Уфф… Еще один сложный этап работы позади. Пять дней вычитывал редактуру, вносил правку, дописывал небольшие, но необходимые куски, а главное – сокращал то, что при новом взгляде на книгу показалось мне излишним, и то, что показалось излишним коллегам, которых я просил изучить мой текст до публикации. Кстати, с удивлением обнаружил, что, вновь поглядев на текст через четыре месяца после завершения интенсивной работы с ним, я пришел к неожиданным выводам.
В книге есть несколько ключевых идей. Ради обоснования этих идей я, собственно, и работал годами (примерно лет десять прошло с того дня, когда была написана первая фраза: тогда еще не книги, а препринта доклада). Кто-то с моими выводами согласится, кто-то оспорит, кто-то сочтет, что ему неинтересно следить за логикой автора, а кто-то, наоборот (помечтаю чуть-чуть!), признает книгу новаторской. Но есть, мне кажется, в ней один раздел (вторая половина третьей главы), который можно выделить в плане универсальной полезности для каждого читателя: вне зависимости от того, прочтет ли его мой единомышленник или противник. Я сам удивился, когда это понял. Анализируя роль парламентаризма (земских соборов) на Руси, я сделал сравнительный анализ большинства европейских парламентов (сеймов, штатов, кортесов, ландтагов и т.д.) начала Нового времени.
Вы же знаете мой главный принцип? Все, что пишется о нашей стране, анализируется на широком европейском фоне, чтобы исключить дурацкие мифы, возникающие от незнания зарубежной истории. И в данном случае я сидел над сбором материала так долго, что получил текст, раза в три больший, чем полагал в начале. Кажется, под одной обложкой на русском языке со времен прекрасной книги Василия Латкина (1885 г.) ничего подобного не появлялось. Это важно, потому что (как я увидел весной на одном научном семинаре) даже специалисты по Руси XVI – XVII веков путаются в том, как устроены были парламенты той эпохи…
… Да, если кто не понял, речь идет о книге «Русская ловушка», продолжающей книгу «Почему Россия отстала?»

Экономист Павел Усанов написал отличную книгу об американской модернизации. Без популярных сегодня мифов и без пропаганды. Мы с Валерием Нечаем рассказали об этой книге нашим зрителям. https://www.youtube.com/watch?v=Ao87lPM0ntk

Доступен стал текст учебника Мединского и Торкунова. Я для начала посмотрел изложение некоторых из тех проблем, в которых являюсь специалистом. Например, реформы госпредприятий в эпоху Горбачева. Картина здесь вот какая: авторы даже не пытаются изложить суть этой довольно непростой реформы, отделываясь общими словами о самоуправлении и хозрасчете. Нет ни слова о тех антистимулах, которые возникли в экономике из-за того, в частности, что самостоятельность в планировании и производстве не сопровождалась финансовой ответственностью за результаты. Не знаю, разобрались ли сами авторы учебника в сути реформы, но школьники при таком изложении точно не поймут, почему экономика благодаря рыжковским преобразованиям вошла кризис.
Конечно, Мединский может возразить на это: а, попробуй-ка ты, Травин, изложить столь большой вопрос в столь малом объеме, какой дает нам школьный учебник! В известной мере я с оппонентом здесь соглашусь. Очень сложно это сделать. Но беда авторов книги в том, что они, отбросив суть проблемы, решились сделать однозначные выводы о причинах краха той экономической реформы. Их две. Отток товаров с внутреннего рынка за рубеж из-за появившейся тогда свободы внешнеторговой деятельности (стр. 218) и корыстные интересы бюрократии, имевшей свои интересы в разделе госсобственности (стр. 219).
Эти объяснения совершенно не верны. Они представляют собой отражение взглядов массы людей, не разбирающихся в экономике из-за ее сложности, а потому выдающих за причины кризиса то, что лежит на поверхности. Да, был отток. Но колбаса-то не из-за этого исчезла. Финны что ли нашу ленинградскую колбасу тоннами вывозили в свою «голодную Чухонию»? Да, бюрократия участвовала в номенклатурной приватизации. Но прилавки-то не от приватизации пустели. В 1990-е гг. на фоне массовой приватизации прилавки как раз наполнились. Даже у Лужкова, который как раз является олицетворением той бюрократии, что имела в разделе госсобственности свои интересы.
Проблема той реформы была в падении производства, что, кстати, авторы учебника знают (стр. 219). Но они оказались неспособны объяснить, как это падение вытекало из сути преобразований.

