Давайте же взглянем на произведения, которые по странному стечению обстоятельств были взяты в проект «Уильям Шекспир».

Начнем с «Ромео и Джульетты». Эта трагедия Шекспира является двойным заимствованием, ведь написавший одноименную новеллу бездарный Банделло черпал ее сюжет из басни Овидия «Пирам и Фисба».

Сама новелла довольно посредственна в своем исполнении и цепляет только своим сюжетом, что нельзя сказать про известную басню Овидия, которую старые европейцы 16 века поняли не полностью. Даже на материальном уровне.

Басня начинается с того, что три дочери Миния вместо того, чтобы пойти веселиться на майские праздники (праздник Вакха), пряли поздно вечерком (без какой-либо на то надобности) и рассказывали друг другу байки про несчастную любовь.

Кроме того они были дочерьми царя Беотии, — страны дураков у древних греков. Еще в древней Беотии была река, названная в честь Пирама. Вот такая удивительная филологическая избыточность античного мира.

Один из смыслов этой короткой басни заключается в том, что любовь переступает все барьеры: и языковые, и социальные, и даже стены Вавилона, славившиеся своей высотой, но вне социума, на дикой природе, Пирам и Фисба оказываются полностью во власти природы, что приводит к метаморфозе (перерождению и быстрой смерти). Львица здесь символизирует первобытный половой инстинкт, что в итоге губит сначала Пирама, а потом и Фисбу.

В одной из версий мифа Фисба забеременела от Пирама и покончиала с собой, после чего это же сделал и Пирам.

Если бы Овидий писал в 19 веке, то все могло развиваться так: Пирам заражается сифилисом. Сифилис стал проникать в мозг, отчего Пирам от неудержимой боли кончает с собой.

Это и не очень важно, хотя в версии Овидия на такой исход есть указания. Смерть Пирама описана как разрыв свинцовых водопроводных труб (от обычного износа), кроме того нож он вонзает себе в пах, а кровоиспускание описывается словом eiaculatur, имеющее сексуальное значение (английское ejaculate, pardonnez-moi).

Из-за такой аналогии трагедия приобретает элемент шутки. Сравнение с лопнувшей трубой воспринимается не как «повесть о Ромео и Джульетте останется печальнейшей на свете», а скорее «еще один сгорел на работе». То есть это уже не трагедия, а это, читатель мой, наша жизнь и быт. Сродни водопроводу, электричеству или интернету, ведь эта история разворачивается не только с Пирамом и Фисбой, а с десятками, сотнями, тысячами и миллионами людей.

Но не кажется ли вам, что в этом сравнении Назон что-то передразнивает или издевается над чем-то? Возможно он издевается над жанром романтической литературы древности, посвященной пертурбациям несчастной любви. Филологи говорят, что Овидий имел ввиду Парфения, чьи романтические повести дошли до нас полностью, несмотря на свою бездарность.

Еще один момент. Басня пересказывается, как я уже сказал, тремя сестрами, противопоставляющих миру чувств мир ремесел и технологий, и тем самым выступающих на позициях атомистов-материалистов (Лукреций).

Конец истории о трех сестрах крайне поучителен. Одна из сестер — Левкиппа предает своего сына в качестве жертвы Вакху и разрывает его на куски, после чего все три сестры предаются вакханалиям.

Репутация Беотии как "страны дураков" совершенно незаслуженная, учитывая, что край породил и Гесиода, и Пиндара, а также ещё в Бронзовом веке смог осушить озеро Копаида под распашку и поддерживать его в дренированном виде (озеро вновь разлилось уже в Средневековье, и было осушено вновь британцами в XIX веке).
А репутация действительно была с душком.
Беотия был край не тупой. Но не блистательный. А напротив блистали Афины, и у Афин были территориальные претензии к соседям, так что афиняне поработали над беотийским образом.
Тысячи лет иные не могут отмыться от своей распутиниады.

