Та самая Тоня Красная из стихов Юрия Белаша.

«И Вершинин Колька, мой наводчик, / произнёс — серьёзно так на вид: / — Неплохой бы вышел, между прочим, / из мамаши этой замполит!..»

Николай Трофимович Вершинин (1924–1966) — боец Красной Армии. Родом из Хвалынска (Саратовская область). До войны работал слесарем на заводе им. Дзержинского в Балаково (Саратовская область).

Награждён медалями «За боевые заслуги», «За отвагу», «За взятие Кёнигсберга», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне» и двумя Орденами — Красной звезды и Красного знамени. Дослужился до звания подполковника.

Ему также посвящено следующее стихотворение:

Мы вместе с тобою служили когда-то.
Нас ночью шинель укрывала одна.
И горькую тяжкую жизнь солдата
Познали на фронте до самого дна.

И шли мы, войну и дожди проклиная,
Бугристою пашней таща миномёт.
И ждали час с часу — вот пуля шальная
Ударит и жизнь к чертям оборвёт.

Я, может, забуду, с кем пил и гулял,
Буянил и бил в ресторанах посуду,
Но с кем в 43 году воевал —
Сто лет жить придётся — сто лет не забуду.

Наверное, это крайне символично, что немецкая футбольная команда «Бавария» (Мюнхен) в ночь с 8 на 9 мая — в полуфинале «Лиги чемпионов» — проигрывает испанской команде «Реал» (Мадрид), у которой на воротах стоит простой украинский парень Андрей Лунин (насколько он, из Восточной Украины, украинский — известный вопрос; сам себя, видимо, считает украинцем).

Судит, кстати, польская бригада. И она уже дважды подсудила испанцам. Это тоже симптоматично.

Джанкарло Эспозито — определённо, актёр, который должен брать все мыслимые и немыслимые награды. «Во все тяжкие», «Лучше звоните Солу», «Книга джунглей», «Бегущий в лабиринте», «Мандалорец», «Пацаны», «Джентльмены» и даже компьютерная игрушка «Far Cry 6»!!! Сейчас на экранах гремит «Пэриш». И Бог с ним, что он снимается в несколько попсовых сериалах и фильмах, — он отыгрывает на все 200%. Он просто не может не получить в ближайшие годы какой-то значимой кинонаграды.

СКВОРЕШНЯ
Был дом. А нынче нет и стен.
Одна скворешня на шесте.
Под ней копается скворец
В снарядной борозде.

Он — работяга — встал чуть свет,
Расправил угольный жилет
И оглядел свой дом кругом —
Философ и поэт.

Был крепок дом ещё вчера,
А нынче — вот: в стене дыра;
По крайней мере — чтоб закрыть —
Потребны два пера.

Но на пятнадцать вёрст вокруг
В большой цене перо и пух:
Вьют гнёзда все — и клест, и дрозд,
И тетерев-петух.

Но не уныл скворчиный свист,
Скворец — природный юморист,
— Что ж, если перьев нет, так нет, —
Сойдёт газетный лист.

И день прошёл, пока скворец
Свой деревянный дом-дворец,
Прожжённый каплею свинца,
Заштопал наконец.

А ночью грянуло “ура”,
И пуль цветная мошкара
Во тьме плясала до утра,
И вновь в стене — дыра.

Скворец проснулся, встал с зарёй,
Ворчит скворчиха: «Дверь закрой!»
А это вовсе и не дверь —
Стена с большой дырой.

Всё осмотрел скворец кругом,
Чем починить разбитый дом? —
Ни пуха, ни газеты нет,
Придётся — лопухом.
…………………………………
Быть может, было всё не так,
Я в птичьем деле не мастак…
Но я видал скворешник тот,
Где пел скворец-чудак.

Я слышал звон его рулад,
Когда, весне и солнцу рад,
Чинил он домик свой —
Кривой
И пёстрый от заплат.

Пусть пули вновь его пробьют,
Скворец опять начнёт свой труд,
Свинец — лишь вороватый гость,
А он — хозяин тут!

Вот так и мы с тобой придём
Туда, где был наш отчий дом,
И пепелище воскресим,
И оживим трудом.

Да будет так! Мы победим.
Погибнет враг! Мы так хотим.
И вновь взойдёт цветений дым
Над садом молодым.

И глянет в воду журавель,
И снова прозвенит в апрель,
Как дождь серебряный,
Скворца
Воздушная свирель.

Да здравствует огонь атак,
Пред коим отступает мрак!
Нам — солнце и скворец в лугу,
Конический свинец — врагу,
Да будет так!

10 мая 1942 г.