Продолжаю читать учебник Мединского и Торкунова. Теперь о реформах 1990-х гг. – сложнейшей теме, где любому автору в первую очередь нужны знания экономики. Нахожу примерно то, что ожидал. Информацию, которую любой школьник может узнать со слов своей бабушки, а не объяснения специалистов.
Верно, инфляция была высокой. Констатировав это, учебник должен, по идее, объяснить хотя бы в самой простой форме причины роста цен. Иначе это не учебник, а просто книжка с картинками. Но никаких объяснений этой главной российской проблемы начала 1990-х гг. у Мединского с Торкуновым вообще нет. Невероятно, но факт. Все, что угодно есть, а о причинах инфляции, от которой страдали миллионы людей, с научной точки зрения не сказано ничего. Можно было бы попытаться объяснить проблему хоть с гайдаровской, хоть с глазьевской, хоть с илларионовской, хоть с «яблочной» позиции. Но объяснения нет вообще.
Подозреваю произошло это потому, что авторы учебника сами не разбираются в вопросах монетарной и финансовой политики. На эту мысль наводит, в частности, упрек реформаторам в том, что у предприятий из-за отсутствия госзаказов не было оборотных средств (стр. 281). Возможно, авторы учебника просто не знают, что Центробанк в середине 1992 г. предоставил необходимые деньги предприятиям (то есть «решил проблему», в которой Мединский и Торкунов упрекают реформаторов), после чего инфляция резко ускорилась. И неудивительно: значительное увеличение денежной массы вызывает существенный рост цен. Разбирающийся в экономических проблемах автор либо упрекнул бы реформаторов за инфляцию, но не за раздачу оборочных средств, либо наоборот.
Неплохо было бы еще объяснить, что реформаторы, которых авторы ругают, работали не в Центробанке, но ладно уж... Хуже то, что центробанк в учебнике «появляется» лишь в 1998 г. И нет объяснения, что это за штука такая. А ведь именно Центробанк создает деньги, порождает или тормозит инфляцию. Если пишешь о ней, нельзя игнорировать ее причины. Но экономика ведь скучная вещь. Авторам неинтересно в деталях разбираться. Зато об олигархах много говорится.

Вы будете смеяться, но мне вообще-то нравится появление учебника Мединского и Торкунова. Не качество текста: о нем я только что написал парочку критических заметок. Важен сам факт появления подобной идеологической конструкции.
Дело в том, что последние годы стройные ряды «демократов», одетых в белое пальто, убеждают свою аудиторию, будто никаких отличий «лихих девяностых» от нынешнего режима не было. Да, в общем-то, и реформ не было. А «реформаторы» были предателями и корыстными хапугами. Тех, кто помнит советские прилавки и железный занавес, в этом убедить трудно, но молодежь поддается. И происходит самое страшное. Возникает представление, будто сталинизм, ельцинизм, путинизм друг от друга не отличаются, а, значит, Россия всегда обречена жить в одинаковых условиях. «Белое пальто», накинутое на голову молодого человека, полностью его дезориентирует и ставит перед печальным выбором: либо эмиграция, либо конформизм. Третьего не дано. Строить иную Россию утопично.
Так вот, учебник Мединского жестко разводит «прекрасное сегодня» с «лихими девяностыми». И представление о том, что это совершенно разные эпохи, останется у школьников так же, как у детей моего поколения формировалось представление о том, что дореволюционная Россия – это совершенно иной мир, чем революционная.
А дальше у школьников по мере взросления будет формироваться реальное представление о «прекрасном сегодня». Никогда, нигде ни в каких условиях оно не формируется школьными учебниками. Оно формируется жизнью. И если в какой-то момент молодые поколения задумаются о том, что жизнь вообще-то не очень, девяностые станут представляться возможной альтернативой. У небольшой части мыслящих молодых людей (той, из которой формируются элиты) возникнет запрос на более глубокие знания о девяностых. Мой опыт показывает, что наличие такого запроса – это самое главное. Написать книги, рассказывающие в простой и доступной форме о том, что же происходило в девяностых, не так трудно, как создать запрос на такие книги. Я сам о той эпохе написал («Очерки новейшей истории России: 1985 – 1999»). А Мединский теперь создает на такую литературу запрос.

