Ровно два года назад.
Некоторые стихи с годами становятся лучше или по крайней мере понятнее.
НОВЫЕ БАЛЛАДЫ
ПЯТНАДЦАТАЯ
Несмотря что сейчас
Так угрюмо, бездарно, удушливо,
Если будут не против соседи, земля и вода,
Мы могли бы построить для всех
Золотую Россию Грядущего,
Без кнута и суда,
Для любого, кто хочет туда.
И все стукачи и стукачки,
Кухарки и прачки,
Каторжанин, прикованный к тачке,
И висельник, взорванный в тачке,
Ценители течки и сучки,
Бухла и жрачки,
Служители тайных служб и жрецы айти,
Не дожидаясь получки,
Не клянча подачки,
По праву рожденья могли бы туда войти.
Никто не хочет?
Ну, хорошо-хорошо…
Средь изгоев изгои,
Среди гонимых гонимые,
Мы летим, как снег,
Под безжалостный хор планет.
Нам бы клок земли —
Без воды, без травы, без имени, —
Чтоб построить на нем Россию,
Раз места в России нет.
И все разбойники и охранники,
Циники и охальники,
Кнуты и пряники, диски и многогранники,
Крыжовники и багульники, ягели и лишайники,
Любители суммы и разности, праздности и труда,
Без шума и паники, без шуточек о «Титанике»,
Без тени стыда
Могли бы войти туда.
Никто не хочет?
Ну, хорошо, хорошо!
Мы не просим любви,
Надежд уже не питаем мы,
Презирается наш зарок,
Забывается наш язык…
Нам хоть край земли,
Хоть остров необитаемый:
Если люди не верят,
Попробуем жить без них.
Чтоб худшие виды всего живого и сущего,
Грызущего и ползущего, жующего и ревущего,
Все то, что в землю забито, в воду опущено,
Все то, что внушает злобу и будит страх, —
Сыскали приют в Золотой России Грядущего
И чувствовали себя на своих местах.
Никто не хочет?
Ну, хорошо!
Хорошо!
Проспали свою Итаку мы.
Просрали свою атаку мы.
Полагаться на милость потомков?
О, не мели.
Но трех-то аршин,
В конце положенных всякому,
Никто у меня не отнимет.
Они мои.
И тогда в пылающей бездне,
По слову Тютчева,
Там, откуда уже не выгонят никогда,
Я построю свою
Золотую Россию Грядущего,
И со временем все попадут туда.
Да.
Да.
Некоторые стихи с годами становятся лучше или по крайней мере понятнее.
НОВЫЕ БАЛЛАДЫ
ПЯТНАДЦАТАЯ
Несмотря что сейчас
Так угрюмо, бездарно, удушливо,
Если будут не против соседи, земля и вода,
Мы могли бы построить для всех
Золотую Россию Грядущего,
Без кнута и суда,
Для любого, кто хочет туда.
И все стукачи и стукачки,
Кухарки и прачки,
Каторжанин, прикованный к тачке,
И висельник, взорванный в тачке,
Ценители течки и сучки,
Бухла и жрачки,
Служители тайных служб и жрецы айти,
Не дожидаясь получки,
Не клянча подачки,
По праву рожденья могли бы туда войти.
Никто не хочет?
Ну, хорошо-хорошо…
Средь изгоев изгои,
Среди гонимых гонимые,
Мы летим, как снег,
Под безжалостный хор планет.
Нам бы клок земли —
Без воды, без травы, без имени, —
Чтоб построить на нем Россию,
Раз места в России нет.
И все разбойники и охранники,
Циники и охальники,
Кнуты и пряники, диски и многогранники,
Крыжовники и багульники, ягели и лишайники,
Любители суммы и разности, праздности и труда,
Без шума и паники, без шуточек о «Титанике»,
Без тени стыда
Могли бы войти туда.
Никто не хочет?
Ну, хорошо, хорошо!
Мы не просим любви,
Надежд уже не питаем мы,
Презирается наш зарок,
Забывается наш язык…
Нам хоть край земли,
Хоть остров необитаемый:
Если люди не верят,
Попробуем жить без них.
