Очередной Один завтра в 22, как обычно. Вопросы приветствуются, а тема урока - «На поле Куликовом» Блока.

https://youtu.be/-KTfZL7hTBM

БАЛЛАДА ОБ ЭВОЛЮЦИИ ЖАНРА
 
Триллер семидесятых, мусор, но не позор:
Маленький город в Штатах возле тихих озер,
Душный уют предместий, детские голоса
И никаких предвестий в первые полчаса.
В девку влюблен ботаник, девкин папаша крут,
Девка – скорее пряник, папа скорее кнут.
Легкий налег тревоги: мертвенный цвет луны,
Сбитые на дороге лани и кабаны…
Впрочем, еще на титрах в пятки уйдет душа
От предсказаний хриплых местного алкаша:
Ежели кто в загранке, в царстве расхожих правд,
Видывал мир с изнанки – разве что алканавт.
 
Но тут вырывается магма, магма, копы бегут на взрыв
Дитя надрывается «Мама, мама!», кошки орут навзрыд,
И в брызгах гнили , в запахе гари на свет являются твари, твари,
Черный панцирь, алая слизь. Ждали и дождались.
Это могут быть черви, черви, – гумус Атланты щедр,
Может быть вариант дочерний ящеров из пещер,
Или до времени незаметный захватчик инопланетный,
Который понял, что мир ослаб, и бросился на растяп.
 
Ботаник делается брутален (а втайне и был таков),
Тварей выдавливают из спален, подвалов и чердаков,
Почва черна от тварей, старшая тварь мертва –
Как сочинять сценарий будущих Тварей-2?
Только припев осиплый местного алкаша
Нам обещает сиквел, публику тормоша.
 
Триллер восьмиидесятых снят через десять лет
О роковых расплатах: здесь хэппи-эндов нет.
С первого кадра ясно: осень, пора истцов.
В кронах желто и красно, полог небес свинцов.
Странности в нашей паре. Девка, порвав с отцом,
Мужу родит от твари тварь со своим лицом.
Чувствуя слишком остро фабульный поворот,
Девка, вцепившись в монстра, монстра не отдает.
Он же лепечет «Мама»! Он же освоил речь!
В ней же теперь программаи вечно его беречь.
 
– И если ты хочешь знать, скотина, пафосный лоботряс,
Когда меня эта тварь когтила, я кончила в первый раз,
Поскольку сами мы твари, твари, миледи и Маты Хари,
И мне милее склизкий паук, чем лысый доктор наук!
Есть грань меж нами, и эту грань не протаранишь лбом.
В любой из нас притаилась дрянь, а может быть, и в любом,
И я не отдам моего уродца, пусть даже тут все взорвется, –
И прячет страшного малыша в трущобе у алкаша.
 
 
Триллер из девяностых: в нем уже твари все –
В спальнях и на погостах, в школах и на шоссе.
Днем они в стаде, в паре, пафосны и грубы,
В баре торчат, как баре, в офисе, как рабы,
Бацают на гитаре, арфе или дуде –
Но все они только твари, и твари они везде.
Днем ритуально носят галстуки и пальто –
Ночью уже не косят, твари, ни подо что.
Форменный бестиарий, сборище адских харь –
Все они твари, твари! Смотришь – ты тоже тварь.
Взглянешь в глаза подругам, детям в глаза взгляни,
В зеркало, в пятый угол – всюду они, они.
Как удается падлам это внушить глазам?
Двадцать ли пятым кадром? Газ ли пускают в зал?
Улицы слизью покрыты густо. Вот она, власть искусства!
Сколько шарами вокруг ни шарь, всюду находишь тварь.
Все уже стало единым циклом. Приквел втекает в сиквел.
Жалко, что помер местный алкаш. Или он тоже ваш?
 
...Триллеры нровой эры! Бросив страну, семью,
Рыцарей новой веры тайно опознаю.
Подозреваю сильно, глядя в родную хмарь,
Что и создатель фильма – в сущности, тоже тварь.
Ужасов снявши сотни, в пламени и дыму, –
Сам-то он их не смотрит, на фиг они ему.
Мы себе зренье привычно тешим этим голимым трэшем,
Он же снимает себе давно подлинное кино.
Я-то давно сквозь угар и хаос вижу этот артхаус,
То, что он смотрит, аспид рябой, наедине с собой:
 
Липы, дожди, вокзалы, съемка через вуаль,
Спрятанные финалы, смазанная мораль,
На синих волнах эфира все время слышится плач,
И это изнанка мира, сколько ее ни прячь:
Туман, роковые девки изменчивей бесенят...
Выбрасывай свои деньги, доверчивый меценат!
Мир – это сон урода, нежность нетопыря,
Трудности перевода, попросту говоря,
Сладкие грезы тварей, песни ночных болот,
То ли кошмар в кошмаре,
То ли наоборот.
 

ВТОРАЯ СМЕРТЬ

Дай оглянусь!
А.С.П.

Жизнь – это стыд. За нее не держись.
Мало в ней было щедрот. Но в конце ведь
Будешь и эту оплакивать жизнь.
Дай оглянусь, чтоб ее обесценить.

Дай обернуться с твоей проходной.
В реанимации час уворую.
Чувствую, мало мне смерти одной –
Надо вторую.

После-то смерти, с ее высоты,
Так это выглядит тускло и скудно –
Мутные окна, нагие кусты,
Грязные склянки, палата и судно!

Так и в кино настоящий маньяк
Не убивается с первого раза,
А в результате изысканных драк
Прежде лишится руки или глаза.

Или отъезд из насиженных мест,
Даже когда оснований в избытке –
Мало ли, занавес, пытки, арест, –
Лучше устроить не с первой попытки.

