Ирина Одоевцева прожила долгую жизнь. Она могла остаться в русской литературе поэтессой и писательницей второго, а то и третьего ряда (уж больно велика была конкуренция в начале ХХ века), а стала автором знаменитых мемуаров. В любой книге о Гумилёве, Мандельштаме, других поэтах и писателях «серебряного века» можно встретить главы из её книги «На берегах Невы» - воспоминаний о послереволюционном Петрограде и его кипящей литературной жизни. Одоевцева мало пишет о себе, гораздо больше – о тех литераторах, с которыми ей доводилось встречаться, беседовать, и даже сухой перечень этих имён уже поразил бы. Восхищает то, как в условиях послереволюционных лишений, когда привычная жизнь разом рухнула, люди не переставали жить литературой.

Вторая книга – о встречах и впечатлениях периода эмиграции. И хотя громких имён на страницах этих мемуаров не меньше, чем в первой книге, атмосфера меняется: «О стихах здесь как будто все забыли. Трудно поверить, что эти самые люди ещё совсем недавно шли по неосвещённым, страшным ночным улицам, усталые, голодные и озябшие, шли в мороз, под дождём, часто через весь Петербург, только для того, чтобы в Доме искусств или в Доме литераторов послушать стихи». «На берегах Леты» - несколько глав из третьей, недописанной или даже вернее сказать – ненаписанной книги.

Можно о многом говорить, много вопросов хотелось бы задать автору, но не хочется писать длинный пост. Скажу вот что. По-моему, мемуары Одоевцевой притягательны тем, что их герои выглядят как живые люди. Талантливые, а иногда даже великие, по-своему притягательные, а иногда и отталкивающие, со своими тараканами в голове (творческие ведь люди) и выписанные без какой-либо лакировки. И даже когда эти люди на страницах книги творят какую-то дичь, всё равно в авторской позиции видна симпатия или по меньшей мере интерес к этим людям, а вовсе не желание облить их грязью и т. д. Если говорить о каких-то центральных и смыслообразующих фигурах, то в «На берегах Невы» это, несомненно, Николай Гумилёв, проводник Одоевцевой в поэтическом мире и буквально её учитель, а в «На берегах Сены», мне кажется, таковыми можно считать чету Мережковских и, конечно, Ивана Бунина.

И, да, ещё раз немного повосхищаюсь концентрацией великих или просто значительных авторов на квадратный метр дореволюционного и послереволюционного Петрограда. Не то что нынешнее племя!

Александр Кан – не музыкант, но сделал для ленинградской неформальной сцены не меньше, чем иные музыканты. Он – журналист, критик, «энтузиаст джаза» (это определение я видел на одной мемориальной табличке, и к Александру Кану оно столь же применимо!).

В своей книге он рассказывает об истории ленинградского джаза, о ключевых фигурах этого музыкального направления. Кого тут только нет: Вапиров, Гайворонский, Волков, трио Ганелина, Валентина Пономарёва, гости из других городов, такие, как Сергей Летов. Хватает в ней и поучительных историй о соприкосновении с разной советской бюрократией и сотрудниками госбезопасности, курировавшими неформальную культурную жизнь. Удивительно, но иной раз – не без пользы для дела.

Кан отдаёт предпочтение «новому джазу», экспериментальным, граничащим с авангардом, течениям. Именно такую музыку в первую очередь пестовал Клуб современной музыки, существовавший в Ленинграде в 1979-1982 гг. На его сцене можно было услышать как «новый», так и традиционный джаз, академических авангардистов и даже рок-группы, к которым в джазовой среде обычно относились пренебрежительно. Кстати про рок: с обложки на нас смотрят улыбающиеся Сергей Курёхин и Борис Гребенщиков, у БГ в руках прекрасный авангардный музыкальный инструмент, известный как «пила», а название книги позаимствовано из его песни. Но если Курёхин, наряду с Каном и джазовым критиком Ефимом Барбаном, был одним из ключевых участников Клуба современной музыки и вообще всего ленинградского джазово-авангардного движа, то Гребенщиков в этой книге персонаж скорее эпизодический.

