В нашей природе заложено тяготение к заведомо пустым желаниям.
Сегодня 298 лет со дня рождения философа Иммануила Канта. Как вы можете наблюдать на фотографиях, среди наших сограждан он пользуется особенной трепетной любовью.
Сегодня 298 лет со дня рождения философа Иммануила Канта. Как вы можете наблюдать на фотографиях, среди наших сограждан он пользуется особенной трепетной любовью.
Одним из самых революционных произведений в мировой литературе по праву считается эпистолярный роман Пьера Шодерло де Лакло «Опасные связи», увидевший свет в 1782 году.
Так вышло, что у него неприлично мало киновоплощений, несмотря на то, что им вдохновлялись и Ходоровски, и Пазолини. Тем не менее, однозначно моя любимая — одноименная экранизация Роже Вадима 1959 года с Жанной Моро и Жераром Филипом.
Кстати, настоящее имя Роже Вадима — Вадим Племянников. Его отец, уроженец Киева, служил французским дипломатом в Египте и Турции.
Вадим считается одним из олицетворений сердцеедства среди кинодеятелей ХХ века. Он состоял в браке либо в отношениях с Брижит Бардо, Катрин Денёв, Аннетт Стройберг, Мари-Кристин Барро и Джейн Фондой.
Все его жены присутствовали на похоронах на морском кладбище в Сен-Тропе, а Бардо впоследствии заявляла: «Он не был мачо. У него было большое русское сердце».
Так вышло, что у него неприлично мало киновоплощений, несмотря на то, что им вдохновлялись и Ходоровски, и Пазолини. Тем не менее, однозначно моя любимая — одноименная экранизация Роже Вадима 1959 года с Жанной Моро и Жераром Филипом.
Кстати, настоящее имя Роже Вадима — Вадим Племянников. Его отец, уроженец Киева, служил французским дипломатом в Египте и Турции.
Вадим считается одним из олицетворений сердцеедства среди кинодеятелей ХХ века. Он состоял в браке либо в отношениях с Брижит Бардо, Катрин Денёв, Аннетт Стройберг, Мари-Кристин Барро и Джейн Фондой.
Все его жены присутствовали на похоронах на морском кладбище в Сен-Тропе, а Бардо впоследствии заявляла: «Он не был мачо. У него было большое русское сердце».
Тем временем, московский Детский театр кукол ставит «Москву-Петушки».
Уверен, это правильно. В непростое время нужно дать возможность детям узнать рецепты «Ханаанского бальзама», «Духа Женевы» и «Слезы комсомолки». Только перед постановщиком стоит важная задача донести до них, что же такое денатурат и дезинсекталь.
Уверен, это правильно. В непростое время нужно дать возможность детям узнать рецепты «Ханаанского бальзама», «Духа Женевы» и «Слезы комсомолки». Только перед постановщиком стоит важная задача донести до них, что же такое денатурат и дезинсекталь.
«Майк был первым и последним, кто послал на хуй Невзорова. Когда только появилась программа "600 секунд", тот начал снимать сюжет о том, как рок победил коммунизм, разложив при этом христианскую молодёжь, — Невзоров любил такой подход.
И вот Майк стоит на сцене, у него саундчек, а Невзоров начинает ставить свет и орать на всех командным голосом. На что Майк громко говорит в микрофон: "Слушай, иди отсюда на хуй!". Невзоров начинает вопить, что он тут работает и не надо ему мешать. Тогда Майк повторяет: "Иди на хуй, это я здесь работаю, а ты мне мешаешь!". И Невзоров ретировался».
Александр Кушнир. «Майк Науменко. Бегство из зоопарка».
И вот Майк стоит на сцене, у него саундчек, а Невзоров начинает ставить свет и орать на всех командным голосом. На что Майк громко говорит в микрофон: "Слушай, иди отсюда на хуй!". Невзоров начинает вопить, что он тут работает и не надо ему мешать. Тогда Майк повторяет: "Иди на хуй, это я здесь работаю, а ты мне мешаешь!". И Невзоров ретировался».
Александр Кушнир. «Майк Науменко. Бегство из зоопарка».
Наверное, моё любимое армейское стихотворение. Оно написано в поезде, идущем из Владимира в Моздок. Кроме того, полагаю, что оно одно из немногих, где я не использовал тропы сверх меры и не приплетал рудиментарные смыслы. Василий Розанов по лекалам Рильке называл такую поэзию «исповедальной», да и было в чем исповедаться, по правде говоря.
