ГОРОДКИ ПРОВАНСА: ПРОДОЛЖЕНИЕ
Нашим следующим пунктом был городок Бовуазен (что значит — Красивый сосед). До него было идти 12 км. Молодой человек в туристическом офисе в Сен-Жиле был удивлён, услышав, куда мы отправляемся.
— Это же не путь Сантьяго, это путь святого Жиля.
— Отлично, пойдём по нему.
— Но туда нет туристической дороги.
— Пойдём с Гуглом, — легкомысленно заявили мы. И пошли…
Дорога была прекрасна и совершенно не похожа на предыдущую. Больше никаких болот, сплошные виноградники. Мы шли от одной винодельни к другой, среди виноградников, ирисов, лютиков и маков. Это сочетание белого, фиолетового, жёлтого и красного было удивительным.
Всё было чудесно, пока не взбунтовался Гугл и не стал садиться телефон. Навигатор предлагал идти под горку — но горка вся заросла кустами какого-то загадочного шиповника с бело-жёлтыми цветами, высоченной травой и колючками. Тропинка была почти не видна. «Заколдобела дорожка, замуравела». Функцию соловья-разбойника выполнял мистраль, завывавший словно десять соловьёв. В телефоне осталось 6 процентов зарядки.
Решили идти с горки сквозь кусты. Это было неожиданно. Никогда не думала, что в природе СТОЛЬКО колючек… В конце концов мы прорвались — но куда? Телефон давал противоречивые указания. Мы бродили по территории, где повсюду висели таблички, сообщавшие, что это частная собственность, и никак не могли оттуда вырваться.
В конце концов из дома вышла женщина, тоже сообщившая нам, что это частная собственность — все эти поля принадлежат не маркизу Карабасу, а фирме Clarins, и нам тут делать нечего. Но, увидев наши несчастные лица, она сначала разрешила зарядить телефон, а потом оказалось, что через десять минут она едет домой… через Бовуазен…
Конечно, истинные паломники отказались бы от предложенной помощи и пошли бы дальше пешком. Но мы не отказались и через 20 минут уже были в Бовуазене — чудесном городке, где живёт около шести тысяч человек.
Здесь начались удивительные вещи. Мы пришли по адресу, который был написан в Букинге. Старинная дверь, никакой вывески. Дверь открывает очаровательная молодая женщина, ведёт нас по большому старому дому в наши комнаты — простые, но очень уютные. По коридору бродят кошки, во дворе — собака. Дальше оказалось, что этот дом достался ей по наследству, часть его — это Maison d’Accueil — язык не поворачивается перевести как дом престарелых. Просто у неё тут живут три старушки, за которыми она ухаживает, а в другой части дома сдаёт комнаты.
Утром мы попрощались с милой хозяйкой и отправились на поиски завтрака. Опять начался фильм из жизни французской глубинки. На площади — столики. В кафе дают только кофе, там сидят старички, у бара — люди чуть помоложе, один с шарфом, который просто сошёл с картинки под названием «традиционная французская одежда». Круассанов нет, они продаются в лавочке рядом. Там хозяйка спрашивает у клиентов:
— Франсуа, что сегодня ты хочешь?
Хозяин в кафе радостно шутит, на вопрос о том, где туалет, отвечает:
— Ну вот, конечно, я так и знал, что вы только ради туалета пришли.
Завсегдатаи в шарфах и беретах смеются.
В общем, какая-то провинциальная идиллия. В городе из достопримечательностей — здоровенная арена для боя быков — ну опять же не для убийства, а для срывания кокарды с быка, башня с часами XIX века и колоколом. А ещё — все дома покрыты знаками с изображениями быков, людей и ещё много чего — они означают, что люди тут пожертвовали на местный праздник, происходящий в августе. Жертвуют, похоже, все. С другой стороны — попробуй не пожертвуй, всё сразу увидят, что у тебя на доме нет рисунка. Ещё есть улица, где бегают ОТ быков, а не за их кокардами — такая мини-Памплона. И везде цветы-цветы-цветы и ставни, раскрашенные в яркие краски.