P. S. Лелею мысль написать для канала длинночитабельный текст о многочисленных связях и точках соприкосновения ленинградского рока с джазом. И книга Александра Кана очень мне в этом поможет!

Читал я как-то книгу В. Я. Гросула Общественное движение в России первой половины XIX века - толстый том, изданный в 2017 году изд-вом "АИРО-XXI". Это было ещё до того, как появился этот скромный канал, поэтому вы её тут пока не встречали.

Сейчас наткнулся на свои конспекты этого труда, который действительно полезен и информативен, правда, прежде всего с историографической стороны — часто книга становится больше похожей на подробный пересказ классиков, чем на изложение авторской концепции.

Но как же отвратительно она издана! Обилие опечаток, разных грамматических несуразностей и прочих косяков намекает, что в издательстве неважно обстоят дела с редактурой и вычиткой текстов. В какие-то моменты чтение превращалось в натуральный стенд-ап.

Тем временем С. А. Козлов в научной рецензии в журнале "Российская история" отметил, что монография "написана замечательным русским литературным языком".

Вот несколько примеров замечательного русского литературного языка:

— "наследие декабристов об общественном движении..."
— "и затем последовало новое издание 2001 г. и помещение её в интернете..." (о книге Пыпина)
— "...торжественно открываются в Москве Триумфальные ворота в ознаменование победы в войне 1812 г. Открыты они были в атмосфере чрезвычайной торжественности..." (с. 578)
— "С. Д. Толь была... женой С. А. Толя, бывшего Санкт-Петербургского губернатора и внука К. Ф. Толя, участвовавшего в подавлении декабристского восстания, лично допрашивавший арестованных декабристов и затем оставившем об этом собственные свидетельства". (с. 804)

Отдельная история — опечатки и внезапные пропажи букв. Иногда они получались очень смешными.
— Окуджава Б. Глоток свободы. Повесть о Павле Песеле. М., 1971 (гав!)
— славнофилы
— "...подвал немалые надежды на этом поприще"
— "древней русской лидературы"
— "Радищев знал об этой слежке и старался быть как можно более острожным"

Апогей всего этого — пассаж о С. Р. Воронцове:
Видным представителем этого течения был посол России в Англии С. Р. Воронцов, которого Н. К. Шильдер причислил, хотя и безосновательно, к сторонникам политического застоя. С. Воронцов относился к числу наиболее образованных русских сановников, обладавших большим политическим опытом и хорошим знанием английской политической системы. Примечательно, что Воронцов считал наиболее подходящим для России то устройство, которое существовало от Петра I до Екатерины II и, таким образом, негативно оценивал преобразовательскую деятельность после 60-х гг. XIX в.

И всё бы ничего, но тот Воронцов, о котором пишет автор, умер в 1832 году...
P. S. Пока набирал этот текст, понял, в чём, скорее всего, дело: имелись в виду 60-е годы XVIII века, а не XIX.

Короче, говоря, мораль сей басни: товарищи, не экономьте на редакторах!

вот обложечка

Кто такой Филипп Филиппович Вигель? Российский государственный деятель, коллекционер и мемуарист – так определяет его Большая Российская энциклопедия. Там же указаны и годы жизни: 1786-1856. Впервые цитаты из его воспоминаний мне попались, когда я читал о П. Я. Чаадаеве. Они были настолько наполнены желчью и сарказмом, что я, признаюсь, подозревал какие-то безответные чувства автора по отношению к «басманному философу». Правда, потом оказалось, что Вигель так пишет примерно обо всех. А на Чаадаева он успел и состряпать донос. Проявил себя, так сказать, в разных жанрах.

