Конечно, лишь количество узлов сети не определяет ее качество. Особенно в информационный век, где проблема не найти знание среди ничего, а найти его среди океана шума в сети узлов, производящих, накапливающих и пересылающих мусор по кругу.
Иногда страна обладает вроде бы большой и разветвленной нервной сетью, но по дендритам в ней крутится – хорошо бы еще перезвон английской или французской сети – а то ведь какой-нибудь американский «объективизм» или испаноамериканский «краусисмо», а там и до бразило-советского карвальизма-дугинизма недалеко.
Непомерное раздутые и несколько метисизированные выселки Европы, античной и нововременной, вообще схожи в интеллектуальном плане; в их попытках расширить, углубить и улучшить изыскания дорогих старших дядюшек и прочих покоренных хмырей, но в итоге подсаживании на некий адаптированный и локализированный под климат продукт, вызывающий у дядюшек легкое недоумение следующие 500 лет.
Что приводит к обидному выводу для автора мема «дебилятор Краузе» из самых восточных выселков Европы, и производимому уже им продукту. Тюлень не пингвин, но пингвин скорее тюлень, чем павлин.

Алиментарный аспект интеллектуальной истории: долгая нехватка йода вызывает угасание ума и памяти, вплоть до буквального кретинизма у недополучивших йода в утробе; йод наиболее редкий галоген, и вообще сравнительно редкий элемент; содержание йода в растениях и животных зависит от (и так редкого) содержания его в почвах, и коррелирует с близостью к морю.
Если почвы региона бедны йодом, и местные жители не имеют привычки потреблять морепродукты, то высока вероятность, что регион населяют потомственные низковатые дебилы, и даже остроумные высокие завоеватели-колонисты из йодированного региона тупеют в поколениях в йододефицитном.
Не иначе как климат провинции проклят.

Разумность жителей континентальных и холмистых-гористых регионов, не освоивших доступный импорт сушёной/солёной рыбы, сомнителен вплоть до изобретения йодированной соли.
С поправками и на иные факторы пригодности для жизни: вроде инсоляции на уровне, не вызывающем у аборигенов постоянный сплин* со вспышками смертоубийства.

*Нехватка йода коррелирует с депрессивным настроением.

Чего же более в краю, где семьдесят лет убивали за очки, и тридцать сверху считали очёчки чуть ли не деклассированием.
Лондонская Школа Экономики уже подумала за папуасов.

В нормальных условиях из массы народились бы отвечающие на запрос органы, но в полуколонии со скальпированием накопленных благ каждые ~10 лет жирок срезают, листья в салат обрывают.

Людям не нравится думать. Они ждут готовые образцы суждений. Но среди готовых образцов часто не затрагиваются очень многие важные вопросы. Несколько моих предыдущих постов было о них. Об этих вопросах. Но политическая мысль России в кризисе.
Россияне не понимают и не знают, в каком обществе они хотят жить. Дискуссии на эту тему не ведутся. В ряде случаев они вообще воспринимаются, как что-то предосудительное.

Нет дискуссий по поводу того, какое поведение должны отсекать законы общества. Что считать преступлением,а что нет.

Как поощрять желательное поведение и какое признать нежелательным.

У общества нет ни юридической, ни политической грамотности. Нет понимания, что совершенно не решен вопрос о власти. Какой она должна быть. Все движется по заданной плохими практиками инерции.

Нет дискуссий по поводу критериев, на основе которых общественные институты будут признаваться хорошо устроенными.

Общество очень сильно просело в плане общественного сознания и его готовности защищать те или иные ценности.

Вообще, если быть честными, у нас нет ничего, кроме вбросов и вялой реакции.

Мимоходное наблюдение о пределах соразмерности политического политянинам в полисе.

Человек относится к языку, как рыба относится к воде. Рыба проживает всю свою рыбью жизнь в воде, дышит искрой в воде, и сама на восемь десятых состоит из воды. Но живет рыба не просто в воде, а в водоеме, как человек живет в культуре, залитой языком и населенной мыслящей на нем живностью.
Человек без языка, вырванный из культуры – даже не ущербная обезьяна, но уже просто сушеная рыба. Продукт, готовый к употреблению.

