей Штильман
#штильман
Нет, не сломлены мы и не сломаны,
Но в костюмах, протёртых до дыр,
Мы с тобою, брат, – грустные клоуны,
Ненадолго пришедшие в мир.
Хочешь плачь, хочешь, смейся и радуйся
Безоглядно, безумно, пестро, –
Амплуа наши вечны, как радуга:
Арлекин, Коломбина, Пьеро.
Путь от рыжего клоуна к белому –
Это всё же не глазом моргнуть! –
Путь нелёгкий от частного к целому,
От Меркуцио к Гамлету путь.
Сергей Штильман
#штильман
* * *
а для святых твоих был величайший свет
и величайший снег был для твоих прохожих
и всякий человек сложился бы как ножик
когда бы не глядел кому-нибудь вослед
Михаил Гронас
#гронас
а для святых твоих был величайший свет
и величайший снег был для твоих прохожих
и всякий человек сложился бы как ножик
когда бы не глядел кому-нибудь вослед
Михаил Гронас
#гронас
* * *
... Надвигается зима,
она будет дольше прежней,
снова внутренняя тьма
будет спрашивать у внешней:
Кто Ты, русский Бог живых,
и Тебе какое дело
до печали остальных,
в ком душа не уцелела?
Будут ходики стучать,
лисы бегать через реку,
снова будет Бог молчать,
отвечая человеку.
Дмитрий Мельников
#мельников
... Надвигается зима,
она будет дольше прежней,
снова внутренняя тьма
будет спрашивать у внешней:
Кто Ты, русский Бог живых,
и Тебе какое дело
до печали остальных,
в ком душа не уцелела?
Будут ходики стучать,
лисы бегать через реку,
снова будет Бог молчать,
отвечая человеку.
Дмитрий Мельников
#мельников
Первый снег
Ещё вчера, - как снимок дилетанта, -
Осенний день расплывчат был и слеп,
А нынче скрупулёзно и детально
Его дорисовал внезапный снег.
Ещё вчера проступки цвета сажи
И прегрешений серые мазки
Казались органичными в пейзаже
Чумазой и расхристанной Москвы.
А нынче смотрим в окна с изумленьем -
Весь мир присыпан белым на вершок!...
И кажется чернейшим преступленьем
Вчерашний незатейливый грешок.
Белым-бело!.. И в этом белом гимне
Приходит к нам, болезненно остра,
Необходимость тут же стать другими,
Уже совсем не теми, что вчера.
Как будто Бог, устав от наших каверз,
От слёз и драк, от кляуз и нытья, -
Возвёл отныне снег, крахмал и кафель
В разряд святых условий бытия.
И кончились бои, и дрязги стихли,
И тишина везде вошла в закон
Как результат большой воскресной стирки
Одежд, религий, судеб и знамён...
Леонид Филатов
1975
#филатов
Ещё вчера, - как снимок дилетанта, -
Осенний день расплывчат был и слеп,
А нынче скрупулёзно и детально
Его дорисовал внезапный снег.
Ещё вчера проступки цвета сажи
И прегрешений серые мазки
Казались органичными в пейзаже
Чумазой и расхристанной Москвы.
А нынче смотрим в окна с изумленьем -
Весь мир присыпан белым на вершок!...
И кажется чернейшим преступленьем
Вчерашний незатейливый грешок.
Белым-бело!.. И в этом белом гимне
Приходит к нам, болезненно остра,
Необходимость тут же стать другими,
Уже совсем не теми, что вчера.
Как будто Бог, устав от наших каверз,
От слёз и драк, от кляуз и нытья, -
Возвёл отныне снег, крахмал и кафель
В разряд святых условий бытия.
И кончились бои, и дрязги стихли,
И тишина везде вошла в закон
Как результат большой воскресной стирки
Одежд, религий, судеб и знамён...
Леонид Филатов
1975
#филатов
* * *
Опять рассыпалась земля сухими комьями.
Который год стоят поля, стоят некормлены.
В сухую русую стерню их гривы собраны.
Поля объезжены давно, да не оседланы.
Поля взлетают над землей, ветрам покорные,
И поднимают суховей потоки конные,
И повисают в небесах, от гнезд оторваны,
Сухими комьями земли густые вороны.
Не избежать – на полпути покроет заживо
Полночный саженный размах их крыльев сажевых.
Не избежать – крута земли спина согбенная,
Ее остуженных клыков поземка белая.
Да вторят волчьим голосам метели сонные.
Но люди тянутся к земле, как травы сорные...
Когда не паханы поля, когда не кормлены,
Как кони, пущены в галоп, да не подкованы.
И не оседланы они, и не оседлые –
Они потребуют себе шинели серые.
Виталий Пуханов
#пуханов
Опять рассыпалась земля сухими комьями.
Который год стоят поля, стоят некормлены.
В сухую русую стерню их гривы собраны.
Поля объезжены давно, да не оседланы.
Поля взлетают над землей, ветрам покорные,
И поднимают суховей потоки конные,
И повисают в небесах, от гнезд оторваны,
Сухими комьями земли густые вороны.
Не избежать – на полпути покроет заживо
Полночный саженный размах их крыльев сажевых.
Не избежать – крута земли спина согбенная,
Ее остуженных клыков поземка белая.
Да вторят волчьим голосам метели сонные.
Но люди тянутся к земле, как травы сорные...
Когда не паханы поля, когда не кормлены,
Как кони, пущены в галоп, да не подкованы.
И не оседланы они, и не оседлые –
Они потребуют себе шинели серые.
