В известной истории в Бронзе есть два морских народа, условно называемых талассократиями - критяне Минойского периода и левантяне.
Левант тогда находится на стыке цивилизаций-царств Египта, Анатолии и Месопотамии, что создавало известные трудности, в связи с желаниями континентальных царей поставить купечество на дань всякий раз, когда континентальное семитское царство Эбла не могло обеспечивать покой приморским Угариту и Библу.

Островной Крит от таких проблем был избавлен, удобно отгороженный морем от врагов либертарианского образа жизни и друзей налоговых сборов. Тем более странным выглядит его захват континентальными греками.

Критская талассократия сменила правящий класс в XV веке до н.э., что связывают с последствиями катастрофического извержения Теры, и ряда последующих землетрясений, на греков-ахейцев.
Не совсем ясно, впрочем, как одно с необходимостью вызвало другое — цунами от Теры должно было так же зачистить прибрежные греческие поселения, и сами развитые греки Античности успели пережить собственные землетрясения без смены правящего этноса.

В целом до того континентальная Греция, равно как островная, в особенности Киклады, были под критской властью, и понятно, что критяне могли рекрутировать местных бомжей благородных дичков под свои нужды.
Как в свое время греки выступали пришлыми цивилизаторами, вокруг чьих приморских колоний, подключенные в мировой торговой сети, начинали плодиться и окультуриваться местные фракийцы-иллирийцы-италийцы — так в свое время ахейцы, высоко вероятно, были подняты из дикарства контактом с прибрежными колониями этеокритян.
Отчего же тогда континентальные жители смогли захватить Крит, не имея мореходных традиций, так что далее египтяне перечисляют Кносс среди царств данайцев? Морское королевство степняков аланов и лесных бомжей вандалов просто.

Ожидаемо решение, что данайцы не вторгались на Крит.
Их завезли на Крит. Кто?

Вариант первый, без третьих лиц — извержение Теры наносит большой ущерб "человеческим ресурсам" этеокритян, и для поддержания своей власти критянские цари завозят греческих наемников в товарных количествах. Осмотревшись, научившись мыться, одеваться и цивилизоваться, с опорой на сплоченность инородцев в чуждой им земле, греки однажды захватывают один или несколько дворцов и далее со всеми остановками.
Вариант второй — левантийские конкуренты критян, увидев последствия цунами, загораются идеей решить критянский вопрос, для чего рекрутируют и завозят отрядами данайцев, как некто в свое время поставил задачу заселить британскую Британию какими-то саксами. Возможно в сцепке с некими минойскими лузерами -доминирующему клану или царю нет смысла связываться с конкурентами - организуется "Славная Революция" и часть финикийской фирмы переезжает к новым гаваням. В дальнейшем этеокритский и финикийский элементы сливаются с "нейтральным" для них и царствующим там же греческим.

Два мифических аспекта критянского вопроса:
1. По верованиям греков, верховный олимпиец Зевс был рожден на острове Крит, и спрятан там же от отца Крона.
Почему Крит? Место важное, намоленное, да и древнее - в Идейской пещере археологи нашли артефакты поклонения еще минойской, догреческой культуры.
Конечно, это было далеко не единственное место, претендующее на место рождения Зевса-то, но, видимо, самое популярное. В "Законах" Платона три паломника идут из Кносса именно в священную пещеру.
Все же, (самая распропагандированная) родина верховного бога - это сильно.
2. По греческим же мифам Зевс, выкрав финикийскую царевну Европу, на Крите породил будущего царя Миноса (+Радамант и Сарпедон), где финикийская царевна стала женой критянского царя Астерия ("звездного", будь то греческое собственное имя или калька с местного титула).
Минос же, в греческом мифосе, как культурный герой породил критянское морское господство, а равно законы и понятия критских греков.

