По многочисленным просьбам трудящихся на лайковом поле (целых ноль заявлений) добавлена новая реакция: конспирологическая🤨

Как учил аколитов святой Экономикс: монополии плохи постольку, поскольку ничто не препятствует монополисту завышать цены на товар-услугу и занижать их качество в интересах большей прибыли. Причём занижать качество как в текущих товарах, так и в последующих, ведь расходы на исследование и тестирование новых более качественных, дешёвых, полезных или качественно-дёшево-полезных продуктов становятся настолько же излишни, насколько излишни мраморное мясо и сливочное масло при развитом социализме.
Равно проблематична олигополия, поскольку "олигархи" рационально понуждаемы вступить в картельный сговор и поиметь рынок как распределённый монополист; картель, в свою очередь, с поправкой на внеэкономические (понты) факторы, понуждаем слиться в синдикат и далее в трест, то есть в де-факто унитарную монопольную сущность.
Не везде, впрочем, желательна полиполия — действительно ли мы хотим несколько газовых труб от нескольких частных поставщиков в одном доме, или несколько несовместимых железнодорожных путей в одну точку?

Одни говорят, что единое Мировое Государство необходимо настолько же, насколько единая железная дорога в интересах общего блага, в особенности безопасности — ведь тогда исчезают межгосударственные конфликты и не будет больше Мировых войн, а единая глобальная инфраструктура позволяет проекты требующие глобального же вклада.

Другие говорят, что планетарная монополия Мирового Государства приведёт к Мировому Освенциму с доставкой на дом, ведь отсутствие конкурентов лишает правящий класс необходимости быть адекватными международной среде государства которой использовали бы внутреннее напряжение противника в свою пользу.

Диалектика, однако, между двумя вечными полюсами.

Фантастические выходы из состояния?
Отдать всю власть алгоритмам, как в устаревшей фантастике двадцатипятилетней давности про планетарные машинные разумы, на которые мы никак не сможем повлиять, и блаженно надеяться, что сверхразум не переработает соевых сограждан в белковую пасту для бродильных чанов? Как раз сейчас реактуализируют фантастику моего детства, чтобы надуть пузырь Эн-Видии побольше перед хлопком. Превратить всех граждан в правящий класс, которые будут вымещать государев садизм на человекообразных роботов вместо роботообразных рабов? Вестворд иже Матрица иже Терминатор. Ну или совсем замшелая и окаменевшая фантастика про Деус экс Макхина, то есть Бог Накажет, то есть Инопланетяне Спасут или Иисус Вернётся (тысяча девятьсот пятьдесят третий год).

Социальная фантастика кажется внешне такой разнообразной, но она вращается вокруг вечного социального двигателя так же, как техническая фантастика вокруг вечного физического же ("ядерный реактор в фонарике", "сверхсветовое перемещение для каждого"): сто ароматов одного и того же сахара в воде.

Вода без сахара выглядит как задача поддерживать некий оптимальный режим между двумя полюсами, всегда держа в уме неизбежность скатывания в один из — видимо, и на этом остановиться, поскольку тяжба будет вечной. "Идеальное рыночное равновесие".
Хватило бы на активный век предлагающего философа, и на том спасибо — двадцать лет на спокойно подумать тоже праздник.

Ранее в этом блоге была заметка о несуществовании класса интеллигентов в Британии и приглушении ("неогегельянцы") или кооптации (фабианцы) их зачинов, что понятным образом сказалось на состоянии британской политической философии и социологии начала и середины ХХ века — от слабого до убогого. В целом кафедры в Британии и доминионах заняли представители так называемой "аналитической философии".
Точно так же в США завелись свои изводы "аналитической философии", взаимоопыляемые с кафедрами за океаном и в своём лице Олд Уайт Мейлз всё так же претендующих на культурную гегемонию.

Но США ведь давно не Британия и никак не доминион, варятся в своём соку, к бывшему имперскому владельцу относятся с подозрением, да ещё независимо от Острова породили собственную философскую традицию "прагматизма" (со своей этикой, откуда до политики менее одного шага), да ещё имеют класс интеллигентов с соответствующими запросами — почему же произошло философское заражение слияние кузенов на философском поле примерно с 1950-х? Как вышло, что собственно философов англосаксонский извод австрийских позитивистов вымел поганой метлой в "литературку"?