Чтоб худшие виды всего живого и сущего,
Грызущего и ползущего, жующего и ревущего,
Все то, что в землю забито, в воду опущено,
Все то, что внушает злобу и будит страх, —
Сыскали приют в Золотой России Грядущего
И чувствовали себя на своих местах.
Никто не хочет?
Ну, хорошо!
Хорошо!
Проспали свою Итаку мы.
Просрали свою атаку мы.
Полагаться на милость потомков?
О, не мели.
Но трех-то аршин,
В конце положенных всякому,
Никто у меня не отнимет.
Они мои.
И тогда в пылающей бездне,
По слову Тютчева,
Там, откуда уже не выгонят никогда,
Я построю свою
Золотую Россию Грядущего,
И со временем все попадут туда.
Да.
Да.
Большое зло раздвинуло границы
И сбросило иллюзию стыда.
Любые бронзы, мраморы, граниты
Не означают «больше никогда».
И тот судья, который вас осудит,
И тот палач, что сбросит вас во мрак, --
Не говорит, что больше так не будет,
А подтверждает: будет только так.
То выставка, то высылка, то СВО -
Вдыхаю гниль и тленье выдыхаю.
Мы думали тогда: Дахау — все.
И не ошиблись: все теперь Дахау.
И сбросило иллюзию стыда.
Любые бронзы, мраморы, граниты
Не означают «больше никогда».
И тот судья, который вас осудит,
И тот палач, что сбросит вас во мрак, --
Не говорит, что больше так не будет,
А подтверждает: будет только так.
То выставка, то высылка, то СВО -
Вдыхаю гниль и тленье выдыхаю.
Мы думали тогда: Дахау — все.
И не ошиблись: все теперь Дахау.
+++
Не за то я люблю эту бездну,
Что она оттеняет пальто,
А за то, что когда я исчезну –
Вообще не заметит никто.
Если все эти твари возможны,
То, какая напасть ни пришла б,
Наши личные беды ничтожны,
Наши смерти теряют масштаб.
Удружила Россия, ей-Богу,
Учредивши свою СВО:
Что там руку оплакивать, ногу –
Если головы всем сорвало?
Всякой жалобе быть голословной,
Всякой боли копейка цена
По сравнению с той катастрофой,
Что себе учинила она.
Потому что мы больше не ропщем:
Все дурное упало в цене,
Растворившись в провале всеобщем.
Только счастье осталось при мне.
Мини-счастье, как дождь по асфальту,
Но запомнилось, ибо контраст –
Вроде первого выезда в Ялту,
Что меня совершенно потряс.
Как я с мамой ходил за гирляндой
Типа в семьдесят типа восьмом,
И как мэтр равнодушно-галантный
Мне ответил любезным письмом.
Не за то я люблю эту бездну,
Что она оттеняет пальто,
А за то, что когда я исчезну –
Вообще не заметит никто.
Если все эти твари возможны,
То, какая напасть ни пришла б,
Наши личные беды ничтожны,
Наши смерти теряют масштаб.
Удружила Россия, ей-Богу,
Учредивши свою СВО:
Что там руку оплакивать, ногу –
Если головы всем сорвало?
Всякой жалобе быть голословной,
Всякой боли копейка цена
По сравнению с той катастрофой,
Что себе учинила она.
Потому что мы больше не ропщем:
Все дурное упало в цене,
Растворившись в провале всеобщем.
Только счастье осталось при мне.
Мини-счастье, как дождь по асфальту,
Но запомнилось, ибо контраст –
Вроде первого выезда в Ялту,
Что меня совершенно потряс.
Как я с мамой ходил за гирляндой
Типа в семьдесят типа восьмом,
И как мэтр равнодушно-галантный
Мне ответил любезным письмом.
Впервые в жизни с начала до конца на большом экране посмотрел «Седьмую печать».
Сказать, что понял, не могу, но понимать и не надо - надо просто как-то разместить себя в этом пространстве. И главное - все последующее мировое кино, от Германа, честно в этом признававшегося, до Антониони и до позднего Феллини, выросло оттуда. Поистине фильм фильмов, как писали о «Рублеве».