Малый язык подобен лесному озеру на некотором удалении от хутора. Он может быть глубоко очарователен, но никогда не будет собственно глубок, и там не приходится ожидать ни дельфинов, ни китов – всё больше стайки жующих червей в иле ершей. Говорят, есть озера, где из рыбы живет одна только щука, питающаяся своими же мальками, и в и таком вырожденном состоянии культурная система такого малого народа может жить тысячи лет, как живут щучьи озера в Канаде.
Озера могут жить десятки тысяч лет, но в любом случае однажды заилятся, заболотятся или высохнут, оставив за собой то лесок, то солончак, и немного рыбьих скелетов. Это лишь временные пристанища малых капель мирового океана языка вообще, который их питает и в который они же стекают.

Великий язык подобен морю, как необъятными размерами, так и разнообразием обитателей им питаемых и порождаемых. Некоторые из ранее великих морей давно мертвы, и мы наблюдаем лишь гигантские скелеты из сухих песков прямиком под музейное стекло. Некоторые мертвы в том смысле, что не порождают новых жителей – но на их дне дремлют некие уцелевшие обитатели, из древних первопредков жизни, что вечно спят и видят всё те же сны, к которым может прикоснуться знающий пути ныряльщик.

Некоторые моря обманчиво велики, поскольку суть не моря, а запруды, хитроумно залитые чужим умыслом в подходящих котловинах – с прорывом дамбы, некогда блистательная морская гладь неожиданно быстро утекает прочь, оставив за собой лишь костлявую грязь и возню в ней. Это касается необычных и необъятных культур там, где шелестели волны триста лет, но воды слиняли за три дня.

"Необходимо свести технарей до языка жестов. Никакой онтологии, никаких гуманитарных дисциплин. Только водка и табак"

Платон Гегель

Задолго до царя Мавсола выдающиеся люди были озабочены тем, чтобы их выдающесть продолжала довлеть над ими приниженными или попользованными людишками. Плотное тело господина давно истлело, но его тело символическое продолжает свидетельствовать о власти и могуществе, некогда перенесенных на лицо господина, а ныне перенесенных на усыпальницу.
Самый известный мавзолей на планете - египетские Пирамиды, чего же более? Неудивительно, что до сих пор цари масонской веры строят себе зиккуратики и мавзолеища, следуя примеру богов-императоров речного царства.

Тем страннее выглядит новое поверие — ритуальная заморозка трупа, с продолжающимися тратами на охлаждение. Положим, трупы богатых египтян не просто лишь сушились, и процедуры также включали расходы на смолы, масла и бальзамы — но эти расходы были единоразовыми; жрецы же хладной веры требуют регулярных взносов.
Почему же тогда трупные холодильники расположены где угодно, кроме, например, вечно холодных горных вершин, или склепы не выбиваются мексиканской рукой крепкой киркой в аляскинской вечной мерзлоте? К примеру, Алькор находился в Калифорнии, а в дальнейшем переехал с трупами в Аризону. Превосходная идея для столетнего холодильника - из Астрахани да в Каракумы.

Калифорнийским потомкам уморозившегося богача будет неудобно лететь на Аляску? Да как этим выродкам может быть жалко долларов на такое-то Событие, прикоснуться к мразной надежде на воскрешение во плоти?!
Почему бы тогда громко, властно и символично не заявить всем мимо проходящим высеченной в скале эпитафией на новокалифорнийском, что тут действительно прохлаждаются самые выдающиеся сердца и мозги континента, остановись, жуколюд, и познай свое место?

Какой-то очень странный отзвук что царского мавзолея, что христианской надежды на телесное воскрешение; ни тем, ни другим нежеланный наследник, тень от тени.

Масонские сатрапы хотя бы всё правильно делают в аспекте давящего величия посмертного лица суверена.

