✍️вырвано из контекста, весна

*
я разбиваю цепи углерода, выделяю энергию, воду и углекислый газ, вот и вся моя жизнь, обычная и занимательная
*
изабель юппер сказала: писатели это те, у кого ничего не осталось
*
«химерика» (chimerica) — шуточный неологизм сближения китая и сша в нулевых. красивый. химера, симбиоз, неведома зверушка, миражная мечта об открытом мире
*
канье вэста называют копатычем ааааа

*
иногда в снах осознаю, что сплю, и переживаю, как там мое бесхозное тело. где оно там валяется, думаю. не холодно ли ему, не обидят ли. при этом когда я в полном сознании и, например, пишу – полностью теряю связь с телом. сегодня оставила открытым балкон проветриваться и села редактировать текст, минут наверное на сорок. а на улице минусовая температура. поняла, что люто замерзла, только когда закрыла файл.
*
интересно, что слова и еда — похожие материи. анорексики часто молчаливы. медленно, скупо, интонационно бесцветно говорят. переедающие, наоборот, как вскипающая кастрюля со словами и поверхностными, задымляющими эмоциями
*
все время кажется, что весна на расстоянии вытянутой руки. что надо еще чуть-чуть подождать, и она наступит. но нет! кажется, еще никогда не было такого психоза на апрельские заморозки. побитые метелью нарциссы!
*
губешки намазала и потянула трактор (с)
*
всё-то в нас меняется. в детстве меня тошнило от одного запаха сухофрутков, а недавно я выпила полтора литра узвара из "глечика" и стала узваром
*
милейшая блогерша жалуется: «думаю, что я не симпатичная, потому что мне никогда не присылали дикпики». отсутствие унижения оказывается унижением, получается. you cant win
*
думаю, вся беда в том, что люди устают от гуманизма. гуманизм это утомительно, бороться за жизни, а не давать умирать — это вечная борьба. и время от времени люди ее массово бросают. пока не качнет в обратную сторону от иной усталости — усталости от беспредела. такой вот маятниковый аттракцион "тошниловка"
*
до сих пор когда вижу полную луну, думаю: это время обострений, наверное он напился
*
дети в гигантских роботах это буквально то как устроены люди
*
индейка джонс. рамен хинкалыч. хачапури капрезе. господи, помоги
*
когда я осваиваю какой-то кусочек внешнего мира — он тоже становится утробой
*
из интревью. девочка с социопатией, лет десяти, однажды остается на ночевке у подруги. ночью её накрывает и она решает пойти домой, пешком. по пути видит незакрытый гараж, заходит в него, садится в чужую машину – и чувствует долгожданный покой. просто от того, что она находится там, где не должна. уходит давление. наступает мир
*
сослагательный бунт — вот что такое я сейчас пишу если пишу
*
жаль, человек, старея, не превращаются в дерево. это было бы намного милосерднее. я была бы не против превратиться в старости в дерево. важные черты баланса, которые приносит смерть — возвращение материи в землю и необходимое гниение — это осталось бы, но мы бы не умирали сразу, а сначала замедлялись, теряли подвижность, превращались в древесину. родные приходили бы к нам и стояли в нашей тени, обнимали ствол, а мы бы гладили их листьями. мы всё еще были бы живы, пусть и не обладали человеческим сознанием. для близких не так больно. а потом мы бы уже умирали смертью дерева: постепенно, незаметно, каменели, теряли соки, оказывались забытыми и сухими. спиливались и шли на костер. а пепел становился бы удобрением. класс

как мы оказались внутри холодного лета?
вояджеры преодолевают солнечный ветер, а Бетельгейзе готовится взорваться
вместо одежды я покупаю постельное белье, наблюдая лето из кровати
качается слабая мелкая черешня
ветер часто меняется, хлопают окна, я мерзну и ощущаю температуру – она крутится вокруг 37 дольше, чем позволяет память
ролики нейросетей опустошают интернет, над ними смеются люди, которые когда-то ходили на советские дискотеки.
времена спрессовались.
но густая голубизна неба неизменна,
непрогретый морской горизонт встречает утром на кухне
в полдень ласточки радуются +25, на которых строились цивилизации и нет разницы между внутри и снаружи,
громадные тучи напоминают об инопланетном вторжении,
жару заменяют беседами о ядерных грибах,
я в пузыре холодного лета,
под покровом небес, как в страшном бертолуччи,
пытаюсь понять, нужно ли бороться за себя или сдаться, и что значит бороться, а что значит – сдаться
лор говорит, заглядывая в ухо: надо найти себе смысл
голые, бледно-мятные огурцы смотрят из миски
я всё меньше ощущаю контроль
меня несет через бурю
молчаливого света
почему-то так повелось, что летом острее
ощущаешь драму и глубже покой
я размешиваю краплак между сеансами мокрого забытья в новых пододеяльниках
пока Бетельгейзе готовится к взрыву,
а вояджеры уплывают прочь от последних солнечных ветров