Говорить об этом кино, что оно нравится или не нравится, - все равно что оценивать в эстетических категориях сильный шторм. Красиво, да, но дело не в этом.
Сказать, что понял, не могу, но понимать и не надо - надо просто как-то разместить себя в этом пространстве. И главное - все последующее мировое кино, от Германа, честно в этом признававшегося, до Антониони и до позднего Феллини, выросло оттуда. Поистине фильм фильмов, как писали о «Рублеве».
Говорить об этом кино, что оно нравится или не нравится, - все равно что оценивать в эстетических категориях сильный шторм. Красиво, да, но дело не в этом.
Вопросы на Один принимаются здесь. Тема лекции - Маркес и его новая сериальная адаптация
ОТ АВТОРА. Эта пьеса написана по заказу одной известной актрисы (не Хаматовой) для нее и одного известного артиста (не Трибунцева). Может быть, их замысел осуществится и они это будут играть в Европе, а может, один известный режиссер (не Мирзоев) поставит это как фильм. Короче, они сейчас над всем этим работают, но моя часть работы
выполнена, и с разрешения артистов я предлагаю ее вниманию читателя. Названия у этой пьесы нет, как нет и не может быть его у всего происходящего. Таких слов мы пока не придумали, и, может быть, именно поэтому финала у этой пьесы тоже до
сих пор нет.
Дмитрий Быков,
Рочестер, 22 декабря 2024 года.
Пьеса выложена на Патреоне, welcome
https://www.patreon.com/posts/118451329?utm_campaign=postshare_creator
выполнена, и с разрешения артистов я предлагаю ее вниманию читателя. Названия у этой пьесы нет, как нет и не может быть его у всего происходящего. Таких слов мы пока не придумали, и, может быть, именно поэтому финала у этой пьесы тоже до
сих пор нет.
Дмитрий Быков,
Рочестер, 22 декабря 2024 года.
Пьеса выложена на Патреоне, welcome
https://www.patreon.com/posts/118451329?utm_campaign=postshare_creator
Patreon
ПЬЕСА | Dmitry Bykov
Get more from Dmitry Bykov on Patreon
Юлию Киму, в день рожденья
В мире два известных Кима --
Ын и "Кони над рекой".
Различать необходимо,
Где живет из них какой.
Если честно, наше время
Лишь титанам по плечу:
Где Россия, где Корея --
Я не сразу различу.
Что Россия, что Корея
Воплощенным стали дном:
В ритме бодрого хорея,
В темпе движутся одном,
Отвратительно старея,
Недвусмысленно зверея,
Беззастенчиво дурея
И чучхея с каждым днем.
У обеих -- бред величья,
В прессе -- бред, в искусстве -- жесть...
Но одно у них различье
Примечательное есть.
У обеих путь опасный,
Он, боюсь, необратим, --
Но в одной из них прекрасный,
А в другой ужасный Ким.
Русский Ким живет на Пресне,
Композитор и поэт:
Пусть он дальше пишет песни
И живет еще сто лет.
А жиреющий в Корее --
Неприятный, вредный Ким.
Пусть он треснет поскорее,
Да и в целом хрен бы с ним!
В мире два известных Кима --
Ын и "Кони над рекой".
Различать необходимо,
Где живет из них какой.
Если честно, наше время
Лишь титанам по плечу:
Где Россия, где Корея --
Я не сразу различу.
Что Россия, что Корея
Воплощенным стали дном:
В ритме бодрого хорея,
В темпе движутся одном,
Отвратительно старея,
Недвусмысленно зверея,
Беззастенчиво дурея
И чучхея с каждым днем.
У обеих -- бред величья,
В прессе -- бред, в искусстве -- жесть...
Но одно у них различье
Примечательное есть.
У обеих путь опасный,
Он, боюсь, необратим, --
Но в одной из них прекрасный,
А в другой ужасный Ким.
Русский Ким живет на Пресне,
Композитор и поэт:
Пусть он дальше пишет песни
И живет еще сто лет.
