/продолжение/
матрас на лоджии под звездами. магический огонек беззвучного ночного телевидения. уютная школьная скука. холодный свет аудитории перед первой парой. поздний вечер в пустой редакции, когда все предметы отчищаются от дневной функциональности. пасхальные бдения, библиотечные лампы, день после температуры, рокот варящихся яиц, прогулка в туфлях по распутице после бессонной ночи. внезапное солнце на восьмое марта, внезапный выход на вершину горы после долгого серпантина. место в автобусе у окна. закуток слева от дверей в вагоне метро. низкий молочный потолок смога, не отличающий дня от ночи. снежные сосны, смотрящие в плошку крытого бассейна. разговор шепотом, пока подруга в другой комнате кормит младенца. синий отблеск экрана в окне напротив. усталость перед новогодними праздниками. тиканье поворотника в такси, застрявшем на перекрестке. беспамятные минуты пробуждения после наркоза. покой под ослепляющей лампой сцены. старая скамейка под ленкоранской акацией перед озерцом травы для выгула собак в обретенном и потерянном городе.

солнце совсем спряталось, тени стволов пропали, море отступило в темноту, и этот сумерек, который привыкли сравнивать со смертью, укрывает меня заботливее любой человеческой руки, которая когда-либо меня касалась.

я отказываюсь видеть жизнь борьбой, вытягивающей жилы, сиротской песней, терапевтической легендой. я отказываюсь видеть жизнь слезоточивой драмой на могильных камнях, балладой о разлетевшихся щепках под красным колесом истории.

о нет, теперь, в мертвом лесу, добром лесу, на разлинованных полях своего повествования, я вижу, что жизнь вернее проглядывает в моменты промежутка и случайной пустоты – как будто в этот момент расходятся углы временных декораций, крошится стеклянный купол, и проглядывает истинная любовь, не имеющая ни смысла, ни повода. и когда всё кончится, останется только она, и я наконец-то всех вас пойму.

/end/

не в порядке текста,
а просто так
позвольте поделиться тяжестью.
например, всего полкило, ну, или грамм триста, отвесить – а то позвоночник не выдерживает.

постойте: взамен
я возьму триста грамм вашей.
может даже четыреста пятьдесят.
облегчим друг другу поклажу на этот вечер.

вот моя тяжесть – песочные мешки для воздушного шара. вдовий горб. заторы в кухонных трубах. тяжелое платье 16-летней невесты на цыганской свадьбе. турецкий ковер. походный рюкзак дезертира. стелящийся по земле парашют. тело товарища без сознания.
а какая ваша? расскажите про вашу тяжесть?

снимем ее с плеча и поставим на стол. вот она, между спазмированных мышц, как кишечный паразит из астероидного металла. так тянется к ядру земли, так давит на стол, что трещит древесина. и замирает.
и полегче. полегче.
сегодня ослабим бремя.
всего на вечер.
я вам мою тяжесть, вы – мне.
и ночное небо поверх домов – нам обеим.

джим керри

меня съел зверь

и вчера ночью впервые
ощутилось в деталях,
что, возможно,
я уже мертвый человек

как сушеные ушки и легкие,
которые грызет долли

люди обходят по окружности,
не приближаясь
и я могу имитировать жизнь, только когда говорю про книги и фильмы,
как заговоренная злыми эльфами дева, которая молчит, но продолжает ткать полотно
я плохо смеюсь, и голос чуть громче, чем нужно

женщины это чувствуют лучше
мужчины пока еще добры ко мне
маятник качается медленнее
но даже у мертвой ткани,
в которой крапится призрачный голос,
есть право на веру

вера перепрыгнет костер.

У меня была своя страна,
и я была в ней королевой.
Абсолютным монархом.
Я заботилась о своем народе, а когда происходило беззаконие, судила и миловала.

У меня было двое министров –  Слоненок и Лисенок, большие, больше меня, плотно набитые плюшевые тушки из маминого наследства. Они боролись за влияние, как тори и виги, но финальное решение всегда было за мной.
Это было моё бремя.

И если кто-то всерьез провинился, если кто-то приступил закон, я с болью в сердце выносила вердикт, и опальная игрушка, бывший гражданин государства Игрушан, отправлялась в изгнание. Оно называлось как-то весёленько, что-то вроде деревеньки или городка, и в этом была мрачная ирония, потому что находился городок на дне шкафа, под пакетами с порченой одеждой и меховым воротником, который никогда не пригождался в нашем климате.

И история моего королевства, государства Игрушан, не знала случая, чтобы кто-нибудь оттуда возвращался.

Где они теперь, провинившиеся, позабытые игрушки? привыкли ли они к своему новому краю, лишенному солнечных лучей? завели семьи с бледнокожими потомками или сгинули от цинги и скуки? они отчаялись писать бесчисленные прошения об амнистии и возвращении и основали собственное племя и религию? думаю, у них прижился культ карго – со временем в их ссыльный шкафный городок приходили бумажные ромбики для гадания и гармошки для игры в чепуху, билеты в кино, тетрадки с черновиками, заметки из местной газеты, худая и открытая одежда, чья мода не дождалась следующей светлой полосы, путеводитель по Японии, распечатанный трактат Витгенштейна и аюрведические рецепты, целая инсталляция из очков с диоптриями и папка с эскизами для шуточной книжки про монстров-фрилансеров, которую мы писали вместе с подругой, пока не поссорились. иллюзии и фантазии, клятвы и откровения, плохой трип и навязчивые мысли, скачки роста и медленно изживавшие себя роли – и много-много ключей от разных квартир. всё это теперь составляет непредставимый, особенный быт опальных игрушек, которых я уже давным-давно простила.
Простила, но не могу вернуть. Я растеряла свою абсолютную власть. И даже Слоненок с Лисенком уже давно, наверное, где-то в Аргентине, с новыми паспортами.
И сделанного, согласно закону природы, не воротить назад.

битлджус
💜💚🤍🖤
(несерьезный мемуар)

https://telegra.ph/bitldzhus-04-18