Есть академическое мнение, что не обошлось без дорогих ирландцев, в смысле — Джозефа Маккарти и его погрома "левачков", ведь от перспектив либерального счастья читающие европейскую теорию интели естественным образом, чуть ли не из "примата материальных условий над идеальным", рассредоточились от социал-демократической партии Америки к коммунистической же партии Америки же. Невыраженные социалисты, вроде Уилфрида Селларса, смогли проплыть под радаром, но остальным любителям бородатых немцев досталось — потери tenure, увольнения, волчьи метки; причём из академиков доставалось особенно философам, по сравнению со, скажем, экономистами или социологами.

Два примера из работы Джона Маккамбера за 2001:
— Герберт Филлипс, профессор Университета штата Вашингтон, с tenure, попал под каток репрессий в числе первых. Филлипс открыто аттестовал себя марксистом и коммунистом перед студентами и коллегами, но стать профессором на содержании это ему не помешало — до 1948 года, когда на него положила глаз "Комитет Поиска Фактов Не-Американской Деятельности" (Fact-Finding Committee on Un-American Activities). Филлипс отказался как-либо обсуждать своё законное право на политическое мнение или членство в легальной партии коммунистов. Под давлением штата, Филлипса, как и ещё пять его коллег, привлекли к внутриуниверситетскому разбирательству по вопросу нарушают ли политические склонности Филлипса университетский устав: из одиннадцати членов комитета трое сочли необходимым выгнать всех марксистов, и ещё пятеро согласились с опасностью марксизма, хотя попытались умыть руки от политического увольнения. В итоге ректор университета провёл через попечительский совет университет мнение об увольнении Филлипса и ряда остальных марксистов: Филлипс же вскоре обнаружил, что ни одно академическое учреждение не согласно его нанять, и не работал в академии уже до конца жизни получив волчью метку. Бывало и попроще, когда профессора лишали tenure и "подмораживали", чтобы нанять вновь год-два спустя завершения маккартизма — но сначала изгнание в пятидесятых.

Характерно, что никто из профессоров не нарушал никаких законов, поскольку быть убеждённым марксистом не наказуемо по свободе совести, быть членом легальной политической партии коммунистов или социалистов не наказуемо вследствие легальности партий же, равно Пятая поправка к конституции США подчёркнуто даёт легальное право гражданину не свидетельствовать против себя перед некими "комитетами о неамериканскости": но незаконной политической расправе это не помешало примерно никак.

Конечно, по ту сторону океана, диссидентов, включая неправильный уклон партии марксистов-ленинистов, не то что альтернативные марксизмы или социализмы, убивали или порабощали вместе с семьями — но это какое-то "а у вас негров линчуют" выходит.

Позже, конечно, в основном через Уилфрида Селларса американцы дойдут и до всякого "аналитического гегельянства" у Брендома или нового извода прагматизма у Рорти и тому подобного, а равно из Европы подоспеет новая французская прошивка вместо приглушённой маккартизмом немецкой. Но это потом, с семидесятых, до того же двадцать лет будет большой перетрах, пока Гарвард, не засеявший континент британскующей аналитикой, не выпустит хотя бы Ролза и Нозика.

И то это вопрос философии как таковой — что же до социологии философов, Олд Уайт Мейлз локального аналитического склада коллективным Деннетом держат дискурсивную поляну, как политическую делят два бледных как смерть престарелых ОУМов, один серый, другой оранжевый.

Автоматизируем штамповку мемов, чтобы админы могли "работать" над темками. Пока криво, но то пока...

Но с нишевыми лицами пока не очень. Вояк, стало быть — архантроп.