Неожиданно открыл для себя Гвиччардини. Раньше читал только его "Историю Италии" и не был особо впечатлен, а тут открыл "Заметки о делах политических и гражданских" и остался в полном восторге - это намного лучше Макиавелли:

"Нельзя править государствами по совести; если вдуматься в их происхождение, окажется, что все они порождены насилием, – свободны от насилия только республики, да и то лишь в пределах родного города и не дальше. Я не делаю из этого правила исключения для императора, а еще менее для духовенства, которое творит двойное насилие, так как принуждает и светским, и духовным оружием"

"Не знаю, кому больше, чем мне, противны честолюбие, жадность и изнеженная жизнь духовенства, как потому, что пороки эти отвратительны сами по себе, так и потому, что каждый из них в отдельности и все они вместе мало подходят к людям, жизнь которых, по словам их, отдана богу, и, наконец, потому, что все эти пороки до такой степени противоположны, что совмещаться они могут разве лишь в очень странном человеке.

Тем не менее, высокое положение, которое я занимал при нескольких папах, заставило меня любить их величие ради моего собственного интереса; не будь этого, я любил бы Мартина Лютера как самого себя, не для того, чтобы избавиться от правил христианской религии, как она обычно толкуется и понимается, а ради того, чтобы видеть, как скрутят эту шайку негодяев"

Наблюдение о разнице времён: от современных консервативно настроенных людей ожидаемо приязненное или хотя бы сочувственное отношение к идее освящённой монархической власти вообще и российской имперской монархии в частности, в пику масонскому избирательному цирку и так далее и тому подобное, равно от них ожидаема установка "раньше было лучше". Мос майорум, деды лучше знают, отбираем наилучшее проверенное веками. Ну а уж ур(а)-традиционалистам и вовсе на роду написано преклонение пред Сакральной Монархией.
Но если в поисках наилучшего проверенного тысячелетиями устроения общества докопаться до классической Греции, наших золотых корней, то мы обнаруживаем, что классические греки монархов в гробу видали. Как так-то?!
Но вот так. Еллины с упоением внимали сказам про Ахилла, царя Фтии, ну и также про Одиссея, царя Итаки, но от предложения завести такого Ахилла в своём полисе прямо сейчас большинство из них, скорее всего, передёрнет, как если бы им подложили под язык прогоркшего сыра. "Как же вы не понимаете, это другое!"
В центре еллинского мира еще в архаику началось упразднение монархий (1-2 человека с правом голоса) в пользу аристократических олигархий (100-200 человек с правом голоса), некоторые из которых далее расширили политические права до уровня демократической республики (10%-12% населения с правом голоса в полисе), на каждой итерации расширяя фактическое гражданство на пару порядков
Про Римскую республику уж мы наверняка наслышаны, где предел терпения монархической власти сначала был — "пятижды президент Российской Федерации".
Так что текущие последние сто лет республиканские равно олигархические поползновения, реформирования, а также свержения и переустроения — это классика, знать надо.

В классику есть только одна очевидная монархия в центре еллинского мира, очевидно — Спарта. Но со спартанскими же особенностями:
— монарха было одновременно два, из двух разных родов, хоть с одним легендарным первопредком.
— монархи при жизни совершенно не имели божественного почитания ни пиетета пред грозным королём-солнышком испепелителем судеб а-ля Персия, и с ходом лет их привилегии и права всё более зарезались эфорами и советом старцев-геронтов в Герусии (практически Сенате).
— в свою очередь пять эфоров, надзиравших за царями и постепенно перенявших у них судебные и законодательные права в роли фактического правительства, избирали аж на годовой срок.
— источник политической власти же проистекал из собрания граждан, Апеллы, из которой избирали старцев в Герусию и кандидатов в эфорат. Спарта, самый показательно-традиционный полис Греции, как бы монархия — но с куда большим республиканизмом, чем Республика Соединённых Провинций или Республика Обеих Народов раннего Нового времени. Остальные же великие полисы были республиками, только с разнящимся охватом политических прав среди граждан.

Нефиктивная монархия сохранялась на буквальных окраинах еллинского мира — среди посконных горцев Молоссии, Долопии да Хаонии, а также среди пара-греческих македонцев, которых и еллинами-то долго не считали среди еллинов.
Равно монархией баловалась основанная кикладскими аристократами колония в Ливии, Кирена, где играла роль "старых денег", но после завоевания Персией региона Киренаики их монархический опыт стал неактуален.

