Посмотрела вариации Китри - в нескольких классических исполнениях: Плисецкой, Осиповой, Захаровой и Sylvie Guillem.
Ну, француженку сразу вычеркиваем, этак-то у нас и третий курс Вагановки пляшет.
А вот, как бы хороши ни были Захарова и Осипова - но нет в них того испанского огня, что в Майе Михайловне. Она в ту пору и толстовата была, и ножки недостаточно тянула, но что же это за полёт! Что за солнечный удар!
А Осипова и даже Захарова уж на что хороши, уж на что натянуты, как струна, и темп хороший держат - а всё не то. Чего-то мне в них не хватает. Азарта, что ли... Радости, упоения...

Ольшанский прав: это невыносимо.

Три простых факта.
Ни один из медийно известных и как-либо участвовавших в боевых действиях с 2014 года активистов Крыма-Донбасса-Новороссии не погиб на поле боя. Вообще никто. Все, кто погиб, стали жертвами терактов, заказных убийств, туманных автокатастроф.
Ни один из деятелей вооруженной и политической Украины, напротив, не погиб вне поля боя и не стал жертвой теракта. Кто погиб, тот был убит в бою, а кто не был убит в бою, у того все хорошо.
Наше начальство ни разу не отомстило никому и не наказало никого - официально или де факто - после смерти Моторолы или Захарченко, Мозгового или Дарьи Дугиной.
У всех убийц и террористов - безопасная, счастливая жизнь.
Отсюда вывод.
Украина делает то, что хочет, и будет делать то, что захочет, и никакого возмездия ей не будет.
А если когда-то и будет, то совсем по другим причинам, да и достанется вовсе не тем, кого следовало бы достать.
Ну а мы просто будем терпеть. Будем переживать это бесконечное унижение и кровавое глумление.
И без всякой возможности на него ответить.

Подаренную погибшему при взрыве в Петербурге военкору Татарскому статуэтку осматривали перед передачей, девушка, которая ее принесла, была знакома — источник РИА Новости
Что сказать? Подозреваемая объявлена в розыск (а не дает показания на сообщников на допросе), либералы пляшут как сатанисты в Лавре, радуются смерти патриота (и им тоже ничего не грозит, даже увольнение), охранители пишут заказное - дескать, не надо сверхсиловых ответов, нас провоцируют, а мы не будем отвечать, надо спокойненько, и вообще - все под контролем, а вы просто дураки нервные.
Все, как с убийством Дугиной. Террористка смылась, одна часть общества в шоке, другая - молчит или скачет. Начальство безмолвствует.
Что ж. В России безопасно быть заукраинцем и патриотом Запада. И доходно. По-прежнему.
И опасно быть патриотом своей страны - таким или на передовую, под вражеские дроны и обстрелы, или в тыл - под угрозу терактов.
Мы имеем дело с кровавым режимом, в прямом смысле, но почему-то реагируем как беззубые вегетарианцы, которым запрещено сопротивление врагу. Что с нами?
Проснувшись, я ожидала хоть чего-то, акции устрашения и возмездия, но только Пригожин ответил на запрос.
Остальные продолжают снимать и показывать кино «Содержанки». И спать. https://t.me/ossinoe/8686

ВОЗ: смертность привитых от ковида зашкаливает
Организация срочно пересмотрела практику вакцинации от коронавируса, но за ошибки отвечать не собирается.
Европейские СМИ проанализировали смертность от пандемии коронавируса в Великобритании на основе статистики правительства и пришли к ужасающим выводам: 90% смертей от Covid-19 приходится на вакцинированное население, 82% из них - на получивших бустерные прививки троекратно. Эта тенденция, по мнению журналистов, продолжает сохраняться и по сей день.
«К концу мая 2022 года в Англии было зарегистрировано 15 113 смертей от Covid-19, из которых шокирующие 13 666 человек были вакцинированы. Большинство из них среди трехкратно привиты через каждый месяц».
Больше всего беспокоит резкое падение смертности среди непривитых, в то время как число смертей среди привитых растет с каждым месяцем».
Журналисты расследовали, что в течение некоторого времени в официальных данных правительства Великобритании наблюдалась любопытная закономерность. Примерно через пять месяцев после введения каждой дозы вакцины против Covid-19 в каждой возрастной группе уровень смертности на 100 000 населения среди вакцинированных значительно возрастал по сравнению с невакцинированными. https://mk-ru.turbopages.org/mk.ru/s/social/2023/04/02/shokiruyushhie-cifry-voz-smertnost-privitykh-ot-kovida-zashkalivaet.html?fbclid=IwAR1nn1Wn0JRz4Ufa9KJfJLaa3bXohg5IwWlNGnB0ocHyZ9DZ7mlvxcJ-MpQ

В последние годы модная литература всё чаще вызывает во мне холодную дрожь отвращения.
Читаю – словно плохие переводы с английского.
Люди, кажется, совсем перестают владеть русским. Даже думают по-английски, и сами себя переводят.
Причем, не художественным, литературным переводом, а тупым подстрочником.

