Фильмы Алексея Германа нередко критиковались советскими зрителями. Пока киноведы рассуждали о единой чувственной атмосфере и особой форме ретроспекции в «Лапшине», для зрителей герои становились «психически нездоровыми персонажами».

Такое противопоставление складывалось и при осмыслении «Проверки на дорогах». Публикуем фрагмент письма кандидата философских наук из Москвы, направленного в ЦК КПСС. Автор радикально подошел к оценке произведения и маркировал его как «вредное»:

Я посмотрел этот фильм по ЦТ 25 ноября [1987 г.]. Считаю правильным то, что его не разрешали к показу: фильм грязный, мерзкий. Он вызывает отвращение своей нарочитой неправдой, ложью, клеветой на советских людей. На экране мы видим искусственно созданную постановщиками страшную бедность, ужасную нищету, потрясающее бескультурье жизни наших людей. <…>

Представители народа в фильме – по внешности, манерам, поведению, речи – тупые, ограниченные люди, у которых нет ни одной привлекательной черты. <…> У них никаких, по фильму, ценностей, материальных и духовных, нет. <...>

[Этот фильм] – глумление над советскими людьми, отстоявшими своими жизнями свою советскую социалистическую Родину, давшими нам возможность жить. А некоторые из нас кощунствуют над ними, создавая вот такие фильмы.

Работник искусства проверяется по своим произведениям. Творцы фильма «Проверка на дорогах» проверки не выдержали: не та дорога. Не могут создавать произведения искусства о народе люди, чуждые народу, люди, которые не могут подняться до понимания народа, люди, которые не любят народ.

«Страшная книга, нужная книга»

Такими слова Ленин охарактеризовал первый роман В. Зазубрина «Два мира», в котором автор объемно представил сюжеты из истории Гражданской войны.

Зазубрин – трагическая фигура в истории русской литературы. Воевал на стороне красных, занимался развитием литературного процесса в Сибири, написал для «Нового мира» роман о коллективизации в начале 1930-х, а в 1937-м был расстрелян и предан забвению до конца 1950-х.

В годы перестройки в печати появились подробности о его работе над повестью о деятельности ЧК и красном терроре под названием «Щепка», первая версия которой была окончена уже в 1923. Тогда же планировалась публикация повести в журнале «Сибирские огни». Но редакция не решилась на этот шаг. «Щепка» встретилась с читателями только в 1989 году. Повесть была случайно обнаружена в Рукописном отделе Библиотеки им. В. И. Ленина. «Сибирские огни» напечатали ее с предисловием критика В. Правдухина «Повесть о революции и о личности», написанным в том же 1923-м. Сопоставляя высказывание Ленина о «Двух мирах» с реалиями, описанными в «Щепке», Правдухин заключал:

Повесть не менее страшное произведение молодого художника [чем роман «Два мира»]. <…> [Зазубриным] дано в сконцентрированном рисунке такое нагромождение ужасов, которое совершенно немыслимо на таком небольшом полотне – столь коротком житейском фоне [Сибирские огни. №2. 1989].

Главный герой повести – председатель губчека одного из сибирских городов по фамилии Срубов. Андрей Срубов беззаветно любил революцию («подлинную, живую, навыдуманную»), постоянно обращался к ней и мыслил свою цель в категориях спасения «Её» от происков «черной контрреволюции». Обращение Срубова к портрету Маркса стало своеобразной метафорой рутинизации насилия времен Гражданской войны, воплощением идеи о том, что революция не терпит никакого философствования.

Но постепенно чекисты сталкиваются с непреодолимыми противоречиями в этой логике. Например, подчиненный Срубова, Мудыня, собственноручно подписавший смертный приговор своему брату, пытаясь заглушить отголоски совести, погружается в систематическое пьянство. Сам же Срубов проживает расстрел своего отца, обвиненного в организации общества идейной борьбы с большевизмом. Высшая мера была исполнена другом детства Срубова – Исааком Кацем, который слышит в последней речи «врага» о «болезни русского народа»:

Ика, передай Андрею, что я умер без злобы на него и на тебя. Я знаю, что люди способны ослепляться какой-либо идеей настолько, что перестают здраво мыслить, отличать черное от белого... А теперь, Ика, позволь пожать твою руку <…> Большевизм – это временное болезненное явление, припадок бешенства, в который впало сейчас большинство русского народа

Неожиданное осмысление этой «болезни» вносит сумятицу в жизнь Срубова, который всё чаще обращается не к Марксу за привычной максимой «революции без философствования», а к Достоевскому и его суждениям о слезинке ребенка, пролитой во имя гармонии мира. Эту ломку героя критик Правдухин нарекает срывом человека, который не выдержал подвига революции. В перестроечной же критике мнение о перемене скорее связывалось с более масштабными причинами:

Я думаю, тут трагедия самой российской революции. Невозможно ныне представлять революцию как нечто персонифицированное, возносимое превыше реальных людей, перемешанных в котле истории. <…> Сознавал ли Зазубрин, что он нарисовал, какую историческую бездну приоткрыл? Не знаю. Возможно, он был во многом согласен с наивным и романтичным Правдухиным, увлеченным «ритмом революции». Правдухину, скажем, и в голову не приходило, что расстрел Срубова-отца – это роковая потеря не только для героя повести, но и для всего общества. Ведь Россия остается без потомственной интеллигенции, без реальных «отцов» культуры, чей идейный спор с «большевизмом» заслуживает совсем не кары, а, как минимум, вдумчивого диалога [Панков А. Анатомия террора // Новый мир. №9. 1989].