Вообще записки Вигеля хорошо известны в историографии, их часто цитируют, особенно если хотят облить грязью персонажа, о котором идёт речь. При этом автор, хоть и старательно изображает из себя благонамеренного лоялиста, не щадит в записках не только разных либеральных реформаторов и уж тем более декабристов, но и всяческих охранителей: Аракчееву достаётся за жестокость и грубый нрав, Магницкому за обскурантизм и переменчивость взглядов, а об С. С. Уварове, с которым Вигель был знаком по обществу «Арзамас» (и имеет немало общего), он и вовсе пишет будто бы снисходительно, подтрунивая над его чувством собственной важности. Зато о царях – что о Павле, что об Александре, что о Николае, - ни единого плохого слова. Столь редкой честью в записках Вигеля мало кто одарён: Карамзин, Вяземский, Блудов, в общем и целом – Пушкин (несмотря на его остроты по поводу вигелевской ориентации).

Как вы, наверное, поняли, Ф. Ф. Вигель явно был не самым приятным человеком. Иногда о нём и вовсе пишут как об озлобленном неудачнике. Но это, конечно, спорный вопрос. В чём его неудачливость? В том, что не добрался до министерских постов и не обрёл всенародную славу, как некоторые его друзья? Ну извините, таких вакансий на всех не напасёшься. Если перевести вехи его карьеры (бессарабский вице-губернатор, керченский градоначальник, директор одного из департаментов МВД) в рублёвый эквивалент, то по современным меркам мало бы не показалось. Для того времени, конечно, другая совсем история, особенно если учесть, что на первых двух постах Вигель навлёк на себя большую нелюбовь местных жителей. Сам он, кстати, часто сетовал на бедность и писал о том, как ходил столоваться к более обеспеченным друзьям.

И всё же мемуары Ф. Ф. Вигеля это не только собрание недостоверных сплетен и упражнений в злословии. В них есть очень интересные описания шуточных ритуалов общества «Арзамас» (автор был одним из его активных участников), театральной жизни Москвы и Петербурга, забавно описаны склоки между российскими масонскими ложами, подмечено много особенностей столичного и провинциального быта. Словом, при всём сомнительном моральном облике автора, читать его «Записки» весьма интересно. Хотя, конечно, не стоит принимать на веру всё, что в них написано.

Совсем небольшая книжка в мягкой обложке, которая случайно попалась мне на глаза и оказалась очень занимательной. Впервые она увидела свет на французском языке в 1990 году, что неудивительно: двухсотлетие революционных событий многих подтолкнуло к их переосмыслению.

Хоть тема вовсе не нова, исследование выглядит очень любопытным. Шартье на страницах книги часто вступает в полемику с работой Даниэля Морне «Интеллектуальные истоки Французской революции» (1933) и предлагает взглянуть на классическую тему с иного ракурса.

Морне в своё время писал о довольно понятных вещах: «Французскую революцию во многом предопределили идеи». То есть, Просвещение породило Революцию. И этот тезис, утверждающий наличие прямой и понятной взаимосвязи между Просвещением и Революцией, многими воспринимался и воспринимается как аксиома.

Шартье заходит с другой стороны: «Не путает ли классическая традиция причины и следствия, когда утверждает, что просвещение породило Революцию? Не вероятнее ли другое: что Революция придумала Просвещение, желая доказать своё законное происхождение и ища свои корни в основополагающих текстах философов, для чего примирила их авторов, несмотря на бросающиеся в глаза различия, и сплотила их задним числом, представив инициаторами разрыва со старым миром? Учредив, хотя и не без споров, пантеон предков, куда вошли Вольтер и Руссо, Мабли и Бюффон, Гельвеций и Рейналь, приписав если не всем философам, то самой философии Просвещения резкую критику существовавших порядков, деятели Французской революции создали теорию преемственности, которая является прежде всего попыткой оправдать себя и переложить ответственность на своих прародителей».