4 года назад умер Алексей Булдаков...
Лёша.
Друг-приятель с 30-летним стажем.
...Мы были с ним вместе в последний раз на фестивале в Анапе, в конце августа, а потом в октябре, в Благовещенске.
Несколько раз пытались сесть где-то в кафешке, выпить и поболтать - посплетничать, потравить байки.
Но садиться с Лёшкой где-то, кроме как в номере, было бесполезно. Каждые 3 минуты кто-то просил разрешения сфотографироваться с ним. Он терпеливо вставал и фотографировался.
Наконец, я разозлилась:
- Лёш, ну достали уже! Ты что, нах не можешь послать? Ну, рявкни на них, что ли, скажи им, чтоб отстали?!
- Ну ты что, Ир? Я ж для них работаю. Я ж их любовью кормлюсь!
Весь Лёшка был в этом...

В Черногории новый президент. Наконец-то. Молодой. Так что засидеться теперь может надолго. Джуканович 30 лет просидел в этом кресле. https://t.me/buyanTime/12515

Серёжа, я полностью с тобой согласна! https://www.youtube.com/watch?v=D9Vw3YB6usw

Переслушала Арию Демона в исполнении лучших баритонов и лучших басов.
Просто так – для себя, для удовольствия.
Баритонов – даже таких мощных, как Хворостовский, и даже таких харизматичных, как Георг Отс – сразу долой.
Не тянут они по объёму звука (хотя очень «работают чувствами»).
Но вот басы.
Прославленный Николай Гяуров – вообще мимо кассы.
Всё не про то. Вообще не понимает, про что поёт. Ну, поёт. Голос хороший.
Марк Рейзен – идеально всё выпевает. Звук – иерихонская труба. Величия - до неба.
Но поет он сам для себя, нимало его не беспокоит, что он «тот, кого никто не любит и всё живущее клянёт», и никакой девушке он «земное первое мученье и слёзы первые свои» не изливает.
Летает где-то там, и поёт, упиваясь самим собой, наслаждаясь своим могуществом.
Павел Лисициан – гениально конечно поёт.
Дух захватывает.
Вот уж кто воистину – «Я бич рабов моих земных, Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы!».
Такой яростный – что того и гляди, прям сейчас всё и снесёт. Включая девушку. Которой он, скорее, угрожает, чем объясняется в любви.
И только Шаляпин.
Вот хоть ты тресни.
Только у него – тот невероятный баланс мощи, царственности, гнева – и любви.
Он и в самом деле очень зол – на себя. И ему, видимо, немало усилий стоило прийти и объясниться.
Но переломил себя, пришёл и распластался: «И видишь – я у ног твоих!».
Вот, у кого боренья-то с самим собою!
Вот у кого, и в самом деле – «Земное первое мученье и слёзы первые свои» ...
И это всё при том, что я не видела ни одного из исполнителей – слушала только записи.
Вот сразу опять вспомнила этот сериал ничтожный: ну куда ж вы лезете, цуцыки?
Ну, там битва таких титанов происходила, а вы всё норовите со своим суконным рылом, да в калашный ряд!
Куда уж вам.

