#производство

Для начала — несколько в сторону.

Не то чтобы тема была мне полностью чужой. Я вырос в семье инженеров-проектировщиков, которые проектировали крупные предприятия — системы очистки воды для городов-миллионников и для больших производств. Последняя большая работа моего отца в советское время — система очистки нефтесодержащих сточных вод, предназначенная для большого города: когда проходит дождь и в ливневую канализацию смывается огромное количество воды с улиц, вместе с остатками нефтепродуктов от городского автотранспорта — и нужно очень быстро снять с этого потока воды нефтяную плёнку до того, как всё это попадёт в реку. Там несколько авторских свидетельств, множество изящных инженерных решений и специально спроектированного под задачу оборудования.

Я лет с одиннадцати помогал отцу, выступая у него кем-то вроде секретаря: он писал сопроводительные записки к чертежам и делал расчёты на бумаге, я их перепечатывал — сначала на печатной машинке, потом, когда появились компьютеры — на компьютере. И потом ездил с ним на уже строящиеся и вводимые в эксплуатацию предприятия, наблюдал процессы пусконаладки всего этого оборудования. Кстати, один из лучших друзей отца — как раз профессиональный наладчик, чья роль была добиваться того, чтобы устанавливаемое оборудование заработало в соответствии с изначально заложенными проектными показателями.

Кстати, один из моих заказчиков в айтишно-сисадминской юности — тоже бывший коллега отца, который уже в девяностые организовал производство пресс-фильтров для обработки осадка (его собственная разработка). Идея простая: после очистки стоков остаётся большое количество токсичного осадка, который надо как-то утилизировать. Пресс-фильтры позволяют уменьшить объём утилизируемого осадка раза в три, благодаря сушке и прессовке — а это трёхкратное снижение нагрузки на полигоны, логистику и т.д. Установки пользовались спросом, даже в 90-е — а потом основатель получил выгодное предложение и уехал в Штаты на ПМЖ. Что стало с компанией после этого — не знаю. Но у меня во время работы с ним было одно маленькое достижение: я научил их выводить чертежи на плоттер, они тогда даже слова такого не знали и воспринимали это как ого-го какое чудо информатизации.

Главное, что я понял из тех времён — что качество проектирования это ключевой фактор при строительстве и наладке. Если ты грамотно спланировал коллекторную сеть с учётом перепада высот — у тебя меньше мощность насосов, которые качают воду (отсюда правило жизни, не только инженерной: «никогда не терять высоту» )). Если ты правильно рассчитал электрику — у тебя не будет проблем с пусконаладкой оборудования. Наконец, если ты ошибся в прогнозировании пиковых нагрузок и не заложил необходимый резерв мощностей — у тебя высок риск аварий и кризисов уже в ходе эксплуатации.

Соответственно, из тех же времён до сих пор ходовое ругательство: «спроектировано хозспособом». Хозспособ — это когда ты сначала всё купил и начал делать, а потом, когда оно не заработало, полез разбираться и как-то уже по ходу всё настроил. До первой серьёзной поломки, понятное дело. У нас в стране очень много что, вплоть до действующей Конституции и системы управления, «спроектировано хозспособом».

#производство

Есть такой термин, очень популярный в советские времена и сильно подзабытый сейчас — «производительность труда». Есть некоторая группа активистов — производителей, предпринимателей, директоров — которые уже какое десятилетие пытаются убедить верхнее начальство, что этим нужно заниматься как отдельной большой госзадачей. По факту, производительность труда в постсоветской России стагнирует или даже падает. Мы предпочитаем радостно отчитываться об очень низкой безработице и дефиците рабочих рук (и мигрантов завозим, да). Что называется, «на полях»: если мы _действительно_ хотим «не шашечки, а ехать» в вопросе сокращения завоза мигрантов, главный путь к этому — увеличивать эту самую производительность труда в стране.

Мой друг и учитель С.Б.Чернышев часто говорит о том, что сам этот показатель — свидетельство ошибки в понимании. Когда мы видим разницу в производительности труда между странами в десятки раз — такого быть не может: допустим, где-то работают хуже, но не настолько же! Поэтому, говорит он, различие не в «производительности труда», а в «производительности производительных сил». Не буду расшифровывать дальше — он про это много книжек понаписал.

Я, со своей стороны, исхожу из того, что «производительность труда» в микромасштабе одного рабочего места — это составная часть более важного интегрального показателя — «продуктивность производства». Совсем на пальцах: успех компании зависит не только от того, какое количество условных деталей в месяц делает один рабочий на одном станке, но и от того, сколько единиц конечной продукции она способна продать за этот самый месяц. Тоже производительность, но уже внешнего контура: маркетинг, продажи, логистика.