А мы уже двигались к городу Воверу. И опять всё изменилось — виноградников стало меньше, а маков и лютиков больше. И уже вокруг не винодельни, а фермы, где разводят лошадей. Так мы и шли, среди цветов и задумчивых белых лошадей…
Нашим следующим пунктом был городок Бовуазен (что значит — Красивый сосед). До него было идти 12 км. Молодой человек в туристическом офисе в Сен-Жиле был удивлён, услышав, куда мы отправляемся.
— Это же не путь Сантьяго, это путь святого Жиля.
— Отлично, пойдём по нему.
— Но туда нет туристической дороги.
— Пойдём с Гуглом, — легкомысленно заявили мы. И пошли…
Дорога была прекрасна и совершенно не похожа на предыдущую. Больше никаких болот, сплошные виноградники. Мы шли от одной винодельни к другой, среди виноградников, ирисов, лютиков и маков. Это сочетание белого, фиолетового, жёлтого и красного было удивительным.
Всё было чудесно, пока не взбунтовался Гугл и не стал садиться телефон. Навигатор предлагал идти под горку — но горка вся заросла кустами какого-то загадочного шиповника с бело-жёлтыми цветами, высоченной травой и колючками. Тропинка была почти не видна. «Заколдобела дорожка, замуравела». Функцию соловья-разбойника выполнял мистраль, завывавший словно десять соловьёв. В телефоне осталось 6 процентов зарядки.
Решили идти с горки сквозь кусты. Это было неожиданно. Никогда не думала, что в природе СТОЛЬКО колючек… В конце концов мы прорвались — но куда? Телефон давал противоречивые указания. Мы бродили по территории, где повсюду висели таблички, сообщавшие, что это частная собственность, и никак не могли оттуда вырваться.
В конце концов из дома вышла женщина, тоже сообщившая нам, что это частная собственность — все эти поля принадлежат не маркизу Карабасу, а фирме Clarins, и нам тут делать нечего. Но, увидев наши несчастные лица, она сначала разрешила зарядить телефон, а потом оказалось, что через десять минут она едет домой… через Бовуазен…
Конечно, истинные паломники отказались бы от предложенной помощи и пошли бы дальше пешком. Но мы не отказались и через 20 минут уже были в Бовуазене — чудесном городке, где живёт около шести тысяч человек.
Здесь начались удивительные вещи. Мы пришли по адресу, который был написан в Букинге. Старинная дверь, никакой вывески. Дверь открывает очаровательная молодая женщина, ведёт нас по большому старому дому в наши комнаты — простые, но очень уютные. По коридору бродят кошки, во дворе — собака. Дальше оказалось, что этот дом достался ей по наследству, часть его — это Maison d’Accueil — язык не поворачивается перевести как дом престарелых. Просто у неё тут живут три старушки, за которыми она ухаживает, а в другой части дома сдаёт комнаты.
Утром мы попрощались с милой хозяйкой и отправились на поиски завтрака. Опять начался фильм из жизни французской глубинки. На площади — столики. В кафе дают только кофе, там сидят старички, у бара — люди чуть помоложе, один с шарфом, который просто сошёл с картинки под названием «традиционная французская одежда». Круассанов нет, они продаются в лавочке рядом. Там хозяйка спрашивает у клиентов:
— Франсуа, что сегодня ты хочешь?
Хозяин в кафе радостно шутит, на вопрос о том, где туалет, отвечает:
— Ну вот, конечно, я так и знал, что вы только ради туалета пришли.
Завсегдатаи в шарфах и беретах смеются.