Но больше всего угнетает в учебнике Мединского то, что он скучен. Это особенно чувствуется в разделах, посвященных эпохе, которая была скучна сама по себе: СССР после Хрущева, но до Горбачева. Нет великих реформ, нет массовых репрессий, нет радикальных перемен. Унылое перечисление великих побед социализма, изредка перемежаемое упоминанием таких «частностей», как очереди и дефицит товаров. Спорить с авторами текста можно по ряду позиций, но даже не хочется. Самому скучно. Вот парадокс: учебник сделан в виде книжки с картинками. Живенько так. Но и картинки, как сам текст, унылые.
В учебнике нет живого человека. А ведь мы жили и в эти годы. Мы не были лишь приложением к «великим победам». Мы каждый день чем-то наполняли нашу жизнь: от очередей и собраний до прозрений, связанных с фильмами и книгами. Как интересно читать мемуары и дневники людей, проживших 1960-е – 1970-е гг., и как тянет зевать от книжки, которую положено изучать непоседливым школьникам!
Полистав учебник Мединского и прочитав внимательно некоторые его разделы, я понял, что срочно сажусь дописывать книгу, которая у меня в работе примерно с 2010 г., но отложена из-за разных дел, связанных прежде всего с циклом «Почему Россия отстала?». Пора дописывать книгу об СССР, в котором я жил первые 30 лет своей жизни. Если до последних дней у меня еще были сомнения в том, как ее дописывать, то теперь они полностью ушли. Спасибо тов. Мединскому.
Моя книга будет научно-популярной. Без всякого наукообразия, без колонок скучной статистической цифири. Это будет книга о Советском Союзе глазами живых людей, а не глазами бюрократического аппарата. Я давно уже обрабатываю разные свидетельства о той эпохе, оставленные не столько моими ровесниками, сколько шестидесятниками. Их просто море: о торговле и производстве, о культуре и отдыхе, об идеологии и железном занавесе. Их можно сопоставлять, отыскивая и устраняя возможные ошибки авторов. Пусть родители школьников при желании имеют материал для дополнения к классному официозу.

Хороший закат был сегодня на море

Глянул сегодня по понятной причине, что говорится в учебнике Мединского про ГКЧП. Боже, как сухо и уныло. Но какая же это на деле была человеческая трагедия!
Вот маршал Дмитрий Язов – министр обороны, перед которым встает выбор, давить ли танками русских людей с иной точкой зрения, собравшихся на защиту Белого дома, или сдаться без боя Борису Ельцину, окончив с позором службу, карьеру, а, может, и саму жизнь. Язов не стал стрелять в людей. Наверное, потому, что был настоящим фронтовиком, а не паркетным генералом?
Вот министр внутренних дел Борис Карлович Пуго – сын красного латышского стрелка. С одной стороны «красного», с другой – «латышского». Две идентичности, которые до Перестройки почти не сталкивались между собой, а теперь заставляли делать трагический выбор между своей партией и своим народом. Пуго, застигнутый путчем врасплох, выбрал партию и через три дня застрелился.
Вот Олег Шенин – секретарь ЦК КПСС, один из твердых сторонников переворота. Не сомневающихся и не колеблющихся. После путча оказался, естественно, в заключении. Какие стихи отправила ему в тюрьму любящая дочь! Мне совершенно не близок Шенин и глубоко чужды его идеи. Но стихотворение я процитировал целиком в книге «Очерки новейшей истории России: 1985 – 1999».
Вот вице-президент Геннадий Янаев и премьер-министр Валентин Павлов! Перепуганные, несчастные. У одного руки тряслись на пресс-конференции. Другой сразу ушел в запой. Павлов ведь понимал необходимость стабилизационных мер в сфере разваленных Николаем Рыжковым финансов и надеялся, наверное, что ГКЧП наведет порядок. Хотел как лучшее, а получилось…
А вот сам Николай Рыжков – крепкий хозяйственник, глава правительства и автор той экономической реформы 1987 г., после которой товары совсем исчезли. Через месяц ему стукнет 94 года. Единственный человек, оставшийся в живых из главных героев той бурной эпохи. Его прозвали «плачущий большевик», но он совершенно спокоен и не чувствует собственной ответственности за то, что происходило.
Шекспира нет, чтоб описать этих людей! Но есть зато Мединский. Он описал, как мог.