возможно, я не вселенная без свидетеля, а все-таки свидетель вселенной. никак не могу придумать иного смысла жизни кроме наблюдения

мне не нравится август
позднеримский месяц гниения плодов,
зачахших опахал акации,
выжженых гневом трав,
начала конца

золотые венцы тонущего солнца,
подагра тирании, жажда невозможного,
безжалостность

самая громкая музыка,
пьяный скандал на задах ночного клуба – понятный финал курортного романа

кувалда ожидания грома,
распущенность, как ниточка слюны,
уверения, что любовь жива, но жива только усталость
и обезвоживание

разъетые солью губы, нимфы клещей,
вальс кишечной палочки,
«Live and let die» на экране караоке,
загар теряет обаяние и навевает мысли о меланомах

ковер хрустящей листвы подражает звукам моря
возьмешь – крошится в руках, как человеческая судьба,
как черепки из-под ног золотой антилопы,
если крикнуть "довольно!"

невоздержанность,
алчность,
избыточность,
слишком живая жизнь,

расплодившиеся черепашки в маленьком городском водоеме,
карпы, кишащие в декоративном пруду,
толстые цикады, прыгающие с сосны на сосну,
как инопланетные мухи,
а также обычные мухи
облепляют арбуз, притворяясь его детьми

места хватит не всем,
реки съежились, лужи высохли
собаки высунули языки,
натирают свои косы демоны-полуднИцы,
время отдавать стариков
и косить суховеи на кладбищах, лишенных тени

люди заперлись в прохладном кафе и тревожно глядят наружу –
цезари
цезари и апероли
дубайский шоколад и розы гелиогабала
в чем вина последних людей?
их дурная слава?

моя шея болит от короны
брови мои темны, а волосы – соломёны

ненавижу золото,
золото, из которого я отлита,
я родилась в августе,
родилась в пожаре, в мишени зенита,
пожар стелется по охранным лесам, гонит зверя и птицу
лижет мне пятки
мускулистая гривастая кошка

любовники скользят в масле до теплового удара
гремят корки в картонной коробке
если долго смеяться, становится жутко
если долго солнце, цвета исчезают
всё высвечивается в белую смерть,
как перманентная молния,
нас заливает щедростью,
переходящей в кару

мне раньше нравилось
изобилие увлеченности,
перехлест
открытость
раньше нравилось, а потом перестало
раньше весело, а потом испугало

лето должно заканчиваться,
карфаген должен быть разрушен,
люди должны стареть,
стихи – забываться,
тайна вечного полдня, как родовое проклятье,
забирает первенцев,
отнимает ratio

я гордилась сколько могла, а теперь отрекаюсь,
отрекаюсь, не останусь смотреть на зарю среди ночи,
не спущусь в подвал с конвоиром,
я завтра пойду гулять с утра до‌ночи,
а вы – идите нахуй, ебала я ваш столбняк и судороги ампира

я пойду остужать собой лаву,
я пойду отстригать себе гриву,
не выделяться в толпе,
на скамейке с нулёвым пивом,
чтобы в синем воздухе раствориться
и по спуску тихо пылить

и, насколько это возможно,
не слишком стыдиться,
что я снова пишу о ненависти,

а ты – о любви.

Сережа попросил нарисовать картинку для афиши Литверга, для проводов лета. так что я продолжила тему обжигающего и гривастого, как море огня, августа. хотя на деле в этом августе уже прохладный ветерок и пахнет осенью.