А жиреющий в Корее --
Неприятный, вредный Ким.
Пусть он треснет поскорее,
Да и в целом хрен бы с ним!
Полно у дьявола утех,
Но яростней всего его прислуга
Науськивает друг на друга тех,
Кто невозможен друг без друга.
Хоть мир имел один исток,
Его бесстыдно разметали
На лево-право, Запад и Восток,
На вертикали и горизонтали.
Подруга Вертикаль людей живыми ест,
Сестра Горизонталь грозит иной расплатой.
Давно разъяли бы и крест,
Когда бы не удерживал Распятый.
2005?
Но яростней всего его прислуга
Науськивает друг на друга тех,
Кто невозможен друг без друга.
Хоть мир имел один исток,
Его бесстыдно разметали
На лево-право, Запад и Восток,
На вертикали и горизонтали.
Подруга Вертикаль людей живыми ест,
Сестра Горизонталь грозит иной расплатой.
Давно разъяли бы и крест,
Когда бы не удерживал Распятый.
2005?
СОРОК СТРОК
Когда приду его убивать – а я приду его убивать, --
Я подберу идеальный фон: все безусловно идет к тому,
Чтоб растворился мой самосуд на фоне сотен других смертей,
И кстати, многие так же ждут. Вы тоже чувствуете? Ну вот.
Читаю это в глазах у всех, и даже хочется подмигнуть.
Такое чувство, как будто мир предохранялся – и перестал.
Он, кстати, знает, что я приду. Мне даже кажется иногда,
Что он задумывал это все в надежде так покончить с собой:
Жизнь явно в тягость таким, как он, -- а тут, гляди, никаких хлопот:
Ни там решимости накопить, ни там оружие доставать...
(И это первая из причин, она же главная, по какой
Он не придет меня убивать, а вечно ждет, пока я приду).
Меня убить вообще нельзя: уже попробовали – и что?
Мне тоже лучше не убивать, но тут одно исключенье есть.
Могла бы дрогнуть его рука – моя не дрогнет: он все учел.
Я, может быть, для того рожден, чтоб смыть с поверхности эту тварь.
А что ты думаешь – для стихов? Я их пишу вообще затем,
Чтоб отвлекаться хоть иногда от мыслей, как я его убью.
Нет, я не Джаспер, хоть Джаспер крут, а он ни разу ни Эдвин Друд.
Мне, чтоб представить все в мелочах, китайский опиум ни к чему –
Как рифмы мастеру не нужны: важней размер, но дело не в нем.
Размер – не главное, как сказал Давид, раскручивая пращу.
(Вот кстати рифма: я все прощу. Прощу, конечно, когда убью.
Сейчас, пока еще не убил, мне хочется обойтись без рифм).
Возможен, правда, такой расклад, что, дожидаясь годы подряд
Такого ада, в котором я убийство спрячу, как лист в лесу, --
Могу застать его стариком, сморчком, в коляске, на костылях, --
Тоска и ненависть ко всему с рожденья жрет его изнутри.
Он скажет, хрипло захохотав, как сверхзлодеи в плохом кино,
Что я как раз подгадал момент его страдания облегчить,
Что жизнь сложилась, как он хотел, а я принес идеальный крах, --
И как ответить на этот смех, признаться, я еще не решил.
А что, действительно сильный ход. Так он бы гнил, а бабах – и все.
Выходит, каждый наш вольный шаг – осуществление планов зла?
Не оставлять же его в живых? Не хохотать же ему в ответ,
Как сверхгерои в плохом кино, что я вполне удовлетворен?
Слова не действуют на меня: я сам их столько наговорил,
Что, как меня ни разубеждай, не передумаю все равно.
Убийство – тоже словесный жанр, но монолог, а не диалог.
Пусть напоследок поговорит. Он говорит, а ты убивай.
Когда приду его убивать – а я приду его убивать, --
Я подберу идеальный фон: все безусловно идет к тому,
Чтоб растворился мой самосуд на фоне сотен других смертей,
И кстати, многие так же ждут. Вы тоже чувствуете? Ну вот.