Виталий Пуханов
#пуханов
На мой взгляд, поэзия, вероятно, самый верный и надежный путь, ведущий человека к постижению жизни.
Висенте Алейсандре-и-Мерло
(испанский поэт и лауреат Нобелевской премии 1977 года)
#алейсандре
#цитата
#поэзия
Висенте Алейсандре-и-Мерло
(испанский поэт и лауреат Нобелевской премии 1977 года)
#алейсандре
#цитата
#поэзия
4
Не вселенная,
Не планета –
Я из тех, кто населяет её.
Все четыре бессмертных сюжета
Есть в тексте моём.
Я и крепости осаждал.
Небольшие.
И возвращался туда,
Где мне мерещился дом.
Искал то что днём и с огнём
Не сыщешь.
Я и теперь иду и ищу,
И сражаюсь,
И куда-нибудь каждый день возвращаюсь,
Когда ходить уже невмоготу.
Встаю перед зеркалом и взираю
На свою наготу.
Ребёнок, странник, воин,
Спрашиваю: ты доволен?
Каждый вечер, у любого зеркала,
В любой квартире.
Потому что помню,
Что сюжета четыре.
Дмитрий Макаров
#макаров
Не вселенная,
Не планета –
Я из тех, кто населяет её.
Все четыре бессмертных сюжета
Есть в тексте моём.
Я и крепости осаждал.
Небольшие.
И возвращался туда,
Где мне мерещился дом.
Искал то что днём и с огнём
Не сыщешь.
Я и теперь иду и ищу,
И сражаюсь,
И куда-нибудь каждый день возвращаюсь,
Когда ходить уже невмоготу.
Встаю перед зеркалом и взираю
На свою наготу.
Ребёнок, странник, воин,
Спрашиваю: ты доволен?
Каждый вечер, у любого зеркала,
В любой квартире.
Потому что помню,
Что сюжета четыре.
Дмитрий Макаров
#макаров
* * *
Не заглядывай в окна после заката,
там люди становятся тем, чем были:
один – хвостатым, другой – рогатым,
третий ложится на полки пылью.
И этого видеть тебе не надо.
Квадрат окна переполнен светом,
но тень под ноги ложится кругом.
На фоне шкафа или буфета
они склоняются друг над другом.
И ты не должен смотреть на это.
Мигает лампочка. В этом свете
не разберёшь, кто кому добыча.
Они приходят домой за этим.
Имеют право. Таков обычай.
И им плевать, что ты их заметил.
Теперь ты знаешь секрет, который
скрывать никто не спешил, похоже.
Придёшь домой и задёрнешь шторы.
И с наслаждением сбросишь кожу.
Тая Ларина
#ларина
Не заглядывай в окна после заката,
там люди становятся тем, чем были:
один – хвостатым, другой – рогатым,
третий ложится на полки пылью.
И этого видеть тебе не надо.
Квадрат окна переполнен светом,
но тень под ноги ложится кругом.
На фоне шкафа или буфета
они склоняются друг над другом.
И ты не должен смотреть на это.
Мигает лампочка. В этом свете
не разберёшь, кто кому добыча.
Они приходят домой за этим.
Имеют право. Таков обычай.
И им плевать, что ты их заметил.
Теперь ты знаешь секрет, который
скрывать никто не спешил, похоже.
Придёшь домой и задёрнешь шторы.
И с наслаждением сбросишь кожу.
Тая Ларина
#ларина
* * *
Каждый у смерти под носом, но до поры не съешь нас.
Время идёт, как снег. Щекотно искрится ночь
в нас.
Я говорю,
что я
испытываю к тебе нежность,
но это нежность меня испытывает —
на прочность.
Любовь — способность сильнейших. И счастье — способность сильнейших.
Так просто — бояться смерти (войны, нищеты, измены…)
И так немыслимо трудно простую чувствовать нежность.
И боль от неё. И жар — смешной, золотой, безмерный.
Слеза обожжёт ключицу. Шепну себе: не позорься.
И всё-таки не разуверюсь (хоть вера сложней неверья).
Из этой же самой любви встаёт раз за разом солнце.
Из нежности этой смешной идёт золотое время.
И падает снег из неё же — на головы без разбора:
влюблённых, весёлых, больных — да всех вообще на свете.
Я чувствую в себе нежность. Я чувствую в себе Бога.
И этот горячий свет сильнее войны и смерти.
Юлия Мамочева
24 ноября 2022
#мамочева
Каждый у смерти под носом, но до поры не съешь нас.
Время идёт, как снег. Щекотно искрится ночь
в нас.
Я говорю,
что я
испытываю к тебе нежность,
но это нежность меня испытывает —
на прочность.
Любовь — способность сильнейших. И счастье — способность сильнейших.
Так просто — бояться смерти (войны, нищеты, измены…)
И так немыслимо трудно простую чувствовать нежность.
И боль от неё. И жар — смешной, золотой, безмерный.
Слеза обожжёт ключицу. Шепну себе: не позорься.
И всё-таки не разуверюсь (хоть вера сложней неверья).
Из этой же самой любви встаёт раз за разом солнце.
Из нежности этой смешной идёт золотое время.
И падает снег из неё же — на головы без разбора:
влюблённых, весёлых, больных — да всех вообще на свете.
Я чувствую в себе нежность. Я чувствую в себе Бога.
И этот горячий свет сильнее войны и смерти.