______________________
впоследствии я провожаю ночь
как прежде загустели волны
брести от остановки прочь
держа прощальные пионы
и мать ответит ерунда
жизнь будет слаще летних ягод
но в неизвестных городах
моих присутствий не застанут
покуда горе застит взгляд
я вспоминаю сонм пожаров
как папиросу мне стрелял
солдат с фамилией Захаров
как видел мартовские сны
в тех электричках что до стрешни
плелись достигнув высоты
но оттого едва ль воскресших
а вера белый мотылёк
где снега простынь на равнинах
все тот же взгляд на потолок
все тот же бог не возлюбил их
все тем же морем проезжать
все те же танцы-реверансы
и время вспять все та же блядь
сегодня донельзя прекрасна
так жизнь вся вынь да перестань
пьянеть под тенью кипариса
как я изнашивал гортань
стихами рыжего бориса
и как из тысячи музык
я избирал ту что подстрочно
иль намекала на разрыв
или царапала язык
либо сводила к многоточью
местоименьям вопреки
поэзия удел спесивых
но палачом своей руки
прости господь я быть не в силах
я знаю как течёт ручей
как корень разрушает землю
извечно ваш увы посмертно
пожизненно увы ничей.
______________________
впоследствии я провожаю ночь
как прежде загустели волны
брести от остановки прочь
держа прощальные пионы
и мать ответит ерунда
жизнь будет слаще летних ягод
но в неизвестных городах
моих присутствий не застанут
покуда горе застит взгляд
я вспоминаю сонм пожаров
как папиросу мне стрелял
солдат с фамилией Захаров
как видел мартовские сны
в тех электричках что до стрешни
плелись достигнув высоты
но оттого едва ль воскресших
а вера белый мотылёк
где снега простынь на равнинах
все тот же взгляд на потолок
все тот же бог не возлюбил их
все тем же морем проезжать
все те же танцы-реверансы
и время вспять все та же блядь
сегодня донельзя прекрасна
так жизнь вся вынь да перестань
пьянеть под тенью кипариса
как я изнашивал гортань
стихами рыжего бориса
и как из тысячи музык
я избирал ту что подстрочно
иль намекала на разрыв
или царапала язык
либо сводила к многоточью
местоименьям вопреки
поэзия удел спесивых
но палачом своей руки
прости господь я быть не в силах
я знаю как течёт ручей
как корень разрушает землю
извечно ваш увы посмертно
пожизненно увы ничей.
Никогда не понимал ажиотажа вокруг Берберовой. В «Курсив мой» удобоваримые первые 20-30 страниц. Дальше книга ниспадает в сведение счётов. Положа руку на сердце, в отличие от многих деятелей культуры, Берберова искренне восприняла развал империи в качестве личного оскорбления, и, кроме того, там банально много вранья. Отсюда проистекает истерический нарратив её книги.
Лучшая хроника Серебряного века — безусловно, «На берегах Невы» Одоевцевой, любимой ученицы Гумилёва. Помимо исчерпывающе точных характеристик, Одоевцева пользовал модный тогда метод «рваной прозы».
Например, в поэта Кузмина я влюбился задолго до того, как прочитал «Форель разбивает лёд». Мне было достаточно ее характеристики:
Кузмин – король эстетов, законодатель мод и тона. Он – русский Брюммель. У него триста шестьдесят пять жилетов По утрам к нему собираются лицеисты, правоведы и молодые гвардейцы присутствуют при его «petit lever». Он – старообрядец. Его бабушка – еврейка. Он учился у иезуитов. Он служил малым в мучном лабазе. В Париже он танцевал канкан с моделями Тулуз-Лотрека. Он носил вериги и провел два года послушником в итальянском монастыре. У Кузмина – сверхъестественные «византийские глаза». Кузмин – урод.
Лучшая хроника Серебряного века — безусловно, «На берегах Невы» Одоевцевой, любимой ученицы Гумилёва. Помимо исчерпывающе точных характеристик, Одоевцева пользовал модный тогда метод «рваной прозы».
Например, в поэта Кузмина я влюбился задолго до того, как прочитал «Форель разбивает лёд». Мне было достаточно ее характеристики:
Кузмин – король эстетов, законодатель мод и тона. Он – русский Брюммель. У него триста шестьдесят пять жилетов По утрам к нему собираются лицеисты, правоведы и молодые гвардейцы присутствуют при его «petit lever». Он – старообрядец. Его бабушка – еврейка. Он учился у иезуитов. Он служил малым в мучном лабазе. В Париже он танцевал канкан с моделями Тулуз-Лотрека. Он носил вериги и провел два года послушником в итальянском монастыре. У Кузмина – сверхъестественные «византийские глаза». Кузмин – урод.
мортиры и перелески.
Никогда не понимал ажиотажа вокруг Берберовой. В «Курсив мой» удобоваримые первые 20-30 страниц. Дальше книга ниспадает в сведение счётов. Положа руку на сердце, в отличие от многих деятелей культуры, Берберова искренне восприняла развал империи в качестве…
Где слог найду, чтоб описать прогулку,
Шабли во льду, поджаренную булку
И вишен спелых сладостный агат?
Далек закат, и в море слышен гулко
Плеск тел, чей жар прохладе влаги рад.