Нет, автор не настолько эксцентричен, чтобы утверждать, что вся просвещенческая традиция была «изобретена» позже. Речь о другом: на его взгляд, и Просвещение, и Революция – составляющие иного более длительного процесса, корни которого уходят ещё в прежний «старый порядок». И, например, не «философические книги» (к которым, как пишет автор, помимо трудов просветителей, относили памфлеты, сатиру и даже порнографию) расшатали французские умонастроения, подорвали авторитет монархии и разломали все духовные скрепы, какие могли. Напротив, их популярность стала возможна благодаря тому, что скрепы упорно расшатывались уже на протяжении всего XVIII века. Секуляризация общественного сознания, десакрализация власти и личности короля, - всё это, как показывает Роже Шартье в своём исследовании, не с потолка берётся. Пишет он и о «перепроизводстве интеллектуалов», всяческих юристов и прочих обладателей высшего образования, которые не могут найти себе должное применение во французском обществе того времени, озлобляются и винят проклятый режим…

Словом, книга достойна внимательного прочтения, желательно с карандашом в руках. Особый прикол ещё и в том, что книга Роже Шартье появилась как раз тогда, когда на 1/6 части суши вовсю шла перестройка и многие происходящие в СССР процессы (десакрализация власти, насмешки над генсеками, недовольство интеллектуалов) подозрительно напоминали то, о чём пишет уважаемый исследователь. А то, как в предисловии к русскому изданию автор призывает «не отождествлять конец XVIII века с концом ХХ века» лишь ещё больше обращает наше внимание на эти забавные совпадения.

Книжки о рок-музыке идут вне очереди, сами понимаете)

Этот юзер очень ленив и очень мало пишет для канала, но зато продолжает читать книжки и, кажется, делает это почти всегда и постоянно. Во время последнего похода в книжный обзавёлся двумя новинками о русском роке. Это глянцевая и хорошо распиаренная (в хорошем смысле) книга А. Кушнира «Аквариум. Геометрия хаоса», о которой я потом тоже обязательно напишу, и небольшого формата книжечка экс-ударника «Зоопарка» Валерия Кирилова «Жизнь в Зоопарке», изданная тиражом всего 500 экземпляров.

Книга написана лёгким языком и представляет собой этакое собранье пёстрых глав и офигительных историй не только о «Зоопарке» и Майке Науменко, но и о других музыкантах, на её страницах появляются Игорь Доценко (ДДТ), Андрей Отряскин (Джунгли), Евгений Губерман (Аквариум) и многие другие легенды рок-клуба. И в итоге перед нами очень смешная и одновременно очень трагичная история пьющей, раздолбайской и всё же если не великой, то очень важной для всего отечественного рока группы. Судьба жестоко обошлась с её участниками: басист Илья Куликов умер, отравившись алкоголем, Майк… ну вы сами знаете, Валерий Кирилов, автор книги, в 1998 году угодил в тюрьму по обвинению в убийстве, провёл за решёткой 10 лет, окончательно подорвал здоровье и сейчас, как я понимаю, почти не ходит… Недавно умер гитарист Александр Храбунов. И вот это, по определению Майка, «бытовое пьянство» выглядит едва ли не мрачнее и трагичнее многих других историй о «тёмной стороне рок-музыки», какими бы смешными (на первый взгляд) не были рассказы о похождениях музыкантов и выпиваемых ими во время этих похождений литрах пива/водки/вина/иных интересных напитков.

Из хорошего в книге – люди. Воспоминания Кирилова написаны с большой любовью ко всем участникам бурной зоопарковой жизни. Майк тут блистает. Совершенно особое чувство юмора, произносимые с абсолютно серьёзным выражением лица саркастические шутки, какие-то специфические майковские словечки (в книге есть небольшой список, я кое-что оттуда почерпнул!)… Конечно, не обошлось без разговоров о том, что погубило Майка – алкоголь или что-то иное. Кириллов считает, что алкоголь не виноват, но, знаете, депрессия на фоне капитально подорванного здоровья зачастую малосовместима с жизнью.