Юлия Мамочева
24 ноября 2022
#мамочева
Птичка
Хотелось бы дожить
до тех преклонных лет,
когда смерть не страшна,
не то чтоб не страшна,
а вроде как желанна,
не то чтобы желанна,
а просто всё равно,
не то чтоб всё равно,
а как бы незаметна,
не то чтоб незаметна,
а галочкой отмечена
по списку нужных дел,
а может быть вороной,
что ходит по берёзе,
а может чёрным вороном,
что сумрачно сидит,
но тоже как бы птичка,
хотя и по-английски
зачем-то говорит.
Игорь Бурдонов
31 января 2022
#бурдонов
Хотелось бы дожить
до тех преклонных лет,
когда смерть не страшна,
не то чтоб не страшна,
а вроде как желанна,
не то чтобы желанна,
а просто всё равно,
не то чтоб всё равно,
а как бы незаметна,
не то чтоб незаметна,
а галочкой отмечена
по списку нужных дел,
а может быть вороной,
что ходит по берёзе,
а может чёрным вороном,
что сумрачно сидит,
но тоже как бы птичка,
хотя и по-английски
зачем-то говорит.
Игорь Бурдонов
31 января 2022
#бурдонов
Сегодня день рождения австрийского поэта, который как и Франц Кафка родился в Чехии, но свои произведения писал на немецком языке, а так же на французском и даже русском.
Его называли «Пророком прошлого» и «Орфеем 20го столетия».
Его стихотворение Иосиф Бродский назвал крупнейшим произведением XX века. Речь идет о небольшой вещи «Орфей. Эвридика. Гермес».
День рождения у Райнера Марии Рильке - поэта, которого очаровала и вдохновила Россия. Он два раза посещал Российскую империю, в 1899 и 1900 годах, лично общался со Львом Толстым, вел переписку с Мариной Цветаевой — стихами и прозой, и не раз признавался, что эти путешествия стали для него мощнейшим творческим зарядом.
Рильке называл Россию своей «духовной родиной. «Я люблю Вашу страну, люблю ее людей, ее страдания и ее величие», – писал он в письмах.
#деньрождения
#рильке
Его называли «Пророком прошлого» и «Орфеем 20го столетия».
Его стихотворение Иосиф Бродский назвал крупнейшим произведением XX века. Речь идет о небольшой вещи «Орфей. Эвридика. Гермес».
День рождения у Райнера Марии Рильке - поэта, которого очаровала и вдохновила Россия. Он два раза посещал Российскую империю, в 1899 и 1900 годах, лично общался со Львом Толстым, вел переписку с Мариной Цветаевой — стихами и прозой, и не раз признавался, что эти путешествия стали для него мощнейшим творческим зарядом.
Рильке называл Россию своей «духовной родиной. «Я люблю Вашу страну, люблю ее людей, ее страдания и ее величие», – писал он в письмах.
#деньрождения
#рильке
Рене Рильке родился 4 декабря 1875 года в провинции Австро-Венгерской империи - Праге, в семье железнодорожного чиновника с неудавшейся военной карьерой и дочери императорского советника.
Взять более звучное и твердое имя Райнер его позже убедит Лу Саломе — подруга и муза всей жизни.
До пяти лет мать одевала Рильке в девичьи платья и играла с ним, как с девочкой. Это было связано со смертью его сестры, которая умерла через неделю после рождения. Его мать была опустошена этим и относилась к нему как к девочке и как к кукле.
Через девять лет брак родителей распался, и Райнер остался с отцом. Как раз в возрасте 9 лет Рене начал писать стихи.
Единственным будущим для сына его отец видел военную стезю, поэтому отправил Рене в военную школу, а 1891 году в училище. Благодаря слабому здоровью, Райнеру удалось избежать карьеры служивого.
После невыносимых пяти лет в кадетском корпусе 18-летний поэт наконец вырвался на свободу и с головой ушел в жизнь литературных салонов и творческих группировок. На дворе последнее десятилетие XIX века, время, когда в искусстве едва ли не каждый год появляется новый «-изм».
Ключевую роль в жизни Рильке сыграла Луиза Андреас-Саломе, или просто Лу - дочь русского генерала, подруга Ницше, любимая ученица Фрейда. Она была на 14 лет старше поэта. Их интеллектуально-платонический союз давал Рильке возможность говорить обо всем на равных, с максимальной откровенностью. И Рене становится Райнером. Так более мужественно, считала Лу.
С самого начала их отношений Саломе стремится открыть Рильке русскую культуру. Она учит чешско-австрийского поэта русскому языку, знакомит с творчеством Достоевского и Толстого и дважды берет с собой в поездки по России. Во время этих путешествий они гостят в Москве и Петербурге, плавают на пароходах по Волге, приезжают в Ясную Поляну к Толстому, встречаются с Чеховым, Репиным, Леонидом Пастернаком (с Пастернаками он будет дружить всю жизнь) и даже живут некоторое время в крестьянских избах.
После первого приезда в Россию Рильке написал: "Впервые в жизни мной овладело невыразимое чувство, похожее на "чувство родины".
Свое путешествие по Волге Рильке описывал так: «У меня такое ощущение, как будто я увидел работу Творца».
Рильке влюбился в Россию так, что обустроил свой дом в Германии на манер русской избы.
Россия для Рильке — страна, где никуда не торопятся и принимают всё как есть. Его до глубины души поразил уклад жизни русских крестьян. Рильке увидел, что можно со спокойным сердцем жить в бедности, даже в нищете, и каждый день обращаться к Богу. Причем напрямую, без посредника в виде священника, вне храма. Для него это настоящее, подлинное монашество.