Кстати, врспомнилось детское
——————
Ведь капитан Грант, отец своих небезызвестных детей, искал местечко, где приткнуться гордым шотландцам, измученным английской колонизацией, имперской политикой и геноцидом. И лорд Гленарван ему очень сочувствовал, очень.
Да и капитан Немо тоже боролся с английской имперской политикой, колонизацией и геноцидом. И даже построил специальную подлодку для того, чтобы вести свою, как это будет позже названо, уже в годы первой мировой , U-Boot-Krieg, войну подводных лодок. При отсутствии у противника таковых.
Но это только кажется, что во времена ЖюльВерна войны не было.
В общем , народы мира здорово нахлебались от английского империализма. Особенно французы.

Почему мы остаемся в центре?

Типаж Агамбена можно назвать антиавторитарным юристом. Людей с такой ментальностью раньше называли антифашистами, сейчас слово как-то устарело (видать, уничтожили фашистов и антифашизм исчез). Если коротко, то это люди, смысл жизни которых состоит в следующем:

1. A.C.A.B.

Взгляд, конечно, верный, но зачем стулья ломать? От этого убыток гражданскому общежитию.

Фиксироваться на «убей в себе государство» можно двумя способами. Либо это чел, для которого перейти дорогу на красный цвет — это лишний повод покопаться в кодексах римского права; либо те, кто любят покидаться камнями в полицейских und so weiter (конечно, это скорее спектр, чем взаимосключающие характеристики). Легальность норм гражданского сопротивления полиции — интересный вопрос для правоведов или философов права; другой вопрос, много ли вы с ходу назовете философов права? Ну, Харт, а еще кто? Вот за всех и отдувается Агамбен, разбавляя телегами за жил-был из жизни монахов и апокалиптическими рассуждениями об отмене золотого стандарта как о религиозном событии неслыханной силы. Опирается он в этом нелегком деле на таких проклятых поэтов философии, как Беньямин, Дебор, Хайдеггер и прочие отверженные.

Убить государство в наше время предлагают не только антифа, но и... фа наоборот? Короче, те, кого сейчас называют либертарианцы. С т.з. антифы людей угнетают не только Государства, но и Рынок (забавно, что государств много, а рыночек один... диалектика). Чуваки справа против первого, но за второе. В принципе, идея неплохая, проблема просто в том, что это люди слишком религиозные. Если понимать капитализм как религию, а религию — как тему для разговора (где-то незримо витает слово «идеология»), то либертарианцы — это набожные батюшки, из высоких тем неизменно предпочитающие «рыночек порешает».

Так, а кто у нас вверху слева на компасе? Ну пусть будет Зизек. Откуда вообще взялась вся эта югославская мода? Уверен, что вы об этом не слышали: из школы праксиса. Praxis возник во время советской оттепели в качестве группы молодых философов, занимавшихся вопросами эпистемологии, этики и эстетики. Именно с них берет свое начало гуманистическое прочтение марксизма с отчуждением, объективацией и критикой бюрократизма. Удивительно, что группа при этом была анти-ленинисткой, хотя оттепельная философия в Союзе в целом стояла на позиции «Сталин — это тиран, извративший демократическое учение марксизма-ленинизма». В 1964 году они начали публикацию одноименного журнала, в котором в том числе публиковался Жижек.

Уверен также, что вы не назовете научного руководителя Жижека в университете. Им был Божидар (прямо как русский поэт) Дебеняк. Внешне Дебеняк чем-то напоминает блогера Адольфыча. Божидар родился в семье Рика Дебеняка, самого популярного художника-графика Словении. Дедом Божидара был мастер-каменщик (👏🏻👏🏻👏🏻👏🏻) Йожеф Дебеняк. В таких случаях также имеет смысл шерше ля фам аллемон: жена-немка была, к примеру, у декана философского факультета МГУ, Владимира Миронова. Жена Божидара, Дорис Дебеняк, — автор крупнейшего немецко-словенского и словенско-немецкого словаря.
#люди_и_ложи

Остается квадрант вверху справа. Туда исторически загоняют всяких консервативных революционеров (ибо консерватизм сам по себе не мыслит [прямо как наука], ведь все уже придумано до нас). В условиях нашей печальной родины консерватизм трудно представим (а что консервировать-то? сталинский ампир?), поэтому в наших широтах имеет смысл говорить скорее не о консерваторах, а о реакционерах, которые чаще всего опираются на Россию, которую мы потеряли. Другой вопрос, что по нынешним меркам то, что правее фашизма, лет семьдесят назад было типом умеренно-консервативного демократа, сиречь центриста.