Финикийский аспект в деле Европы может быть наносным, проецированием контактов с действительно доминирующими на морях финикийцами Железного века - cм. царевича Кадма, основателя Фив и, по популярным мифам, родного брата Европы.
Другие братья Кадма - царевичи Киликс и Феникс, эпонимы Киликии и Финикии соответственно.
Возможно, лишь проекция позднего подъема и взрыва финикийской колонизации после Коллапса бронзового века - или отзвук предшествовавшей ему волны левантийского расселения.

Заняв Крит, микенцы также расселяются по иным дальним островам – сперва заселяя Кипр, уже освоенный и финикийцами, присутствуя также на Сицилии и Сардинии. Тем временем юг Леванта находится под властью Египта, пока его северная половина беспокоится вторжения хеттов.
И так до Великого Подметалова, где некие «Народы Моря» разрушают дворцы и города Восточного Средиземноморья, сносят греческую цивилизацию, хеттскую, наносят большой урон Египту, который сжимается вновь до долины Нила и оставляет Левант. Хеттское царство разрушено сочетанием морских и наземных набегов, хетты переселяются на север Сирии. Крупнейший морской семитский город Угарит уничтожен, Библ сильно пострадал. Краткий рост Ассирии сменяется ее развалом и ужиманием, до второго роста уже несколько веков спустя в Железном веке. Троя горит, Микены горят, Крит горит, всё горит.
И только Финикия чувствует себя нормально на всесредиземноморном празднике пиратства. Вскоре – даже превосходно.
Испытывает расцвет культуры и влияния, колонизирует Средиземноморье даже за Геракловы столбы (Гадес), порождает и убивает синкретические культуры (Тартесс в устье Гвадалквивира). Тем временем греки на примерно 300 лет забывают, что такое писать, да, видимо, и не испытывают в этом нужды, равно как в монументальном строительстве или канализации.

Возникает гипотеза, кто мог бы нанимать, перевозить и развозить сотню лет все это многопёстрое сборище языков, от которых остались древнеегипетские шифры и дымящие руины. Возможно, лишь отмасштабировав уже раз сработавшую технологию на Крите.
Греческие сказания о Троянской войне – а в годы Коллапса бронзового века очередной слой Трои утрамбовали пеплом – конечно, не содержат упоминаний финикийцев: к тому моменту греки уже были мореходы, уже себе на уме и уже не требуется привлекать пунийцев в каждое застолье в подполье. Однако тот факт, что греки Бронзового века уработали сами себя обратно в дикарство, в то время как финикийцы в целом нет, и даже наоборот – тоже говорящий.

И Карфаген, Тирский Новгород, был известен свойством и навыком решать свои проблемы на войне наемными руками.