"Чем я обязан России? Она сделала из меня того, кем я стал; из нее я внутренне вышел, все мои глубинные истоки - там!", писал поэт.
Рильке переводил русских поэтов и прозаиков: Лермонтова, Зинаиду Гиппиус, Фофанова, Достоевского. Говорят об утерянном переводе чеховской «Чайки». Он писал статьи о русском искусстве и всячески пропагандировал его в Германии.
В 1902 году Рильке хотел уехать в Россию навсегда. Он даже писал Суворину - меценату и владельцу газеты «Новое время», подыскивая себе место корреспондента. Суворин не ответил на письмо неизвестного ему немецкого литератора.
Результатом двух русских путешествий стал сборник «Часослов», написанный в форме дневника православного монаха. Три книги «Часослова» вышли под одной обложкой в 1905 году. В «Часослове» причудливо переплелись впечатления от путешествий по России, следы увлечения немецкой мистикой и, отчасти, романтические интонации.
В России радикально другое отношение к жизни, делает вывод поэт. Это то, до чего не додумались лучшие умы просвещенной Европы, в том числе Ницше, которому недавно успела разбить сердце жестокая Лу Саломе.
Рильке действительно влюбляется в русскую культуру настолько, что даже пробует писать стихи на новом для себя языке. Они выглядят несколько неуклюже, например, там можно встретить слово «сердце» в мужском роде. Но это все равно уникальный пример написания стихов на чужом языке поэтом первой величины.
Взять более звучное и твердое имя Райнер его позже убедит Лу Саломе — подруга и муза всей жизни.
До пяти лет мать одевала Рильке в девичьи платья и играла с ним, как с девочкой. Это было связано со смертью его сестры, которая умерла через неделю после рождения. Его мать была опустошена этим и относилась к нему как к девочке и как к кукле.
Через девять лет брак родителей распался, и Райнер остался с отцом. Как раз в возрасте 9 лет Рене начал писать стихи.
Единственным будущим для сына его отец видел военную стезю, поэтому отправил Рене в военную школу, а 1891 году в училище. Благодаря слабому здоровью, Райнеру удалось избежать карьеры служивого.
После невыносимых пяти лет в кадетском корпусе 18-летний поэт наконец вырвался на свободу и с головой ушел в жизнь литературных салонов и творческих группировок. На дворе последнее десятилетие XIX века, время, когда в искусстве едва ли не каждый год появляется новый «-изм».
Ключевую роль в жизни Рильке сыграла Луиза Андреас-Саломе, или просто Лу - дочь русского генерала, подруга Ницше, любимая ученица Фрейда. Она была на 14 лет старше поэта. Их интеллектуально-платонический союз давал Рильке возможность говорить обо всем на равных, с максимальной откровенностью. И Рене становится Райнером. Так более мужественно, считала Лу.
С самого начала их отношений Саломе стремится открыть Рильке русскую культуру. Она учит чешско-австрийского поэта русскому языку, знакомит с творчеством Достоевского и Толстого и дважды берет с собой в поездки по России. Во время этих путешествий они гостят в Москве и Петербурге, плавают на пароходах по Волге, приезжают в Ясную Поляну к Толстому, встречаются с Чеховым, Репиным, Леонидом Пастернаком (с Пастернаками он будет дружить всю жизнь) и даже живут некоторое время в крестьянских избах.
После первого приезда в Россию Рильке написал: "Впервые в жизни мной овладело невыразимое чувство, похожее на "чувство родины".
Свое путешествие по Волге Рильке описывал так: «У меня такое ощущение, как будто я увидел работу Творца».
Рильке влюбился в Россию так, что обустроил свой дом в Германии на манер русской избы.
Россия для Рильке — страна, где никуда не торопятся и принимают всё как есть. Его до глубины души поразил уклад жизни русских крестьян. Рильке увидел, что можно со спокойным сердцем жить в бедности, даже в нищете, и каждый день обращаться к Богу. Причем напрямую, без посредника в виде священника, вне храма. Для него это настоящее, подлинное монашество.
"Чем я обязан России? Она сделала из меня того, кем я стал; из нее я внутренне вышел, все мои глубинные истоки - там!", писал поэт.
Рильке переводил русских поэтов и прозаиков: Лермонтова, Зинаиду Гиппиус, Фофанова, Достоевского. Говорят об утерянном переводе чеховской «Чайки». Он писал статьи о русском искусстве и всячески пропагандировал его в Германии.
В 1902 году Рильке хотел уехать в Россию навсегда. Он даже писал Суворину - меценату и владельцу газеты «Новое время», подыскивая себе место корреспондента. Суворин не ответил на письмо неизвестного ему немецкого литератора.
Результатом двух русских путешествий стал сборник «Часослов», написанный в форме дневника православного монаха. Три книги «Часослова» вышли под одной обложкой в 1905 году. В «Часослове» причудливо переплелись впечатления от путешествий по России, следы увлечения немецкой мистикой и, отчасти, романтические интонации.
В России радикально другое отношение к жизни, делает вывод поэт. Это то, до чего не додумались лучшие умы просвещенной Европы, в том числе Ницше, которому недавно успела разбить сердце жестокая Лу Саломе.
Рильке действительно влюбляется в русскую культуру настолько, что даже пробует писать стихи на новом для себя языке. Они выглядят несколько неуклюже, например, там можно встретить слово «сердце» в мужском роде. Но это все равно уникальный пример написания стихов на чужом языке поэтом первой величины.
Конечно, чтобы узнать Рильке, нужно читать другие вещи.