Если обобщить, то западная часть Римского мира превратилась в политическую, экономическую и культурную периферию грекоязычной Восточно-Римской Империи. Причем статус этой периферии был не слишком высоким. Пиренн пишет о торговой колонизации Запада коммерсантами с Востока: греками, сирийцами, евреями. Достаточно упомянуть, что основным товаром, который «опростившийся» Запад направлял на Восток в обмен на многообразные продукты цивилизации, были рабы. «Мы можем сделать вывод, что на побережье Тирренского моря велась существенная по объему и значению торговля рабами; нет никаких сомнений, что суда, привозившие с Востока на Запад пряности, шелк и папирус, назад везли рабов». [Пиренн 1937, с. 112] К этому выводу он приходит и в другой своей работе («Средневековые города и возрождение торговли»): «Среди возможных предположений, одно из самых вероятных состоит в том, что по большей части груз состоял в человеческом товаре, т. е. в рабах. Торговля рабами не прекращалась во франкском королевстве до конца IX века». [Пиренн 1927, c.21]

Пиренн предпочитает не развивать эту мысль, но очевидно, что после краха Империи, роль Запада в международном разделении труда была примерно такой же, как роль Черной Африки в эпоху плантационного рабства. Напомню, что рабов-африканцев для вывоза в Америку в XVI-XVIII вв. отлавливали, в основном, не сами европейцы. Они оплачивали услуги местных царьков, которые продавали им частью - собственных подданных, а в основном – пленных, добываемых в войнах и набегах. Царьки при этом могли накапливать изрядные богатства, что наводит нас на более реалистичный ответ об источниках золота, которое Пиренн находит в распоряжении варварских королей VI века. Сам Пиренн пытается объяснить это богатство упорядоченным сбором торговых пошлин. Однако накопление монеты на Западе могло быть связано только с профицитом внешней торговли. Зная, что самым востребованным на Востоке западным товаром были рабы, этих рабов должно было продаваться такое невообразимое количество, чтобы не только компенсировать стоимость ввозимых с Востока предметов роскоши, но и дать прибавку, оплаченную золотом. Скорее всего, эти златообильные короли просто получали свою долю за крышевание работорговли.

Рабы, как можно предположить, добывались не только в ходе внешних и междоусобных войн (как предполагает сам Пиренн), но и входе безнаказанной деятельности разбойников и пиратов, а также продажи подданных за долги и налоговые недоимки. Думаю, что реальный статус и реальная защищенность безоружных римских простолюдинов под властью варваров не слишком отличались от таковых у нетитульного населения Чечни времен Басаева. Наверняка любой «самурай», имея недостаток в наличности, мог восполнить его, захватив и продав первых попавшихся «ничейных» бедняков. И даже при формальном запрете на это со стороны призрака государственной власти, он легко мог остаться безнаказанным, поскольку проданных тут же увозили в Византию многочисленные агенты восточных торговых домов.

Кстати, для многих потомков римлян, вывоз в процветающую цивилизованную Византию был, вероятно, улучшением судьбы, по сравнению с выживанием в варварской постапокалиптике. Не исключено, что некоторые отчаявшиеся люди могли продаваться восточным купцам добровольно, в обмен на эвакуацию. Вероятно, экономический ренессанс средиземноморского Востока в те времена во многом подпитывался потоком дешевой рабочей силы с Запада. И наоборот, прогрессирующий упадок Запада мог быть вызван этим кровопусканием и сопровождающей его дезорганизацией экономики. Вполне возможно, что, вопреки мнению Пиренна, именно сокращение этой прибыльной торговли из-за вмешательства арабов (которые предпочитали не покупать рабов, а добывать набегами), позволило Западу оправиться, накопить демографические ресурсы и, под властью Каролингов, восстановить могучую империю.