Македония, конечно, некогда сатрапия Персии, сорвала куш и в Элладе, и в Персии, так что разделившие восточную империю македоняне заняли привычные как им самим, так и новым субъектам роли — еллинов же они завозили и разводили в автономном режиме.
Буквально автономном, в смысле само-законном — греки были сами себе властью в колониальных полисах, и формировали для царей чиновничество и основу армии, в свою очередь пользуясь протекцией царя против переподчинённых аборигенов. Речь идёт, считай, про "экспатов" в колониальных сеттльментах, обеспечивающих колониальный же режим наследственному Царю Индийскому — то есть, европейцах в режиме жизни чуждом и параллельном окружающему их азиатско-африканскому морю, несмотря на всю эллинизацию-евразийство.

Тем нехарактернее "персидский реванш" с буквальным царём царей в Византии в Восточном Риме, и тем острее средневековый разрыв "среднегреков" с классикой.

Изобретая нацию
В имперский период китайские мусульмане, которых называли Hui, делились на 2 категории: собственно китайцы-мусульмане - Han Hui, входившие в провинциальную систему и управляющиеся конфуцианскими чиновниками на общих основаниях и Hui Hui - тюрки-мусульмане Синьцзяня, управляемые собственными наследственными беками, в дела которых империя особо не вмешивалась. 20 век привёл как обычно к реконцептуализации: на конгрессе народов востока в Самарканде в 1920 г. было решено назвать Hui Hui уйгурами, по имени раннесредневекового каганата. Коммунисты Китая приняли эту терминологию и после их прихода к власти названия изменились - понятие Hui стало относиться только к Han Hui, а Hui Hui переименовали в уйгуров. Через пару десятилетий уйгуры и сами приняли этот термин и он стал их самоназванием.

В 1723 в долине реки Енисей Даниэль Готтлиб Мессершмидт и Йоханн фон Шталенберг, проводя разведку с помощью пленных шведов, нашли надписи на камнях, похожие на германские руны. Новое руническое письмо было истолковано как следы присутствия древних готов державы Германариха, чья власть простиралась не только до Волги, но и до Енисея. Наибольший интерес находки вызвали у финских шведов, которые вскоре объявили их доисторическим финским письмом, в связи с их сходством, опять же, с германскими рунами.
Однако дешифровка рун на германские или уральские языки не удавалась, пока русский исследователь Сибири Николай Михайлович Ядринцев — ранее отсидевший в ссылке как сибирский сепаратист — не нашёл в Монголии два обелиска с параллельными руническими и иероглифическими текстами, на основе которых четыре года спустя датчанин Вильгельм Томсен смог расшифровать тюркские руны. Похоже, что тюрки переняли идею алфавитного письма у более развитых согдийцев, адаптировав её под особенности уже своего языка: письмо включало дубли согласных звуков в связи с сингармонизмом гласных в слове, а также несколько символов для конечных сочетаний согласных; а енисейские находки представляли упрощённые под высекание в камне списки.
Венгры и болгары также обнаружили у себя "рунические артефакты", свидетельствующие об их сибирском прошлом. Однако "венгерские руны" построены на полностью алфавитных принципах, отлично отражают все возможные фонемы венгерского языка, не имеют знакового сходства с тюркским письмом орхонских артефактов, были неприменимы в кочевом хозяйстве угров без постоянных ставок и соседства с высокоразвитыми цивилизациями вроде Китая, и являются романтическим новоделом девятнадцатого века, единственный артефакт с которыми — осколок кости тысячелетней давности с может-быть насечками которые дешифровать невозможно. В сторону болгарских поделок даже смотреть не принято.


Я выдумал только второе предложение выше.

Вечерняя дума о двух типах писателей.