Далее. Вот есть, к примеру, АвтоВАЗ. От конечного изделия — автомобиля, сходящего с конвейера — тянется влево цепочка переделов, начиная с добычи руды и выплавки стали. И — уже в организационной плоскости — цепочка смежников, поставляющих узлы и агрегаты. Ты можешь прекрасно отладить финальную часть этой цепочки — сам конвейер; но всё равно останешься зависим от всех этих смежников, где у тебя единственный рычаг давления на них — твоя собственная служба закупок и выставляемые ею требования к поставщикам и их продукции.

А вот, к примеру, мы делаем дроны — ну или, для разнообразия, окопный РЭБ. Дрон — это рама, движки, аккумуляторы, полётный контроллер, блок связи, оптика, бортовая электрика. Движки — это, к примеру, магниты (которых у нас не делают). Аккумуляторы — это литиевые элементы (которых у нас не делают). Полётники — это чипы (которых у нас не делают). Оптика — это линзы, которые у нас делают, но мало и дорого.

Ну и ещё одно. Радикальный путь к повышению производительности — это создание станков и оборудования, специально заточенных под твою производственную задачу. Станки у нас делают мало, медленно и дорого, а проектируют тоже мало и штучно. Глубокий смысл советской формулы «производство средств производства» утерян. Понимание, что спроектировать изделие и спроектировать фабрику по серийному производству его же суть разные инженерные компетенции, причём вторая много сложнее, чем первая — почему-то отсутствует. Пакет буржуинских технологий оцифровки и моделирования производственных процессов находится в самой начальной стадии освоения кучками энтузиастов.

Всё это не голословно: через мои руки начиная с первой Дронницы прошли десятки разработок, авторам которых я пытался помочь в организации серийного производства. Всем всегда кажется, что ключевая проблема — деньги: вот будут у нас инвестиции, мы купим оборудование, организуем производство и всё получится. На практике оказывается, что ключевая проблема — способность к проектированию и моделированию производственного цикла, включая, кстати, сбыт и послепродажное обслуживание, а также обучение специалистов. На моих глазах одна из команд-производителей fpv-дронов буквально свернула себе шею в попытке резко нарастить объёмы производства своих устройств, получив в результате неадекватный рост брака. Притом у них всё было, включая и деньги, и подтверждённый сбыт.

Языковое. Как и когда из активного политического языка исчезло слово «реформы» в политически нагруженном значении? «Продолжение реформ», «реформаторы» (в т.ч. «молодые реформаторы»), «процесс реформ»… ведь было же? А сейчас — такая же архаика, как и слово «демократы» (вместо которых теперь почему-то «либералы»).

То же самое, причём подтверждаю практикой.

У меня ощущение, что министры в основном проснулись и мобилизованы, а вот их министерства нет.

Нет, не давалось, говорю это ответственно. По таким задачам у нас в тч и сейчас отсутствует «инстанция квалифицированного заказчика».

Запад активно вмешивается в нашу внутреннюю политическую и идеологическую жизнь. У него есть свои развитые сети агентуры влияния - в том числе в лице левых, либералов и даже националистов. И Запад активно ими манипулирует. Но вместо того, чтобы сетовать и негодовать, нам следует сделать на Западе свои собственные сети влияния. Если такое задание давалось,то судя по результатам, оно провалено. Если не давалась, стоит дать немедленно и не откладывая.

«Военно-политическая философия» — наш совместный проект с Семёном Ураловым, буквально выросший из стримов на каналах, которые многие из вас помнят. Это подкаст о явлениях и событиях, с которыми мы сталкиваемся ежедневно и которые необходимо обсуждать. Наша задача — понять психологию конфликта, вместе с вами разобраться в происходящих процессах, и что важнее — попытаться всё это объяснить.

Незаметно достигли первой значимой точки – финала сезона «Военно-политической философии». Под конец чуть ускорились, потому что очень хотелось успеть до конца мая, чтобы летом взять небольшой перерыв и подготовиться к следующему старту.

Ключевая наша цель на этом проекте – повышение чистоты понимания, и мы осознаем, что это непрерывный процесс. Но периодически делать паузы, чтобы все осмыслить, все-таки необходимо.

Так что тема финального эпизода – подведение итогов нашего зимне-весеннего периода. Постарались собрать те мысли, к которым мы с Семёном и гостями пришли за 24 выпуска. Лично же для меня главный итог совместной работы на данный момент, который хочу отметить отдельно, – это сам термин «военно-политическая философия» и те смыслы, которыми мы постарались его наполнить. Будем и дальше внедрять этот термин в общественное сознание.

Своими впечатлениями от сезона делитесь в комментариях. И там же ждем темы, которые вам было бы интересно обсудить в будущем. Спасибо, что с нами!