Читаю это в глазах у всех, и даже хочется подмигнуть.
Такое чувство, как будто мир предохранялся – и перестал.
Он, кстати, знает, что я приду. Мне даже кажется иногда,
Что он задумывал это все в надежде так покончить с собой:
Жизнь явно в тягость таким, как он, -- а тут, гляди, никаких хлопот:
Ни там решимости накопить, ни там оружие доставать...
(И это первая из причин, она же главная, по какой
Он не придет меня убивать, а вечно ждет, пока я приду).
Меня убить вообще нельзя: уже попробовали – и что?
Мне тоже лучше не убивать, но тут одно исключенье есть.
Могла бы дрогнуть его рука – моя не дрогнет: он все учел.
Я, может быть, для того рожден, чтоб смыть с поверхности эту тварь.
А что ты думаешь – для стихов? Я их пишу вообще затем,
Чтоб отвлекаться хоть иногда от мыслей, как я его убью.
Нет, я не Джаспер, хоть Джаспер крут, а он ни разу ни Эдвин Друд.
Мне, чтоб представить все в мелочах, китайский опиум ни к чему –
Как рифмы мастеру не нужны: важней размер, но дело не в нем.
Размер – не главное, как сказал Давид, раскручивая пращу.
(Вот кстати рифма: я все прощу. Прощу, конечно, когда убью.
Сейчас, пока еще не убил, мне хочется обойтись без рифм).
Возможен, правда, такой расклад, что, дожидаясь годы подряд
Такого ада, в котором я убийство спрячу, как лист в лесу, --
Могу застать его стариком, сморчком, в коляске, на костылях, --
Тоска и ненависть ко всему с рожденья жрет его изнутри.
Он скажет, хрипло захохотав, как сверхзлодеи в плохом кино,
Что я как раз подгадал момент его страдания облегчить,
Что жизнь сложилась, как он хотел, а я принес идеальный крах, --
И как ответить на этот смех, признаться, я еще не решил.
А что, действительно сильный ход. Так он бы гнил, а бабах – и все.
Выходит, каждый наш вольный шаг – осуществление планов зла?
Не оставлять же его в живых? Не хохотать же ему в ответ,
Как сверхгерои в плохом кино, что я вполне удовлетворен?
Слова не действуют на меня: я сам их столько наговорил,
Что, как меня ни разубеждай, не передумаю все равно.
Убийство – тоже словесный жанр, но монолог, а не диалог.
Пусть напоследок поговорит. Он говорит, а ты убивай.
…И хотя определяющую роль в сборе доказательств сыграли, думается мне, все-таки айти-специалисты, — теперь и фрикам-доносчикам стало понятно, зачем нужна лингвистика.
Дорогие друзья! Смотреть Новый год на Эхе можно будет в моем канале:
https://youtube.com/@dmitrybykov3912?si=BhuVUcgT57x4VJ5e
В ночь с 1 на 2 этот эфир выйдет на Живом гвозде. Ну, просто потому, что в новогоднюю ночь гвоздь не работает.
Всех, кто хочет почитать стихи или спеть, или просто зайти к нам в гости, мы позовем в зум. Пишите, я пришлю ссылку.
До скорого!
https://youtube.com/@dmitrybykov3912?si=BhuVUcgT57x4VJ5e
В ночь с 1 на 2 этот эфир выйдет на Живом гвозде. Ну, просто потому, что в новогоднюю ночь гвоздь не работает.
Всех, кто хочет почитать стихи или спеть, или просто зайти к нам в гости, мы позовем в зум. Пишите, я пришлю ссылку.
До скорого!
YouTube
Dmitry Bykov
Share your videos with friends, family, and the world
Губерман — будет! Да, ненадолго, да, у него 30 человек гостей, и он ведет стол, держит всю компанию, оторваться на нас сможет ровно настолько, чтобы прочитать горсть новых гариков, — но он с нами. Если, конечно, мир не успеет рухнуть за оставшихся два дня. Но думаю, что даже его потенциальным взрывателям хочется послушать Губермана.