Друзья, давайте, наконец, начнём различать духовность и религиозное хали-гали.
Духовным может быть любой, в том числе атеист, в то время как религиозный фанклуб, может прозябать на лишенных души и духовности задворках.
Гарегин второй, должен по определению быть духовным лидером, но он всего лишь религиозный лидер. По этому поводу можно не переживать, в этой сфере почти все такие. И у нас, и у всех остальных религий и конфессий.
Но, в любом случае, да, подобное скотское отношение к религиозному лидеру, это нижнее дно, нижнего ада. И любое, уважающее себя общество, давно подняло бы на дыбу тех скотов в погонах.
Духовным может быть любой, в том числе атеист, в то время как религиозный фанклуб, может прозябать на лишенных души и духовности задворках.
Гарегин второй, должен по определению быть духовным лидером, но он всего лишь религиозный лидер. По этому поводу можно не переживать, в этой сфере почти все такие. И у нас, и у всех остальных религий и конфессий.
Но, в любом случае, да, подобное скотское отношение к религиозному лидеру, это нижнее дно, нижнего ада. И любое, уважающее себя общество, давно подняло бы на дыбу тех скотов в погонах.
Лера, определись, пожалуйста. Сейчас происходит тоже самое. Сегодня времена Российской Империи перемешались с советами. Людей сажают. Людей исключают из людей. Их лишают права быть, только потому, что они не согласны. Их вычёркивают из общества. Гонят. Клеймят. Оскорбляют. А ты примеры приводишь? Примеры чего? Поломаных судеб? Ты думаешь, что получится взрастить здоровое общество на больном прошлом? На том прошлом, где лидеры как уроборос поедали себя? Ты говоришь о монархистах и советах, говоришь о Армении, забывая при этом, что при монархии, и даже при ненавистном тебе массоне Керенском, и Армения, и сама Россия, могли сохранить за собой всё то, что мы потеряли при большевиках.
https://t.me/armrusforever/6009
Энтропия
https://t.me/armrusforever/6009
Энтропия
Telegram
Валерия Олюнина
Всем поклонникам русского монархизма и антисоветчикам привет от историка Юрия Чекалина:
Подумаешь, 1102 человека казнили военно-полевые суды в 1906-1907 годах; 2694 человека повесили в 1906-1909 годах по приговору военно-окружных судов; сколько-то тысяч…
Подумаешь, 1102 человека казнили военно-полевые суды в 1906-1907 годах; 2694 человека повесили в 1906-1909 годах по приговору военно-окружных судов; сколько-то тысяч…
Forwarded from Зовите Оруэлла
"У них с Вильгельмом теперь мир, а если "похабный", по их определению, то ведь они своей жизни в этом мире так же не понимают, как не понимали смерти в войне".
Зинаида Гиппиус "Живые лица"
Зинаида Гиппиус "Живые лица"
Forwarded from Зовите Оруэлла
Русский бог в двенадцати томах и отец русского символизма в трёх томах, на одной полке. Первый вынес церковь в одни ворота, второй вынес первого в одни ворота. Потом встретились и помирились. Со свечой в руках, Толстой провожал их к спальне. Потом остановился и долго стоял неподвижно, вглядываясь в глаза Мережковского. Этому предшествовал жаркий спор. "На кого же я кричу, это же сам Толстой", писала Гиппиус годами позже. Маленький, худой, с шаркающей походкой русский бог, неужели это тот же самый Толстой? Он был совсем другим. Не тем, кого мы привыкли видеть на картинах. Большой. Великий.
Мережковскому нужна была эта встреча. Увидеть. Поговорить. Извиниться. Не словами, а во взгляде. Толстой понял и принял. Он копался в его душе, а Мережковский был пациентом на операционном столе.
Мережковскому нужна была эта встреча. Увидеть. Поговорить. Извиниться. Не словами, а во взгляде. Толстой понял и принял. Он копался в его душе, а Мережковский был пациентом на операционном столе.
Игорь правильно пишет, что если кому-то кажется, что государство этого не сделает - ошибаются, смогут, сделают и никого не спросят. Также как на фото, в конце 90-х, когда выходили на демонстрации против ввода ИНН, электронных карт и "печати дьявола" как тогда называли штрих коды. И выходили ведь под главенством архимандрита Тихона и дьякона Андрея Кураева.