В общем, какая-то провинциальная идиллия. В городе из достопримечательностей — здоровенная арена для боя быков — ну опять же не для убийства, а для срывания кокарды с быка, башня с часами XIX века и колоколом. А ещё — все дома покрыты знаками с изображениями быков, людей и ещё много чего — они означают, что люди тут пожертвовали на местный праздник, происходящий в августе. Жертвуют, похоже, все. С другой стороны — попробуй не пожертвуй, всё сразу увидят, что у тебя на доме нет рисунка. Ещё есть улица, где бегают ОТ быков, а не за их кокардами — такая мини-Памплона. И везде цветы-цветы-цветы и ставни, раскрашенные в яркие краски.
А мы уже двигались к городу Воверу. И опять всё изменилось — виноградников стало меньше, а маков и лютиков больше. И уже вокруг не винодельни, а фермы, где разводят лошадей. Так мы и шли, среди цветов и задумчивых белых лошадей…
КАК ПРОВАНС СТАЛ МИРНЫМ
Вчера мы путешествовали по совершенно идиллическому Провансу. Шли из городка Вовер (11 тысяч жителей) в городок Галарг (755 жителей). Но это город. У них даже мэр есть. В Вовере мэр — социалист, а в Галарге — правоцентрист, но никакого Национального фронта.
Между ними — сплошные виноградники и парники, где выращивают спаржу и клубнику. Вчера было солнечно, идти было тяжело, тем более что выходили мы из Вовера по трассе, где всё время неслись автомобили.
Идти становилось всё неприятнее и даже огромное поле, заросшее маками, нас поразило, но ситуацию не облегчило. Но вокруг всё было полно доброжелательности. Один пожилой дядечка съехал на обочину, вышел из машины и начал взволнованно объяснять, что тут идти опасно, а для того чтобы выйти на дорогу Сан-Жака, надо будет повернуть направо.
Мы сделали рывок и вскоре правда оказались на пустынной, залитой солнцем дороге.
Я шла и думала, что сегодня моему папе могло бы исполниться 95 лет. Он мог бы работать — из трёх его одноклассников, которые, к счастью, всё ещё живы, двое продолжают заниматься своей наукой и сохраняют чистую и ясную голову.
Думаю, что и папа работал бы и писал, и много бы у него было разных соображений о нашей нынешней жизни, и он бы не перешёл на тёмную сторону силы…
И о Провансе, по которому мы шагаем, ему было бы что сказать. Потому что этот спокойный мир знал множество страшных событий.
Мы жили в Вовере на углу Еврейской улицы. Здесь когда-то, ещё начиная с VIII века, была большая еврейская община. В XII веке на юге Испании, в мусульманских владениях, начали преследовать евреев, и здесь появились переселенцы, принесшие с собой изысканную культуру Аль-Андалуса. Здесь существовала знаменитая школа каббалы, прославленная Авраамом бен Давидом, которого назвали Рабад, и его потомками.
Рабад был одним из создателей Каббалы, мистиком, которому являлся, по его словам, дух пророка Ильи. Он бешено спорил с самым знаменитым еврейским учёным того времени — Моисеем Маймонидом — и объяснял ученикам, что пророк Моисей и «Моисей пророк» — это не одно и то же. Маймонид принёс в еврейскую философию рациональные принципы Аристотеля, и это возмущало Рабада.
Но вот в начале XIV века французский король Филипп IV, которому необходимы были большие деньги для его политики укрепления центральной власти, решил проблему своего долга еврейским финансистам и просто выгнал всех евреев из Франции. Впрочем, он похожим образом освободился и от зависимости от ордена тамплиеров, обвинив рыцарей-монахов в службе дьяволу и упразднив их орден.
Тамплиеров казнили, и их огромные богатства передали ордену госпитальеров, а частично — французской короне.
Потом здешние места знали страшную чуму XIV века и разорение Столетней войны между Францией и Англией, и крестьянское восстание.
Только пережили кризис XIV века, как грянул век XVI с его Реформацией. На юге Франции было очень много последователей учения Кальвина — их здесь называли гугенотами. Религиозные войны бушевали тут почти полвека.