Твой нежный взор, лукавый и манящий,—
Как милый вздор комедии звенящей
Иль Мариво капризное перо.
Твой нос Пьерро и губ разрез пьянящий
Мне кружит ум, как «Свадьба Фигаро».
Дух мелочей, прелестных и воздушных,
Любви ночей, то нежащих, то душных,
Веселой легкости бездумного житья!
Ах, верен я, далек чудес послушных,
Твоим цветам, веселая земля!
Кузмин
Шабли во льду, поджаренную булку
И вишен спелых сладостный агат?
Далек закат, и в море слышен гулко
Плеск тел, чей жар прохладе влаги рад.
Твой нежный взор, лукавый и манящий,—
Как милый вздор комедии звенящей
Иль Мариво капризное перо.
Твой нос Пьерро и губ разрез пьянящий
Мне кружит ум, как «Свадьба Фигаро».
Дух мелочей, прелестных и воздушных,
Любви ночей, то нежащих, то душных,
Веселой легкости бездумного житья!
Ах, верен я, далек чудес послушных,
Твоим цветам, веселая земля!
Кузмин
мортиры и перелески.
Октябрьский районный суд Петербурга решил победить постмодернизм, но он не в курсе, что постмодернизм давно победил Россию.
А если серьезно, запрет фильмов Басковой — примета времени.
Кто бы что ни говорил, ключевая функция авангарда — осмысление мейнстрима в понимании повседневности. Той составляющей, что образует время и пространство. Реальность, познаваемая нами после выхода из дома.
Без Басковой невозможен Балабанов, без Малевича — советская живопись, а без Курехина — Ленинградский рок-клуб. Такую роль играли Ходоровски и Дерек Джармен, а кто-то наподобие Лантимоса ушёл в мейнстрим из авангарда, но для меня этот путь сомнителен.
Так или иначе, сама того не осознавая, Россия, запрещая Баскову, лишает собственное бытие контекста, но бытия не существует вне контекста, следовательно, Россия воспроизводит саму себя (здесь уместен комментарий о симулякрах).
Важно отметить, что Баскова — дистиллят авангарда. Хржановский использует личные представления, помноженные на коллективную ответственность «советчины» (это не авангард), Луцик с Саморядовым освоили инструментарий фольклора (это не авангард), а Зельдович привносил в кино кафкианский абсурд (близко, но не авангард), но я едва ли соглашусь, что он уместен в России. Европейский абсурд выходит за рамки повседневности, а русский является её органической частью. Поэтому, Хармс — национальный прозаик, а не андерграунд.
Иначе говоря, всё творчество Басковой можно осмыслить посредством формулы Ролана Барта: Критика не есть наука. Наука изучает смыслы, критика их производит.
Едва ли Октябрьский суд Петербурга размышлял об этом, но, так или иначе, он длит реальность, и она подсказывает ему алгоритмы. Творчество или, если угодно, искусство Басковой — наука. Баскова не строит утопии равно, как и вавилонские башни, она исключает возвышение над формальностью, но она пишет Россию без палитры и кисти. Это особенное мастерство. К сожалению, Октябрьский районный суд с этим не согласен.
Кто бы что ни говорил, ключевая функция авангарда — осмысление мейнстрима в понимании повседневности. Той составляющей, что образует время и пространство. Реальность, познаваемая нами после выхода из дома.
Без Басковой невозможен Балабанов, без Малевича — советская живопись, а без Курехина — Ленинградский рок-клуб. Такую роль играли Ходоровски и Дерек Джармен, а кто-то наподобие Лантимоса ушёл в мейнстрим из авангарда, но для меня этот путь сомнителен.
Так или иначе, сама того не осознавая, Россия, запрещая Баскову, лишает собственное бытие контекста, но бытия не существует вне контекста, следовательно, Россия воспроизводит саму себя (здесь уместен комментарий о симулякрах).
Важно отметить, что Баскова — дистиллят авангарда. Хржановский использует личные представления, помноженные на коллективную ответственность «советчины» (это не авангард), Луцик с Саморядовым освоили инструментарий фольклора (это не авангард), а Зельдович привносил в кино кафкианский абсурд (близко, но не авангард), но я едва ли соглашусь, что он уместен в России. Европейский абсурд выходит за рамки повседневности, а русский является её органической частью. Поэтому, Хармс — национальный прозаик, а не андерграунд.
Иначе говоря, всё творчество Басковой можно осмыслить посредством формулы Ролана Барта: Критика не есть наука. Наука изучает смыслы, критика их производит.
Едва ли Октябрьский суд Петербурга размышлял об этом, но, так или иначе, он длит реальность, и она подсказывает ему алгоритмы. Творчество или, если угодно, искусство Басковой — наука. Баскова не строит утопии равно, как и вавилонские башни, она исключает возвышение над формальностью, но она пишет Россию без палитры и кисти. Это особенное мастерство. К сожалению, Октябрьский районный суд с этим не согласен.