Вот очень важный и хороший разговор получился. Чуть сложнее, чем обычно. Чуть больше анализа и меньше занимательных историй. Но я этой беседой весьма удовлетворен. Такие моменты очень важны для понимания того, что с нами происходит. https://www.youtube.com/watch?v=I4n1jDFVpLU&list=PL_Py0ysjU3UyahjMJEw7TtZicVXNOXEhQ&index=1

Время от времени я публично признаю свои ошибки. Считаю, что такие признания – нормальная и даже необходимая часть любого научного процесса. Более того, для молодых ученых признания представителей старшего поколения могут служить важной базой собственных научных исследований, поскольку именно так можно понять эволюцию взглядов людей, которые были когда-то погружены в бурное кипение истории, а через десятилетия взглянули на прошлое иными глазами.
Сегодня, в дни очередной годовщины путча стоит сказать о пересмотре некоторых моих представлений тридцатилетней давности. Кто-то, наверное, сейчас ждет, что я переметнусь на сторону путчистов. Нет, конечно. Их авантюра была серьезной ошибкой и даже преступлением. Моя же ошибка состояла в том, что я в середине 1990-х гг. считал неверным амнистирование путчистов. В последние годы мне приходилось много думать о строительстве демократии. История показывает, что оно возможно (помимо прочего) лишь тогда, когда разные силы оказываются готовы к компромиссам. Далеко не всегда следует бороться с врагом до последнего гвоздя, вбиваемого в крышку его гроба. Увлекшись этим делом, можно не заметить, как вместо поверженного и готового на соглашения противника где-то за углом поднимается новый – более сильный. Возникающий порой из числа твоих союзников.
В первой половине 1990-х гг. Кремль активнее шел на компромиссы, чем во второй. Амнистирование путчистов – хороший пример стремления к примирению общества. А вот схватка не на жизнь, а на смерть между реформаторами и олигархами во второй половине 1990-х гг. – это пример самоубийственной политики, от которой, в конечном счете, проиграли все. И мы, простые граждане, больше всех.
Понятно, что «танго танцуют двое», и конструктивный компромисс возможен лишь в том случае, если обе конфликтующих стороны хорошо понимают его значение. Поэтому глупо, конечно, требовать компромисса от власти, если оппозиция непримирима. И если власть тупо отказывается от демократизации, глупо сетовать на радикализацию оппозиции. Но можно надеяться на то, что трагические уроки прошлого окажут влияние на сознание политиков, которые выдвинутся в России на очередном повороте истории.

Когда путинская система лишь формировалась почти четверть века назад, во главу угла было поставлено, как известно, укрепление вертикали власти. Но со временем оказалось, что «просвещенный вертикализм» не устраняет внутри государства больших свободных «ниш», в которых обосновываются разные негосударственные люди со своими своеобразными проектами. Крупнейшими из них были проекты Евгения Пригожина, Ахмата Кадырова, Алексея Навального и Игоря Стрелкова.
Думаю, не стоит даже говорить о том, насколько это были разные проекты. И насколько разные по своим взглядам и характеру люди их создавали. Этих людей и их проекты нельзя даже сравнивать между собой. Но вот реакция государства на них, как видим мы сегодня, оказалась сходной. Несколько лет назад такой вывод даже в голову, наверное, не пришел бы. Но сегодня он просто напрашивается. Путинская система до поры до времени предоставляет значительную свободу «частнику», стремящемуся к достижению целей, которые, казалось бы, должно ставить перед собой только государство, как организация, обладающая монополией на насилие. Этот «частник» достигает вроде бы больших результатов и большого общественного резонанса. «Общественность» удивляется его достижениям. Начинаются споры о том, что же у нас происходит. Но конец каждой истории оказывается примерно одинаковым. Государство в полной мере использует свою монополию на насилие, восстанавливая вертикаль власти. Споры о том, добился ли своих целей «частник», постепенно прекращаются из-за печальной судьбы этого человека. Своеобразное «частно-государственное партнерство» исчезает. Но зато обнаруживается, что государство сильно продвинулось в деле решения некоторых своих задач.
Я даже не пытаюсь гадать, как выстраиваются все эти механизмы. Скорее всего, в каждом из четырех случаев они были существенно различны. Через много лет, когда появится настоящая информация, и на ее основе будут написаны первые научные биографии Путина, мы (или наши дети) многое узнаем о том, что, как и для чего делалось. Но сейчас наши возможности сводятся лишь к тому, чтобы обнаруживать, как время от времени истории, кажущиеся на первый взгляд совершенно различными, вдруг демонстрируют удивительное сходство.