Два типа людей пишут что-либо, и оба пишут к воображаемому другому, но: один воображаемому другому заискивает и угождает, преподносит и подмасливает, исследует его вкусы и под них подстраивается, одним словом — обслуживает культурные интересы и утоляет интеллектуальные запросы, чтобы взамен за услугу получить оплату; второй воображаемого другого ошеломляет (бьёт по шлему), провоцирует угрожающими жестами, зазывает потно пободаться на песке, в общем, ведёт себя как форменный петух, потрясая как многоцветием хвоста, так и шпорами, а неподготовленного читателя сбивает с ног и прогоняет прочь.
Зачем? Чтоб стяжать славу и уважение, и чтоб все знали, чего он может.
Кто все, уважение у кого? Кому нужны проблемы вместо поглаживаний? Узкому кругу лиц с глубокими интересами в том же самом, тем способному испытать удовольствие и от техники, и от новшеств — то есть, артистичная "тусовочка", воображаемая невидимая коллегия с элементами подрывной гетерии. Демонстрацию они могут оценить и раскусить, и воспринимают её скорее приглашением к дальнейшему обмену, в отличие от не считывающих шифры профанов, которые, с точки зрения автора, могут пожевать земли и подумать о собственной неадекватности узкому кругу заглублённых лиц.

В предельном выражении первый типаж, минуя стадию инфоцыгана, пробивает горизонт приличий и становится порнографом, поставщиком любых постыдных поглаживаний для самой придонной публики. Второй типаж, всё больше зауживая круг интересных ему лиц, сужается сам до безразмерного точечного объекта и коллапсирует в чёрную дыру идеального платонического субъекта шиза.
Так видится спектр возможного и диалектика между его полюсами.
Соблазнительно объявить первого слугой презренным, а второго господином воинственным. Но поскольку слугу и господина, худо ли бедно ли, модерн переплавляет в горниле истории в заготовку гражданина, то так же отливается на свет писатель третьей категории в двух противоположных ипостасях.
То автор многослойного текста, где поверхностный слой поглаживает общественный вкус, а подповерхностный игриво отвешивает ему же щелбан — но не слишком откровенно, чтобы ответным щелбаном гой поллой не размазали жужжащую муху в алую кляксу. Не говоря о смыслах глубинных, где и происходит показ мысленной удали — стиль особенно востребованный в местах, где за вызов убеждениям широкого демоса подводили под псефизму и поили цикутой, а во времена, ещё более общинные и в широтах темнее сжигали под улюлюканье толпы. Кто-то назовёт се "щадящий режим", кто-то — унизительным выцыганиванием и приспособленчеством, где жаждущей детективов платёжной широкой публике поставляется детективов, одна история запутаннее другой просто, да с осторожным мазком соуса щекотливой педерастии по мясу основного блюда, хотя вся интеллектуальная суть творения — в малозаметной щепотке соли, уже растворившейся в соке горячего продукта бумажного бестселлера, или цифрового перфоманса.
Или засеванием на будущее. Об этом в следующей заметке.

Продолжим про автора не от мира сего - шиза. Всякий пишет для воображаемого конечного адресата, даже если желаемый читатель пока ещё не обзавёлся знакомым автору именем и лицом.
Иногда этот адресат - ты сам, но читатель сего блога не найдёт самопись просто потому хотя бы, что она пишется строго для себя же.
Но вообще же публикуемый текст подразумевает публику, живущую в воображении автора и которой автор что-то выставляет или указывает.
"Шиз" - суждение о полном отсутствии контакта с задумкой автора. Воображаемый адресат текст не прочёл, поскольку адресат не актуален - не водится единорог в Окском заповеднике! Прочитавший бросил вслед камень, или того хуже - пожал плечами.
Такой автор пишет для химеры, соединённой из отрывков других запавших в душу авторов и неких смутных отблесков своего же духа, где мерещится нечто общее и вневременное. Но вот - химеры ни в лугах, ни в лесах не находится. По полям, по рощам раздаётся недовольное урчание писателя.
Как Галковский писал, "я оказал вонючим варварам интеллектуальную милостыню", что лишь часть позы господина. Но также и ссылка на решение - если читатель не актуален, то его придётся актуализировать. Подать милостыню на будущее поклевать.

Можно писать в пустоту будущего века, как человек-динамит, и закончить жизнь в дурдоме, став светилом культуры родной страны строго посмертно.
Можно разводить семена в парнике, то есть проводить семинары. Для этого придётся сперва подготовить навоз из всякого сора - та ещё сомнительная процедура, писать пролегомены самому себе.
Но как иначе?
Если читатель не актуален, то его придётся актуализировать, дав жизнь и плоть химере из своего воображения - породить сам человеческий типаж из самого себя.