Каких-то глубоких мыслей о месте и роли «Зоопарка» и лично Майка Науменко в советском роке в книге нет, да и не для этого её писали (и читали). Зато очень много ярких бытовых зарисовок: гастроли, репетиции, концерты. Многое не рассказано, но показано: повседневное зоопарковое раздолбайство и полубезумные описания выматывающих концертных «чёсов» в компании каких-то советских эстрадных артистов, фокусников, чечёточников и прочего балагана навевают на вполне определённые мысли. Если вы задумывались о том, почему «Зоопарк» не смог в конце 1980-х вписаться в мощную рок-волну и достичь вершин популярности, как это сделали ДДТ, Алиса, Кино, тот же Аквариум, то вот напрашивающийся ответ: группа угодила не в ту струю, выдохлась, а волевых усилий, чтобы встряхнуть музыкантов, перестать бухать и заняться, собственно, музыкой, Майку не хватило. Увы.

А книжка, при всём вышесказанном, получилась не мрачная, а, напротив, светлая и добрая. Жизнь в «Зоопарке», как она есть.

Минутка ворчания.

Не очень люблю, когда в научных работах, даже если это биографии, авторы перебарщивают с творческим подходом и используют какие-то хитропридуманные названия глав. Например, используют для этого цитаты, как тут.

Всегда держу в уме, что научную работу необязательно буду читать от корки до корки - некоторые книги нужны мне ради определённой инфы, и поэтому всегда хочется понимать, где именно стоит её искать.

Кстати, это книга О. И. Киянской "Люди двадцатых годов. Декабрист Сергей Муравьёв-Апостол". Читаю с большим интересом!

Единственный плюс от того, что хандрю, болею и почти не выхожу из дома, - смог книжку дочитать нормально ☝️☝️☝️

Известный журналист и продюсер Александр Кушнир был и остаётся одним из самых плодотворных авторов книг о многострадальном русском роке. В последнее время он сфокусировался на написании биографических трудов, каждый из которых становится событием. Но если герои прошлых книг: Кормильцев, Курёхин и Майк Науменко, - уже ушли в мир иной, то группа «Аквариум» по-прежнему живее всех живых, хоть и не на 100% - некоторых её участников с нами уже нет.

Об Аквариуме написано много всякого разного, начиная с «Правдивой истории Аквариума», которую в далёком 1981 году зафиксировал сам Борис Гребенщиков, лидер группы (а с некоторых пор ещё и иноагент). Александр Исаакович Кушнир писал об «Аквариуме» неоднократно: несколько текстов для легендарного труда «100 магнитоальбомов советского рока», глава о БГ в книге «Хедлайнеры», совместный с Алексеем Рыбиным труд «Аквариум. Сны о чём-то большем», в котором, по словам Кушнира, после обильной редактуры от его труда мало что осталось… И это лишь то, что я смог вспомнить! Как бы то ни было, «Аквариум: геометрия хаоса» всеми воспринята как этакий mangum opus, объединяющий и подытоживающий всё, что Кушнир мог и хотел сказать о великой русской группе.

Что тут есть. Кушниру удалось показать очень важную и ценную вещь. История «Аквариума» выглядит как бесконечный поиск новых звуков, форм, слов и иных способов самовыражения, как кипящий и бурлящий поток, как бушующий хаос. И в центре всего этого – ощущение свободы. Мол, мы делаем что-то не для того, чтобы вам понравиться, а потому что можем и хотим (ну или БГ хочет), в то время как разные внешние факторы если и влияют на группу, то очень опосредованно. «Аквариум» в 1980-х не пошёл по пути легализации и компромиссов с властью, но не стал и «протестной» группой с песнями-лозунгами, а оставался на своей волне. Более того, сам «Аквариум», как вода, переменчив, - сегодня на сцене одни музыканты, завтра совсем другие, сегодня группа играет акустические мелодии, завтра – панк (или около того), послезавтра – джазовые импровизации. Всё это очень здорово передано в книге. Такая история будоражит и вдохновляет.