В дни очередной годовщины путча мы поговорили с Валерием Нечаем том, что СССР на самом деле был обречен на ликвидацию именно путчистами. Если новоогаревский процесс Горбачева еще мог при определенном раскладе сил продлить существование Союза, то действия ГКЧП его обрекли. Трудно представить себе, что другие люди на месте Горбачева или Ельцина нашли бы возможность иной политики.https://www.youtube.com/watch?v=99JaHlPzses

Когда я думаю о том, как наша интеллигенция восприняла реформы, перед глазами встает образ Сергея Филатова. Не знаю, почему. Есть, наверное, в моем сознании некий обобщенный образ русского интеллигента, совпадающий с филатовским. Немолодой, седоватый, спокойный и деловой. Без выпендрежа, без лишней активности, без саморекламы. Наверняка многие сейчас вообще не помнят Филатова. Даже люди из моего поколения. А ведь Сергей Александрович был главой президентской администрации в первой половине 1990-х гг.
Он не был реформатором, но принял реформы, как необходимое для страны лекарство. Он сам, конечно, не смог бы изменить Россию, поскольку не был ни харизматичным лидером, как Ельцин, ни ученым-экономистом, как Гайдар. Но он делал то, что должно было делать в трудный для страны момент.
Во всех дальних углах нашей огромной страны были такие интеллигенты, которые делали свое малое дело ради больших перемен. Их самих было, конечно, мало. Они терялись порой на фоне озлобленной многомиллионной толпы или энергичных пробивных интеллектуалов, рвавшихся в олигархи и желавших именно для этого использовать свой интеллект. Но такие люди были, и я многих из них знал. Филатов волей случая просто оказался наиболее заметным и наиболее высокопоставленным из этой плеяды русской интеллигенции.
В своих мемуарах Филатов пишет, как его отец, профессиональный писатель, часто вспоминал слова Марка Твена: «Избегайте тех, кто старается подорвать вашу веру в себя. Эта черта свойственна мелким людям. Великий человек, наоборот, внушает чувство, что и вы можете стать великим». К сожалению, в нашей нынешней интеллигенции оказалось много людей, стремящихся сегодня подорвать нашу веру в себя, нашу веру в будущее, нашу веру в возможность возрождения страны. Сталкиваясь с этим истеричным надрывом, теряешь порой веру… Не в будущее страны, а в нынешнюю интеллигенцию. Но вспоминаешь потом тех людей, которые похожи на Филатова, и понимаешь, что они есть, они просто молчат и что-то делают, не поддаваясь истерике, злобе, отчаянию.
Они есть… Но Сергея Александровича вчера не стало.

