ещë недавно, за сбором колоса, мне довелось нелëгкое сражение, предвещающее злосчастное поражение.
всë началось с простого: после длительной прогулки я возвращался домой, решив свернуть к тропе, заросшей многочисленной травой. и столько дивного глазами повидал, что любопытства не удержал. манили тихим шëпотом, крутились возле ног, цепляясь за лодыжки, словно ласкали, подзывая ближе. манящие и страстные — вдали невзрачно ужасные, вблизи — неподвластно прекрасные. тропа, опоясанная зарослями, вдруг стала большим полем колоса и хищного растения.
ногами через них переступая, забыл дорогу назад я! всë дальше забирался вглубь, обратно было уже не вернуть. среди щекочущей заросли стояла ветка: будто сгоревшее дотла дерево, которое до сих пор твëрдо стоит, вцепившись корнями в землю. единственное чудо в своëм экземпляре, одно на всë поле. руками не совладал, потянулся, думал, что сорвал. но диво оказалось капризное, ствол жëсткий, мощный, так просто не сорвать. словами начал уговаривать, никак не поддаëтся, забрать себе не удаëтся. отчаянно я попрошал, руками стебель отрывал, ногами в почву упираясь. вдруг сверху слышу смех: ох, разве есть время для потех? там старый мужичок покуривал свой табачок, ехидно улыбался, мной любовался. у нас с ним разговор короткий завязался.
он говорит, выглядывая с балкона: «такое нужно ножницами отрезать». но у меня с собою только руки, хотя была и мысль использовать зубы. плечами пожимаю и дело продолжаю: стебель уже ослаб, стоит лишь приложить усилия. мне до сих пор сопротивляются, маленькими иглами в кожу впиваются, однако вскоре подчиняются. крепко схватив, рывком себе я диво забираю. в ответ за все страдания по ногам получаю крапивой и убегаю прочь, как можно дальше! а надо мной смеются: не только старый над головой, но и колосья. как же это коварно.

— вы приходите в середине августа сюда, тут куст растëт с красивыми цветами!
— тот голый куст?
— да-да! после пятнадцатого числа.. только ножницы возьмите. руками не сможете сорвать!

когда же мои руки подводили? при необходимости воспользуюсь зубами, пусть на слабо старик не берëт. я покажу ему ещë один бой!

сегодня чудесная ночь.

покорил меня драматург без лишних фанфар – 23 августа 2024 года. и с той поры, по сей день, вплоть до 29 июля 2025-го, продолжает покорять: уже не внезапным раскрытием, а более масштабной силой, через любовь, через признание, что не меркнет, как бы ни складывались обстоятельства. склонив голову, отдаю должное не только его персоне, но и его каналу, как месту, где труд и мысль обретают форму. и да будет так: чтобы внимательный зритель не иссякал, а новый прибавлялся; чтобы тех, кто способен услышать, становилось больше.

я не заметил, как июль превратился в август. в этом году лето проходит неимоверно быстро, мне не довелось как следует прочувствовать тепло, которое оно могло подарить. возможно, всë потому, что мысли о зиме до сих пор не отпустили. и теперь, стоило последнему месяцу лета настать, город накрыл холод: моросящий, влажный и настойчивый.
перебить бы ночь чем-нибудь вкусным, сытным, например, тем же супом, что лежит в холодильнике уже третий, возможно, даже четвëртый день. не знаю, жив ли он ещë там, но последние сутки явно отчаянно боролся за свою жизнь, и я абсолютно полностью верил в него.
после плотного перекуса, стало быть, не помешал бы крепкий сон. однако перекуса нет, вместе с ним и сна. что-то вероятно огромное надоедливо жужжит, не даëт покоя. как странно, казалось, холод не должен был пощадить ни одной букашки. видимо, всë-таки не только замороженный суп можно бороться за жизнь.
стоит проверить, кто успел попасть в мою обитель.

что-то изменилось в моей жизни: оно незаметно проскользнуло мимо меня, спрятавшись в тени ожидания за играми в прятки. мысленно просило поскорее найти, но осталось там надолго. маленький свет, который я так бережно старался сохранить, воспитывая собственным ребëнком — частью себя — утратил прежние силы за томлением в одиночестве диванного угла: без попыток быть найденным, замеченным и услышанным.
огромной ошибкой является тушить огонь, защищающий нас от кроющейся внутри ночи опасности. избавляться от него, когда вздумается, и вспоминать только в тот момент, когда появляется нужда. я забыл о нëм, оставил глубоко в лесу и ушëл за пределы чащи. мой свет больше не просит его найти, накрыв ладонью последнюю надежду пламя, оно угасает.