О новомодном веянии в ДЕГодискурсе, от участника

Пелевин как-то написал, что суть государства в России — "перерабатывать солнечную энергию в народное горе". В этом он был прав, но не только лишь в этом — суть любой тиранической власти в переработке солнечной энергии в горе подчиненных, чьи слезы смазывают и питают эрос тирана в его стремлении к славе и престижу.

Будем же добрее.

Только французик из тепленького солнечного Парижика, захрустнув круассан под эспрессо, мог сказать, что суть государства в разрядке энергетического избытка в Версальские дворцы и Мешикские окровавленные пирамиды.
В наших же краях сарматско-андрофагских хоть бы чуть погреться у лучины, пока то дождь, то пурга, то свинцовые небеса...

Забавным образом два конца Евразии, Франция и Китай, уподобились друг другу без намерения к тому и подражания.

По широте Франция соответствует Маньчжурии, а не Великой Китайской равнине — но западные побережья континентов теплее восточных на той же широте, так что смягченный океанический климат Франции куда как ближе китайской равнине.

Франция долгое время была самым густонаселенным и быстрорастущим регионом Европы; без раннего падения рождаемости после Революции, на территории континентальной Франции к концу ХХ века должно было бы жить триста миллионов человек. Китай, до совсем недавних пор, был самым густонаселенным регионом планеты, и уж точно ничто не сместит его в Восточной Азии.

Китай является цивилизатором и культурным образцом Восточной Азии, во всяком случае, до взрыва новоевропейской культуры — взрыва, питаемого и оформляемого, большую часть Нового времени, Францией. История модерна в Европе неотделима от Франции и ее революции.

Еще до революции во Франции народился и окреп государственный бюрократический аппарат нового типа, находящийся в регулярных сношениях с сословием "интеллектюэлей", производящим, обновляющим и распределяющим письменную культуру — единую общую высокую культуру, под чей столичный зонтик добровольно-принудительно заметается дюжина локальных "низких" культур, как единая имперская бюрократия, рекрутируемая через стандартизированные экзамены кэцзюй, с единым вэньянем и единым неоконфуцианским дискурском скрепляла Китай воедино, перехлестом от чего доставалось культурки и всякой мелочи с манией величия вроде Кореи, Вьетнама и Японии.

У обоих был период блестяще самодовольного "ансьен режима", деконструируемый со страстным применением насилия "мы новый мир построим"-породой революционеров, похоже, откатывающихся к бесконечному повторению того же самого иным манером.

Латинский язык в будущей Франции ужался до аналитической односложной речи и письмом все более и более удаляющимся от фонетического принципа. Китайский не имел фонетического письма и всю обозримую и реконструируемую историю был аналитичен и односложен, лишь сравнительно недавно сдвинувшись к двусложности. Оба языка страдают обилием омонимов, хотя разрешают эти проблемы иным манером, и оба имеют заметно отличающиеся регистры письменной и устной речи.


В шутку может померещиться, что в закромах ума Мировой Души есть некий идеал Франкитая или Китаефранции, к которому по спирали подвигаются некоторые народы с разных концов Земли.

"История в школе нужна только для того, чтобы юноши помнили: настанет их черед умирать за Родину. Да, битва при Садовой и школьный учитель. Если школьный учитель учит другому - юноши не идут на фронт. Государство гибнет. Если учит правильно - государство живёт. "
https://t.me/governorsjew/7917

Если учитель не зазомбирует человекоединицу в наиболее внушаемом и глупом возрасте запрыгнуть в мясорубку головой вперед, то она не пойдет в мясорубку, как только обретет опыт и мозг — и будет в этом целиком права! Но тогда Государство гибнет... и поделом?
Понятно же, что восемнадцатилетка со взором горящим и от мины ногами отлетающими — не брадатый древнегреческий гражданин, защищающий свою личную землю с рабами и женами от покушений настолько же личных конкурентов, или записавшийся в ЧВК Чайковский на полгода-полтора за долгой драхмой в замес в Персии или Египте.