Теперь о том, чего в книге нет. А нет многого. Понятно, что если писать обо всех аспектах жизни группы, то на выходе получится «Война и мир», и автор сосредоточился на том, что считал особенно важным. Но есть много «но». Во-первых, хронологически «Геометрия хаоса» заканчивается 1997 годом, распадом т. н. «Аквариума 2.0». И это печально. Понятно, что всё самое интересное осталось в далёких 1970-80-х, но про то время полубогов и героев и так много всего написано, а про современную историю группы – почти ничего. В «Хедлайнерах» Кушнир успел коснуться сытых «нулевых», но по каким-то своим соображениям решил этот трюк не повторять. Скажу лишь, что там было довольно много критики, навеянной разными рабочими моментами. Возможно, Александр Исаакович решил, что в красивой и нарядной биографии группы личным обидам не место. К тому же, как было уже замечено в некоторых других рецензиях, БГ в XXI веке – фигура непростая. То он дружит с Сурковым и награды получает, то эмигрирует и становится иноагентом. Поди разберись, как об этом рассказывать.

Вообще связь «Аквариума» с внешним миром в книге раскрыта недостаточно системно. Другими словами, не хватает погружения в контекст. Есть отдельные яркие эпизоды столкновений с суровой советской реальностью: легендарный скандал на фестивале в Тбилиси или, например, история с запретом московского концерта в 1983 году, которую более подробно рассказал в своих книгах Илья Смирнов, непосредственный участник этих событий. Есть истории взаимоотношений с другими музыкантами: Курёхин, Майк Науменко, Цой (легендарный и, по мнению некоторых других авторов, мифический эпизод знакомства БГ с песнями Цоя в электричке Кушниром никак не комментируется и будто бы не ставится под сомнение)… Толком не раскрыта тема рок-клуба. Для понимания того, как развивался рок в Ленинграде, это архиважно. Всё, что касается этой организации, в книге происходит как бы между делом. Вот рок-клуб открылся, вот сказано, что он мало что мог дать группам, вот БГ вспоминает, как рок-клуб «в очередной раз» запретил «Аквариум»… А между тем в истории взаимоотношений «Аквариума» с клубными инстанциями есть немало противоречий. В последнее время БГ в интервью поругивал рок-клуб, рассказывал, как эта организация всячески зажимала «Аквариум» и другие хорошие группы… Была и такая история, я о ней уже рассказывал.

Но было и другое: во второй половине 1980-х разговоры в рок-клубе ходили совсем иные: что, мол, рок-клуб всюду проталкивает один только «Аквариум» и не даёт развернуться новым группам. С подачи Михаила Борзыкина шли разговоры об «аквариумной мафии» в рок-клубе. Как такое совместить или хотя бы объяснить? В книге Александра Кушнира эта тема толком не поднимается. В «аквариумной» историографии есть и обратные примеры. В книге Ильи Смирнова «Прекрасный дилетант. Борис Гребенщиков в новейшей истории России» вышло наоборот – там общественно-политический контекст подавил собой всё остальное. Хочется выдержать некий баланс между «внутренней кухней» и внешними условиями, но не всегда получается это сделать.

В итоге, как мне кажется, несведущий читатель, прочитав этот капитальный труд, много узнает о группе «Аквариум», в очередной раз услышит пересказываемые на разные лады легенды, давно ставшие непременной частью «аквариумной» мифологии… Но примет ли бушующий внутри группы хаос какие-то внятные очертания в сознании читателя – этот вопрос пока открыт.

P. S. Совсем забыл сказать, что книга потрясающе издана, свёрстана и проиллюстрирована. Держать её в руках – одно удовольствие!