И в английском, и в немецком своем рождении геополитика долго была искусством объяснять словами, почему именно захват и расчленение России должен гарантировать последующую власть если не над миром, то над его релевантной половиной. Когда некоторые пережившие геополитику русские разбили немецким геополитикам головы их же трудами, немцы начали задумываться о том, в чем они могли быть неправы в своем понимании мира и своего места в нем. Последствия разбивания голов англо-американских геополитиков пока неизвестны, но, вероятно, окажутся также продуктивны.

Одним из продуктов разбивания немецких лбов стала концепция номосов в переосмыслении геополитики Карлом Шмиттом, и многочисленные хорошие наблюдения в его работах. В особенности наблюдение, что древнегреческое слово «номос», означавшее рожденное человеческим произволом постановление или традицию, возможно этимологически связано с «разделять», «распределять» и «пасти на» земле. Правила и традиции человеческого общежития происходят из и касаются распределения и пользования землей: почти как, по Локку, государство рождается из договора гипотетических древних субъектов о разделении земельной собственности; политический закон есть производное от освоения и присвоения человеческим сообществом пространства.

Пространство есть как земельное, так и приморское. Никто еще не смог безусловно разделить и присвоить море, хотя попытки продолжаются – и каждая такая попытка порождает настолько же схожие общества, как морская среда обитания сближает дельфина, пингвина, рыбу и кальмара.

Как пингвин страусу не друг, так между морскими понятиями и земными понятиями нет понимания, особенно если условные человеческие пингвины добывают прокорм насущный групповым морским грабежом, и не всегда лишь друг друга.

Проживание на земле быстро знакомит человека с природными границами, ставящими предел его притязаниям на ресурсы, и природные границы вскоре повторяются условными – землю межуют, разделяют, огораживают, наконец заселяют. Село всегда там, где ему положено быть, и его обитатели бросят посевную и уборочную только навстречу голодной смерти. Сухопутные жители измерены, огорожены, перечислены, распределены и упорядочены. Что бы ни сделали проживающие на земле, они будут жить с последствиями этого.

Проживание на приморье быстро знакомит человека с отсутствием границ на море. Кто угодно на корабле может приплыть куда угодно, где есть берег, и вплоть до изобретения железных дорог он это сделает быстрее, безопаснее и с большим грузом, чем любой сухопутный. В море можно ловить пропитание в любое время года, либо по морю дойти туда, где его можно приобрести – отнять силой, если у вас больше число и дерзость, выменять хитростью, если вас меньше. Если горизонт жизни земельного жителя ограничен его непосредственной округой, житель приморский может дойти до края света и обратно, и по пути встретить кого угодно представившись кем угодно, ринуться навстречу выгодной возможности или так же быстро уйти прочь от смертельной беды – при условии, что у беды не больше гребцов или парусов.

Земной житель пускает корни и прирастает к своему отмеренному пятачку, приморского жителя несет течением и ветром. Земные понятия касаются сожительства всех на земле, приморские понятия – в первую очередь, всех на корабле, остальных уже во-вторую. Приморские жители интересуются земными понятиями ровно постольку, поскольку им интереснее торговать с наземными сообществами, чем их грабить – поскольку земельные сообщества не имеют возможности карать пиратов, не создав сопоставимое по силе свое приморское сообщество, которое вскоре заживет такой же приморской жизнью себе на уме.

Этнос народа здесь акциденция: одно и то же дорийское племя может стать как Спартой, так и Коринфом, и грек может быть как афинским дельцом, так и фессалийским землепашцем. Кому негде пахать, тот смотрит в море.
Наземный народ не сможет забрать свои поля с собой. Приморская фирма же всегда может переехать, поскольку их главное добро и есть сама возможность перевезти что угодно куда угодно – или не дать перевезти своим противникам.

Традиции и понятия успешного приморского народа – номос моря – будут переняты стремящимися в моря новичками так же, как римские традиции и понятия о «цивилизации» стали синонимичны правильному устроению земельной жизни, стали номосом земли.
Поскольку номос моря установлен семитами и греками, постольку их мировая религия означается рыбой, якорем, культовое место называет кораблем-нефом-navis, и замешана она на семитском эпосе пересказанном греческим языком.

Поскольку «земляне» ограничены и очерчены горизонтом безопасной езды на ослике, и свои понятия медленно перевозят следом и засеивают по пути в хорошо вспаханных регионах, постольку «морячки» сливаются и перемешиваются на море без границ в некий усредняющийся «интернационал».