Литверг: Финал лета — 28 августа

В следующий четверг снова заряжаемся современной, классической, чужой и своей поэзией в «Томе Сойере». Если и провожать лето, то так 🙏

Вход свободный, формат без политики, 18+

Сбор гостей — 18:30
Открытый микрофон — 19:00

Автор иллюстрации: Оля Касьянова

СКАЗКА О ДВУХ ПРИНЦАХ

жила-была принцесса, и жила она с двумя принцами. один был блондин, а другой – брюнет, один был живой, другой – призрачный, один – здоров и молод, другой – вечен и мудр.

блондин ее целовал, грелся от неё, писал о ней песни и кормил фруктами. он был отдельным человеком, пульсировал своим опытом, отдалялся и приближался – непредсказуемо и волнующе. вместе они писали законы, вели хозяйство, шутили, спорили и росли.

принц-брюнет не рос и не менялся. он присутствовал, всегда одинаково, но где-то за куполом, едва уловимой тенью, и проявлялся, только когда был очень нужен принцессе, когда она звала его. тогда он сидел с ней, иногда молча, иногда тихо беседуя. они гуляли, почти не глядя друг на друга, но между ними была прочная, ровная, постоянная связь. он не был отдельным человеком. он понимал ее во всем и до самой сути, как не может человек знать другого. и всё, что интересовало его в мире, который он давно оставил, была возможность помогать ей и продолжать их тихую дружбу, длящуюся с самого ее детства.

"я никогда не выйду замуж, – говорила ему когда-то юная принцесса, – зачем мне земной муж, когда у меня есть ты? разве земной муж поймет меня так же? ты отвечал на мои отчаянные вопросы. ты учил меня и воспитывал. утешал и закалял. помогал не терять веры. ты никогда не унижал меня, не льстил, не врал и всегда был верен. разве я могу быть отдана другому?"

принц-брюнет улыбался в ответ. "моя юная принцесса, нельзя прожить всю жизнь в сумеречной гармонии, нельзя всегда только бродить среди охранительных теней. узнать другого, чужого, но такого же живого, как ты, – это большая радость, даже если вы никогда не сможете до конца понять друг друга. отправляйся в приключение, а я всегда буду ходить рядом и подхвачу тебя, если будешь падать".

"пообещай мне, что не пропадешь, не бросишь меня?", попросила принцесса.
"обещаю, я всегда откликнусь на твой зов", ответил он.

успокоенная, она отправилась в большой мир и вскоре влюбилась с первого взгляда. принц-блондин стоял у фонтана, и они ходили вокруг него, разглядывая друг друга между водяных завес и струй в слепящих солнечных бликах. он засмеялся ей, она засмеялась ему, и они без конца смеялись, даже на собственной свадьбе, и не могли отвести друг от друга взгляда. она так увлеклась своим принцем-блондином, что почти позабыла принц-брюнета. хотя бы потому что редко оставалась одна.

но годы шли, принцесса повзрослела. она пережила, как водится, немало потерь и не одну придворную вражду. она стала чаще вспоминать прошлое и почему ей был когда-то так нужен призрачный принц. вспомнила, как он тогда пришел, потому что она, еще совсем ребенок, в длинной ночной рубашке, звала на помощь любые силы, всех святых и всех проклятых, лишь бы не быть одной в пустом замке.

она заскучала по нему и его тихому слову близости, напоминавшему холодную реку со спокойным течением.

как ни любил ее принц-блондин, он прожил другую жизнь и мог научить ее другим чувствам, но до конца понять ее тоску – не мог. и тогда принцесса вновь позвала своего призрачного принца. и он явился. они гуляли среди плешивых кипарисов, ее платье шуршало в зеленой темноте, а он двигался беззвучно и не оставлял следов. они тихо посмеивались, вспоминая давние времена. они говорили о жизни и о смерти, о людях, тревогах и тайной природе вещей. и больше всего они говорили о самой большой тайне – о том, как прожить эту жизнь, такую, какая она есть. они прислушивались к секундам и удивленно хмыкали, всё время подмечая в них что-то новое. их беседа была медленной и плавной, как цигун, и пауз было больше, чем слов. так могло пройти несколько дней, и наговорившись вдоволь, они расставались.

принцесса возвращалась к принцу-блондину, прижималась к его плечу, теплому, как летняя галька. а принц-брюнет снова растворялся в кипарисовых силуэтах, и хотя часть его отправлялась далеко, неизвестно в какие удивительные миры, но другая часть, бледный тенёнок, оставалась здесь, в замке, в отдаленной смотровой башне – как караульный, чтобы всегда быть рядом и отозваться, как только она позовет.