«Наполовину разрушенный мозг»

Д/ф «Сталин с нами?» [ВПТО «Видеофильм» / Студия «ТриТэ», 1989] создавался как попытка отразить «исторические предпосылки» преступности, коррупции и практик «имитации действительности». По мнению авторов эти детали реальности воспроизводились в словах и поступках конкретных личностей, которые именовали себя «сталинистами». Режиссер Т. Шахвердиев использовал распространенную идиому времени, чтобы описать это сообщество – всеохватный страх из прошлого:

Им нравится вождь, простой и душевный, который всех победил и нагнал страху, что и через сто лет не смогут забыть… [Огонёк, №41, 1989, С. 5]

Дихотомия «демократы» / «консерваторы» подчеркивалась различными акторами тех лет. Самым ярким сюжетом критики реформ со стороны «сталинистского взгляда» стало письмо Н. Андреевой, опубликованное в «Советской России» [см. подробнее статью Т. Атнашева]. Оценки обновления, высказанные в этом письме, вынуждали приверженцев «демократии» попытаться обличить доводы своих идеологических противников. Д/ф «Сталин с нами?» и был подобным ответом.

Большая часть критики фильма не была полифоничной, а приводила причины циркуляции «консервативных» взглядов к общему знаменателю развивающейся общественной «болезни». Например:

Режиссер окружил нас хороводом внешне привлекательных людей, которые, все как один, оборачиваются монстрами, <...> [у которых] наполовину разрушенный мозг не дает возможности несчастным людям отличить злодеяние от доброго поступка… [Огонёк, №41, 1989, С. 4].

Я отношусь к сталинистам как к больным, темным и убогим, которые не ведают, что творят. <…> Нет, я жалею сталинистов. Ведь идейное уродство страшней, может быть, физического… [Искусство кино, №4, 1990, С. 51].

«Сталин с нами?» неоднократно демонстрировался в видеозале Центрального дома кинематографистов в Москве в 1990 году, однако до телевещания он не был допущен Гостелерадио СССР из-за признания провокационного характера произведения.

📷 На фото – обложка журнала «Огонёк» [№41, 1989].

📰 Сибирская газета: еженедельник Ассоциации сибирских городов. 1992. №22 (1 июня).

Повесть В. Зазубрина «Щепка», о которой мы писали ранее, начали экранизировать на излёте жизни Советского государства, а закончили уже в 1992 году.

Некоторые сюжетные ходы картины значительно отличаются от литературного варианта. Например, председатель губчека Срубов из фанатика, беззаветно верящего в революцию, превратился в изначально душевнобольного персонажа. Но важнее натурализм и степень жестокости, которую авторы фильма передали вполне в духе «Щепки» (пусть и не так объемно). На этот счёт в одной из рецензий на «Чекиста» высказывались следующие соображения:

Фильм Александра Рогожкина подарил желающим возможность долго-долго созерцать трупы. <…> Сначала принимаешь всерьез: это наша история, наша боль и вечно живая опасность. Потом к трупам привыкаешь, страшное отступает, а в работе кинокамеры проклевывается некая томительная нега – ее взгляд не может оторваться от зрелища обнаженных тел, она почти любуется тем, как стаскивают последние портки статисты, она испытывает явный кайф от зрелища человеческого унижения, иной раз так откровенно и самозабвенно, что понимаешь: ЧК тут лишь игра, повод посмотреть как сильные, независимые люди корчатся в предсмертном ужасе <…> Сладостность унижения становится предметом фильма почти помимо воли авторов, и уже ясно, что не общество, а кинокамера серьезно больна: те, кто стоит за нею, свершают акт садо-эксгибиционизма, полагая, что это правила искусства [Кичин В. Кунсткамера на экспорт // Литературная газета, 25 ноября, 1992].

В 1991 году в журнал «Советский экран» из Саратова была прислана заметка киноведа Виктора Яценко, которую опубликовали в рубрике «Орган гласности кинологов-неформалов».

Яценко, по собственному признанию, о кино практически не писал после защиты диплома в институте. Исключением была одна публикация в центральной прессе – «мини-рецензия» на 16-й странице «Литературки» (в юмористическом разделе). Кино времен перестройки пробудило в нём «спящего» киноведа и заставило прислать в журнал «“короткомикрошки”, или, если хотите, “миньки” (по аналогии с “митьками”)» [см. на фото – СЭ, №10, 1991].

📃 12 июня 1990 года I съезд народных депутатов принял Декларацию о государственном суверенитете РСФСР.

В 1991 году 12 июня стал нерабочим днём, а с 1992 года дата стала официальным праздником – «Днём принятия Декларации о государственном суверенитете Российской Федерации».

Параллельно с первыми празднованиями, 12 июня 1991 года проходило два важных события – референдум о переименовании Ленинграда и выборы президента РСФСР.

На представленной кинохронике – празднование еще неофициального государственного праздника в Москве в 1991 году: выступления танцевальных и военных ансамблей на Манежной площади, транспаранты «Да здравствует Россия!» и люди с портретами Б.Н. Ельцина.