И? И ничего, с церковью тогда договорились. А сейчас даже договариваться не надо, церковь итак поддерживает государство.
https://t.me/russ_orientalist/17938
И? И ничего, с церковью тогда договорились. А сейчас даже договариваться не надо, церковь итак поддерживает государство.
https://t.me/russ_orientalist/17938
Если уничтожение всего внешнего, вместо развития внутреннего, является основным смыслом государства, если рост видится только на костях и руинах, то о каких духовных ценностях можно говорить? Нет их там. Особенно Христианских.
Признавать отсутствие морали в политике, "самим" вести аморальную политику и при этом требовать высокой морали по отношению к себе, вот уж действительно, что аморально.
Но это лирика. А физика в том, что всем государствам пора определиться, наконец, и что-то признать легитимным, либо двойные стандарты, либо факт аморальности политики и вести её открыто (как Ленин).
Жаль Армении не повезло с руководством, не умеют они так эффектно и эффективно сидеть на нескольких стульях, как old school master, поздравляющий Украину с днём независимости.
Но это лирика. А физика в том, что всем государствам пора определиться, наконец, и что-то признать легитимным, либо двойные стандарты, либо факт аморальности политики и вести её открыто (как Ленин).
Жаль Армении не повезло с руководством, не умеют они так эффектно и эффективно сидеть на нескольких стульях, как old school master, поздравляющий Украину с днём независимости.
По отношению к России враждебную позицию имеет и ряд других стран, которые продолжают поддерживать тесные экономические связи с Москвой и получать куда больший профит, чем Армения.
Просто, если к ним применяются такие эпитеты, как "надежный и предсказуемый партнёр" а их политика характеризуется, как "искусство тонкой дипломатии", то на Армению вываливается весь идеологический и пропагандистский муссор, в виде таких определений, как "предательство", "нож в спину" и всё в этом роде.
То, что подобные, эмоционально окрашенные формулировки создают негативный образ Армении как таковой, это очевидно, вопрос только в том, на кого они рассчитаны. На Турцию, которой хотят продемонстрировать наличие антиармянской повестки? На собственное начальство, которому таким образом демонстрируют лояльность? Или еще на кого.
В любом случае, всё это уж больно смахивает на осознанное подталкивание Армении к Турции. И опять вопрос "в обмен на что?".
https://t.me/alphanewsam/16825
Энтропия
Просто, если к ним применяются такие эпитеты, как "надежный и предсказуемый партнёр" а их политика характеризуется, как "искусство тонкой дипломатии", то на Армению вываливается весь идеологический и пропагандистский муссор, в виде таких определений, как "предательство", "нож в спину" и всё в этом роде.
То, что подобные, эмоционально окрашенные формулировки создают негативный образ Армении как таковой, это очевидно, вопрос только в том, на кого они рассчитаны. На Турцию, которой хотят продемонстрировать наличие антиармянской повестки? На собственное начальство, которому таким образом демонстрируют лояльность? Или еще на кого.
В любом случае, всё это уж больно смахивает на осознанное подталкивание Армении к Турции. И опять вопрос "в обмен на что?".
https://t.me/alphanewsam/16825
Энтропия
Forwarded from Зовите Оруэлла
Когда мы говорим (или пишем) о книге, то чаще всего, мы говорим о себе. Мы читаем в ней свои чувства и эмоции. И рассказываем, тоже о них. По чужим полям, мы прокладываем свои дороги, вымощенные из булыжников собственных мыслей и опыта. Рисуем героев, их образ, одежду, убранства и даже погоду, если она не подчеркнута автором. Мы вносим свои краски и спорим с писателем о трактовках, характеристиках и оценках. По сути, читая книгу, мы читаем новую историю о себе.
Зовите Оруэлла
Зовите Оруэлла
Forwarded from Зовите Оруэлла
Идея-идеология-фанатизм
Два шага от живой идеи до безжизненного идола фанатично культивируемой идеологии.
Идеологический фанатизм в литературе кто только не описывал. В разных формах и с разной интенсивностью, он прослеживался во многих, как в отдельно взятых героях романов, так и в целых обществах, внутри которых и разворачивалась основная сюжетная драма.
И речь не о утрированных романах антиутопистов, изнывающих от тотальной безысходности. Одним из гениев, намекающих на то, что фанатизм это тупиковая дорога, был Достоевский. В своём романе "Бесы", он от страницы к странице раскрывает мысль о деструктивном, губительном влиянии идеологического фанатизма на жизнь человека и общества. Раскрывая судьбы и характеры своих героев, он наглядно демонстрирует то, как страсть к идеям, невзирая ни на какие моральные принципы, ведёт к хаосу и насилию (в том числе над самим собой).