Поэтому будущее принадлежит шизам, поскольку самые стойкие из шизов (скхиздо - "раскалываю, рассекаю", человек оторванный от мира) будущее с настоящим сшивают через себя же.
Нужно большое самомнение, чтобы породить из себя культурный типаж и не истерзаться по пути - с запасом, адекватным личному дару.

"Когда я начинал «Карту», то самой сладостной, самой побуждающей к письму грёзой была фантазия, что когда-я нибудь вокруг моих текстов сложится комьюнити музыкантов, которые будут максимально агрессивно и дуболомно (с безразличием ко мне и пониманию моего концептуального аппарата) «юзать» мои термины и понятия как для обсуждения музыки, так и в процессе творчества, чтобы наконец-то «ускорить распространение эмблем» — сделать свою музыку более сложной, популярной, нужной и современной, поистине инноваторской, просто изменив взгляд на неё, когда люди благодаря «инсайту эмблемы» перестанут цепляться к звуку и поймут, что «музыка есть сообщества», а значит говорить о ней надо лишь изнутри эмблем (тем бесед) и их эмансипации (зарождения новых тем).
Разумеется, это внеочередная «пустая думка» горе-графомана и «музыканты просто пишут музыку». И всё же, вот сейчас гремит фонк, «русский фонк», фонк «от русичей», и, я убеждён, что «музыка для дрифта» наших пацанов это счастье, невероятное, что требует максимально серьезного осмысления, но также я понимаю, что никто в России на данный момент к разговору о фонке не готов, а сами слушатели и создатели фонка читать меня никогда не будут. И пускай.
Давайте всё же попробуем инициировать саму эту беседу"

Похвала болезни

Человек ведёт спокойную и сонную мещанскую экзистенцию, видимо, хорошо приспособившись к среде обитания - пока не спотыкается в сорокаградусный бред, овощное существование и производство бронхиальной слизи как новый телос его тела. И он говорит, что всё хорошо, так ему и надо? Для бредового бормотания слишком стройно - наверное, субъект стукнулся виском о подлокотник в своём бытии-тушёным-овощем, ну или же пошло позёрствует при плохой игре.
И тем не менее.
Болезнь помогает переоценить привычные способы зашумления бытия - по тому, как они в один момент отпадают прочь, и бескрайний мир хотелок человека сужается до его спальни, а попытки отвлечься или забыться вызывают лишь обострение и раздражение.
Возможно, болезнь даст шанс сознательному человеку переоценить те яства, которыми он сознание приглушает, через хорошо бы краткую, но неумолимую переоценку ценностей.

Поскольку я выкатился из очередного горячечного эпизода, гнома дня: здоровье, любовь и дружба делают жизнь возможной.

Как тренога есть минимально стабильная конструкция, так тренога выше делает возможной какие угодно ещё надстройки - либо опрокидывается под весом надстроек, если одной опоры не хватает. Одна опора - катастрофа через миг.

Опасность в том, как мигрирующий работник в большом городе легко остаётся без второго и третьего, что вкупе с трудами подрезает и первую ножку треноги, а взамен предлагаются цифровые имитации, настолько лёгкие в производстве насколько бесполезные.

Россиянин подает заявку на visiting position в Гарвард.

Наконец-то la grippe отпустила свою grip. Выгляжу как бездомный выхухоль, потерял пять килограмм живой массы и пять планов на ближайшее будущее. Время возвращаться в психотронную тюрьму развитого капитализма - хотя самые грешные песни Матрицы попробую игнорировать на остаточном болезном отвращении.

Закроем пока гештальт про третий тип неавторства, ранее названный "самопись", они же "письма самому себе".