Как бы отлично вернуться на час
В эти осенние многоэтажки,
Глянуть, насколько все так же без нас
(Странно, кому-то казалось – не так же),

Просто взглянуть, как сгущается снег
Из удушающей злобы предзимней, –
Часа хватило бы ринуться в бег,
Плюнув на родины голос призывный.

Дай оглянуться на черный провал –
Страх, невзаимность, мольбы о пощаде…
Что, вот по этому я тосковал?
Ну тебя к черту. Прощайте, прощайте.

Фокус, мне кажется, именно в том
Что после смерти, о чем ни базарьте,
Помыслы, родина, улица, дом –
Тают в цене, как товар при возврате,

Как довоенные после войны
Мелочи: куртка, записка, повестка…
Неотменимое чувство вины
Тоже куда-то уйдет наконец-то.

Дай мне увидеть работу, скандал,
Свалку, стукачку, получку, девчонку:
Господи, что, я по этой страдал
Жизни и родине? Ну ее к черту.

Я изменился, а все это – нет.
Так же за стенкой скрипит раскладушка.
Верю: вернусь через тысячу лет –
Тот же сосед мне кивнет равнодушно.

Тот же подросток – как есть, целиком,
В сланцах иль берцах, с поправкой на климат,
Разве что будет его телефон
Несколько более, сука, продвинут.

Вопросы к «Одину» принимаются здесь. Тема урока - «Двенадцать»

https://youtu.be/oowdDm6Uabc

Ночь июля с запахом самшита ядовита и душна,
хоть обширно звездами расшита черная ее мошна.

Ночи августа того страшнее, обреченные уже,
Смутные, как разговор в траншее на последнем рубеже.
Ночь – как смерть, заметить все успели, а в моем краю вдвойне.
Осенью, зимой – как смерть в постели, летом -- словно на войне.

Летней ночью всякий раз тревога, всех предчувствия томят –
Будто утром всем лежит дорога с вещмешком в военкомат.

И страшней всего перед рассветом: совесть, паника, вина...
Жизнь у нас возможна разве летом, и любая жизнь -- война.

А люблю я только ночь июня, занавески, лепестки.
Эта ночь светла без полнолунья и тревожна без тоски.

Этой ночи воздух не казармен: утром, чуть глаза раскрой,
Не на фронт пойдешь, а на экзамен или вечер выпускной!

Свежих листьев свежее смятенье, спешка ветра, жажда цвесть,
Неба серебристое свеченье, словно в небе что-то есть.

Тени на обоях, рябь на луже, дальний поезд, креозот...
Умереть во сне – чего бы лучше! Но не всем же так везет.

Влажный шум блаженный, запах сложный, пота бисер просяной –
Словно сон красавицы тревожный под легчайшей простыней.

Верить в то, что все не втуне,
И что все припомнится потом, --
Можно пару раз в июне.
А уже в июле – моветон.

Все желающие могут подать заявку на мой курс в Свободном университете:

https://freemoscow.university/course/obraz-stalina-v-mirovoj-literature

Вопросы в Один принимаются вот туточки. Тема - Соловьиный сад Блока

Позднее лето
Я вообще завишу от погоды —
Как гипертоник, да, хоть я и не,—
Сильней, чем от общественной свободы
И от числа погибших на войне.

А. Г.

1. (На мотив «Фонариков»)

Какое пышное, торжественное лето,
Какая наглая, беспечная жара,
Деревья сытого, ликующего цвета
В квадрате пыльного московского двора!
О сочетание, которым славен август,—
Тревожно, празднично, цветуще и мертво!
Оно мне нравится, хоть я ему не нравлюсь,
Но мне взаимности не нужно от него.

Как пахнут Азией арбузы, груши, дыни,
Какими бучами и паузой какой!
Какие шахские, багдадские твердыни
Роятся тучами над Яузой-рекой!

Всей этой лености на грани новой смуты,
Всей этой роскоши и пыльному рванью,
Всей этой бренности – осталось полминуты,
Но до чего она беспечна на краю!

Я, если что, всегда завидовал природе,
Ее животному, пещерному уму,
Ее терпению, свободе, несвободе,
Ее доверию к неведомо кому.
Кошачьей вольнице нужна причина, что ли?
Собачья преданность не ведает торгов.
Есть ситуации, когда свобода воли
Скорей проклятие богов, чем дар богов.

Я в том же статусе – и сетовать не вправе,
Я в том же возрасте, на том же рубеже,
Я к той же гибели несусь в ее составе,
И запах тления мне чудится уже.
Нагие станции вприглядку, чай вприкуску,
Провалы памяти, седая борода,—
Я с той же скоростью качусь к тому же спуску,
И дай мне Бог того же мужества тогда.

Один завтра, вопросы принимаются, тема лекции - проза Андрея Белого

https://youtu.be/wONW7LtvOQQ

Вопросы на Один принимаются здесь. Тема лекции - Московская трилогия Андрея Белого

Джим Моррисон — не только один из величайших музыкантов своего времени, не только один из «клуба 27» — списка гениев, умерших на этом возрастном рубеже. Моррисон — еще и довольно значимый поэт.
Застенчивый школьник, писавший втайне какие-то сюрреалистические стихи, оказался действительно одним из лучших стихотворцев своего времени. Причем существенная часть его стихов — это вовсе не тексты песен, а длинные серьезные метафизические поэмы. Можно отнестись к этому как к обычному бреду американского студента, а можно — как к провидческой поэзии, предсказавшей очень многое из того, что случилось в Америке в 80-е и 90-е.

15 сентября, 20:00.
Подробнее по ссылке:

https://www.pryamaya.ru/dmitriy-bykov-zolotye-sovokupleniya-dzhima-morrisona_06_09_2022