Сегодня, тема идеологии актуальна как никогда. Буйство разномастной пропаганды находится в своём зените и доведено до абсурда и откровенного издевательства. Современная пропаганда, без колебаний отбросила все законы логики и даже свой основной принцип "быть похожей на правду" и просто льёт бесконечные потоки однотипных утверждений. Не оставляя человеку времени "на подумать", она заполняет внешнее и внутреннее пространство человека элементарным информационным мусором.
Зовите Оруэлла
Два шага от живой идеи до безжизненного идола фанатично культивируемой идеологии.
Идеологический фанатизм в литературе кто только не описывал. В разных формах и с разной интенсивностью, он прослеживался во многих, как в отдельно взятых героях романов, так и в целых обществах, внутри которых и разворачивалась основная сюжетная драма.
И речь не о утрированных романах антиутопистов, изнывающих от тотальной безысходности. Одним из гениев, намекающих на то, что фанатизм это тупиковая дорога, был Достоевский. В своём романе "Бесы", он от страницы к странице раскрывает мысль о деструктивном, губительном влиянии идеологического фанатизма на жизнь человека и общества. Раскрывая судьбы и характеры своих героев, он наглядно демонстрирует то, как страсть к идеям, невзирая ни на какие моральные принципы, ведёт к хаосу и насилию (в том числе над самим собой).
Сегодня, тема идеологии актуальна как никогда. Буйство разномастной пропаганды находится в своём зените и доведено до абсурда и откровенного издевательства. Современная пропаганда, без колебаний отбросила все законы логики и даже свой основной принцип "быть похожей на правду" и просто льёт бесконечные потоки однотипных утверждений. Не оставляя человеку времени "на подумать", она заполняет внешнее и внутреннее пространство человека элементарным информационным мусором.
Зовите Оруэлла
Forwarded from Зовите Оруэлла
Мы движемся, но куда? На улице всё чаще встречаешь людей не прогуливающихся или идущих, а марширующих в заданном направлении.
Серая роба пока ещё не натянута на уставшее тело, но она отчётливо просвечивает зверинным оскалом на измождённых лицах.
Мы движемся в утиль. Сортировка мусора в современном мире выглядит именно так. Безвольные руки идущие позади, будут толкать тебя вперёд, в бак, на котором написано "идеологическое вторсырьё".
Если ты не идёшь, тебя дотолкают, а потом переработают. Идеология - чума, вирус нашего времени. Его множат, его сажают, как россаду в огороде. Нам нужны теплота и человечность, но вместо этого, нас скармливают образами и идеями. Общество, религия, так можно, а так нельзя. В наши лица тычат указкой, нас клеймят и сортируют по виду, сорту и типу пригодности. В ритме системного танца, нас ведут в пламя интеллектуального крематория.
Полено, горящее огнём собственной индивидуальности, цвет твоего огня запрещён министерством ценностей и внесён в реестр под номером zero.
И вот ты медленно тлеешь в праведном пламени. Тебя дробят, колят и жгут до состояние угля, чтобы потом закинуть в печь нравственного устава.
Во всей этой истории жаль детей и книги. Потому что книги будут сжигать, а детей растить без книг и на разрешённых к печати истинах.
А сегодня остаётся только под Pink Floyd или БГ, читать Толстого, Мережковского или Гиппиус.
Нам нужны теплота и человечность, делитесь ими, пока ещё это не запрещено. Покупайте книги, пока они есть в продаже. Показывайте детям на своём примере, что их цвет уникален. Пусть сияют своими красками, а не общеприемлемой серостью.
Зовите Оруэлла
Серая роба пока ещё не натянута на уставшее тело, но она отчётливо просвечивает зверинным оскалом на измождённых лицах.
Мы движемся в утиль. Сортировка мусора в современном мире выглядит именно так. Безвольные руки идущие позади, будут толкать тебя вперёд, в бак, на котором написано "идеологическое вторсырьё".
Если ты не идёшь, тебя дотолкают, а потом переработают. Идеология - чума, вирус нашего времени. Его множат, его сажают, как россаду в огороде. Нам нужны теплота и человечность, но вместо этого, нас скармливают образами и идеями. Общество, религия, так можно, а так нельзя. В наши лица тычат указкой, нас клеймят и сортируют по виду, сорту и типу пригодности. В ритме системного танца, нас ведут в пламя интеллектуального крематория.