Например, «Орфей. Эвридика. Гермес» — мрачная античная зарисовка о бесконечной скорби и неотвратимости судьбы. Русский «Часослов» — «отчет» о путешествии в страну, навсегда изменившую Рильке, стихи настолько интимные, что он только несколько лет спустя после написания решился их опубликовать для всех (сначала отсылал исключительно Лу). «Рассказы о Господе Боге» — сложные притчи с двойным дном, замаскированные под сказки, рассказанные автором детям.
Лу Саломе расстанется с Рильке через четыре года, но как друзья они будут активно переписываться до самой смерти поэта в 1926 году. На протяжении всей жизни Рильке будет утверждать, что без Саломе он никогда не смог бы найти свой творческий путь.
В 1902 году Рильке переезжает в Париж, который сминает его шумом большого города и многоголосьем толпы, работает секретарем у Родена, выпускает книги по истории искусств, пишет прозу, женится.
Отношения с женой Кларой Вестхофф у Райнера всегда были непростые. Клара — начинающий скульптор, ученица великого Огюста Родена, у которого Рильке какое-то время работал секретарем. Научившийся от Лу смотреть в самую суть отношений и творческих поисков, проницательный Райнер без труда замечает, что Клара преклоняется перед его талантом, а сама не растет как художник. Это тяготит поэта. Пара быстро расходится, но Рильке не разрывает связи ни с женой, ни с дочерью.
Для Рильке всегда была идеалом неразделенная любовь, средневековое поклонение рыцаря перед дамой. Отношения, как их понимали в Европе конца XIX века, он считал «торгашескими» и упорно не признавал. Вообще многие отзывались о Рильке как о человеке не из нашего времени.
Своими любимыми книгами Рильке называл Библию и произведения Йенса Петера Якобсена.
В 1907 году на Капри Рильке познакомился с Максимом Горьким.
Рильке много писал, переводил с португальского, создал поэтический сборник «Дуинские элегии», где лирический герой обращается к тёмному началу внутри себя, рисует мрачную философскую картину мира.
Последние год жизни Райнера озарен теплой дружеской перепиской с Мариной Цветаевой. В 1926 году Марина Цветаева узнала адрес Рильке от Бориса Пастернака и начала ему писать. Творческая эпистолярная влюбленность двух гениев до сих пор переиздается.
«Я жду Ваших книг, как грозы, которая – хочу или нет – разразится. Совсем как операция сердца (не метафора! каждое стихотворение (твое) врезается в сердце и режет его по-своему – хочу или нет). Знаешь ли, почему я говорю тебе Ты и люблю тебя и – и – и – потому что ты – сила. Самое редкое».
Это Цветаева
«Я открыл атлас (география для меня не наука, а отношения, которыми я спешу воспользоваться), и вот ты уже отмечена, Марина, на моей внутренней карте: где-то между Москвой и Толедо я создал пространство для натиска твоего океана».
Это Рильке
Рильке посвятил Цветаевой "Эллегию для Марины".
Они так и не успели встретиться. 29 декабря 1926 года в местечке Валь-Мон в Швейцарии поэт умер от лейкемии.
Надпись для своего надгробия он написал сам:
Rose, oh reiner Widerspruch, Lust,
Niemandes Schlaf zu sein unter soviel Lidern.
Роза, о чистая двойственность чувств, каприз:
быть ничьим сном под тяжестью стольких век.
Популярность Рильке неуклонно росла после его смерти, и он стал повсеместно признанным мастером стихов.
Почти любое стихотворение зрелого Рильке поражает прежде всего умением виртуозно-лаконично и максимально точно описать предмет, личность или явление, но не снаружи, а изнутри, написать портрет в четырнадцати строчках классической формы. В схватывании сути вещей ему, возможно, до сих пор нет равных среди поэтов.
#рильке
#биография
Например, «Орфей. Эвридика. Гермес» — мрачная античная зарисовка о бесконечной скорби и неотвратимости судьбы. Русский «Часослов» — «отчет» о путешествии в страну, навсегда изменившую Рильке, стихи настолько интимные, что он только несколько лет спустя после написания решился их опубликовать для всех (сначала отсылал исключительно Лу). «Рассказы о Господе Боге» — сложные притчи с двойным дном, замаскированные под сказки, рассказанные автором детям.
Лу Саломе расстанется с Рильке через четыре года, но как друзья они будут активно переписываться до самой смерти поэта в 1926 году. На протяжении всей жизни Рильке будет утверждать, что без Саломе он никогда не смог бы найти свой творческий путь.
В 1902 году Рильке переезжает в Париж, который сминает его шумом большого города и многоголосьем толпы, работает секретарем у Родена, выпускает книги по истории искусств, пишет прозу, женится.
Отношения с женой Кларой Вестхофф у Райнера всегда были непростые. Клара — начинающий скульптор, ученица великого Огюста Родена, у которого Рильке какое-то время работал секретарем. Научившийся от Лу смотреть в самую суть отношений и творческих поисков, проницательный Райнер без труда замечает, что Клара преклоняется перед его талантом, а сама не растет как художник. Это тяготит поэта. Пара быстро расходится, но Рильке не разрывает связи ни с женой, ни с дочерью.
Для Рильке всегда была идеалом неразделенная любовь, средневековое поклонение рыцаря перед дамой. Отношения, как их понимали в Европе конца XIX века, он считал «торгашескими» и упорно не признавал. Вообще многие отзывались о Рильке как о человеке не из нашего времени.
Своими любимыми книгами Рильке называл Библию и произведения Йенса Петера Якобсена.