Ох не для того массовая печать сделала возможной для прынцев массовую вербальную интоксикацию людей способных читать, но не способных поскрести ногтем до второго слоя.
Омерзительность ситуации такова, что долгое время (до сих пор?) государства, не мобилизующие массой людей в возрасте "отвага и слабоумие" в пехоту, могут этой же пехотой быть сметены, как Наполеон подмял под себя всё и всех до гюбриса просто космического. Что они и сделали, и естественное право как-то не нарушилось, эти режимы довольно долго жили и не тужили, да и ныне...

Если государство не гарантирует даже жизнь гражданину, то гражданину оно глубоко не нужно — это государство недоговороспособно в общественном договоре. Если государство активно прожирает граждан, чтобы спасти больше-граждан, это даже не тирания — это просто моровое поветрие.

1171-1176
γνώμην, Κύρνε, θεοὶ θνητοῖσι διδοῦσιν ἄριστον
ἀνθρώποις: γνώμη πείρατα παντὸς ἔχει.
ὢ μάκαρ, ὅστις δή μιν ἔχει φρεσίν: ἦ πολὺ κρέσσων
ὕβριος οὐλομένης λευγαλέου τε κόρου:
ἔστι δὲ ταῦτα βροτοῖσι κακῶν τῶν οὔτι κάκιον:
πᾶσα γὰρ ἐκ τούτων, Κύρνε, πέλει κακότης.

Боги, Кирн, дают смертным благо мысли,
мыслью человек все пределы объемлет.
О, как блажен, у кого внутри она есть! сколь она лучше
гордости гибельной и вредоносного пресыщения;
пресыщенье — зло для смертных, хуже и нет,
ибо отсюда, Кирн, идет все злое.

Аристотель, Экономика, из книги I около 1344b:

Из имущества главное и самое необходимое — это то, что лучше всего и пригоднее всего в хозяйстве — человек. Поэтому прежде всего от рабов нужно добиваться усердия... Общение с рабами должно быть таким, чтобы не позволять им дерзко вести себя и не быть жестоким с ними, и по отношению к тем, кто ближе по своему положению к свободным, нужно выказывать уважение, а работникам давать вдоволь еды.

Так как вино и свободных делает дерзкими, а у многих народов воздерживаются от него даже свободные, как, например, у карфагенян во время похода, то ясно, что его не следует давать им вовсе или следует давать изредка.

При наличии трех сторон дела — работы, наказания и еды — такое условие, когда они не получают наказаний и не работают, а еду имеют, внушает им дерзость, а такое условие, когда работу они получают и наказания, а еды не имеют, жестоко и, кроме того, лишает их сил. Остается, следовательно, давать работу и еду в достаточном количестве. Ведь те, кто не получает платы за работу, не станут подчиняться, а рабу плата — еда.

И подобно тому как все остальные, когда не достается лучшим лучшее и не воздается по заслугам добродетели и пороку, становятся хуже, так и рабы.

Поэтому нужно за всем следить и все распределять и предоставлять по заслугам — еду и одежду, отдых и наказания, подражая словом и делом умению врачей выбрать лекарство, прибавив к этому то соображение, что еда — это не лекарство, так как она нужна постоянно.

По натуре самыми, пожалуй, лучшими для работы будут не слишком робкие и не слишком дерзкие, потому что и те и другие не соблюдают должного. И действительно, слишком робкие — невыносливы, а строптивые — непокорны.
——
Это всё интересно, но есть нюанс. Почему в последнем абзаце в переводе с греческого на русский используется латинизм? Почему не "по природе" тогда уж? Есть ли там греческий фюсис вовсе?

В английском переводе:
The best laborers will be furnished by those races of mankind which are neither wholly spiritless nor yet overbold. Each extreme has its vice; the spiritless cannot endure hard labor, and the high-spirited will not readily brook control.
"Расы", "по натуре". Не будет же англичанин настолько внаглую чесать свой социалдарвинизм, чтобы подменить Аристотеля?

Что же в оригинале:
γένη δὲ ἂν εἴη πρὸς τὰ ἔργα βέλτιστα μήτε δειλὰ μήτε ἀνδρῖα ἄγαν. ἀμφότερα γὰρ ἀδικοῦσι. καὶ γὰρ οἱ ἄγαν δειλοὶ οὐχ ὑπομένουσι καὶ οἱ θυμοειδεῖς οὐκ εὔαρχοι.
γένη - множественный именительный/родительный падеж от генос — "род, семья, племя, народ", в словаре Лиддела и Скотта — race, stock, kin. Никакой натуры, однако.

