зелёный сумрак
 

в зелёном сумраке не агиография,
но агеография — тебе знать
ни к чему, где эти места и как
они соотнесены друг с другом: ствол
с лицом умного пса, качель-
людоедка, малопосадочная кафеха
с офиками-гулями в ржавых галстуках...
сушить холсты в зелёном сум-
раке недальновидно — не то отрыг-
нётся жизнелюбивой сиренью некий
господинчик змеящийся и укусит
за мочку уха со словами: «линч, тренч, кумач»;
в зелёном сумраке любовью не занимаются,
её запускают — как орви, волчок
павлиний или воланчик, из её соков дражай-
ших, дрожащих и дрожжевых сбраживаются
сумрак алый — для доморощенных
философов, сумрак синий — для серийников;
о, до чего ж ты хаймелихь, до чего хаймлихь —
трукрайм-волховство, полна чаша
созвездий эндометрия в регулы свода,
в сумрак зелёный, самый психический
с головой одуванной входишь как в
пробел после слов «и свободна» —
сомнамбула спит с каштанною свечкой,
невозможны фрикции её лепестков,
выше этого — только свиданья всле-
пую с грозой, лунная таска... бритвы ив,
соловей-битбоксер, самые чумо-
вые утопленники, балдей во весь рост,
зелёный сумрак, убийца и флейтист, ночь
невелика и май течёт по щекам —
успевай только слизывать.

повивальные машины
 

обходя норки-кратеры индриков-копуш на лосином
или где-нибудь в котлах развинчивая очередного
самородного робота на чермет, вы наверняка заду-
мывались: откуда в столице эта иная, хитроумная
жизнь? хер с вами, обойдусь без прелюдий: май —
месяц самый фертильный, в мае скверы, тупики и
проезды еле волочат свои непристойные брюхи,
а с часу до пяти тридцати по всем адресам нехоро-
шим разъезжают повивальные машины, шаркая
летней резиной, они расстилают брезент под кор-
чащмся бачком «бытовые отходы», и, наспех отмыв
от крови и слизи, развозят новых чудовищ по месту
прописки; в марьине приплод — в основном двухво-
стые ящерки, видны только детям и дурачкам, жрут
использованные билеты «единый», это — самая
мелюзга, на алтуху пригоняют циклопов — так и
зовутся: циклоп малый алтуфьевский, ростом с
белаз, тупы, но осторожны, на преображенке чер-
тей каракульных (вы чё, думали, хоть один богомаз
взялся бы чертей рисовать? это гадьё юркое само
прилепляется к иконам, им там мёдом намазано)
безуспешно пытаются заместить мухами-стыдоед-
ками, они сосут прямо с кожи холодный пот, выеда-
ют весь стыд из него, потом ходишь бесстыдником,
как в эдемском саду, а мухе даже крылья распра-
вить совестно, вдоль садового повивальные маши-
ны разбрасывают мотогремлинов, на ходу расхе-
рачивающих байки, жизненно необходимые для эко-
системы существа; короче, орудуют эти грузовички
неисповедимые везде — кроме патриков, там вощще
ничего нет живого; мертворождённых сбрасывают
в реки, там уже вотчина ритуальных барж, они раз-
берутся; если повивальная машина тормознула
возле тебя — ты родишь неизвестный доселе науке
вид, и притом прямо щас, а откуда — не их забота;
кто их водит? ну, здесь одни спекуляции: то ли стар-
шие по району (обычно джинны или сталинские
скульптуры, на кунцаре — пионеры-герои), то ли
белёсые люди-черви без глаз, рта и ушей, хотя пару
раз видали в их кабинах обыкновенных дядь из жи-
лищника, но я думаю — это часть их тел, а машины
эти — самоходные, под капотом у них — серый мозг
многоумный... говорят ещё, что яндекс-роверы — это
дети повивальных машин, но по-моему, это анекдот
какой-то — если повивальные машины принимают
роды у всех, кто примет роды у повивальных машин?
они не то чтоб уникальные в своём роде, это знает
любой, кто читал марка фишера, «зе вирд энд зе
ири»: потому что вирд — это кузов, доверху полный
новым помётом, а ири — это повивальная машина,
мигающая поворотниками среди пустой болотной
набережной, кто знает, тот понимает, а ещё, говорят,
они едут на полсантиметра выше земли, невесомо —
вот и всё, что вы хотели знать о них, но боялись спросить.

краснодар
 

о, край, край, ноу край,
где альтухи напоминают горных змей,
а гопники — меднолицых полубогов,
где адыги выращивают розы,
а нойзрокеры — едят с райдов и крэшей,
где, выстригая бахрому на шортах,
вспоминаешь самсона, а нарезая
митлоаф — юдифь с олоферном,
где карасунский вурдалак прозванивает
на утопленные телефоны,
где небыстрые ныряльщики
используют черепах
в качестве компьютерных мышей,
где спортсмены с проломленными головами
падают как костяшки домино,
где известняковый лев армянского ресторана
приветствует гостей зычным «едодой!»,
где котов подкармливают хмелевым жмыхом,
отчего их шерсть напоминает
данцигский гольдвассер,
где у фанаток битиэс есть своё капище,
и свой кромлех — у верующих в бога-клакёра,
где утки гнездятся на рельсах,
а роскошные дамы умеют
читать невидимые чернила,
где всем смешно, когда огнеструйный
дух объявляется посреди лотков
с помидорами и втирает нотации,
где «асебия» перекатывается на стекловатных
колёсах с места на место,
где чего нет, того нет,
а что было, того не упомнишь,
и так далее, и назад по кругу.