До эпохи массовой печати призывных армий не существовало. Древним, да и ранним Новым народам казалось самоочевидным, что есть две категории бойцов – сражающиеся за свои гражданские свободы и имущественные права граждане, и сражающиеся за деньги наемники.
Естественно, граждане, будь то пехота легкая и бедноватая или богатая и тяжелая, конные господа или кораблевладельцы с гребцами, боролись за то, чтобы отобрать имущество соседа и поработить его, в свою очередь не оказавшись в рабстве самим. Идея выставить рабов или хотя бы неполноценных граждан казалось дикой – ведь совершенно естественно рабы оказались в рабстве, потому что не смогли постоять за свои права в бою, родились от таких же и восприняли их повадки, ну или, наконец, не имеют повода страдать и умирать за то, чтобы потом умереть в страдании отработанным рабочим материалом.
Вот эмансипировать таких рабов – и начинается совсем другая тема, и тут уже новоприобретенные свободы можно утрать, попав обратно в рабство уже к противнику, и появляется понятная мотивация спасать себя и спасать других иным манером, чем оставление поста и бегство прочь.
С наемниками все куда как проще – пока кто-то платит и есть кого-то пограбить, жизнь хороша. Если заказчик не хочет или не может платить, то можно пограбить уже его.
Государственная централизация позволяет создать класс постоянных граждан-воинов, способных вести войну в любое время года и посвящающих все свое время войне же, в числах намного превосходящих любую племенную дружину – и далее легионы Рима протягивают дороги до края света, предварительно зачистив свет от сопротивления квиритскому сенату да народу.
Но поскольку такой профессиональный воин-легионер работает за зарплату и пенсию, а не за некое земельное домохозяйство, которое он не может иметь в принципе на время службы, то он вскоре обретает черты наемника. Кто платит соль или даже солиды, у того есть солдаты. Такой наемник будет ожесточенно сражаться за свою жизнь и за гарантирующее ему свободу воинское братство, но не за свое гражданское имущество – которого у него нет, пока он оторван от семьи и возможности брака – и, соответственно, не за гражданскую общину, которую он в глаза не видит и которая ему ничего не может гарантировать, в отличие от своего легиона, собранного вокруг военачальника приобретающего власть почти суверенную.
Начинается правление амбициозных варлордов, многовираты и, конечно, цезаризм и принципат. Появляется решение – императорские провинции под контролем собственно императора и его легионов, и сенатские провинции, где старейшины решают вопросы как-то сами – результаты смешанные, далее все равно плачевные. Вполне по-Макиавелли, наемники ненавидят бой с равными или превосходящими силами, и «их поражение отсрочено только датой генерального сражения». Общее благо как вопрос общего дела, «рес публика», перемещается в рес привата, и дальше так уж ли важно для обывателя, кто именно будет выбивать из него подати: «германо»-«гетские» заграничные наемники, «свои» «родные» наемники из диковатых окраин вроде Иллирии или Исаврии или Аравии, или быть может персидские сатрапы? Уже не важно, ведь выбивать будут все.
Массовая печать позволила оболванивать таких полунаемников ощущением ужасной погибели в случае проигрыша немецкому гунну, большевицкому отродью, капиталистическому кровососу и прочим врагам Цивилизации, Человечества и Жизни – особенно учитывая, что противник часто именно этого и желал, следуя логике тотальной войны, и пропагандист не столько врал, сколько акцентировал особо клыкастые-когтистые части тела противника. Но даже тогда к делу публичному присосутся частные интересы, а уж будет ли это некий абстрактный «военно-промышленный комплекс» капиталистов на госзаказе, или полевая кухня Путина – вопрос регионального климата. Окончательного решения вопроса с противником они избегали, избегают и будут избегать, поскольку новый договор о всеобщем благоденствии ветеранов уровня послевоенных США не предвидится, но зато соль регулярно отправляется солдату.

Как если бы существует некий численно оптимальный уклад, при котором армия не является ватагой кельтских бомжей-грабителей, но при этом не превращается в личную корпорацию государя, регента или претендента, по ограблению неугодных.
Но возможно ли выдержать такую оптимальную численность и сплоченность воинов-непрофессионалов, способных отвадить полчища какого-нибудь Рима, будь то имперский, католический или масонский — и, по возможности, не запрятанный в хорошо обороняемых горных ущельях Гельвеции?

...Немало людей по воле суровых финикийских работорговцев оказывалось далеко от родины. Плохой славой пользовались финикийские купцы, лукавые и жадные хитрецы. Когда высаживались они где-нибудь на островах Эгейского моря или на берегу обильной овцами Ливии, матери торопились прятать подальше детей, ибо бывали случаи, что финикийский купец заманивал десятилетних мальчиков к себе на корабль, обещая подарить разноцветную фаянсовую фигурку или серебряный кинжал с золотой рукояткой, а потом корабль уплывал в море, и родителям никогда не удавалось разыскать своего сына. Увезённый в чужую страну, он обменивался на пару быков или медный котёл, потом его гнали пасти свиней в дубовом лесу или окапывать смоковницы в саду сурового господина.

#карфаген

Стило́ - оружие когнитариата равно римского сената.
И хотя мафиозные канальи слепо блюдут традиции предков в своих районных сенатиках и бессудных расправах, многозрячие интеллектуалы шилом даже в хозяйстве редко пользуются, что говорить про семинары?