Полено, горящее огнём собственной индивидуальности, цвет твоего огня запрещён министерством ценностей и внесён в реестр под номером zero.
И вот ты медленно тлеешь в праведном пламени. Тебя дробят, колят и жгут до состояние угля, чтобы потом закинуть в печь нравственного устава.
Во всей этой истории жаль детей и книги. Потому что книги будут сжигать, а детей растить без книг и на разрешённых к печати истинах.
А сегодня остаётся только под Pink Floyd или БГ, читать Толстого, Мережковского или Гиппиус.
Нам нужны теплота и человечность, делитесь ими, пока ещё это не запрещено. Покупайте книги, пока они есть в продаже. Показывайте детям на своём примере, что их цвет уникален. Пусть сияют своими красками, а не общеприемлемой серостью.
Зовите Оруэлла
Forwarded from Зовите Оруэлла
Когда мы стали Гвидо? С какого момента этот персонаж стал столь безапелляционно-актуальным?
Мы, как-то незаметно и почти добровольно пришли в идеологический концлагерь на духовный убой. Новый язык. Без вредных слов. Теперь, не - человек, а - гражданин. Не - люди, а - группа лиц. Не - убитые зазря, а - потери в живой силе составили. Сейчас людей не бомбят, по ним отрабатывают. Отрабатыаают.
Когда стёрта человечность, сочувствовать уже нечем. Только животная радость от того, что сегодня умер кто-то, но не ты.
Возился сегодня на кухне с ужином, а дочь, в это время, воодушевлённо рассказывала что-то из истории древнего Рима. Не слушал. Смотрел на неё и думал о своём. О красоте. О книгах, музыке, картинах. О том, что единственное чем я сегодня занят, так это тем, что пытаюсь сохранить красоту для своего ребёнка. Красоту мира. Красоту человека. Красоту человека в мире и мира в человеке. Занят тем, что помогаю ребёнку научиться видеть эту красоту. Красоту историй, что рисуют писатели словами на страницах своих романов. Красоту, ту, что в свете, и ту, что в тени, так невероятно подчеркивающих друг друга на холстах вечно живого Караваджо. Красоту в тонком звучании Чайковского, в тяжёлых и неподьемных, как горы, словах Толстова, стоящего на первой ступени эволюции, которую запретили так же, как и жизнь Чайковского. В многообразии Достоевского, в попытках Набокова выговориться и в больном коллекционере, которого Фаулз с отвращением швыряет в Набокова.
Сохранить это всё, историю о нас, о людях, а не гражданах или живой, но безвозвратно потерянной, силе. Сохранить, чтобы не остаться жить в промёрзлых комнатах замка, с человеком без имени и цели, отмеченного лишь заглавной "К".
Мы, как-то незаметно и почти добровольно пришли в идеологический концлагерь на духовный убой. Новый язык. Без вредных слов. Теперь, не - человек, а - гражданин. Не - люди, а - группа лиц. Не - убитые зазря, а - потери в живой силе составили. Сейчас людей не бомбят, по ним отрабатывают. Отрабатыаают.
Когда стёрта человечность, сочувствовать уже нечем. Только животная радость от того, что сегодня умер кто-то, но не ты.
Возился сегодня на кухне с ужином, а дочь, в это время, воодушевлённо рассказывала что-то из истории древнего Рима. Не слушал. Смотрел на неё и думал о своём. О красоте. О книгах, музыке, картинах. О том, что единственное чем я сегодня занят, так это тем, что пытаюсь сохранить красоту для своего ребёнка. Красоту мира. Красоту человека. Красоту человека в мире и мира в человеке. Занят тем, что помогаю ребёнку научиться видеть эту красоту. Красоту историй, что рисуют писатели словами на страницах своих романов. Красоту, ту, что в свете, и ту, что в тени, так невероятно подчеркивающих друг друга на холстах вечно живого Караваджо. Красоту в тонком звучании Чайковского, в тяжёлых и неподьемных, как горы, словах Толстова, стоящего на первой ступени эволюции, которую запретили так же, как и жизнь Чайковского. В многообразии Достоевского, в попытках Набокова выговориться и в больном коллекционере, которого Фаулз с отвращением швыряет в Набокова.