пять говорящих лун
 

ну, значит ты, мой милый, пьян — до пяти ещё допиться
надобно, а уж чтоб они так чирикали бойко... но ты
корпишь, как похищенный бабой-егэ одиннадцати-
классник, над зелёненьким словарём русско-лунным:

«◕◙◍ — 1) уст. клён-подросток, 2) презр. извращенец,
фантазирующий о фотосинтезе», «◩◰◂▞ — истекать
голографической пургой», «⚈⛧✤✹❨ — букв. „разно-
сахары”», «⟅⥦⧭✷ — зоол. амёба-грёзоловка»,

«❢➴𐀊 — уст. вишнёвоокая (-ий, -ое, -ие, -оо, -еы)»,
«🂶🆊🞖🞰 — угольник в шестимерном пространстве»...
и ты смешон, ботаник, в своём усердии инородчес-
ком, и насмехается над тобою луна первая: «🠵🜓🜸»,

что значит «гумусная башка», и троллит луна вторая:
«℧ῳ⏇◓», что в переводе — «зубы не сточи!», и гиенит
луна третья: «◸♛⚉⚑⚲», то бишь, «проспался бы», и
прищучивает луна четвёртая: «◚▥» — оставим без

перевода... и только луна пятая знай себе помал-
кивает, видать, важная самая, ты для того ли сюда
заспавнена из бездн грозовых да безлюдных, чтоб
глазами хлопать — как космосу в рот набрала?

молчит, значит, молчит, а потом ка-ак сказанёт:
«◌▒⚍⛣⛤» — ну это жесть, ну это офонареть, ко-
нечно, и тогда только луны кланяются почтительно
и ты их, как шариков воздушных, втискиваешь в вагон.

звезда дождя
 

что-то на минералочьем, что-то на ручеёчном...
она — подъездная бабка, метеорологи — про-
бляди и алкашня, всё житья не дают божьему

одуванчику; что-то на аномальном, что-то на
акварельном... а бывает, что она — галлюци-
нирующая шестилетка, одна на хитрой борще-

вицкой даче, и на её шестилеточьем чаепитии
её навещают парейдолические гости: сфинкс
марсианский, туча-горжетка да краб-самурай;
что-то на подзаборном, что-то на высокогорном...

всё лучше, чем когда она — мобвайф в самом соку
и её за дела муженька подстрелили грома прямо
в зыбкую шубку — вот тогда ей обидно, но покабудке,
и висит в пустоте и истекает водою сырой.

звезда клубники
 

ох жирна, врать не буду, жирна — в ночь июньскую
безоблачную полнеба в её кровавых подтёках,
смотри, крышелаз безрассудный, не подскользнись!

но честна, не откажешь, честна — за что расписался,
то и получишь, и не жалься потом, что скрючено нёбо
и лезут прыщи на жопе от щедрот ея пунцовых...

над головёхами продмагов круглосуточных и пнями
сезонных палаток, как козырный туз невъебенный,
переваливается она с уса на ус и подслушивает
как тесть ненавидит свёкра, стажёр точит зуб на

начальника, птички завидуют рыбкам, тополь зло-
словит об иве, и сок закаляется в ней — что твой
мускат, а потом, переспев, раздевается до орешков
и её панцирь москвичи подъедают на зверском садовом.

звезда златоглазок
 

это как сказать-то вообще, ну, короче, я-то думал,
что не бывает в природе звёзд таких крошечных,
типа, откуда науке знать про такие прелестные...

а оно вот как... у мемориала муравьиного побоища
старшая златоглазка златоглазке мало́й передаёт
огрызочек света — патч наипочетнейший на неслыш-

ное крыло, и златоглазка мала́я теперь — куда там
вашим селебам, встают и салютуют ей ядовитые
травы, рукоплещут до крови ночницы и нетопыри,
на халяву достаётся вся ночь златоглазьей звезде...

и это, если по фактам, политика из политик, это,
если ноу буллшит, посильнее фауста гёте, это так
все дела и делаются походу, а мы тут с вами...
я это всё видел и чё-то хз, как теперь дальше жить.