Перевод Тароняна (1931-2017), издание конца шестидесятых.
Латинизм — пометка для "кому надо, тот найдет", чтобы не акцентировать расовый вопрос в стране "а у вас негров линчуют"? Личный выбор переводчика акцентировать "натуру" в смысле "личного характера", а не врожденных племенных-расовых черт? В отличие от английского издания 1935 года, где твёрдо и чётко поставлен вопрос рас пугливых и рас мужественных.

Опять же:
μήτε δειλὰ μήτε ἀνδρῖα ἄγαν
[племен/рас же бы для работ/трудов наилучшие]
"ни трусливы ни мужественны слишком"
"не слишком робкие и не слишком дерзкие"
"neither wholly spiritless nor yet overbold" ("ни целиком вялые/"без хребта/духа" ни уже излишне-храбрые)

Андрейя — свойства, положительно отличающие образец домовладельца-рабовладельца в воинственном полуплеменном обществе. "Настоящий мужыг муж" должен отличаться храбростью и доблестью, но разве дерзостью? Дерзость подразумевает ведь также нарушение вежливости и рангов — конечно, храбрый раб будет именно дерзить хозяину, но это уже некоторое додумывание за Аристотеля.
Overbold — "сверх-храбрый", также несет коннотации наглости, неоправданного бесстрашия. Но анер, у которого андрейя, именно что храбр как дóлжно, не труслив, но и не буйный/наглый (это уже скорее θρασύς).

И так везде.

Наблюдение о производстве знания.

Производство изделий прошло три стадии усложнения — кустарное одиночное производство, кустарное мануфактурное, массовое промышленное.

Изначально во всяких рощах Академа и Ликея преобладало одиночное производство: Мастер самолично и по всем вопросам оформлял, обтачивал и обжигал круг своих последователей самолично же в своих же целях, политических И эстетических. Ярчайшим примером в политическом аспекте тут будут пифагорейцы, контролировавшие на масонский манер ряд колоний в Великой Греции вплоть до гибели Мастера.
Более эстетический, но не менее политический, пример дает Платон: человек экономически независимый и не работавший ни дня в жизни, имевший на момент смерти пять рабов "и богатства ценой в пятьдесят", возможно в юности чемпион по борьбе, выдающийся драматург и признанный потомками как мастер греческого языка — занялся философией просто потому, что это Благо и Пристойно выдающемуся интеллектом мужу. Ну и параллельно макиавеллил у семьи тиранов в крупнейшем и богатейшем городе греческого мира, не без этого — его человеческие изделия были не только высокого искусства, но и, иногда, политически применимые.
Так через Аристотеля Платон коснулся светлых кудрей Александра. Любили греки мальчонок.

Но далее растет количество мастеров, созданных Мастером, собирающихся на территории некогда Мастера же. С одной стороны, не все могут стать эпохальными художниками, кому-то рок предначертал быть обычным портретистом, или даже горшки раскрашивать; люди очень даже не равны, и всё чаще где-то в середине гауссианы по навыкам-способностям.
Но с массой мастеров появляется возможность несколько распределять обязанности, равно как предпринимать совместные проекты. Уже не Мастером единым, но мастерами в духе Мастера.

Так от Платона до Аристотеля и дальше, через его лучшего ученика и местодержателя в Ликее Феофраста, доходим до Деметрия Фалерского — не только лишь тирана-философа в Афинах, оправдавшего страхи афинян перед заговором совращенных Сократом калокагатических сударей, но и основателя Музейона, вскоре центра наук и искусств греческого мира, а значит Ойкумены вообще, благодаря концентрации ученых и покровительству им от правителей богатейшего региона.