Этому жалкому состоянию «цивилизации» на Западе, естественно, сопутствовал и колоссальный упадок культуры, который Пиренн не отрицает.

Цитата отсюда

с226

Телеграм-каналы как новая форма чувственности

Интересно наблюдать за тем, как меняется жанр blog fiction — в этом невероятном количестве больших и малых телеграм-каналов.

Как пишет исследовательница медиа Марина Кизина, «телеграм-канал становится новой формой искренней идентичности (термин, который ввёл Дж. Бавуэрс для обозначения мощной волны эго-документальной литературы и практик «письма нараспашку» в 00-х). Канал, в отличие от профиля в соцсетях, уходит от логики личного бренда и превращается в инстумент чувственного проговаривания: шитпощу, следовательно, существую».

Для Кизиной и других исследователей это положительный процесс, направленный на создание новой эмоциональной культуры, и его последствия пока неизвестны. Однако иногда это сравнивается с тем, о чем говорила Лин Хант, исследуя появление понятия ценности человеческой жизни. Всё начиналось с того, что новый для 18 века жанр эпистолярного романа открыл эмоциональное равенство людей — сентиментальные истории показывали, что радость, скорбь, горе и другие чувства могут испытывать все люди в независимости от класса и происхождения.

Ольга Шпарага пишет про эту идею: «благодаря новому жанру подданные стали понимать себя не как солидаризирующихся с монархом, а как солидаризирующихся друг с другом, то есть перешли из модуса тех, кто символически причиняет насилие, к сообществу тех, кто его совместно переживает. Так сформировались условия для понимания людьми друг друга как равных в страдании, в способности его переживать».

По своему опыту могу добавить, что каналы немного меняют медиа-чувствительность — или, точнее, сохраняют её. Когда-то сценарии-м начинался как личный канал с заметкам. Со временем он вырос, но дистанция говорения не появилась, и это, конечно, радует.

Ещё забавная вырезка из того же цикла того же автора:

«Украинство» в разных культурах может проявлять себя по-разному, но его непременным атрибутом является пренебрежение «высоколобостью» и отрицание элитарности, создаваемой превосходством в уровне культуры. Римская элита охотно приобщалась к великолепной культуре эллинизма, но на создателей культурных ценностей смотрела свысока. «Украинское» мироощущение Рима лучше всего передает часто цитируемый отрывок из «Энеиды» Вергилия (книга VI, пер. С. Ошерова), который был написан на рубеже Республики и Империи:

«Смогут другие создать изваянья живые из бронзы,
Или обличье мужей повторить во мраморе лучше,
Тяжбы лучше вести и движенья неба искусней
Вычислят иль назовут восходящие звезды, – не спорю:
Римлянин! Ты научись народами править державно –
В этом искусство твое! – налагать условия мира,
Милость покорным являть и смирять войною надменных».

Читатель обычно заворожен «гордым величием» вергилиевых строк и смотрит на них через призму доморощенного ницшеанства. На самом деле здесь нужно вообразить себе не гордого ницшеанского Сверхчеловека, а тупорылого украинского начальника типа «вертухай в больших чинах», который сосредоточен исключительно на дележе власти и ресурсов, а на всех, стоящих за рамками этой борьбы, смотрит как на холопов и насекомых. «Вы там внизу копошитесь, что-нибудь изобретайте, развивайте, инновации какие-нибудь, технологии, культур-мультур, а мы, не разбираясь ни в чем и ничем не интересуясь, кроме бабла и власти, будем раздавать руководящие указания». Понятно, что при такой элите, не желающей «марать руки в занятиях быдла», общество неизбежно впадет в застой, а затем и в деградацию. Что и случилось с Римом: никакой загадки в гибели этой империи нет, программа «самоликвидации» была озвучена с самого начала.

Римская элита, устами Вергилия, прямо сформулировала свою «имперскую программу»: «Будемо наглядати, щоб все було тихо, і щоб кожен цвіркун знав свій припічок, а інше нас не чипає». Вся последующая эволюция Империи была запрограммирована в этом решении. Пока еще оставались пустые неосвоенные пространства для внутренней колонизации (в I-II вв.), экономика еще кое-как развивалась в «самобеглом режиме». Но когда пространство для экстенсивного роста было заполнено, цивилизация уперлась в тупик, и некому (с такой элитой) было вывести ее из этого тупика на новый уровень развития.