Екатерина Медичи, пытаясь умиротворить страну, организовала путешествие своего сына — Карла IX — по Франции. Побывал он и в Вовере, где «отобедал и переночевал». После его отъезда конфликты продолжились.
Потом Генрих IV закончил религиозные войны, дав большие права гугенотам, но в XVII веке сначала кардинал Ришелье, а потом Людовик XIV эти права отобрали. Теперь уже несладко было гугенотам. Многие покинули Францию, в Галарге, как нам рассказала хозяйка, им приходилось скрываться.
Сегодня в обоих городках есть и протестантская, и католическая церкви, и вроде бы живут они мирно. Правда, судя по ехидным замечаниям нашей хозяйки относительно мусульман, религиозные проблемы здесь просто перешли в другую плоскость.
За XVI–XVII веками наступил, как легко догадаться, XVIII, а с ним — Французская революция. Теперь уже разрушали любые церкви, в Галарге было «общество санкюлотов», хотя в здешних местах, судя по всему, особых ужасов не творилось, но ясно, что эпоха всё равно была кровавой.
(продолжение следует)
Вчера мы путешествовали по совершенно идиллическому Провансу. Шли из городка Вовер (11 тысяч жителей) в городок Галарг (755 жителей). Но это город. У них даже мэр есть. В Вовере мэр — социалист, а в Галарге — правоцентрист, но никакого Национального фронта.
Между ними — сплошные виноградники и парники, где выращивают спаржу и клубнику. Вчера было солнечно, идти было тяжело, тем более что выходили мы из Вовера по трассе, где всё время неслись автомобили.
Идти становилось всё неприятнее и даже огромное поле, заросшее маками, нас поразило, но ситуацию не облегчило. Но вокруг всё было полно доброжелательности. Один пожилой дядечка съехал на обочину, вышел из машины и начал взволнованно объяснять, что тут идти опасно, а для того чтобы выйти на дорогу Сан-Жака, надо будет повернуть направо.
Мы сделали рывок и вскоре правда оказались на пустынной, залитой солнцем дороге.
Я шла и думала, что сегодня моему папе могло бы исполниться 95 лет. Он мог бы работать — из трёх его одноклассников, которые, к счастью, всё ещё живы, двое продолжают заниматься своей наукой и сохраняют чистую и ясную голову.
Думаю, что и папа работал бы и писал, и много бы у него было разных соображений о нашей нынешней жизни, и он бы не перешёл на тёмную сторону силы…
И о Провансе, по которому мы шагаем, ему было бы что сказать. Потому что этот спокойный мир знал множество страшных событий.
Мы жили в Вовере на углу Еврейской улицы. Здесь когда-то, ещё начиная с VIII века, была большая еврейская община. В XII веке на юге Испании, в мусульманских владениях, начали преследовать евреев, и здесь появились переселенцы, принесшие с собой изысканную культуру Аль-Андалуса. Здесь существовала знаменитая школа каббалы, прославленная Авраамом бен Давидом, которого назвали Рабад, и его потомками.
Рабад был одним из создателей Каббалы, мистиком, которому являлся, по его словам, дух пророка Ильи. Он бешено спорил с самым знаменитым еврейским учёным того времени — Моисеем Маймонидом — и объяснял ученикам, что пророк Моисей и «Моисей пророк» — это не одно и то же. Маймонид принёс в еврейскую философию рациональные принципы Аристотеля, и это возмущало Рабада.
Но вот в начале XIV века французский король Филипп IV, которому необходимы были большие деньги для его политики укрепления центральной власти, решил проблему своего долга еврейским финансистам и просто выгнал всех евреев из Франции. Впрочем, он похожим образом освободился и от зависимости от ордена тамплиеров, обвинив рыцарей-монахов в службе дьяволу и упразднив их орден.
Тамплиеров казнили, и их огромные богатства передали ордену госпитальеров, а частично — французской короне.
Потом здешние места знали страшную чуму XIV века и разорение Столетней войны между Францией и Англией, и крестьянское восстание.