ПАВЕЛ ШУБИН

НОВЫЙ 45-ЫЙ
Новый год! Тебя я встретил
В Польше, около Пултуска.
Лес, землянка в ярком свете,
Стол, на нём — вино, закуска.
«Пьём за то, чтоб в 45-ом
В его первой половине
Флаг наш взвился над проклятым
Чёрным городом Берлином!
Чтобы сняв шинель, погоны,
В первый раз нам засмеяться.
Сдать наган и семь патронов
И бомбёжек не бояться.
Чтоб к твоей груди припала
Милая — сиди, боец! —
Та, что очень долго ждала
И дождалась, наконец.
Закуси, дружок, котлетой,
Наливай и пей до дна:
45-ый — год победы,
Им окончится война!»

Январь 1945 года

ЮРИЙ БЕЛАШ

Галина Леонидовна, я, конечно, дичайше извиняюсь, но кто же в Европе в 1941-1942 годах сражался с гитлеровской Германией?

Может быть, Румыния? Венгрия? Болгария? Или Норвегия? Или Нидерланды? Или Франция? Точно, Франция, конечно же.

Еще я слышал, что против Гитлера в Европе особенно яростно сражалась Испания и Италия, но это не точно.

Надо будет перечитать "1984", освежить в памяти.

И как сегодня обойтись без этой народной песни?

А ещё — грибы (кроме шампиньонов), маринованные томаты и селёдку (если не под водку), баклажаны, кабачки, осьминогов, холодец, печёнку (тут уже ничто не спасёт).

Вышла «Культбригада» Вячеслава Коновалова — с Игорем Карауловым. Обсуждают книгу «Главные слова» и читают стихи из неё.

Ну как же. В цивилизованной Европе на самом деле никто не поддерживал сумасшедшего маньяка Гитлера. Достопочтенные бюргеры, конечно, сжигали жидов в печках, но делали это без удовольствия, с дулей в кармане и втайне, конечно же, сопротивлялись. Понимать надо. А уж с каким сопротивлением остальная Европа обслуживала германскую военную машину и говорить не стоит. Знаете сколько раз европейцы с отвращением плевали на ящики с новенькими снарядами и бомбами перед отправкой их на фронт? Да много раз! Но время было такое, что не делать эти снаряды и бомбы, не радоваться уничтожению русских городов было никак нельзя. Неужели вашими имперскими мозгами так сложно это понять? Ну не лезть же на рожон, не рисковать самым ценным, что есть у человека - жизнью - ради каких-то там убеждений. При первой возможности Европа вышла навстречу русским танкам с цветами. И не надо врать, что совок противостоял Гитлеру один. Каждый делал, что мог. Так же и Галина Юзефович сейчас на самом деле всецело поддерживает СВО и русский мир, просто вынуждена делать вид, будто всё это претит её нежной душевной организации, удушаемой миазмами сами знаете какого режима.

С печалью смотрю на то, как в День Великой Победы, добытой советским народом (!) и советской властью (!), квазирусские националисты, именующие себя писателями, историками, культурологами, журналистами и пр., травят в первую очередь Германа Умаралиевича Садулаева, а также в принципе наш z-лагерь. И делают это неумно, топорно, бесстыже и сквернословя. Стыдно просто: русский человек так не может, а вот вырусь — вполне; русский писатель до такого не опустится, а вот безродный графоман — вполне. За слова надо отвечать, и рано или поздно всем придётся это сделать.

***
На скотобойне бык ревет.
Мы, друг мой, — нет!
Мы мужественный скот.

***
Жизнь пробежав с горы на лыжах,
Нехитрый понял я закон:
Чем ближе человек к животному, чем ближе, —
Тем и счастливей, бедный, он.

***
Теряешь совесть: Что ж теряй...
Как век войны. Как этот негодяй.

***
Верны неверности, как другу.
Сжились с распутством, как с женой.
А что же дальше за печальным крутом,
Скажи мне,
Век злосчастный мой.

***
И я умру по всей вероятности.
Чушь! В жизни бывают и покрупней неприятности.

***
— Эй, человек, это ты звучишь гордо?
И — в морду! в морду! в морду!

***
Мой век мне кажется смешным немножко,
Когда кончается бомбежка.

***
«Эй, человек!..»
И человек летит со счетом.
И человеку платит этот век
С широкой щедростью из пулемета.

***
— И в этот мрак —
Живи!
Живи, дурак.

***
А ну — со смертью будем храбры!
Ведь все равно возьмет за жабры.

1943-1945

АНАТОЛИЙ МАРИЕНГОФ

И приходят они из жёлтого невыносимого света,
Открывают тушёнку, стол застилают газетой,
Пьют они под свечами каштанов, под липами молодыми,
Говорят сегодня с живыми, ходят с живыми.

И у молодого зеленоглазого капитана
Голова седая, и падают листья каштана
На его красивые новенькие погоны,
На рукав его формы, тоже новенькой да зелёной.

И давно ему так не пилось, и давно не пелось.
А от водки тепло, и расходится омертвелость,
Он сегодня на день вернулся с войны с друзьями,
Пусть сегодня будет тепло, и сыто, и пьяно.