тëплые лучи солнца соскальзывают с ладоней, омывая еле заметным блеском кончики обуви. чувствую, как чужое дыхание щекочет стопы, согревая замëрзшие пальцы ног. ветер медленными шагами наворачивает круг, ладонями прилипая к лицу: проводит по щекам, заставляя их гореть, и убирает струящиеся волосы с глаз.
передо мной нет пустоты, там, спереди — бесконечная дорога, ведущая в разные точки моего города: томно вздыхающего и неторопливо утихающего. он устремляет взгляд, я смотрю в ответ. мы не успели насладиться летом.
говорят, что общие проблемы сближают — это действительно так. теперь, когда наши сердца разделяют одну трепетную печаль, нам хочется утешать друг друга: шутливым шелестом листьев, глупыми переглядками и мягким рассветом.
мир, в котором живëт моя душа, прекрасен тем, что в нëм есть настоящее.

живое настоящее, неподвластное влиянию прошлого и будущего — безграничное, искреннее, необъятное. и пусть ослепнут глаза того бренного, кто возжелал счесть это глупым.

я люблю этот дурманящий холод. люблю, когда лучи обиженного рассвета касаются взора, желая разбудить в утреннюю рань, чтобы прервать желанный сон. схожу с ума, если не вижу строптивые облака, качающие над головой и манящие за собой. так пусть же останется бренным человек, который не увидел в этом снизошедшего благословения, неважно, божьего или нет. мой город — ужасен изъянами и людьми, что ослепли сердцами, заткнув свои уши, будто до этого они были способны действительно внимать ими.
та ночь, что знаю я сейчас — самая холодная летняя ночь, и она заставляет дрожать тело так, словно кто-то яростно трясëт его, пытаясь пробудить. но из меня не выйдет бес, вся дурь уже выбита мной лично, шансов нет. и я, пожалуй, могу лишь возмущëнно выглянуть в окно, увидев смеющиеся фонари. мой взгляд смягчается, как устоять? будь во мне бес, он бы уже не выдержал порыва чувств.

я помню твои локоны волос.
и помню взгляд, наполненный печалью. и эти руки нежные я тоже помню. твои касания и тихий смех, когда на белом свете не было для нас помех. твои румяные ланиты и твои сладкие, как мëд, уста. как жаль, что слишком быстро закончилась нашей любви пора. нет, не грущу, я лишь тоскую. тебя одну ищу в других, родную. мне говорят, что одинока ты. позволь же посадить в твоей душе цветы.

мне говорят: тяжело любить вокруг себя тот мир, в котором вы проживаете жизнь. допустимо, что совершенно простую, не наполненную волшебством искорометного мерцания шаловливых звëзд и крылатыми феями с сияющими улыбками. и в мире этом, возможно, высокие деревья не шепчут вслед тихие песни, а дом со серыми стенами не признаëт хозяином. но как вы можете быть уверенными в том, что сердце не стало незрячим, и убеждëнность ваша — мудрая мысль познавшего? воистину, тот, кто ослеп внутри, не может видеть снаружи. его душа — выжженная пустыня, лишëнная животворящей влаги любви.
откройте свои глаза, ведь истина вполне ясна: наполненный любовью человек смотрит на мир, как на преданного возлюбленного. посему того, чьë сердце полно чистой любви, возлюбят сами небеса. только тогда улицы внезапно станут краше вдвое, а солнце перестанет казаться хмурым. лучами будило не назло, ведь лишь в длительном сне есть истинное зло.
позвольте очам узреть всë то, что миром было вам дано: возвышенные горы прикрывают людские спины подобно ангелам-хранителям, деревья служат верностью годами, а мелкие воды протекают в океаны. здесь летний бриз ласкает пальцы ног холодной пеной, там — гнëзда вьют крылатые самцы, ведь жизнь кишит повсюду, но мало этого нынешнему люду. их души закованы в лëд равнодушия.
разойдитесь по земле, ищите милость там, где еë быть не может и в помине. пусть каждый шаг становится лишь шире. не пытайтесь игнорировать всю ту красоту бытия, за которую слепой отдал бы всë, что у него есть. будьте благодарны, и вас непременно одарят большим.

тому, кто предпочëл променять иной день на сон, не отсрочат жизнь в любезности узреть ушедшие лета рассветов.

и где-то очень далеко в горах
народ поëт о двух сердцах.
как были влюблены они,
и не было их любви цены.

а я давно забыл об этом,
— о теле полностью раздетом.
тот стройный, нежный силуэт
не смог бы описать поэт.

но я забыл и не вспоминаю,
сердце больше тебя не знает.
а мыслей иже избегаю,
тот образ сразу вылезает.

утеряно то прошлое давно.
видать, так суждено.
мне, честно, неинтересно оно,
что было, то уже прошло.

прошëл и мимо этот силуэт,
не знаю, кто она такая,
и вот я неудавшийся поэт.
пишу о ней: совсем чужая.

она лишь смотрит на меня,
улыбкой сердце вновь пленя.
от силуэта не осталось ничего,
но мне неинтересно оно.

я видел силуэт лишь раз,
запомнив навсегда.
другому лишь всë напоказ,
а обо мне забыла навсегда.

я — недостойный, глупый.
поэт давно беззубый.
она — немолодая и замужняя,
силуэтом баба чуждая.

не вы ли громче всех кричали, что всë до самой смерти просчитали? так почему же вдруг все замолчали, когда телами вниз упали? не слышат небеса, как деньги помогают мëртвым говорить.