Только пережили кризис XIV века, как грянул век XVI с его Реформацией. На юге Франции было очень много последователей учения Кальвина — их здесь называли гугенотами. Религиозные войны бушевали тут почти полвека.
Екатерина Медичи, пытаясь умиротворить страну, организовала путешествие своего сына — Карла IX — по Франции. Побывал он и в Вовере, где «отобедал и переночевал». После его отъезда конфликты продолжились.
Потом Генрих IV закончил религиозные войны, дав большие права гугенотам, но в XVII веке сначала кардинал Ришелье, а потом Людовик XIV эти права отобрали. Теперь уже несладко было гугенотам. Многие покинули Францию, в Галарге, как нам рассказала хозяйка, им приходилось скрываться.
Сегодня в обоих городках есть и протестантская, и католическая церкви, и вроде бы живут они мирно. Правда, судя по ехидным замечаниям нашей хозяйки относительно мусульман, религиозные проблемы здесь просто перешли в другую плоскость.
За XVI–XVII веками наступил, как легко догадаться, XVIII, а с ним — Французская революция. Теперь уже разрушали любые церкви, в Галарге было «общество санкюлотов», хотя в здешних местах, судя по всему, особых ужасов не творилось, но ясно, что эпоха всё равно была кровавой.
(продолжение следует)
КАК ПРОВАНС СТАЛ МИРНЫМ: ПРОДОЛЖЕНИЕ
ХХ век для Франции — это воспоминание о Первой мировой. Нам трудно понять, что за последние сто с лишним лет больше всего людей Франция потеряла именно на этой войне. В каждой деревне — памятник погибшим в 1914–1918 с длинными списками людей.
Впрочем, в Галарге мы обнаруживаем площадь под названием «19 марта 1962 года». На площади — памятник, изображающий рукопожатие. Это был день заключения перемирия в алжирской войне.
Что касается Второй мировой, то юг Франции сначала оставался формально независимым, хотя правительство Виши зависело от немцев. Позже маршал Филипп Петен, «глава Французского государства», и премьер-министр Пьер Лаваль пытались уменьшить собственную ответственность. Но, увы, ясно, что Виши поставляло рабочих на немецкие заводы — в большинстве случаев принудительно. И, что ещё печальнее, была создана Французская милиция, преследовавшая партизан. А депортации евреев с юга начались до того, как эта часть страны была занята немецкими войсками.
Всё это стоило Петену и Лавалю смертных приговоров, и, если знаменитому маршалу его бывший ученик и друг генерал де Голль заменил казнь заключением в крепости, то Лаваль был расстрелян.
В здешних местах оккупация прошла довольно спокойно. И, как пишет воверский краевед, ни один житель города не вступил во Французскую милицию.
Мало того, уже под самый конец оккупации были схвачены два руководителя здешнего сопротивления, и местные жандармы отказались их расстреливать. Жандармов приговорили к смерти и, как и партизан, отправили в Марсель на расстрел. К счастью, через несколько дней город был освобождён, и жизнь и тех и других была спасена.
Вовер знает много человечных историй — о том, как один из его жителей, тайно слушавший радио «Свободной Франции», вещавшее из Лондона, обнаружил у себя в доме молодого немца, пытавшегося подслушать новости, чтобы узнать, что происходит в тех местах, где осталась его семья. После этого француз пускал немца к себе слушать радио.
Когда же фашисты начали отступать, жители Вовера разбирали свои автомобили, прокалывали колёса и, конечно, прятали своих любимых лошадей.
Но в Вовере есть улица Мориса Прива, 25-летнего парня, убитого французами же — членами всё той же Французской милиции — 22 августа 1944 года, когда город уже вот-вот должен был быть освобождён.
И, увы, после освобождения на балконе мэрии брили наголо женщин, спавших с немцами. Как рассказывает всё тот же краевед, это делали молодые парни, и, хотя партизаны, уже создававшие в городе новую власть, пытались их остановить, ничего не вышло.