И подсаживается к ним пацан, молодой, четвёртым,
и неуставные сапоги у него, и форма потёртая,
птицы поют на улице, ездят автомобили.
Говорит: "Возьмите к себе, меня тоже вчера убили".

Анна Долгарева | Стихи | Подписаться

ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЛЮБВИ,
ИЛИ КАК ВАЖНО БЫТЬ ПРОДВИНУТЫМ
Бронислав Иудович Лемурчиков
Очень уж боялся оскотиниться,
И Оксану Шик, свою любовницу,
За стремленье к модному поругивал.
Та читала книги матершинные,
Например, Лимонова, Сорокина,
Степанцова, Юза Алешковского,
Быкова, Баркова и О`Шеннона,
Да ещё Добрынина с Григорьевым,
Ибо ей хотелось стать продвинутой.
Плюс она ещё на полной громкости
Слушала Лаэртского и Шнурова.
Бронислав Иудович покрикивал
На свою весёлую любовницу,
И читать упорно ей советовал
Парщикова, Бродского, Гандлевского.
В общем, призывал её к духовности.
Вот однажды, вытащен Оксаною
На весёлый вечер поэтический,
Где стихи читали матершинные
Громко маньеристы куртуазные,
Бронислав Иудович решительно
Приказал хохочущей любовнице
Зал покинуть, чтоб не оскотиниться,
И пойти домой читать Гандлевского.
Но Оксана резко ощетинилась
И сказала: «Слушай, ты, проваливай,
Пень, поросший мхом в своей дремучести,
Папик надоевший непродвинутый.
Я останусь тут, мне очень весело.
Загулять желаю я с поэтами.
Ну, а ты чеши к своей излюбленной
Вяло-скучной якобы духовности».
Так они расстались, обозлённые,
Чтобы никогда уже не встретиться,
Оказавшись очень, очень разными
С ценностями разными духовными.
Каждый день Оксана Шик по-прежнему
Слушает Лаэртского и Шнурова,
И на все концерты куртуазные
Ходит вместе с умными подругами.
А её любовник бывший вдумчиво
Дома размышляет о поэзии,
Иногда задумываясь горестно
О телесных прелестях Оксаночки.
Он ведь финансировал и баловал
Долго эту дрянь неблагодарную,
А она его с такою лёгкостью
Назвала пеньком. Пеньком, подумайте!
Тихо матерится наш Лемурчиков,
Глядя на фарфоровых амурчиков,
И, отпив из кружки пива “Невского”,
Снова открывает том Гандлевского.

КОНСТАНТЭН ГРИГОРЬЕВ

Украинцы кричат в Европе.

Может, им нужно помочь?

Может, их там мучают?

Владимир Владимирович, помогите.

***
Россия, осень, Балаклея...
Хватило бы одной строки,
но город держится в уме и
уйти оттуда не спешит:
держать цевьё, врастать в фундамент,
с землёй родниться каждый день…
крошится камень, рвётся пламень —
и в этот век, и в прошлый век.

Держаться день, держаться ночь —
дождаться всё-таки подмоги...
на что железо, коль есть плоть,
в которой дух живёт Господень?
И что б там ни́ произошло,
мы отступили, но боролись,
и раз так надо, пара слов:
«Мы все… вернёмся... в эту осень».

8 сентября 2022 года

ОЛЕГ ДЕМИДОВ

Сегодняшняя трагедия в Санкт-Петербурге — как будто материализовавшаяся сцена из романа Захара Прилепина «Патологии», особенно если учесть, что в романе она случается в городе под названием Святой Спас, списанном пусть и с Нижнего Новгорода, но ведь «Святой» = «Санкт».

Цитаты:

«Потом мы садимся в [...] маленький автобус на двадцать персон, плюс водитель [...]».

«Иногда я сомневаюсь в виртуозности водителя».

«Быть может, автобус свернул из-за того, что колесо угодило в неизвестно откуда взявшуюся яму, быть может, на дорогу выбежала собака, и водитель неверно среагировал,— я не знаю.

Визг женщины возвращает глаза водителя на дорогу, которая уходит, ушла резко вправо, и он уже не слышит крик пассажиров, он видит небо, потому что маршрутка встаёт на дыбы, и, как нам кажется… ме-длен-но… но на самом деле мгновенно, — отвратительно, как воротами в ад, лязгнув брюхом автобуса о железо ограды, то ли переваливается за неё, то ли просто эту ограду сносит.

Вода течёт. До неё тридцать метров».

☝️☝️☝️
От себя добавлю вот что.

Эта сцена из «Патологий» — одна из важнейших в современной русской литературе. С кем я только ни обсуждал этот роман, все вспоминали именно эту сцену.

И я регулярно (!) — едучи из Химок в Москву через Мосводоканал, едучи по мостам Нижнего Новгорода, едучи на метро меж Волоколамской и Мякинино, едучи по мостам Санкт-Ленинграда — всякий раз вспоминаю эту сцену.