Зачем писать нечто самому себе, отличное от списка продуктов, если человек про себя уже всё знает? Напоминание не нуждается в концептуализациях и стилизациях, не более чем инструкция к ветчине.
Опустим философию памяти как таковой, останемся в бытовом регистре и рядом
Но бытовое чувство "вот я забыл нечто важное" говорит, что не всё очевидно в подлунном царстве - человек помнит, что забыл о том, что сам же счёл важным и нужным для запоминания. Возмутительное своеволие способностей человеческого ума в обход Воли волящей! А Царь в голове-то, видно, не самодержавный... Так ещё древнегреки подозревали, что дело сложно, сталкиваясь с акрасией (а-кратейя, без-властие), то есть отсутствием воления там, где знание всё предоставило. Стало возможно описание души не как многочленной иерархической машины с упорядоченным переносом приязней и переживаний, но скорее как постоянного завихрения множества сравнительно одноранговых побуждений - которые могли бы стать машиной, и хорошо бы стали; но таков исход не гарантирован, и вообще же хватает людей-олигархов и людей-демократов. Демократия это хаотично, но весьма интересно.

Так вот, самопись - протоколы всеобщего собрания собственников внимания в этом двуногом микрокосме, в условиях их демократического галдежа и внутрипартийной борьбы строго необходимые для понимания что вообще происходило и зачем. Почему я и веду этот микроблог - чтобы потом перечитать надымившие замыкания мысли тем же коллективом в новой сборке, почтить память сожжённых да изгнанных. Мало ли как изменилась межпартийная линия за тот же цикл, но ведение протоколов не только проливает свет на прения, но служит напоминанием о них вовсе.
Что всякий человек - парламент.
Аудитория извне парламента же нужна для верификации протоколов, особенно если парламенту грозит срыв в клоунаду.

Царь в голове же ничего не пишет, если только не одобряет царскую летопись о самом себе, то есть помпезную ложь для жанра мемуаров.

Немного юмора о герое прошедшей недели https://mikaprok.livejournal.com/566025.html

Поздний модерн. Ликвидный модерн. Второй модерн. Поздняя стадия капитализма.
Столько ароматов мороженого маргарина, но никто ещё не писал ὁ θρίαμβος τοῦ χρηματισμοῦ.

Об одной игре слов.

Некто обратился к философу Антисфену с просьбой поступить к нему в ученики и спросил, что для этого нужно. Антисфен отвечал, что для этого необходимо иметь новую книжечку, новый стилос (палочку для письма на воске), да новую восковую табличку. В ответе его содержался подтекст, так как к каждому существительному он добавлял прилагательное καινός (kainos, новый) в требуемой правилами греческого языка падежной форме (здесь это был родительный падеж – καινοῦ, kainou). В этом виде слово, если его произносить с расстановкой, могло приобретать несколько иной смысл: και_νοῦ, т.е. "и ума". Ответ Антисфена мог быть понят его собеседником таким образом: для обучения у философа нужна книжечка и ум, стилос и ум, восковая табличка и ум.

Ловкий ответ Антисфена имел популярность, коль скоро подобным же образом подшутил над философом Кратетом философ Стильпон. Кратет принадлежал к философской школе киников, основанной Антисфеном; важнейшим элементом их образа жизни был аскетизм. Увидев, что Кратет мерзнет в своем плохоньком плаще, Стильпон заметил ему: "ὦ Κράτης, δοκεῖς μοι χρείαν ἔχειν ἱματίου καινοῦ", т.е. "О Кратет, сдается мне, тебе нужен новый плащ" или "О Кратет, сдается мне, тебе нужен плащ и ум (και_νοῦ)".

#Древняя_Греция

Говорилъ же Лао Цзе: если пришла въ голову мысль, записывай сразу, не частыя онѣ гости! Вотъ, мерцающее сознанiе наконецъ зафиксировало:

У русскаго народа двѣ мощныхъ образовательныхъ бѣды: первая – провисанiе середины между гипертрофированными полюсами, святостью и звѣрствомъ, т. е. культуры, и вторая – вызванная климатическими условiями привычка къ тому, что въ страду нужно выложиться сверхъ силъ, а въ остальное время какъ ни трудись, сильно благосостоянiе не улучшишь. Что это даетъ для учебы – понятно.

Интересно, а эти вещи взаимодѣйствуютъ другъ съ другомъ? даетъ ли ихъ комбинацiя эффектъ, отличающiйся отъ суммы эффектовъ каждой изъ нихъ по отдѣльности?