В 1907 году на Капри Рильке познакомился с Максимом Горьким.
Рильке много писал, переводил с португальского, создал поэтический сборник «Дуинские элегии», где лирический герой обращается к тёмному началу внутри себя, рисует мрачную философскую картину мира.
Последние год жизни Райнера озарен теплой дружеской перепиской с Мариной Цветаевой. В 1926 году Марина Цветаева узнала адрес Рильке от Бориса Пастернака и начала ему писать. Творческая эпистолярная влюбленность двух гениев до сих пор переиздается.
«Я жду Ваших книг, как грозы, которая – хочу или нет – разразится. Совсем как операция сердца (не метафора! каждое стихотворение (твое) врезается в сердце и режет его по-своему – хочу или нет). Знаешь ли, почему я говорю тебе Ты и люблю тебя и – и – и – потому что ты – сила. Самое редкое».
Это Цветаева
«Я открыл атлас (география для меня не наука, а отношения, которыми я спешу воспользоваться), и вот ты уже отмечена, Марина, на моей внутренней карте: где-то между Москвой и Толедо я создал пространство для натиска твоего океана».
Это Рильке
Рильке посвятил Цветаевой "Эллегию для Марины".
Они так и не успели встретиться. 29 декабря 1926 года в местечке Валь-Мон в Швейцарии поэт умер от лейкемии.
Надпись для своего надгробия он написал сам:
Rose, oh reiner Widerspruch, Lust,
Niemandes Schlaf zu sein unter soviel Lidern.
Роза, о чистая двойственность чувств, каприз:
быть ничьим сном под тяжестью стольких век.
Популярность Рильке неуклонно росла после его смерти, и он стал повсеместно признанным мастером стихов.
Почти любое стихотворение зрелого Рильке поражает прежде всего умением виртуозно-лаконично и максимально точно описать предмет, личность или явление, но не снаружи, а изнутри, написать портрет в четырнадцати строчках классической формы. В схватывании сути вещей ему, возможно, до сих пор нет равных среди поэтов.
#рильке
#биография
ОСЕННИЙ ДЕНЬ
Господь, у лета осень на устах,
пора: ветрами насели долины
и тень продли на солнечных часах.
Вдохни в плоды последний аромат,
позволь немного тёплых промедлений,
добавь еще до зрелости осенней
последний сок в тяжелый виноград.
Бездомным дом уже не обрести,
и кто ни с кем не подружился с лета,
слать будет долго письма без ответа
и по листве разрозненной брести
один, под облаками без просвета.
Райнер Мария Рильке
#рильке
Господь, у лета осень на устах,
пора: ветрами насели долины
и тень продли на солнечных часах.
Вдохни в плоды последний аромат,
позволь немного тёплых промедлений,
добавь еще до зрелости осенней
последний сок в тяжелый виноград.
Бездомным дом уже не обрести,
и кто ни с кем не подружился с лета,
слать будет долго письма без ответа
и по листве разрозненной брести
один, под облаками без просвета.
Райнер Мария Рильке
#рильке
То самое стихотворение, которое Иосиф Бродский назвал главным произведением ХХ века.
ОРФЕЙ. ЭВРИДИКА. ГЕРМЕС
То были душ причудливые копи...
Рудой серебряною шли они --
прожилками сквозь тьму. Между корнями
ключом забила кровь навстречу людям
и тьма нависла тяжестью порфира.
Все остальное было черным сплошь.
Здесь были скалы,
и призрачные рощи, и мосты над бездной,
и тот слепой огромный серый пруд,
что над своим далеким дном повис,
как ливневое небо над землею.
А меж лугов застенчиво мерцала
полоской бледной узкая тропа.
И этою тропою шли они.
Нетерпелив был стройный тихий муж,
в накидке синей шедший впереди.
Его шаги глотали, не жуя,
куски тропы огромные, а руки,
как гири, висли под каскадом складок,
не помня ничего о легкой лире,
что с левою его рукой срослась,
как с розою ползучей ветвь оливы.
Он в чувствах ощущал своих разлад,
как пес, он взглядом забегал вперед
и возвращался, чтоб умчаться снова
и ждать у поворота вдалеке, --
но слух его, как запах, отставал.
Порой ему казалось, что вот-вот
он слухом прикоснется к тем двоим,
что вслед за ним взбираются по скату.
И все же это было только эхом
его шагов и дуновеньем ветра.
Он громко убеждал себя: "Идут!"
Но слышал только собственный свой голос.
Они идут, конечно. Только оба
идут ужасно медленно. О если б
он обернуться мог -- (но ведь оглядка
была бы равносильна разрушенью
свершающегося), -- он увидал бы,
что оба тихо следуют за ним:
он -- бог походов и посланий дальних
с дорожным шлемом над открытым взглядом,
с жезлом в руке, слегка к бедру прижатой,
и хлопающими у ног крылами.
Его другой руке дана -- она.
Она -- любимая столь, что из лиры
одной шел плач всех плакальщиц на свете,
что создан был из плача целый мир,
в котором было все -- луга и лес,
поля и звери, реки и пути,
все было в этом мире плача -- даже
ходило солнце вкруг него, как наше.
и небо с искаженными звездами.
Она -- любимая столь...
И шла она, ведомая тем богом,
о длинный саван часто спотыкаясь,
шла терпеливо, кротко и неровно,
как будущая мать в себя уставясь,
не думая о впереди шагавшем
и о дороге, восходящей к жизни,
Она ушла в себя, где смерть, как плод,
ее переполняла.