—————

Конец цитаты, но в той краткой серии примерно то же самое сопоставляется с Градом на Холме Тоже Римлян по Джефферсону-Дьюи.

На сон грядущий остаётся лишь заметить — почти как замечает сам Корнев нетипичность прото-античной ситуации, пытаясь вскрыть причины инаковости уже послемикенских, но ещё доконстантинопольских греков — что "тупорылый украинский вертухай", оставим уж неприязнь к днепропетровскому клану номенклатуры, это норма (что выведено в "государстве азиатского типа" вроде Персии или Египта). Нормальная элита не думает и не созидает, потому что за неё думают и созидают слуги, как за гегемона — до недавних пор? — думали головами "евронищенки", а созидали руками "китай-миска-рис", пока Государь руками доносил до головы яства и радовался концу мировой истории с собой на троне.

Даже на уровне простой житейской мудрой мудрости есть понимание расслабленности на стабильной вершине мира, как концепты уровня "забронзоветь": во-первых, человек приобретает лицо Важного Бронзового Истукана, во-вторых, аки истукан, застывает в наиболее оптимальном для себя положении и прекращает качественно развиваться, "остановись история", в-третьих обычно становится невыносимого нрава.

У Россiи тоже был период "хохлацкого вертухая", то есть, миль пардон мусьё, "жандарма Европы" в промежутке между победой над Наполеоном и проигрышем в Крымской войне некогда побеждённому в начале великодержавного цикла противнику; после спуска с небес на землю бренную, уже не континентальный гегемон задумался (нормальные элиты не думают, а реагируют шаблонно), всё ли правильно делал в своём историческом бытии и пошёл на реформы, хоть крепостное право отменил например в числе прочего.

То есть очарованные позой Господина не могут не любить римское великодержавие, как сочувствующие Слугам прото- и пара-христиане не могут от него не содрогаться ("жизнь под хохлацким вертухаем"). Впрочем, насчёт культурности и эгалитарности греков вообще можно привести много нюансов, примечаний и сносок, достаточно чтоб похоронить такой нарратив.
Взять, скажем, Китай.

Ловушка Гиерона — хроническое болезненное состояние лица при верховной власти, где вся материальная и моральная прибыль от верховного положения расходуется на поддержание верховного положения, выход из которого уже невозможен по условиям игры с нулевой суммой.

Понты, то есть превосходство, всегда игра с нулевой суммой: каждое состязание порождает проигравших с понизившимся статусом жаждущих его восстановления (быть чмом-лохом-лузером больно), и по условиям нулевой игры они могут поправить статус только отобрав его у текущих держателей. Чем более зачморены проигравшие, тем большая вакханалия расправ над победителями требуется для "выравнивания поляны" и начала нового цикла.

Суть ловушки в том, что быть победителем-по-жизни приятно и хорошо, а значит абсолютная победа за счёт абсолютного чмора всех остальных должна быть абсолютно сладка — но тут власть похожа на наркоманию, где растущая толерантность тела наркомана требует повышать дозу для получения того же удовольствия, вместе с растущими издержками для тела же.
Вскоре доминирование требуется не для повышения удовольствия, но для удержания себя от страданий ломки.
Специфика тирании же в том, что тирана буквально ломают телесно его дорогие подданные (мечом Дамокла об темечко), стоит тому дать слабину.

Будь понты и удовольствия квантуемы, можно было бы исчислять графики предельной полезности понтов, но поскольку феномены ума и духа неквантуемы, то остаются лишь относительные указания.

Кратко и по сути рекомендации Симонида Гиерону в диалоге Ксенофонта можно описать как контролируемое снижение дозы путём заместительной терапии — с намёком, что тиран, пользуясь единовластием, сможет причинить подданным для их же блага некую философию, кроме и поверх проектов в интересах общего блага.