Размышление об интеллектуальном ландшафте.
Культурный слой общества собирает, перерабатывает, производит и передает знание как друг другу, там и окультуриваемым слоям. Это сеть с живыми узлами и эмергентными свойствами, проявляющимися от совокупности интенсивного и экстенсивного сообщения между узлами.

Соответственно сети не равны между собой по тому, сколько узлов в них объединены и сколько информации они преобразуют в знание. Некоторые сети лучше прочих по «объему контента», производимого и произведенного.

Университет аккумулирует (или аккумулировал, речь сейчас пойдет про девятнадцатый век) в себе не все, так большинство (универсальность!) категорий «умников», как образованных, так и образуемых, и подключает их в общественную сеть, наделяя рангами и паролями.
Соответственно каждый университетский город можно считать жирным и важным узлом в сети, связанным (в идеале) со всеми другими университетами, академиями и коллегиями между собой, а равно с тупиковыми узлами, напитываемых информацией-культурой из более высокоранговых.

Возвращаемся к нашим многомерзлым регионам последних пары веков и их более просветленным солнцем соседям.
Гегель – рожден и гимназическое образование получил в Штутгарте. Из Штутгарта он переезжает в семинарию в Тюбинген, прикрепленную к университету там же – примерно 20 километров расстояния (там же контактирует с Гельдерлином и Шеллингом). Закончив теологическое образование, Гегель переезжает на работу репетитором в Берн – примерно 125 километров от Тюбингена; университета нет (появится через 40 лет после Гегеля), но хоть есть гимназия.
Несколько лет спустя Гельдерлин перевозит знакомого к себе во Франкфурт-на-Майне – переезд за 300 километров; собственного университета нет, но рядом Гейдельбергский (~70 км), Марбургский (~70км в другом направлении), есть и Вюрцбургский (~100км), а также есть Гельдерлин (~700 м).
Дальнейший переезд – в университет в Йену, по рекомендации Шеллинга, за 220+ километров. Помимо университетской Йены, рядом (~60км) расположены университеты Лейпцига и Галле, а также Шеллинг, пока тот не переезжает в Вюрцбург.
Засвидетельствовав Мировую Душу в треуголке и выкрикнув в мир свой шедевр на звание мастера, а до того хорошо нахлебавшись внутриакадемических трений за кафедры, да еще успев настругать себе Людовичка вне брака – ну дела! – Гегель вновь перевозит свой церебральный узел культурной сети Германии на новые места, пока монетизируя свой культур в должности то редактора газеты в Бамберге, то директора гимназии в Нюрнберге (в 20 км университет Эрлангена, можно дойти пешком за день). Дальнейшие переезды в университеты Гейдельберга и Берлина могут быть излишней демонстрацией.

Осталось продемонстрировать, сколько узлов культурной сети было в России того времени, и на каком расстоянии они находились: Московский, Дерптский (своя атмосфера), Виленский (крупнейший и богатейший в Европе! – закрыт за наличие студенческой жизни, вскоре мутировавшей в повстанческую), Харьковский (тогда еще все страдающий нехваткой студентов), Казанский, Санкт-Петербургский. Что их объединяет?

Убрав Дерптскую аномалию – среднее расстояние в 700 километров от ближайшего узла сети, которое занимает, в культурном отношении, большое ничего. Межпланетные колонии, многонедельный перелет между которыми идет в вакууме. Что такое 700 километров? Это расстояние от гор Швейцарии до островов Фризляндии, то есть почти что западные рамки немецкого мира вовсе.

Россия до информационного века - это стегозавр, длиной до 9 метров, но мозгом размером с персик, и примкнувшими к нему еще двумя-тремя грецкими орешками, разделенными по 3 метра каждый.
Чудище обло, огромно, но не шустро.

Шотландия имела 4 древних университета. От Глазго до Эдинбурга примерно 70км, далее до Сэнт-Эндрюса 50км (по прямой через залив; морем дальше, но и быстрее чем по земле), далее до Абердина еще 100 вдоль берега.
Эти странные люди с пятачка размером с половину Московской области одарили мир от Девида Юма и Адама Смита до Джеймса Ватта.