Жана Сабаделя, поставленного немцами мэром, партизаны выгнали из города. Сабадель отвечал за отправку французов на работу в Германию и к тому же по указанию немцев открыл в городе дом терпимости. Но он же пытался добиться освобождения двух партизан — тех самых, кто его выгнал из города. Можно предположить, что это в какой-то мере была их благодарность, так как мэр-коллаборационист вполне мог как минимум попасть в тюрьму. Или же просто нежелание проливать кровь соседа.
Жан Сабадель уехал в свой дом, но тут стали возвращаться рабочие и партизаны. К Сабаделю явились какие-то вооружённые люди и приказали ему идти с ними. На дворе был сентябрь, и он попросил разрешения закончить сбор винограда. Они разрешили.Сабадель не стал убегать, и, когда виноград был собран, бывшего мэра увели — и больше его никто никогда не видел.
В 1999 году в Вовере были волнения, связанные с убийством 18-летнего араба, которого застрелил житель соседней деревушки, решивший, что парень хочет угнать его автомобиль.
Вот история главных конфликтов здешних мест. История кровавая, но сегодня здешние поля и виноградники выглядят абсолютно идиллически. Можно, значит, перейти от озлобления к нормальной жизни? Ну да, на это понадобились века, но ведь пришли же…
Ясно, что проблемы есть и сегодня, но вокруг — ощущение спокойствия и доброты. О добрых людях Прованса — в следующем рассказе.
ХХ век для Франции — это воспоминание о Первой мировой. Нам трудно понять, что за последние сто с лишним лет больше всего людей Франция потеряла именно на этой войне. В каждой деревне — памятник погибшим в 1914–1918 с длинными списками людей.
Впрочем, в Галарге мы обнаруживаем площадь под названием «19 марта 1962 года». На площади — памятник, изображающий рукопожатие. Это был день заключения перемирия в алжирской войне.
Что касается Второй мировой, то юг Франции сначала оставался формально независимым, хотя правительство Виши зависело от немцев. Позже маршал Филипп Петен, «глава Французского государства», и премьер-министр Пьер Лаваль пытались уменьшить собственную ответственность. Но, увы, ясно, что Виши поставляло рабочих на немецкие заводы — в большинстве случаев принудительно. И, что ещё печальнее, была создана Французская милиция, преследовавшая партизан. А депортации евреев с юга начались до того, как эта часть страны была занята немецкими войсками.
Всё это стоило Петену и Лавалю смертных приговоров, и, если знаменитому маршалу его бывший ученик и друг генерал де Голль заменил казнь заключением в крепости, то Лаваль был расстрелян.
В здешних местах оккупация прошла довольно спокойно. И, как пишет воверский краевед, ни один житель города не вступил во Французскую милицию.
Мало того, уже под самый конец оккупации были схвачены два руководителя здешнего сопротивления, и местные жандармы отказались их расстреливать. Жандармов приговорили к смерти и, как и партизан, отправили в Марсель на расстрел. К счастью, через несколько дней город был освобождён, и жизнь и тех и других была спасена.
Вовер знает много человечных историй — о том, как один из его жителей, тайно слушавший радио «Свободной Франции», вещавшее из Лондона, обнаружил у себя в доме молодого немца, пытавшегося подслушать новости, чтобы узнать, что происходит в тех местах, где осталась его семья. После этого француз пускал немца к себе слушать радио.
Когда же фашисты начали отступать, жители Вовера разбирали свои автомобили, прокалывали колёса и, конечно, прятали своих любимых лошадей.
Но в Вовере есть улица Мориса Прива, 25-летнего парня, убитого французами же — членами всё той же Французской милиции — 22 августа 1944 года, когда город уже вот-вот должен был быть освобождён.
И, увы, после освобождения на балконе мэрии брили наголо женщин, спавших с немцами. Как рассказывает всё тот же краевед, это делали молодые парни, и, хотя партизаны, уже создававшие в городе новую власть, пытались их остановить, ничего не вышло.