ТАРКОВСКИЙ.
ко дню рождения.
Как-то, наверное, нескромно (а, может, и смешно) выглядит, что как ни день рождения или юбилей известного человека, – так вечно Павлова тут как тут со своими мемуарами: «а вот мы с иваниванычем, помню…».
Одним словом, «на фоне Пушкина снимается семейство»…
Но, что поделать: наш пятачок всегда был маленький, узенький, все друг друга знали, все друг с другом встречались при разных обстоятельствах, так что вот...
Я была совсем молодая киноведша, когда меня познакомили с Тарковским.
Как водится, в ресторане Дома кино, примерно, за год до премьеры «Сталкера».
Я на тот момент как-то привыкла считать, что Тарковский – в общем, молодой режиссер (ну, примерно в таком ключе: «молодой гений»). А оказался довольно мрачный мужик, одетый модно и с претензией (в Питере одевались по-другому), совсем не молодой по моим тогдашним понятиям, и все перед ним за столом ужасно лебезили. А еще ужаснее было то, что ему это явно нравилось. Он был довольно саркастичен, и, время от времени, сквозь зубы как-то очень обидно для окружающих шутил. Я ждала, что кто-то взорвется, но все молча хавали.
У нас-то на «Ленфильме» был другой стиль отношений всех со всеми: все «на ты», все лёшисенивовы, исключения – лишь для классиков. Ну и, соответственно, все всем говорили, что хотели, без табели о рангах. В Москве уже тогда было по-другому.
Ну, мое какое дело. Я забилась в угол стола, кругом обсаженного знаменитостями, да помалкивала.
В общем, он мне не понравился. Ну, вот у меня так часто бывало: мне кино нравится, а его создатель – не очень. Хотя про фильмы Тарковского говорить «нравится» – смешно и глупо. Я по ним с ума сходила. Ну, за исключением, пожалуй, «Соляриса» и двух последних лент. То есть, я и про эти ленты понимала, что они сделаны выдающимся мастером, но вот так.
А потом, собственно, премьера «Сталкера» в Доме кино, про которую как-нибудь расскажу отдельно.
И вот, сталбыть, ленинградский кинотеатр «Художественный» приглашает ААТ после премьеры «Сталкера» два вечера подряд провести встречи-диспуты со зрителями, а у него тогда материальное положение оставляло желать, и он согласился.
А мне предлагают вести эти его беседы с народом.
Я, натурально, в полном восторге. Но держу фасон и делаю вид, что мне вести творческие вечера (мастер-классы, как бы сейчас сказали) великого человека – пустяк-дело.
И вот он в первый вечер приходит, два тогда совсем еще молодых, но уже обласканных большой славой питерских режиссера (считающих себя его учениками) – за ним пальто по очереди носят, Лариса Пална куда-то запропала (не было ее в первый вечер в «Художке»).
ААТ спрашивает меня: «Ну, про что говорить-то будем?».
– Да, про что спросят, про то и будем! – пижоню я, хотя у самой поджилки-то подрагивают.
Пока сопровождающие пьют чай в кабинете директора, он молча ходит со мной по еще пустому фойе, увешанному плотниковскими портретами актеров и актрис в цветах и шляпах, и язвительно кривится. Мне неловко - то ли от молчания, то ли еще от чего. И я говорю:
– Андрей Арсенич, странные, всё же, люди – артисты, правда?
Он смотрит на эти портреты, иронически усмехаясь в усы, и отвечает: «А вы уверены, что они – вполне люди?!».
...Назавтра мы уже встречаемся как добрые знакомые: предыдущий вечер прошел хорошо, диалог получился, публика готова была его на руках носить, в общем, скепсиса и язвительных усмешек у мэтра поубыло.
Он как-то даже помолодел, стал улыбаться и приосанился. На него – вопреки моим представлениям о небожителях – публичный успех действовал точно так же, как и на обычных людей: ему нравилось.
Второй вечер прошел еще круче.
Всё-таки, за питерскую публику – по крайней мере, тогда – стыдно не было: публика была супер! Всё понимала, ловила нюансы влёт, считывала намеки, и с юмором было всё в порядке.
И вот уже всё окончилось, уже коньячок в кабинете директора, Лариса Павловна, два молодых гения, ААТ.
– А вам-то фильм как? – вдруг спрашивает меня ААТ.
Я сказала, но что-то в моем ответе (вполне восторженном и подробном) Тарковскому показалось подозрительным, и он стал допытываться. Я и брякнула:

– Ну, вообще-то, меня учили, что если чужим пользуешься, на цитату ссылочку бы неплохо оставлять…
– Не понял… Вы про что?
– Ну, как: про золотой шар и свидригайловскую баньку…
Он некоторое время молчит и хмурится, ему явно не понравилось, то, что я сказала. У меня сердце упало в пятки, но он вдруг улыбнулся.
– Ну и молодец, что заметила. Но больше не говори никому!
Я киваю головой, как китайский болванчик, и в тот же вечер нарушаю обещание, хвастаясь половине города своей прозорливостью.
… Проходит сколько-то времени, наступает 50-летний юбилей Тарковского, в питерских кинотеатрах везде показывают его ретроспективы, все пишут юбилейные статьи о нем, снимающем сейчас в Италии, и вдруг – как гром средь бела дня: Тарковский остался за границей. Для всех это такой шок, что новость даже не обсуждается особо; просто я вижу, что в тот вечер куча народу напивается в Доме кино…
…Проходит еще сколько-то времени, и Тарковский, про болезнь которого все, конечно, знали, умирает.
И снова шок: словно все надеялись, что уж его-то смерть непременно пощадит...
Мы сидим вчетвером в Доме кино, в ресторане – Герман с Кармалитой и мы с Павловым, пьем, Герман вдруг всхлипывает и говорит:
– Пусто стало…
Выпивает одним махом, и разражается длинным монологом про то, что даже если бы ААТ ничего больше не снял, самим фактом своего существования он поддерживал бы в человечестве идею о том, что культура жива.
Возразить нечего.
***************
P.S.
Сейчас часто приходится слышать в качестве оправдания неумелых кинематографических работ, что, дескать, это дебют, а вот когда автор поднаберется мозгов и поднакопит профессиональной мускулатуры, тогда, мол...
В кино (да и не только) постоянно приходится слышать это оправдание профессиональной беспомощности...
Я считаю, что эти разговоры в пользу бедных.
Никакой «дебют – не дебют» не может служить оправданием и объяснением неумелости и бесталанности.
По мне – так молодой режиссер приходит делать дебютный фильм или спектакль, чтобы заявить о себе. И вложиться в это должен на разрыв аорты.
Сколько примеров из прошлого, когда дебют молодого режиссера или писателя (а иной раз и актера) был лучшим, что он сделал в жизни. Потому что выплеснул там ВСЁ, ЧТО У НЕГО БЫЛО НАКОПЛЕНО.
Я считаю, что дебют человек обязан делать с огромным запасом, со страстью, с желанием впервые реализовать то, что копилось всю предыдущую жизнь, как в последний раз (вдруг больше не случится такой возможности?).
Не созрел – так созревай сперва, копи творческую энергию. Да хоть бы и творческую злость, если угодно.
А потом уже выдай так, чтоб все закричали «Смотрите, кто пришёл!».
Достаточно вспомнить, что Тарковский дебютировал «Ивановым детством», а уже второй его картиной стал потрясающий «Андрей Рублёв», вошедший в первую десятку шедевров мирового кино за всю его историю.
***********
P.P.S.
В ленте уже опять начал гулять набор цитат из дневников Тарковского.
Там – гадости обо всех на свете и обо всем, в том числе и о том, что любимо и дорого.
И комментарии такие, что туши свет.
Имею заметить.
Была знакома лично. Не могу сказать, что самый был приятный был человек. Высокомерный, недобрый, желчный, подчас – мелочный.
Но я ни разу нигде ни от кого не слышала про белых и пушистых гениев, безупречных в личной жизни. И я совершенно не считаю, что личный дневник – это повод для обсуждения персоны.
Да, спору нет: они все – и Пушкин, и Толстой, и Достоевский писали свои дневники, понимая или догадываясь, что рано или поздно их личные записи станут известны человечеству. Толстой, так прямо и писал для вечности, а не для себя, Пушкин и Достоевский – для себя, но с оглядкой. Тарковский – тоже для себя – но тоже с оглядкой.
Другое дело, что «оглядка» их была не для угождения праздношатающимся, а тоже «для вечности», и говорилось в этих дневниках нередко то, что некомильфотно было бы сказать вслух, а сказать хотелось.
И те упоминаемые в дневниках классики – это они для нас классики, и те упоминаемые в дневниках шедевры – это они для нас шедевры. Но не для них.
Не нравится – не читаем.
Оспоривать – поздно: автор всё равно не услышит.

Обсуждать и клеймить в расчете на лайки собственного угодливого читателя – куда мельче и ниже, чем у самого автора дневников. Есть в этом что-то лакейское, смердяковское.
И вообще: никогда не верьте высказыванию художника.
Оно всегда - в 99% случаев – для вас, дурачков, и написано. Чтобы вас эпатировать и разозлить.
Читайте их книги, смотрите их фильмы.
Пишите, наконец, свои дневники. Вдруг они кому-то потом станут интересны.
А про всё остальное Пушкин уже сказал, и добавить нечего:
«...Зачем жалеешь ты о потере записок Байрона? черт с ними! слава богу, что потеряны. Он исповедался в своих стихах, невольно, увлеченный восторгом поэзии. В хладнокровной прозе он бы лгал и хитрил, то стараясь блеснуть искренностию, то марая своих врагов. Его бы уличили, как уличили Руссо – а там злоба и клевета снова бы торжествовали.
Оставь любопытство толпе и будь заодно с гением. Мы знаем Байрона довольно. Видели его на троне славы, видели в мучениях великой души, видели в гробе посреди воскресающей Греции. – Охота тебе видеть его на судне?
Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы!
Врете, подлецы: он и мал и мерзок – не так, как вы – иначе.
Писать свои Mémoires заманчиво и приятно. Никого так не любишь, никого так не знаешь, как самого себя. Предмет неистощимый. Но трудно. Не лгать – можно; быть искренним – невозможность физическая. Перо иногда остановится, как с разбега перед пропастью – на том, что посторонний прочел бы равнодушно. Презирать – braver – суд людей не трудно; презирать суд собственный невозможно».