Как плод, что полон сладостью и тьмою,
она была полна великой смертью,
ей чуждой столь своею новизной.
В ней девственность как будто возродилась
и прежний страх. Был пол ее закрыт,
как закрываются цветы под вечер,
а руки так забыли обрученье,
что даже бога легкого касанье --
едва заметное прикосновенье --
ей, словно вольность, причиняло боль.
Она теперь была уже не той,
что у певца светло звенела в песнях,
не ароматным островком на ложе,
не собственностью мужа своего, --
но, распустившись золотом волос,
она запасы жизни расточила
и отдалась земле, как падший дождь.
И превратилась в корень.
И когда
внезапно бог ее остановил
и с горечью сказал: "Он обернулся!",
она спросила вчуже тихо: "Кто?"
А впереди у выхода наружу
темнел на фоне светлого пятна
неразличимый кто-то. Он стоял
и видел, как на узенькой тропе
застыл с печальным ликом бог походов,
как молча повернулся он, чтоб снова
последовать за той, что шла назад,
о длинный саван часто спотыкаясь,
шла -- терпеливо, кротко и неровно…
Райнер Мария Рильке
Перевод с немецкого К. Богатырева
#рильке
#орфей
ОРФЕЙ. ЭВРИДИКА. ГЕРМЕС
То были душ причудливые копи...
Рудой серебряною шли они --
прожилками сквозь тьму. Между корнями
ключом забила кровь навстречу людям
и тьма нависла тяжестью порфира.
Все остальное было черным сплошь.
Здесь были скалы,
и призрачные рощи, и мосты над бездной,
и тот слепой огромный серый пруд,
что над своим далеким дном повис,
как ливневое небо над землею.
А меж лугов застенчиво мерцала
полоской бледной узкая тропа.
И этою тропою шли они.
Нетерпелив был стройный тихий муж,
в накидке синей шедший впереди.
Его шаги глотали, не жуя,
куски тропы огромные, а руки,
как гири, висли под каскадом складок,
не помня ничего о легкой лире,
что с левою его рукой срослась,
как с розою ползучей ветвь оливы.
Он в чувствах ощущал своих разлад,
как пес, он взглядом забегал вперед
и возвращался, чтоб умчаться снова
и ждать у поворота вдалеке, --
но слух его, как запах, отставал.
Порой ему казалось, что вот-вот
он слухом прикоснется к тем двоим,
что вслед за ним взбираются по скату.
И все же это было только эхом
его шагов и дуновеньем ветра.
Он громко убеждал себя: "Идут!"
Но слышал только собственный свой голос.
Они идут, конечно. Только оба
идут ужасно медленно. О если б
он обернуться мог -- (но ведь оглядка
была бы равносильна разрушенью
свершающегося), -- он увидал бы,
что оба тихо следуют за ним:
он -- бог походов и посланий дальних
с дорожным шлемом над открытым взглядом,
с жезлом в руке, слегка к бедру прижатой,
и хлопающими у ног крылами.
Его другой руке дана -- она.
Она -- любимая столь, что из лиры
одной шел плач всех плакальщиц на свете,
что создан был из плача целый мир,
в котором было все -- луга и лес,
поля и звери, реки и пути,
все было в этом мире плача -- даже
ходило солнце вкруг него, как наше.
и небо с искаженными звездами.
Она -- любимая столь...
И шла она, ведомая тем богом,
о длинный саван часто спотыкаясь,
шла терпеливо, кротко и неровно,
как будущая мать в себя уставясь,
не думая о впереди шагавшем
и о дороге, восходящей к жизни,
Она ушла в себя, где смерть, как плод,
ее переполняла.
Как плод, что полон сладостью и тьмою,
она была полна великой смертью,
ей чуждой столь своею новизной.
В ней девственность как будто возродилась
и прежний страх. Был пол ее закрыт,
как закрываются цветы под вечер,
а руки так забыли обрученье,
что даже бога легкого касанье --
едва заметное прикосновенье --
ей, словно вольность, причиняло боль.
Она теперь была уже не той,
что у певца светло звенела в песнях,
не ароматным островком на ложе,
не собственностью мужа своего, --
но, распустившись золотом волос,
она запасы жизни расточила
и отдалась земле, как падший дождь.
И превратилась в корень.
И когда
внезапно бог ее остановил
и с горечью сказал: "Он обернулся!",
она спросила вчуже тихо: "Кто?"
А впереди у выхода наружу
темнел на фоне светлого пятна
неразличимый кто-то. Он стоял
и видел, как на узенькой тропе
застыл с печальным ликом бог походов,
как молча повернулся он, чтоб снова
последовать за той, что шла назад,
о длинный саван часто спотыкаясь,
шла -- терпеливо, кротко и неровно…
Райнер Мария Рильке
Перевод с немецкого К. Богатырева
#рильке
#орфей
7 февраля 1927 года в Беллевю под Парижем Марина Цветаева закончила "Новогоднее" - стихотворение, являющееся во многих отношениях итоговым не только в ее творчестве, но и для русской поэзии в целом. По своему жанру стихотворение это принадлежит к разряду элегий, т. е. к жанру наиболее в поэзии разработанному; и как элегию его и следовало бы рассматривать, если бы не некоторые привходящие обстоятельства. Одним из обстоятельств является тот факт, что элегия эта - на смерть поэта.
Герой этого стихотворения -- Райнер Мария Рильке.