50 лет назад в августе 1973 г. нам показали "17 мгновений весны". Этот сериал имел вовсе не киношное значение. Он отразил такие перемены советского общества, которые не упомянет учебник Мединского. Фильм отразил стремление советских людей к буржуазности, к неброской красоте быта, к формированию образа жизни, характерного для общества потребления. В Штирлице мы узнавали самих себя, но в то же время видели, что жить человек вроде нас может совсем-совсем по-другому: не теснясь в малогабаритных квартирках, не стоя долгими часами у плиты и не давясь в общественном транспорте. Пожалуй, быту главного героя в этом фильме уделено больше внимания, чем в любом французском или американском кино той эпохи. Для Голливуда буржуазное благополучие – лишь фон, на котором происходят события. Для «Мгновений» демонстрация буржуазного благополучия Штирлица – одна из важнейших задач.
Вот Штирлиц прогуливается, не спеша, в хорошей, идеально подогнанной по фигуре штатской одежде, которую не пришлось покупать из-под полы у фарцовщика. Вот едет он на автомобиле в пригород Потсдама, где живет на природе в уютном особняке. Вот открывает он ворота собственного дома, загоняет машину в подземный гараж, а затем возвращается и по-хозяйски неторопливо ворота закрывает. Ведет себя как истинный собственник, требующий соблюдения privacy. А как уютен у Штирлица интерьер! Вот чудно потрескивающий дровами камин, греющий душу советскому обывателю, не знающему иного тепла, нежели то, что идет от батарей центрального отопления. Вот аккуратная прислуга, которая приготовит ужин усталому господину, а после оставит его отдыхать в одиночестве. Вот щедрый запас хорошего импортного коньяка, бутылку которого можно достать из шкафа хоть ночью и не бежать за «фугасом» к грузчику из соседнего магазина. Бутылкой дорогого напитка получил как-то раз по башке бедный, доверчивый Холтофф, но это не испортило уютной обстановки коттеджа Штирлица, а лишь подчеркнуло, что не следует шпионам, доносчикам и идеологизированным партийцам вторгаться к порядочным людям.
Особо уютен этот дом становился в грозу. Где-то за окном грохочет гром, буря бушует так, что свет, порой, гаснет. А Штирлиц опустит плотно шторы, зажжет свечи, наденет вместо эсесовской формы (поставлявшейся, кстати, не кем-нибудь, а Гуго Боссом) мягкую теплую кофту и сядет за стол разгадывать присланную из Центра загадку под названием «Операция “Санрайз кроссворд”», напоминающую чем-то хороший кроссворд из популярного журнала «Огонек», частенько скрашивавшего вечера советского человека 1970-х. Быт Штирлица был прообразом быта современного нового русского из поколения семидесятников, обзаведшегося автомобилем, приличным загородным домом, уютной мебелью, хорошей одеждой, винным погребом и приходящей прислугой. Все то, что толковый юноша 1970-х видел когда-то на экране телевизора, к концу нулевых он смог реализовать на практике. При этом, порой, совершенно не подозревая, где, как и почему в его голове сформировался идеальный образ светлого будущего – чисто буржуазного и ни в коем случае не коммунистического.

«Ну, батенька, Вы и сравнили: герой, патриот Штирлиц (полковник Максим Максимович Исаев) и некий новый русский, срубивший бабла на полузаконных экспортно-импортных операциях», – скажет кто-нибудь в этом месте и даже покрутит, небось, пальцем у виска. Формально и впрямь сходства вроде бы не прослеживается. Однако сходство это наверняка обнаруживается, если взглянуть на Штирлица из внутреннего мира семидесятника. Какой человек внутренне станет сознательно принижать себя? Какой человек не сравнит себя с героем? Какой человек откажется считать свой труд полезным обществу? Значение образа Штирлица для поколения семидесятников как раз и состояло в том, что «быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей», как справедливо отмечал еще Александр Пушкин. Или, проще говоря, можно быть героем, патриотом и вести уютный буржуазный образ жизни. Можно делать важную для людей, для отчизны, для человечества работу и в то же время не забывать о себе, о своем повседневном комфорте. Можно днем все силы отдавать родине, но при этом регулярно проводить вечера в кафе «Элефант».
Более того, в разговоре с пастором Шлагом Штирлиц откровенно признается в любви к Парижу. Не к Парижской коммуне и не к парижскому пролетариату, тяжко эксплуатируемому французской буржуазией, а именно к Парижу. Центру культуры, где звучат песни Эдит Пиаф. Где праздная публика слоняется по бульварам. Где есть кафе, есть свобода, и нет тоталитарного режима. Да, по какой-то причине именно Париж (не Лондон и не Нью-Йорк) был для советского человека 1970-х истинным символом иной жизни. Авторы фильма тонко уловили это и, вложив похвалу Парижу в уста столь обаятельного героя, как Штирлиц, сделали французскую столицу уже не скрытой, а почти официальной мечтой советского человека (интеллигента, во всяком случае). Словом, образ нашего (!) Штирлица выполнял, как бы, тайную миссию. Он раскрепостил семидесятника. Он разорвал связь между такими явлениями, как самоотвержение и уважение к себе. Коммунистическая идея вплоть до 1970-х гг., так или иначе, возвышала тезис «раньше думай о родине, а потом о себе». Штирлиц же жил так, что любой человек на родине ему позавидовал бы. Но при этом своим благородным трудом разведчик заработал звание Героя Советского Союза.
Бок о бок со Штирлицем шел пастор Шлаг – образ интеллектуальной буржуазности. Шлаг не ходил в кафе «Элефант», но ходил в церковь и играл там на органе. Шлаг обладал огромной библиотекой, наделявшей его дом «профессорским» уютом, не менее значимым для многих, чем уют камина, коньяка и плотных штор. А самое главное пастор Шлаг демонстрировал, что можно быть дельным человеком и думать о красе трансцендентного мира. Думать о Боге. О спасении души. О смысле существования.
Искусство, таким образом, легитимизировало буржуазный образ жизни во всех его проявлениях. Кроме того, средний советский человек в 1970-х уже догадывался, что этот образ жизни давно является достоянием многих представителей номенклатуры. Единственное, что в тот момент еще стояло на антибуржуазных позициях, – это официальная идеология. Однако она была очень слаба. Она делалась людьми, которые сами нисколько в нее не верили. Она являлась чем-то вроде чемодана без ручки: нести уже неудобно, а выбросить еще жалко.