Победить поганца в себе.

Метод холуя: прыгать вокруг богатого и могущественного, жадно добиваясь его внимания.
Пинать упавшего с Олимпа.
Не задумываться о том, что, быть может, тигр не совсем еще мёртв, и еще может хоть напоследок успеть перекусить того, кто вчера лизал ему лапу, а сегодня норовит побольнее ткнуть палкой.
А, может, и не напоследок.
Очень трудно победить поганца в себе.
Пожалуй, есть смысл устроить личный флэшмоб «как мне удалось быть хорошим».
Не публично, не демонстративно, а один на один с собой.
Такой внутренний тест на собственную «хорошесть».
Справиться с порывом злости и раздражения.
Проглотить язвительное слово, просящееся на язык и на клавиатуру, отключить, наконец, фарисея в себе, уже готового сказать «вот я же не…» или «я же говорил…».
Просто не сказать, да и всё.
Или наоборот – сказать, когда говорить очень страшно и могут быть неприятные последствия. Но не промолчать, не спрятаться в норку.
И еще пожалеть – искренне – того, кого жалеть не хочется.
Вообще, думаю, это неплохой был бы флэшмоб – хотя бы на два выходных дня попытаться победить засранца в себе.
И потом – почему нет – честно похвастать, если удалось хоть разок.
Ведь чувствовать себя человеком, который может подняться над собой хоть на минуту – ужасно приятно!
Или промолчать – если не удалось.
P.S. На самом деле всё просто.
Держись подальше от сильного. Не заискивай. И не бей лежачего.

Вдогонку к ДР Тарковского.

Я давно не пересматривала "Зеркало" и "Сталкер", считая, что помню всё любимое наизусть и покадрово, а нелюбимое - нафига и помнить.
А год назад со студентами разбирала "Рублева", и для освежения посмотрела накануне разбора.
Мамадарагая, какое упругое, молодое, яростное кино, с какой страстью сделанное.
Я всегда думала, что этот фильм снят чуть ли не с точки зрения старого Феофана Грека (ну, или хотя бы самого Рублева из новеллы "Колокол").
А сейчас вижу, что нет, нет!
Снято едва ли не с точки зрения юного Фомы, которого играет Михаил Кононов, и который от Рублева самонадеянно уходит "Свою артель сделаю, нешто я еще не научился!"...
А потом уже полезла всё подряд смотреть.
И всё, всё - молодое и бешеное, всё с закушенной губой, яростное! Даже "Солярис"!
И только две последние картины, "Ностальгия" и "Жертвоприношение" - фильмы усталого и разочарованного человека, словно взял и постарел в одну минуту.
И в них впервые появляется желание нравиться кому-то со стороны, не себе, безбашенному и отвязному, а еще кому-то.
Я, видимо, в число тех, кому хотелось нравиться, не входила. И мне не понравилось, да и сейчас не нравится.
А вот то, что на разрыв аорты, с присвистом, с приговором "Ай да Пушкин, ай да сукин сын!" - вот это всё моё.
И до сих пор моё.
Именно тогда у меня родилась безумная идея устроить цикл разборов со студентами — дебюты великих (быть может, я к ней еще вернусь — с новым студенческим набором).
Ну, чтобы, своими глазами глянули, как "в старину-то" люди дебютировали в кино.
А потом сама посмотрела, какой список получается, подумала, ПРО ЧТО мне с моими студентами разговаривать-то придётся, и забоялась.
Сочтут, что я — экстремистка.
********
Ну, сами полюбуйтесь:

Ромм — Пышка.
Висконти — Одержимость и Земля дрожит.
Куросава — Сугата Сансиро.
Люмет — 12 разгневанных мужчин.
Годар — На последнем дыхании.
Трюффо — Четыреста ударов.
Маль — Лифт на эшафот.
Бондарчук — Судьба человека.
Тарковский — Иваново детство.
Полянский — Нож в воде.
Панфилов — В огне брода нет.
Дзеффирелли — Укрощение строптивой.
Кончаловский — Первый учитель.
Хоппер — Беспечный ездок.
Климов — Добро пожаловать, или посторонним вход воспрещен.
Мел Брукс — Продюсеры.
Герман — Проверка на дорогах.
Авербах — Степень риска.
Михалков — Свой среди чужих, чужой среди своих.
Аристов — Порох.
Чжан Имоу — Красный гаолян.
Балабанов — Счастливые дни.
Иньяриту — Сука любовь