Сохранить это всё, историю о нас, о людях, а не гражданах или живой, но безвозвратно потерянной, силе. Сохранить, чтобы не остаться жить в промёрзлых комнатах замка, с человеком без имени и цели, отмеченного лишь заглавной "К".
Forwarded from Зовите Оруэлла
Дикая нехватка времени на чтение, не говоря уже о письме.
Блуждания по литературным каналам, как ложка мёда на голодный желудок - вкусно, сладко, но от этого ещё больше хочетсяесть читать.
В суете, сам не понял, как, где и когда, успел прочитать небольшой роман, подаренный одним добрым человеком (спасибо тебе, добрый человек).
Роман из прошлого, но на злобу дня.
Концентрированный, досадно короткий, но не сжатый, не куцый, а, просторный, как 70 лет советской власти в рамках жизни одного человека. Автор, как художник, скачет по сюжету, как кистью по холсту. Резкие перепады цвета, от действия к событию, от него к описанию, и далее, от описания к выцарапанным из головы героя мыслям. Сквозь холод репрессий и диктатуры, книга ведёт тебя узенькой, но освещённой солнцем тропой надежды. Мысли героя, порой абсурдны, без начала и логического завершения, но, почему-то понятны и близки. Мысли столь естественны и закономерны, что кажется, это же я вот вчера их думал.
Резкие перепады и переходы - прекрасный приём, продемонстрировать непредсказуемость момента, уместив безграничное, целую жизнь, в чемоданчик и несколько часов ожидания у лифта. Тепло. Грусть. И понимание. Без отбеливания героя, но с попыткой его понять, читатель бредёт по страницам жизни главного композитора советов, как волторнист по нотам.
"Индивидуализм" и "формализм", если где-то в начале книги, ты находишь в ней себя, то эти формулировки, употребляемые к герою, ты ощущаешь как остракизм самого себя. Отторжение чего-то чужеродного для масс, но чрезвычайно родного для тебя. Без поиска виноватых. Без деления на плохих и хороших, одно лишь принятие времени и его реальности. И тонких нот человеческой индивидуальности, пробивающихся сквозь Шум Времени, как композиции Шостаковича, сквозь шторку в театре, за которой сидела Власть.
Зовите Оруэлла
Блуждания по литературным каналам, как ложка мёда на голодный желудок - вкусно, сладко, но от этого ещё больше хочется
В суете, сам не понял, как, где и когда, успел прочитать небольшой роман, подаренный одним добрым человеком (спасибо тебе, добрый человек).
Роман из прошлого, но на злобу дня.
Концентрированный, досадно короткий, но не сжатый, не куцый, а, просторный, как 70 лет советской власти в рамках жизни одного человека. Автор, как художник, скачет по сюжету, как кистью по холсту. Резкие перепады цвета, от действия к событию, от него к описанию, и далее, от описания к выцарапанным из головы героя мыслям. Сквозь холод репрессий и диктатуры, книга ведёт тебя узенькой, но освещённой солнцем тропой надежды. Мысли героя, порой абсурдны, без начала и логического завершения, но, почему-то понятны и близки. Мысли столь естественны и закономерны, что кажется, это же я вот вчера их думал.
Резкие перепады и переходы - прекрасный приём, продемонстрировать непредсказуемость момента, уместив безграничное, целую жизнь, в чемоданчик и несколько часов ожидания у лифта. Тепло. Грусть. И понимание. Без отбеливания героя, но с попыткой его понять, читатель бредёт по страницам жизни главного композитора советов, как волторнист по нотам.
"Индивидуализм" и "формализм", если где-то в начале книги, ты находишь в ней себя, то эти формулировки, употребляемые к герою, ты ощущаешь как остракизм самого себя. Отторжение чего-то чужеродного для масс, но чрезвычайно родного для тебя. Без поиска виноватых. Без деления на плохих и хороших, одно лишь принятие времени и его реальности. И тонких нот человеческой индивидуальности, пробивающихся сквозь Шум Времени, как композиции Шостаковича, сквозь шторку в театре, за которой сидела Власть.
Зовите Оруэлла
Forwarded from Зовите Оруэлла
Сдохнуть во имя чего-то, на это способно только слабое духом и сердцем существо, т.е. - мужчина.
Мужчине вообще ничто не даётся с такой лёгкостью, как взять и сдохнуть. Ничто так не тешит его самолюбие, как абсолютно бессмысленная и пафосная смерть. Ничто так не поднимает настроение и не вселяет оптимизма, как вероятность скоропостижной кончины.