2 сентября в "Новой Голландии" в 20.00 в рамках довлатовского фестиваля я выступаю с лекцией "Кто победил Советский Союз: хиппи или яппи?" Приходите. Билеты дешевые, а для пенсионеров бесплатные.https://spb.radario.ru/events/2032773/tickets?fbclid=IwAR3RVr79VlHV3RwBAONua8YwaQ4lQrulbNW9XjgNJrCarZl3TsbDcbf3HoM

Хороший отклик на мою книгу «Очерки новейшей истории России: 1985 – 1999». Интересно, что в отличие от ученого мужа, которому следовало все же сначала прочесть книгу, а потом уже ругать, этот молодой человек действительно внимательно прочел, выделил плюсы и минусы. Особенно мне приятно, что мою книгу читает молодежь, поскольку в общем-то она и написана для тех, кто не жил в 1985 – 1999 гг., или был тогда еще в детском возрасте.
Что касается справедливо поставленного вопроса о необходимости переиздания книги, выпущенной 13 лет назад и давно отсутствующей в магазинах, то я все же хочу вначале издать обещанную книгу о нашей жизни в СССР «долгих семидесятых» (1968 – 1985 гг.). Сейчас интенсивно ее дописываю. А затем уже можно будет думать и о переиздании «Очерков», которые фактически окажутся ее продолжением. Напоминаю, что «Очерки» свободно выложены в интернете (спасибо издательству «Норма», которое делало книгу в просветительских целях!), а, кроме того, хочу проинформировать, что вообще-то эта книга была разослана по большому числу школьных библиотек, поскольку издана с грифом «книга для учителя». Полагаю, что, если учитель хочет посмотреть иной взгляд на реформы, чем взгляд Мединского, он мою книгу найдет неподалеку. Впрочем, я не могу гарантировать, конечно, что мои «Очерки» не уничтожалась в этих библиотеках. Поэтому надежнее все же найти ее в сети.
https://www.youtube.com/watch?v=YDOJkZCbMJc

Когда несколько дней назад я писал о Сергее Филатове (главе администрации президента Ельцина) в связи с его кончиной, то не думал, что потребуется продолжение. Друзья мне, однако, сообщили, что один известный журналист, давно живущий в эмиграции, написал именно в связи с кончиной Филатова довольно гаденький текст о нем. Суть сводится к тому, что Филатов был одним из тех людей, кто развязал первую чеченскую войну. Ни на какие источники журналист не сослался. Более того, написал даже, что информацию дает просто со слов источника, оставшегося нам неизвестным. Проще говоря, по слухам.
Не то, чтобы я очень хотел сейчас очистить Филатова от грязных слухов (я даже не был знаком лично с Сергеем Александровичем), но все же считаю важным давать информацию, основываясь, хоть на спорных источниках, но уже во всяком случае не на слухах. Относительно начала первой чеченской есть один очень важный источник. Интервью министра обороны Павла Грачева Петру Авену и Альфреду Коху для их замечательной книги «Революция Гайдара». Грачев вынужден был себя выгораживать, поскольку выглядел в глазах всей страны инициатором этой войны. Именно он сказал тогда о том, что решит исход одним парашютно-десантным полком. А Борис Ельцин в мемуарах «Президентский марафон» в главе «Россия и генералы» это фактически подтвердил, не снимая, естественно, ответственности лично с себя.
Так вот, Грачев назвал инициаторов войны. Это Николай Егоров, который сменил Филатова на посту главы администрации, и Доку Завгаев, имевший в Чечне собственные интересы. Чуть дальше в ходе беседы с Авеном и Кохом Грачев назвал еще две фамилии: Виктор Черномырдин и Олег Лобов. Имелось в виду, что они приняли решение, как глава правительства и секретарь совета безопасности. По Черномырдину сразу возник спор с Кохом, усомнившимся в роли Степаныча. А имя Филатова вообще не называлось [Авен П., Кох А. Революция Гайдара, стр.351 – 354]. Насколько я знаю, и в других серьезных источниках оно не называется.
Но у нас сейчас модно всех людей из 90-х представлять мерзавцами. Вот и пишут. Что в Кремле, что в эмиграции.