Выраженно земельное Римское государство поставило себе имперской задачей решить вопрос морского интернационала раньше, чем морской интернационал решил римский вопрос — был показательно уничтожен Карфаген, был показательно уничтожен Коринф, был удушен внешне покорный Родос, наконец был жестоко и окончательно решен вопрос иллирийских и киликийских пиратов, пускай и через общее и максимальное государственное усилие.

Чьими руками решен? Союзными плавниками греков и пунийцев, куда же без них. Древнеримский флот был построен греками и пунийцами, по технологиям греков и пунийцев, укомплектован греками и пунийцами и говорил на греческом и, вероятно, немного на пунийском — на деньги римлян и для перевозки римских же морпехов. Если италиец попадал в соленый греко-пунийский экипаж, то легко предсказать, чьи понятия он усвоит в скором времени.
Греки Кампании очень рано сплелись в братских, насколько возможно для еллина, объятиях с Римом, на сторону Рима же переметнулась Утика, некогда первейшая по богатству колония Финикии, в соперничестве с переросшим и подчинившим ее Карфагеном.

Конечно же римские флоты вошли в Трубу Средневековье следом за римлянами, благо римская тяга к орденскому порядку оставила достаточно артефактов для отслеживания исторических флотов - двух преторианских, имевших свои представительства в Риме и участвующих в переворотах наравне с сухопутными преторианцами — если не больше сухопутных, зная нравы морячков по нашей же недавней истории, двух речных на Рейне и Дунае, и еще полудюжины морских.

Несмотря на некоторые перетасовки и расформирования, а также на странноватый Британский флот историки тридцать пятого века будут писать, что Всероссийские императоры дневали и ночевали в портах старой доброй Камчатки, в целом картина понятна.
Два преторианских флота сторожили западные и восточные порты Италии соответственно. Рейнский, Паннонский и Мезийский (то есть два флота на Дунае, разделенные непроходимыми Железными вратами) флоты сторожили лимесы, специализировались на доставке морпехов и крышевании речной торговли, и в значительной степени комплектовались местными германцами и, в случае Дунайского, кем бы там ни были кельто-иллиро-даки на Дунае, прежде чем они не стали славянами.

Римская империя удавила пиратство на Средиземноморье создав зеркальную, но уже подконтрольную себе флотскую систему. Если контролирующая их центральная власть даст сбой, либо будет сама свержена моряками — кто защитит приморские города от защитников от пиратства?
Из интернационального сброда греков, пунийцев и египтян моряков Преторианского Мизенского флота, как из подворотен Марселя, набирали специалистов для мокрухи еще с Нерона, и он же сыграл решающую роль в установлении власти династии Северов.

Чем занимался Преторианский Равеннский флот, охранявший Италию с востока? Да тем же самым, для удобства чего также имел свои преторианские бараки в Риме, и чьи морпехи также рекрутировались претендентами для переворотов. Преторианский Равеннский также выступил на стороне Септимия Севера, а после в другой череде переворотов предпочел Константина.

Считается, что императоры на Востоке перевели эти флоты — или как минимум, большую их часть — в Константинополь, где они могли получать зарплаты от крепкой центральной власти, а не выбивать их из прибрежных поселений пиратством.

Если кто-то из них, конечно, не предпочел пиратскую жизнь.

Как, например, полуфантастическое Королевство Вандалов, устроенное якобы пришедшими из лесов Польши вандалами и степей Украины аланами, могло переправиться в Африку, без противодействия римского флота, захватить острова запада Средиземноморья, напасть с моря на сам Рим наконец?
Никак.
Их переправили в Африку и далее как морпехов их доставили корабли Мавретанского флота, скорее всего нанятые под это дело региональными элитами.

Кто эти фантастические готские пираты, разорявшие берега Черного моря и ходившие через Дунай как к себе домой, как они научились строить флот греко-римских стандартов едва прибыв то ли из Польши, то ли из Скандинавии, в каких городах они их строили и, самое главное, где они нашли корабельный лес в черноморской степи? Как эти люди могли потом атаковать Крит и Кипр, и чем занимались римские флоты, в особенности стороживший нижний Дунай Мезийский флот?
Возможно, в условиях ослабления центральной власти, именно он этим и занимался.
Не то что бы так называемые готы были абсолютными чужаками — речные флоты комплектовались романизированными местными, и сами готы сформировались благодаря лимесу с цивилизацией.

Переселение германских племен в Британию может также быть объяснено исчезновением комплектовавшегося германцами Рейнского флота, нашедшего более удобные базы для вольного пиратства, чем болота нижних земель, в ранее оставленной маргинальной островной провинции.

