И, кстати, о Декарте...

И о погоде. Вот, к примеру, Чехов пишет про Сахалин, а как будто про Питер:

Небо по целым неделям бывает сплошь покрыто свинцовыми облаками, и безотрадная погода, которая тянется изо дня в день, кажется жителям бесконечною. Такая погода располагает к угнетающим мыслям и унылому пьянству. Быть может, под ее влиянием многие холодные люди стали жестокими и многие добряки и слабые духом, не видя по целым неделям и даже месяцам солнца, навсегда потеряли надежду на лучшую жизнь.

А это про Москву, но тоже как будто про Питер:

Погода у нас занимается проституцией. Хуже всякой пьяной бабы: <...> гниет, плюет... Тифозно!

Ну и в качестве довеска – уже не как будто про Питер из гоголевской «Шинели», из которой мы все, как известно, вышли:

Ветер, по петербургскому обычаю, дул на него со всех четырех сторон, из всех переулков.

#буквовски

Демокрит Абдерский: ну чё творят эти обезьяны 😆
Гераклит Эфесский: вы чё творите обезьяны 😭
Ты: 🤣

По следам Дюны, я случайно нашёл и вольно перевёл отличную выжимку "Бога-Императора", четвёртой книги серии, в околомемном формате.

———
Лето II: "Социумы аккумулируют наклонность к деспотизму в отношении к их принятию ценностей утильности в согласовании с аксиомами эволюционной религиозности. Мне придётся стать пугалом тёмного леса истории чтобы иссечь плевелы из человеческого."
Монео: "Как скажете, владыка."
Лето II: "Так ты понимаешь, Монео?"
Монео: "Нет, владыка. И читатель ничего не понимает. Если бы только Вам было угодно воздержаться от грибов на пять минуток и поговорить на нашем обывательском уровне..."
Лето II: "Моё тело вместо крови производит спайс. Уже тридцать пять веков подряд меня ежесекундно колбасит мудростью."
Монео: "Вы действительно похожи на колбасу, владыка."
———
Дункан: "Вы возродили меня из мёртвых только чтобы дать мне удобную синекуру на посту к которому я идеально приспособлен и поставить меня во главе исключительно женской армии горячих тёлок которые жаждут чтоб я их оплодотворял?! Чудовищно!"
Монео: "А ещё они все бисексуалки и практикуют оргии."
Дункан: "Меня тошнит!"
———
Сиона: "Я идеальная выжимка образа тинейджера как вечно обозлённого капризного отродья с тягой к бесцельному насилию и с ненавистью к авторитетам по совершенно произвольным причинам."
Лето II: "Вот тебе немного Трансцендентальной Истины, детка."
Сиона: "Ого! Ничоси... Поня-а-атно. В любом случае я останусь столь же невыносимой шкеткой."

———
Где-то в параллельной исторической реальности Дени Вильнёв на 165 миллионов серебряных рублей экранизирует "Гиперболоид инженера Гарина".

В эволюционных соображениях насчёт "человеческой природы" раздражает подлежащее утверждение, что человек адаптируется к среде, но не адаптирует среду под себя. Положим, не единственный вид строящий себе искусственное обиталище, но скорее всего единственный это осознающий и планирующий.
Как водится, предзаданная во веки веков естественным законом среда загадочным образом совпадает с угодным консервативному мыслителю текущим положением дел. Конец истории: опять.

Миллиард поколений хордовых песочил ил ротовыми щупальцами, чтобы эволюционное становление закончилось на их миллиардном потомке на кафедре в лейпцигском политехе почёсывающем щетину над нетлёнкой.

С одной стороны геленовская убогая обезьяна ушла в виртуальный мир культуры, с другой: не смей трогать полученное слепым перебором в адаптации к условиям полученным слепым перебором — кабы чего не вышло!
А раз интеллект служит приспособлению среды обитания под конкретные нужды и побуждает к действиям, его полезно выключить человечкам через обскурантизм, включая свой только для консервирования своей позиции от пертурбаций.

То есть человек действительно устроенный свой интеллект не включает за ненадобностью, поскольку у него всё есть. Как ему это всё сохранить — придумывают за него "правые интеллектуалы", сами этого конечно же не имея — иначе зачем им интеллектуально развиваться?

Если вы можете пожать корову от груди, то вам не требуется её жать регулярно, поскольку нарощенные мышечные ядра исчезнут разве что в случае голодной дистрофии — так же однажды проработанные мысли, образы и ценности с тобой надолго.
Но зачем вам жать корову от груди, если у вас нет пожеланий стать варлордом бронзового века в текущей итерации? Незачем, это нерационально. Когда вы можете пожать только смартфон от груди, а надо корову — наступает боль, а боль это больно, однако.
Сохранение в обществе также требует меньше ресурсов, чем и разрушение, и создание. Хотя бы в силу инерции — инерция даёт сил, пока противоположный лагерь должен и её преодолеть, и смочь продвинуть ещё дополнительной силой.