Многие наверняка поняли, что мои опубликованные на днях размышления о буржуазности «17 мгновений весны» являются частью обещанной в недалеком будущем книги о нашей жизни в позднем Советском Союзе. После феноменального успеха «Мгновений», несопоставимого ни с какими успехами предшествовавших фильмов о разведчиках, буржуазность в нашем кино поперла из всех щелей. Вот лишь три небольших примера. Шпионский сюжет уже в середине 1970-х был развит в фильме «Вариант Омега» с холодным, жестким и чуть ироничным Олегом Далем. И вновь – особняк, где поселили советского разведчика, вновь уютно потрескивающий дровами камин, вновь тонкое интеллектуальное соперничество героев. Плюс – обаяние старого, уютного и невероятно буржуазного Таллина, который становится больше чем просто фоном для всего происходящего в фильме. Чуть позже появился еще один интеллектуальный шпионский фильм «Где ты был, Одиссей?» с Донатасом Банионисом. Там действие происходит, аж, в самом Париже. Правда, широкой известности этот сериал так и не получил.
Зато «Шерлок Холмс и доктор Ватсон» на рубеже 1970-х – 1980-х гг. чуть не затмили славу самих «Семнадцати мгновений весны». Вместо шпионской интриги здесь появилась детективная. А так – все то же: блестящие актеры (Василий Ливанов, Виталий Соломин, Олег Янковский, Никита Михалков), запоминающаяся музыка… И самое главное – иной образ жизни: буржуазный стиль в сочетании с явными деловыми достоинствами. «Холмс и Ватсон» оказались более английскими, чем сама Англия. Когда в конце 1990-х гг. я, наконец, попал в Лондон на реальную Бейкер-стрит, то был разочарован ее унылой обыденностью. Ведь в фильме Игоря Масленникова все выглядит совершенно иначе. Узкая, извилистая улочка, вышедшая, как будто из сказки. Мощенный плиточкой тротуар. Невысокие симпатичные домики. Вход в квартиры прямо с улицы – через отдельную дверь, открываемую собственным ключом: у нас так не бывает!
Внутри снова камин – непременный атрибут буржуазности. И режиссерская находка: на фоне огня – графинчик хереса с двумя бокалами, в которых переливается теплая, янтарная жидкость (благородный напиток – не какое-то там плодововыгодное, мечта советского алкоголика!). Бой часов. Хорошая мебель. Двухуровневая квартира, немыслимая в построенном по типовому проекту доме советских архитекторов. Семейные фото на столике. Трубка Шерлока Холмса, иногда подменяемая аристократическими сигарами. Но ни в коем случае не прилипшей к нижней губе вульгарной беломориной.
Завтракают герои в костюмах, как на приеме. С заправленными за воротник салфетками. И даже обычное яйцо становится здесь деликатесом. Да, что там яйцо? «Овсянка, сэр». Вроде бы дрянь какая-то неудобоваримая. Но как она преображается в антураже старинного Баскервиль-холла! А за завтраком на Бейкер-стрит обязательно изучается «Таймс» – толстая, буржуазная газета, в которой действительно есть, что почитать. Даже по внешнему виду она отличается от «Правды», где нет известий, и от «Известий», где нет правды.
Любопытно, что первая серия фильма была построена на иной стилистике. Шерлок Холмс согласно своему истинному характеру, описанному Артуром Конан Дойлем, производил в доме немыслимый беспорядок. Однако в дальнейшем это уже не повторялось. Автор автором, но беспорядка хватало и в СССР, а от фильма про Запад зритель хотел получить совсем иное – сладостный, манящий образец. Истинную альтернативу расхристанному, неорганизованному обществу эпохи развитого социализма. Пришлось Шерлоку Холмсу усовершенствоваться в соответствии с ожиданиями советского зрителя.