Итальянские морские республики происходят от коммун Амальфи и Венеции — согласно лору, морское право как таковое произошло от понятий Амальфийской республики, и было распространено Венецией и Генуей. Кто такая Венеция? Скорее всего база Преторианского Равеннского флота и сравнительно верный форпост Восточного Рима поближе к Западному, постепенно ушедшая на вольные хлеба.
Что такое Амальфи? Поселок на отвесных скалах неприступного полуострова, где удобно прятать ушедший на вольные хлеба Преторианский Мизенский флот и сложно делать что угодно еще — если, по какой-то причине, находящийся напротив Мизенум стал негоден, например, из-за доступности с земли.

Эти люди с этой материальной базой и сохранили номос моря, насколько смогли, до Нового времени, со всем культурным, этническим и историческим обвесом.

С этим номосом и в этом номосе, и его текущим итерациями за Ламаншем и за Атлантикой, мы и живем, со всеми остановками от Лондона до Роттердама, до Генуи и Венеции, но Мизенума и Равенны, наконец до мародерствующих данайцев и финикийцев времен Коллапса бронзового века. Особенно сейчас с идеей некоего глобального общедоступного для анонимного капитала безграничного пространства возможностей.

Волна и Камень

В рамках ДЕГ-оверса в последние годы активно упоминается некоторое социальное явление, трудно поддающееся описанию, но активно присутствующее на исторической арене на протяжении десятилетий.

С легкой руки Дмитрия Евгеньевича их принято ассоциировать с Карфагеном, хотя это описание довольно не точно. Сюда же добавляется версии о связи Карфагена с некоторыми семитскими народами и рассуждения о генезисе ряда мировых религий.

Большую работу в этом направлении (хотя, иногда с небеспорными выводами) продела автор канала Инфомашикна, описывающий эту социальную общность словом Пунийцы.

Сам автор оговаривается, что это очень условное обозначение, поскольку у этой общности нет названия. И действительно, к этой общности можно отнести не только различные истоические группы восточных и западных семитов, но например греков (о чем давно писал автор "Возмутительного профанства". Ведь при всех различиях религии и звериной ненависти друг к другу и греки и финикийцы/пуны занимали примерно одну и туже нишу в разделении труда: морячков, международных торговцев и пиратов.

Если взглянуть еще более обще, то в эту категорию можно записать и средневековые пиратские малины средиземноморья в Средневековье, на базе которых потом обрадовались морские республики: Пиза, Амальфи (деревушка в окрестностях Неаполя), Венеция, Генуя. А также то, что предшествовало новообразованиям нового времени: таким полисным союзам, как Северные Нидерланды, Португалия, Англия (до того, как Левиафан уборол в них Бегемота)) и Ганзу. Все они были теснейшим образом связаны с пиратством и работорговлей.

Также автор бы добавил к этой категории и такую общность, как армянские купцы, которые, вплоть до нового времени были ведущей торговой силой Восточного Средиземноморья, но сошли на нет (почти ;) ) вместе с упадком Оттоманской Порты.

Зримыми наследниками неформальных транснациональных образований являются мафиозные образования Южной Италии: сицилийская Коза Ностра, калабрийская Ндрангета, неаполитанская Каморра, апулийская Сакра Корона Унита. Все они специализируются на международной контрабанде оружия, наркотиков, а также людей. В общем, традиционные ценности.

Ту, общность, которую Инфомашинка называет пунами, пожалуй уместней было бы назвать Средиземноморцами (по месту изначального базирования). Хотя этот термин тоже не точен. По способу специализации их можно назвать народами моря — ассоциируя с теми самими Народами моря, которые разрушили Хрупкую трансграничную систему торговли эпохи Бронзового века. Потоками их могли является палестинцы, греки, этруски (но это не точно)).

Есть желание назвать это все таласакратами. Но Таласокартия — это публичная и иерахиезированная власть, являющаяся субъектом международных отношений. Т.е. что-то упорядоченное. Безусловно, такой властью были упомянутые средневековые полисы Средиземноморья и Северной Европы. Но это уже этап нормализации. А описываемый нами феномен принципиально непубличен и неформален.

В общем, мафия морячков и торговцев, играющая огромную роль и поныне.

Кто противостоит им? В древности Народам Моря противостояли сухопутные империи: Египет, Персия, Рим, ""Визанития"" — она же Империя Ромеев. В новое время таким мафиозным образованиям по сути противостоит любое государство. Хотя сами эти пиратские республики научились с государствами сосуществовать и на них паразитировать. Впрочем, сама государства научились использовать мафии в народном хозяйстве, превращая неформальную власть в элемент неформального контроля у себя, и в уструмент борьбы у конкурентов.

Такой вот симбиоз антогонистов. Борьба и дружба морской свободы и сухопутного порядка...