Отчего с работой интеллектуальной прислуги могут заниматься люди не прошедшие интеллектуальный аналог пожатия тяжёлого железа, хотя в противоположном лагере шатателей трубы их бы выгнали за непригодность по слабости теоретического хобота.
То есть вздорного клоуна намного легче найти справа, чем слева, отчего возникает ощущение, что правых интеллектуалов нет вовсе на фоне холмогорщины, а суть только интеллектуляшки деловито жующие сырой перегной с остальными букашками.
Но.
Я вынужден поправить своё мнение: этот краснокнижный зверь есть.
Это "левачок" в смысле "стремящийся" в смысле "претендент" в смысле "сейчас я раскачаю теоретические органы и буду вас ими щупать, а вы мне ничего не сделаете" — потому что органов телесных или общественных для щупанья у него нет, и щупают пока только его самого кровососущими присосками — которого вовремя купили. Не откупились, поскольку получение дани по расписанию только повышает аппетиты, но скупили целиком.
На этом его интеллектуальное развитие, действительно, затормаживается до полной остановки. Незачем. Господин не думает, верный слуга думает менее неверного.
Теоретические щупы усыхают как неиспользуемая конечность, дальше требуются иные органы, с позволения сказать из милости убогим, "социального интеллекта" — которых у зверушки вне привычной ей среды часто нет, так что на соглашалки и приживалки ей наступают, как нацистским сапогом на Карла Шмитта.
Впрочем, вряд ли правый интеллектуал деградирует до тупости; особенно если его денацифицировать и ущучить, и он для выживания и из вредности надует свою теорию обратно по старой памяти.
Щуки из "коллективного рептилоида левачков" по Аримаспу даже заметят и будут повторять удачные решения: появятся насладившиеся Шмиттом и Хайдеггером леваки.

Другой вопрос, что им будут интересны "правые интеллектуалы" именно обгрызенные и раздавленные — но не насмерть, чтоб зверушка адаптировалась и вспомнила былое — потому что у приспособленного и атрофировавшегося, как самца удильщика к государственной самке, брать нечего: одни мыслевсполохи.

Галковский в своём наезде на дачную философию взывал к пустым ушам, само собой.

"Наверху и справа" думалка не нужна, в рамках раз продуманной среды нужна чуйка. Мы же не считаем свинью умной оттого, что она находит трюфель по запаху? Умён человек придумавший свиньёй искать трюфели в рамках своего гастрономического проекта.
"Социальный интеллект" это нюх, а не мысль. Мысль это как заменить свой слабый нюх на сильный, скажем, собачий или свиной.

Это напомнило мне отрывок из Августина, где он говорит, что смерть предпочтительней, чем снова пережить детство (школу)
[О граде Божием. XXI.14].

Стоит отметить ещё одно хорошее наблюдение Фассела – отношение человека к «классовому дискурсу» часто показывает его статус.

Вообще-то вы немало узнаете о своем социальном классе по степени раздражения или ярости, каковые всколыхнутся в вашей душе, стоит кому-нибудь в вашем присутствии поднять эту тему. Тенденция приходить в бурное возмущение скорее всего означает, что вы принадлежите к среднему классу и боитесь, как бы не соскользнуть на пару ступенек вниз. А вот представители высшего класса обожают эту тему – более того, чем больше внимания она получает, тем более они светятся удовольствием. Пролетариям же обычно безразличны все эти разговоры, ибо они хорошо знают, что мало чего могут сделать для изменения своей классовой сущности. И потому вся эта суматоха с классами представляется им чем-то вроде потехи – высшие классы кажутся глупыми в своем пустом аристократическом чванстве, а средние отвратительны натужной изысканностью. Фибры среднего класса наиболее тонко улавливают тему классов, и он восприимчивее и чувствительнее всех к этой теме, а порой и смертельно страшится ее.

Но и критерии стратификации у разных слоёв свои, хотя большинство смотрит в кошельки (что, кстати, облегчает «незримым высшим» вуалирование господства).

Выдавая свою классовую принадлежность вспышкой гнева из-за малейшего намека на сам предмет, вы не менее выразительно выдадите себя и тем, а как, собственно, вы определяете этот предмет, вызывающий у вас такой гнев. Люди, утвердившиеся ближе к основанию классовой пирамиды, обычно полагают, что ваш класс определяется количеством денег, которым вы владеете. Люди из серединки тоже согласятся, что деньги играют здесь не последнюю роль, однако добавят, что не менее важно и образование, а также то, какой работой вы занимаетесь. Приближенные же к верхушке уверены, что неотъемлемыми критериями, определяющими принадлежность к классу – независимо от количества денег, рода занятий или образования, – являются вкус, ценности, идеи, стиль и поведение.

Последнее – это те самые «люксовые верования» Роба Хендерсона, модные-прогрессивные идеи, реализация которых вредит не сидящим в башне из слоновой кости.

Можно отметить в сторону, что и на макроуровне, когда речь идёт уже о социальных организмах, для определения «кто есть кто» тоже будут разные слои восприятия. Так, люди у основания пирамиды смотрят на «картинки» (сколько ракет готовы к отправке на Вашингтон, насколько суверенна демократия и т.д.). Люди из серединки надевают очёчки «мир-системного анализа». А какие критерии у Людей приближенных к Бенбену верхушке пирамиды? Кто их знает, возможно именно контроль над производством вкусов, ценностей, идей и стилей.