28 июня участвую вот в таком мероприятии (обратите внимание — благотворительном, что полезно).

https://t.me/poetry_accelerationism/11

звезда паркура
 

да, её помнит гараж, её помнит турник,
её помнит реликтовый зил-130, тлеющий
у заплесневелого ларька с жвачками по рублю,

её знают в лицо и здороваются за буроватую
ладошку все сподвижники гипса, все, чьи спины,
колени и локти до сих пор ноют в ночь на грозу,

может, это только мне чудится, но вот и сейчас —
как в тупейшие каникулярные дни, она снова
фриранит поверх крыш и кладбищенских плит —
флай-ролл, андербар, тик-так, уан-тач, кэт-лип,

и на полном ходу в шлагбаум рассвета влетает,
расшибаясь с треском на кровавые конфетти,
бусины драйва, огнище, безумства и мат,
и весь мир поутру заляпан её потрохами.

Через неделю!

https://t.me/poetry_accelerationism/12

звезда поваленных деревьев
 

...и хотя на косых нечётких лапах давно к стойбищу
укочевал ураган, кой-где, поодаль от копошащихся
муниципальных служб всё ещё лежат его случайные

жертвы — лежат штабелями, ветви по швам, вместо
мела обведены улиточьей липкой дорожкой, лежат,
укоризненные, и честному хайкеру мешают культи-

вировать зож; тем временем, раз уж совсем усохла
смола, из раны древесной выползает звезда о соро-
ка ногах, щурится и шустро-шустро семенит по
оздоровительному массиву, как будто боится чего,

чёрт её знает, вредительница она или санитарка
леса, но факт остаётся фактом — можно поковы-
ряться в мертвечине сосновой, там она будет
шуршать и шептаться, без особой, вроде бы, цели.

звезда позорного столба
 

по колено в лунных очёсках и закатных опилках,
с помидорною кожицей за ухом, яйцом, расквашен-
ным о лоб, в неизвестном краю, в волкоёбово или

больших мудищах, на заправке «росоверпрайс» или
в жк «красиво жить не запретишь», с ведёрком акри-
ловой краски за шиворотом, с глазами в пол, по-

пущенная и замызганная — да, сестрица, непросто
нынче тебе, мимо пройдёшь — так и не скажешь:
«да, это ты, звезда разговоров в дачных креслах-
реликтах, визионерства наглейшего», но таки да —

да, это она, звезда контурных карт, где границы
ластиком изничтожены до дыр, это она в колодках
насвистывает на потеху прохожему, в карбофосе,
в навозе, в соломе и в глине, всем ребятам пример.

звезда плацкарта
 

тяжеленная одышка, императорское мороженое в час
ночи, новые приключения героя галактики, точно такие
же, как и старые, семнадцать оттенков перегара: дела

унылые — это прежде всего дела долга, и даже за плюс
сорок, за то, что тёпл квас и тускл мир пыльноватый,
хочется взять на себя вину и действовать сообразно,

то бишь, нашарить в бауле огромном какой-нибудь ка-
тышек мерзкий, обсосать как следует и сглотнуть,
наутро попрыгаешь — зазвенит в нержавеющем ярусе
что-то типа комка простой и ответственной силы,

и вот ты где-то на юге и курить выползаешь, отупевший,
и в стекло, как бражник, лупится сдуру звезда плацкарта,
в станционном чтиве закладка, на любой бутер намазка,
не тоска и не счастье, но секретная третья штукенция.

Весь цикл «звёзды» — одним файлом.

офелия
 

нашпигованные солнцем кабинки для переодевания.
лежаки. автополивалки. нервная система провинци-
ального аквапарка поодаль. молочный коктейль при-
боя — убог, но годится укутаться. кроссворд: по вер-

тикали — «вода, накапливаемая в мёртвых полостях»,
одиннадцать букв, по горизонтали — «национально-
освободительное движение мерфолка», семь букв.
сказочно-шахматный этюд, новая фигура — офелия,

по вертикали плывёт к полю e8 сквозь пешечный
хват и ничем не естся. газировка, печаль, свобода.
морзянка. в десяти километрах отсюдова нашли
тело, ласковое, как санскрин, всяк встречный-по-

перечный заявил в «подслушано» — «моё». пере-
вёрнутый волшебник спасательной вышки, этот
знает и мерфолкскую партию, семь букв, и как ма-
товать офелией в один ход, если руки примотаны к

коленям. криптика. в туалете — третья дверь, нари-
сована голова человечка безо всякого там продол-
женья, зайдём по приколу — просто вода на семь
метров вниз, предполагается раздеться, залезть

и делать свои дела. буйки облиты розовой краской
в знак протеста. шахматист эмигрировал в море,
потом вернулся — зачем он здесь, без панамки? без
задачки с офелией кроссворд был как-то проще.

в слитном купальнике не по плечу в кабинке шизо-
вой нерв лицевой аквапарка находится скрещением
лоз, в монокини на пирсе, под которым плетётся за-
говор оушен-нацменов, ты врубаешься, наконец, что

это за полости такие, в которых накапливается вода.
туалет для офелии — вода зацветает. спасательный
круг — вода не стремится спасаться. кто проплатил
и кроссворды, и шахматы, чей это псайоп? стрекоза

откладывает яйца в пупок тела ласкового (хором:
моё, моё!), вышечный маг её переворачивает и качает
сердце, облитое розовой краской, грубой силой,
и всемогущий капитал идёт у офелии носом.