Производство и воспроизводство знания становится делом корпораций, тогда коллегии жрецов муз, теперь коллегии в смысле кафедры коллег по теории забороварения. Теперь уже несколько человек вкладываются в одно и то же изделие, каждый отпечатывая в него свой "курс"; cursus — бег, гонка, проход, путешествие. Свой "прогон" изделия по конвеерной ленте. Очевидно, конвеерное изделие получает внимание музического жреца куда как меньше, чем тренируемый подмастерье.
Кроме того, появляются очень конкретные заказчики с конкретными же планами, будь то царь-фараон, царь-император или носитель самой большой епископской митры в этой половине империи — не всем мастерам и подмастерьям владеть пятью-пятнадцатью рабами, или, на наши деньги, получать пять-пятнадцать медианных зарплат по региону из фонда доверительного управления капиталом.
И заказчики, наученные артиллерией по замку предков, поняли для себя, что знание — сила, и новая наука даст им больше власти над миром, ведь власть — безопасность, а значит целенаправленное разведение умников, особенно архимедического плана, ведет к безопасности и силе. Вот и Декарты получают достаточно флоринов и часов увольнительной, чтобы подумать об онтологическом дуализме во тьме за печкой.

Конвеер окончательно оформится уже в новейшем времени, где изделие целенаправленно, массово и стандартизировано производят миллионами из заготовок по производственному стандарту. Где конвеер, там и выполняющий простую функцию на ленте шуруповерт, а там и призрак коммунизма призрачит по углам.

Боль и стенания и скрежет зубовный у академика проистекает из конфликта между формой коллегии — где он-де жрец Музы, исполняет высокое служение с братьями по культу, и вообще несет чуть ли не апостольскую преемственность от Платона и Аристотеля, как масоны воображают себя наследниками финикийских строителей еврейского Храма — и содержанием производства носителей знания, где его роль низведена до шуруповёрта на ленте по сборке белковых машин.

Никто никогда не родился, подумав с восторгом — "скорей бы возмужать, стать за конвейер и крутить шурупы, круть-круть-круть, опа двенадцать часов простоял, хорошо день прошел!" Удивляться ли обилию "левизны" среди государственных слуг образовательного конвеера?
Для альтернативно стремящихся есть возможность стать личным наставником богатой детины — но, не имея авторитета перед мажором, рисковать стать клоуном у п недостойного человека, и потом еще судиться за причитающуюся оплату, как Юм.

Из независимо богатых философов, без необходимости отработать повестку Ватикана за церковные же фонды, вспоминается если только Шопенгауэр, проведший долгую жизнь с пуделями и мыслями о том, как Воле надо бы удушить Волю к жизни, потому что жить Шопенгауэром больно, далее лорд Рассел и Людвиг Витгенштейн.

Независимо богатый Шопенгауэр не мог не испытать классовое презрение к "трактирной роже" Гегелю, да и от университетского производства знающих его вскоре затошнило, и он не смог преподавать и года. Высоко вероятно, что причиной тому было ущемленное прусской узостью эго российского масштаба у Артура, но если даже передовой в Европе Берлинский университет неспособен удовлетворить...

То что с ним сделает автоматизированное производство? Совсем не проще, но намного приятнее заменить гайковерта гайковертящим автоматом, а саботирующего госплан производства специалистов умника — на репродуктор однажды записанных лекций до скончания веков, а консультации студентов проводить через "искусственный интеллект". Тем более искусственный интеллект не будет устраивать пифагорейско-платонические заговоры красивых-и-достойных против владетельных лиц назначенных некрасивыми и недостойными, иначе на его разработку не выделят средства.

История возвращается к истокам, а в истоках академии не только лишь изучение жуков-пауков или наблюдение гармонии небесных сфер, но и самоорганизация красивых лиц в ярких гиматиях в своих корпоративно-сектантских политических интересах. Полис должен постоянно выбирать между предоставлением дома для Пифагора и сжиганием дома Пифагора, пока пифагорейцы всех не опифагореили. Возможно, сколь-нибудь стабильного синтеза смогли достичь во Франции с их сословием интеллектюэлей, где «пифагорейцев» официально назначили секулярным священством республики — но это неточно.