Научающий скромности и дающий надежду опыт: читать у отцов наук и философии какую-нибудь возмутительную дичь, при показывающих нос и тут и там верных догадках или потенциально плодотворных направлениях мысли из доступного их опыту.

🧐🧐🧐🧐🧐🧐🧐
Что касается государственного права (ius civitas), а именно права, действующего внутри государства, то оно таит в себе вопрос: "Есть ли мятеж правомерное средство для народа сбросит с себя иго так называемого тирана (non titulo, sed exercitio talis)?". Ответ на этот вопрос многие считают трудным, но он легко разрешается с помощью трансцендентального принципа публичности. Если права народа попраны, то низложение его (тирана) не будет несправедливым [kein Unrecht], в этом нет сомнения. Тем не менее со стороны поддананных в высшей степени несправедливо [unrecht] таким способом добиваться своего права, и они не могут жаловаться на несправедливость [Ungerechtigkeit], если потерпят поражение в этой борьбе и вследствие этого подвергнутся самому жесткому наказанию (Кант, вечные юления на пути к вечному миру)

Прикольная табличка в Бресте

ДЕГ
Давным-давно я слышал замечательную формулировку. Обычно путь русского интеллигента устроен так: Маркс, Гегель, психушка. Впрочем, достаточно побродить пару вечеров по рунету, чтобы убедиться, что формулировка эта несколько устарела: в наши дни путь в психушку лежит преимущественно через чтение Галковского.
И это вовсе не в упрек Галковскому, наоборот - это свидетельствует о его творческой мощи. ДЕГ - один из самых сильных писателей современной России и, пожалуй, самый сильный в части построении собственного мира и сеттинга: красочного, убедительного, с детально проработанной "физикой".
Проблема состоит в следующем.
1) ДЕГ претендует на тотальное, исчерпывающее объяснение мира. Мэтр разбирается во всем. А все потому, что он постиг те самые железные, "физические" законы мироздания, с помощью которых он экстраполирует известные ему данные на "темные" участки, получая таким образом полноценную модель вселенной.
2) Уровень эрудиции Мэтра не соответствует поставленной задаче. Попросту говоря, он плохо образован и мало знает. Поэтому "законы", на которых он основывает свои построения - это хрень полная, взятая с потолка.

Это вовсе не значит, что содержание его текстов на 100% ошибочно: там встречаются интересные инсайты, например, о роли старообрядческих и единоверческих магнатов в падении Российской империи. Но он же на этом не останавливается. Как так вышло, что богатейшими людьми России были религиозные диссиденты? Ответ очевиден - англичане поставили их на хозяйство, чтобы погубить Россию, иначе и быть не может. Т.е. старообрядцы - вражеские агенты и шпионы, отсюда и лаве у них.
Если бы ДЕГ был эрудированнее, он бы мог посмотреть на феномен старообрядческих миллионеров в контексте: в турецкой экономике доминировали армяне и греки, в египетской - копты, в индийской - джайны и парсы, во французской - гугеноты (до Л14). Т.е. ситуация, когда экономику контролирует презираемое и ненавидимое религиозное меньшинство представляет собой скорее правило, чем исключение. Хуже того, в самой Англии в описываемый период крупнейшими merchant princes были вовсе не англикане, а квакеры, методисты и прочие баптисты. В самой то Англии диссидентов кто на хозяйство поставил? Очевидно рептилоиды с Нибиру, из ненависти ко всему английскому.
Я остановился на этом примере, чтобы продемонстрировать порочность одного из основных законов Мира Галковского - закона свободной конвертации власти в собственность и наоборот. Согласно Галковскому, в норме любое государство контролируется немногочисленной элитой, состоящей из крупных собственников. Т.е. грубо говоря, кому принадлежат активы (в основном земля), тот и государственную машину контролирует.
Чтобы не бегать далеко за примерами обратимся к российскому опыту. В 19 в. гигантскую, непропорциональную роль в госаппарате играли ливонские немцы, балтийские бароны: скажем, в середине 19 в. они составляли что-то около половины губернаторского корпуса. Понятно, что русские дворяне их ненавидели - отсюда планы декабристов по изгнанию или истреблению немцев, отсюда же фрондерская реплика Ермолова: "Государь, сделайте меня немцем" (в ответ на предложение Н1 наградить его, как он сам пожелает).
При этом:
1) Владения балтийских баронов были невелики по меркам даже рядового дворянства, а по меркам крупной аристократии - так и вовсе ничтожны.
2) Только одна из ливонских семей сумела войти в число крупнейших собственников за счет положения при дворе - семья Ливенов.
Т.е. перед нами живой пример - люди фактически контролируют госаппарат, а конвертировать свое влияние в земельные активы то ли не могут, то ли не хотят.
С другой стороны, польская магнатерия в РИ подчас обладала колоссальными земельными владениями, но при этом после 1830 г. была целиком отлучена от кормила власти. Т.е. в обратную сторону правило тоже не действует - ты можешь быть дофига богатым, но это вовсе не гарантирует тебе влияния на государство.