Жана Сабаделя, поставленного немцами мэром, партизаны выгнали из города. Сабадель отвечал за отправку французов на работу в Германию и к тому же по указанию немцев открыл в городе дом терпимости. Но он же пытался добиться освобождения двух партизан — тех самых, кто его выгнал из города. Можно предположить, что это в какой-то мере была их благодарность, так как мэр-коллаборационист вполне мог как минимум попасть в тюрьму. Или же просто нежелание проливать кровь соседа.
Жан Сабадель уехал в свой дом, но тут стали возвращаться рабочие и партизаны. К Сабаделю явились какие-то вооружённые люди и приказали ему идти с ними. На дворе был сентябрь, и он попросил разрешения закончить сбор винограда. Они разрешили.Сабадель не стал убегать, и, когда виноград был собран, бывшего мэра увели — и больше его никто никогда не видел.
В 1999 году в Вовере были волнения, связанные с убийством 18-летнего араба, которого застрелил житель соседней деревушки, решивший, что парень хочет угнать его автомобиль.
Вот история главных конфликтов здешних мест. История кровавая, но сегодня здешние поля и виноградники выглядят абсолютно идиллически. Можно, значит, перейти от озлобления к нормальной жизни? Ну да, на это понадобились века, но ведь пришли же…
Ясно, что проблемы есть и сегодня, но вокруг — ощущение спокойствия и доброты. О добрых людях Прованса — в следующем рассказе.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Лошадка, похожая на Пастернака!
Когда мне предложили принять участие в шоу «Петя любит выпить», я, признаться, была немного шокирована. Казалось, что это совсем не моё. Но когда я познакомились с Петей Плосковым и провела с ним вместе несколько часов, то оказалось, что это действительно интересно. Во-первых, потому что Петя — чудесный человек. Во-вторых, с ним невероятно увлекательно разговаривать: он задавал неожиданные вопросы — редкость в наше время. Он был отлично подготовлен к интервью и не раз удивлял меня тем, насколько глубоко разбирается в деталях моей жизни и работы.
Помимо всего прочего, Петя занимается тем, что, как мне кажется, сегодня важнее всего — он поднимает тему насилия. Это та проблема, которую, я уверена, невозможно игнорировать. Сейчас Петя работает над выпуском, посвящённым теме сексуализированного насилия в отношении мальчиков и мужчин. Это очень тяжёлая, болезненная и по-прежнему табуированная тема. Я понимаю, насколько травматичным может быть такой опыт, и с глубоким уважением отношусь к тем, кто находит в себе силы говорить об этом.
Если вы готовы поделиться своей историей — анонимно или нет — вы можете связаться с Петей в директе его Инстаграма.
Моё глубокое убеждение: главная беда России — это искажённые, за последние столетия, ценности. И одна из самых страшных её сторон — высокий уровень терпимости к насилию. Если мы не научимся с этим бороться, мы не справимся ни с одной другой проблемой.
Помимо всего прочего, Петя занимается тем, что, как мне кажется, сегодня важнее всего — он поднимает тему насилия. Это та проблема, которую, я уверена, невозможно игнорировать. Сейчас Петя работает над выпуском, посвящённым теме сексуализированного насилия в отношении мальчиков и мужчин. Это очень тяжёлая, болезненная и по-прежнему табуированная тема. Я понимаю, насколько травматичным может быть такой опыт, и с глубоким уважением отношусь к тем, кто находит в себе силы говорить об этом.
Если вы готовы поделиться своей историей — анонимно или нет — вы можете связаться с Петей в директе его Инстаграма.
Моё глубокое убеждение: главная беда России — это искажённые, за последние столетия, ценности. И одна из самых страшных её сторон — высокий уровень терпимости к насилию. Если мы не научимся с этим бороться, мы не справимся ни с одной другой проблемой.