Из перечисленной тройки только Адам Смит получил университетское образование, но Девид Юм работал в библиотеке Эдинбургского, а Генри Белл нашел место в обсерватории Глазго — где его опекали три профессора, и его личный друг Адам Смит.

Конечно, лишь количество узлов сети не определяет ее качество. Особенно в информационный век, где проблема не найти знание среди ничего, а найти его среди океана шума в сети узлов, производящих, накапливающих и пересылающих мусор по кругу.
Иногда страна обладает вроде бы большой и разветвленной нервной сетью, но по дендритам в ней крутится – хорошо бы еще перезвон английской или французской сети – а то ведь какой-нибудь американский «объективизм» или испаноамериканский «краусисмо», а там и до бразило-советского карвальизма-дугинизма недалеко.
Непомерное раздутые и несколько метисизированные выселки Европы, античной и нововременной, вообще схожи в интеллектуальном плане; в их попытках расширить, углубить и улучшить изыскания дорогих старших дядюшек и прочих покоренных хмырей, но в итоге подсаживании на некий адаптированный и локализированный под климат продукт, вызывающий у дядюшек легкое недоумение следующие 500 лет.
Что приводит к обидному выводу для автора мема «дебилятор Краузе» из самых восточных выселков Европы, и производимому уже им продукту. Тюлень не пингвин, но пингвин скорее тюлень, чем павлин.

Алиментарный аспект интеллектуальной истории: долгая нехватка йода вызывает угасание ума и памяти, вплоть до буквального кретинизма у недополучивших йода в утробе; йод наиболее редкий галоген, и вообще сравнительно редкий элемент; содержание йода в растениях и животных зависит от (и так редкого) содержания его в почвах, и коррелирует с близостью к морю.
Если почвы региона бедны йодом, и местные жители не имеют привычки потреблять морепродукты, то высока вероятность, что регион населяют потомственные низковатые дебилы, и даже остроумные высокие завоеватели-колонисты из йодированного региона тупеют в поколениях в йододефицитном.
Не иначе как климат провинции проклят.

Разумность жителей континентальных и холмистых-гористых регионов, не освоивших доступный импорт сушёной/солёной рыбы, сомнителен вплоть до изобретения йодированной соли.
С поправками и на иные факторы пригодности для жизни: вроде инсоляции на уровне, не вызывающем у аборигенов постоянный сплин* со вспышками смертоубийства.

*Нехватка йода коррелирует с депрессивным настроением.

Чего же более в краю, где семьдесят лет убивали за очки, и тридцать сверху считали очёчки чуть ли не деклассированием.
Лондонская Школа Экономики уже подумала за папуасов.

В нормальных условиях из массы народились бы отвечающие на запрос органы, но в полуколонии со скальпированием накопленных благ каждые ~10 лет жирок срезают, листья в салат обрывают.

Людям не нравится думать. Они ждут готовые образцы суждений. Но среди готовых образцов часто не затрагиваются очень многие важные вопросы. Несколько моих предыдущих постов было о них. Об этих вопросах. Но политическая мысль России в кризисе.
Россияне не понимают и не знают, в каком обществе они хотят жить. Дискуссии на эту тему не ведутся. В ряде случаев они вообще воспринимаются, как что-то предосудительное.

Нет дискуссий по поводу того, какое поведение должны отсекать законы общества. Что считать преступлением,а что нет.

Как поощрять желательное поведение и какое признать нежелательным.

У общества нет ни юридической, ни политической грамотности. Нет понимания, что совершенно не решен вопрос о власти. Какой она должна быть. Все движется по заданной плохими практиками инерции.

Нет дискуссий по поводу критериев, на основе которых общественные институты будут признаваться хорошо устроенными.

Общество очень сильно просело в плане общественного сознания и его готовности защищать те или иные ценности.

Вообще, если быть честными, у нас нет ничего, кроме вбросов и вялой реакции.

Мимоходное наблюдение о пределах соразмерности политического политянинам в полисе.