Иосиф Бродский
Стихотворение длинное, опубликую только кусочек
НОВОГОДНЕЕ
С Новым годом — светом — краем — кровом! Первое письмо тебе на новом — Недоразумение, что злачном — (Злачном — жвачном) месте зычном, месте звучном Как Эолова пустая башня. Первое письмо тебе с вчерашней, На которой без тебя изноюсь, Родины, теперь уже с одной из Звёзд… Закон отхода и отбоя, По которому любимая любою И небывшею из небывалой. Рассказать, как про твою узнала? Не землетрясенье, не лавина. Человек вошёл — любой — (любимый — Ты). — Прискорбнейшее из событий.
<…>
Как пишется на новом месте? Впрочем есть ты — есть стих: сам и есть ты — Стих! Как пишется в хорошей жисти Без стола для локтя, лба для кисти (Горсти)? — Весточку, привычным шифром! Райнер, радуешься новым рифмам? Ибо правильно толкуя слово Рифма — что́ — как не́ — целый ряд новых Рифм — Смерть? Не́куда: язык изучен. Целый ряд значений и созвучий Новых. — До свиданья! До знакомства! Свидимся — не знаю, но — споёмся! С мне-самой неведомой землёю — С целым морем, Райнер, с целой мною! Не разъехаться — черкни заране. С новым звуконачертаньем, Райнер! В небе лестница, по ней с Дарами… С новым рукоположеньем, Райнер! — Чтоб не за́лили, держу ладонью. — Поверх Роны и поверх Rarogn’a, Поверх явной и сплошной разлуки Райнеру — Мариа — Рильке — в руки.
Марина Цветаева
7 февраля 1927
#цветаева
#рильке
Герой этого стихотворения -- Райнер Мария Рильке.
Иосиф Бродский
Стихотворение длинное, опубликую только кусочек
НОВОГОДНЕЕ
С Новым годом — светом — краем — кровом! Первое письмо тебе на новом — Недоразумение, что злачном — (Злачном — жвачном) месте зычном, месте звучном Как Эолова пустая башня. Первое письмо тебе с вчерашней, На которой без тебя изноюсь, Родины, теперь уже с одной из Звёзд… Закон отхода и отбоя, По которому любимая любою И небывшею из небывалой. Рассказать, как про твою узнала? Не землетрясенье, не лавина. Человек вошёл — любой — (любимый — Ты). — Прискорбнейшее из событий.
<…>
Как пишется на новом месте? Впрочем есть ты — есть стих: сам и есть ты — Стих! Как пишется в хорошей жисти Без стола для локтя, лба для кисти (Горсти)? — Весточку, привычным шифром! Райнер, радуешься новым рифмам? Ибо правильно толкуя слово Рифма — что́ — как не́ — целый ряд новых Рифм — Смерть? Не́куда: язык изучен. Целый ряд значений и созвучий Новых. — До свиданья! До знакомства! Свидимся — не знаю, но — споёмся! С мне-самой неведомой землёю — С целым морем, Райнер, с целой мною! Не разъехаться — черкни заране. С новым звуконачертаньем, Райнер! В небе лестница, по ней с Дарами… С новым рукоположеньем, Райнер! — Чтоб не за́лили, держу ладонью. — Поверх Роны и поверх Rarogn’a, Поверх явной и сплошной разлуки Райнеру — Мариа — Рильке — в руки.
Марина Цветаева
7 февраля 1927
#цветаева
#рильке
Сейчас будет резкий контраст с Рильке), но хочется снизить градус сложности и повысить градус настроения)
* * *
Будет зима.
Настоящая.
Снежная.
Теплая-теплая будет зима.
Хлопьями белыми,
Песнями нежными
Город укутает наши дома.
Запахи мятные, запахи чайные
Снова осядут в квартире твоей.
Пусть это Сердце захочет отчаянно
Жить в ожидании сказочных дней.
Пусть в твоём мире, незримом,
но солнечном
Книги на полках отныне не спят.
Видишь, какие пушистые звёздочки
В спальне твоей поселиться хотят?
Чувствуешь, как
неизбежно,
неистово
В прах рассыпается осень-тюрьма?
Мыслями светлыми, мыслями чистыми
Пусть начинается эта зима.
Шарфы уютные.
Щеки горячие,
Сердце внутри — одичалый пожар.
Носом вдыхаешь имбирь
(Не иначе ведь),
А выдыхаешь кофейный отвар.
Там, за окном, как лекарство целебное,
Воздух морозный стоит до небес.
Будет зима непременно волшебная,
Полная самых прекрасных чудес.
Алиша Маркова
#алишамаркова
* * *
Будет зима.
Настоящая.
Снежная.
Теплая-теплая будет зима.
Хлопьями белыми,
Песнями нежными
Город укутает наши дома.
Запахи мятные, запахи чайные
Снова осядут в квартире твоей.
Пусть это Сердце захочет отчаянно
Жить в ожидании сказочных дней.
Пусть в твоём мире, незримом,
но солнечном
Книги на полках отныне не спят.
Видишь, какие пушистые звёздочки
В спальне твоей поселиться хотят?
Чувствуешь, как
неизбежно,
неистово
В прах рассыпается осень-тюрьма?
Мыслями светлыми, мыслями чистыми
Пусть начинается эта зима.
Шарфы уютные.
Щеки горячие,
Сердце внутри — одичалый пожар.
Носом вдыхаешь имбирь
(Не иначе ведь),
А выдыхаешь кофейный отвар.
Там, за окном, как лекарство целебное,
Воздух морозный стоит до небес.
Будет зима непременно волшебная,
Полная самых прекрасных чудес.
Алиша Маркова
#алишамаркова