Сдохнуть - это лазейка из реальности в мир грёз. Это способ уйти от ответственности. Перестать сражаться за то, что тебе действительно важно.
В любой войне, женщина будет стараться выжить максимально долго, чтобы продолжать оберегать своих детей, и только мужчина постарается сдохнуть как можно скорее потому, что - это:
А) способ убежать от войны.
Б) способ убежать от ответственности.
В) способ заслужить почёт и славу среди таких же дегенаратов.
Социальная (внешняя) принципиальность, но духовная (внутренняя) беспринципность - это базис, на котором выстраивается мужской конструкт. Личность со своими ценностями, которая живёт во имя чего-то, как это делают нормальные люди (т.е. женщины), заменяется асбтрактной идеей, во имя которой надо непременно умереть. При том абсолютно не важно, какая это идея, правая, или левая, добровольно мрут и "ради", как, например, "патриоты" (страны, государя, церкви), и, вопреки, назло, как это делают мягкотелые и безвольные либералы, для которых, застрелиться - это единственный поступок, на который они способны.
Всё это упирается в одно, не в желание создавать и отстаивать, а в желание произвести впечатление и "остаться в памяти".
Те, кто это понимает - устраивают войны.
Те, кто этого не понимает - участвуют в них.
Первые - остаются при "славе".
Вторые - уходят бесславными. Об одних пишут в учебниках (и не важно в каком контексте). О других остаётся маленькая надгробная надпись (ну, тоже, в принципе на века).
И от первой, и от второй формы дегенеративной маскулинности, страдает здоровая часть населения Земли - женщины и дети. Страдают те, во имя которых, всё это и затевалось. Ради которых надо бы жить, но это долго и трудно, проще помереть.
„Принудительная война, которую ведёт наша кучка захватчиков, ещё тем противнее обыкновенной, что представляет из себя «дурную бесконечность» и развращает данное поколение в корне, — создаёт из мужика «вечного» армейца, праздного авантюриста.“
З. Гиппиус.
С днём рождения, Зинаида Николаевна.
Зовите Оруэлла
Мужчине вообще ничто не даётся с такой лёгкостью, как взять и сдохнуть. Ничто так не тешит его самолюбие, как абсолютно бессмысленная и пафосная смерть. Ничто так не поднимает настроение и не вселяет оптимизма, как вероятность скоропостижной кончины.
Сдохнуть - это лазейка из реальности в мир грёз. Это способ уйти от ответственности. Перестать сражаться за то, что тебе действительно важно.
В любой войне, женщина будет стараться выжить максимально долго, чтобы продолжать оберегать своих детей, и только мужчина постарается сдохнуть как можно скорее потому, что - это:
А) способ убежать от войны.
Б) способ убежать от ответственности.
В) способ заслужить почёт и славу среди таких же дегенаратов.
Социальная (внешняя) принципиальность, но духовная (внутренняя) беспринципность - это базис, на котором выстраивается мужской конструкт. Личность со своими ценностями, которая живёт во имя чего-то, как это делают нормальные люди (т.е. женщины), заменяется асбтрактной идеей, во имя которой надо непременно умереть. При том абсолютно не важно, какая это идея, правая, или левая, добровольно мрут и "ради", как, например, "патриоты" (страны, государя, церкви), и, вопреки, назло, как это делают мягкотелые и безвольные либералы, для которых, застрелиться - это единственный поступок, на который они способны.
Всё это упирается в одно, не в желание создавать и отстаивать, а в желание произвести впечатление и "остаться в памяти".
Те, кто это понимает - устраивают войны.
Те, кто этого не понимает - участвуют в них.
Первые - остаются при "славе".
Вторые - уходят бесславными. Об одних пишут в учебниках (и не важно в каком контексте). О других остаётся маленькая надгробная надпись (ну, тоже, в принципе на века).
И от первой, и от второй формы дегенеративной маскулинности, страдает здоровая часть населения Земли - женщины и дети. Страдают те, во имя которых, всё это и затевалось. Ради которых надо бы жить, но это долго и трудно, проще помереть.
„Принудительная война, которую ведёт наша кучка захватчиков, ещё тем противнее обыкновенной, что представляет из себя «дурную бесконечность» и развращает данное поколение в корне, — создаёт из мужика «вечного» армейца, праздного авантюриста.“
З. Гиппиус.
С днём рождения, Зинаида Николаевна.
Зовите Оруэлла