Ну и аудиоверсия напоследок

*В подкасте упоминаются Д. Трепова, внесенная в список террористов; организации и/или движения Meta, ОУН-УПА, признанные террористическими и/или экстремистскими и деятельность которых запрещена на территории РФ

Социология мира и социология войны - текстовая версия

​​Мы знаем его как автора одного из величайших произведений XIX века, но за свою короткую жизнь он прославился не только как талантливый литератор, а, в первую очередь, как дипломат, востоковед, лингвист и композитор. Доподлинно неизвестно, как он выглядел, сохранилось всего четыре его прижизненных портрета, и на всех он выглядит по-разному, а самый узнаваемый «хрестоматийный» портрет кисти Ивана Крамского был написан спустя 40 лет после его смерти.

Александр Сергеевич Грибоедов принадлежал к старинному дворянскому роду, интересно, что его родители были однофамильцами. Уже в раннем возрасте у мальчика проявился интерес к литературе и изучению языков: к 6 годам он знал три иностранных языка, к концу обучения в университете владел шестью, а позже к ним добавились еще четыре.

По окончании московского университета в 1812 году Грибоедов поступил добровольцем в гусарский полк, но сразу заболел и с французами повоевать не успел, в целом на военном поприще он славы не снискал. В 1817 году Александр Сергеевич поступил на службу в Коллегию иностранных дел, знание 10 иностранных языков обеспечило должность секретаря-переводчика. В следующем году он был назначен секретарем русской дипломатической миссии в Персию, а спустя три года перевелся в Тифлис, где были написаны первые два акта пьесы «Горе от ума».

В 1826 году Грибоедов был арестован в качестве подозреваемого по делу декабристов, но серьезных улик против него не имелось, потому он был освобожден с «очистительным аттестатом». Александр Сергеевич вернулся к службе и принимал непосредственное участие в подписании Туркманчайского мирного договора, за что получил многочисленные награды и новое назначение в Персию. Он занимался отправкой на родину пленных подданных Российской империи, в том числе и женщин, которые попали в плен давно и приняли мусульманство. Такая жесткая политика вызывала недовольство и возмущение персов.

Жизнь Грибоедова прервалась 30 января 1829 года, когда в российское посольство в Тегеране ворвалась толпа разъяренных фанатиков. Они убили и обезобразили всех, кто там находился. Опознать Грибоедова удалось лишь по простреленному на юношеской дуэли пальцу. Резня в посольстве вызвала дипломатический скандал. Для его улаживания в Москву были направлены многочисленные дары, среди которых был и знаменитый алмаз «Шах».

Александр Сергеевич Грибоедов оставил после себя и музыкальное наследство. Он был виртуозным пианистом, написал нескольких фортепианных пьес, а вальс ми минор его авторства считается первым русским вальсом, дошедшим до наших дней.

#новгородика

Языковое. В гуманитарных науках типичная форма словообразования — это область + «логия»: психология, социология, политология, культурология, но, кстати, также и биология. Вне этого ряда философия, которая никакая не наука, и… экономика.

Но вот лежат рядом «астрология» и «астрономия». Ну и как-то сразу понятно, в чём разница: в «номии» мы изучаем звезды чисто научными методами, а в «логии» — занимаемся разными спекуляциями про то, какое это всё имеет отношение к нашей жизни.

К «экономике» есть ещё забавный двойник «экология» — примерно так же к ней относящийся, как астрология к астрономии.

В теории, должны быть биономия (номика), психономия, культурономия, социономия и т.д., но их почему-то не изобрели. Одну только «политэкономию», как странный гибрид нормальной политической и нормальной экономической науки. И та, в общем, не особо-то зажила.

А зря. Вот разделили бы мы всё по образцу астрономии-астрологии на парный набор «номий» и «логий» — глядишь, сразу бы понятнее всё стало.

Ну, што. Я созрел для небольшого рассуждения (или серии рассуждений) про традицию и с чем её едят.

Пришлось немного закопаться в разные умеренно экзотические источники, дабы не пороть совсем уж чистую отсебятину. В широком диапазоне от Поппера до Генона, от Леви-Стросса, Левинаса и Вебера до Алена де Бенуа. Более полную библиографию ещё только предстоит собирать — я специально ограничивался тем, что может понадобиться для «рабочей модели».

Цель при этом, повторяю, была сугубо прозаическая. Вот говорит начальство: «мы отстаиваем традиционные ценности». Даже в СВО, и в конфликте с Западом, являющемся её причиной. Начальству резонно возражают: эээ вы себя-то давно в зеркале видели? Тоже мне традиционалисты нашлись. О чём это всё вообще? У нас тут в масштабах всего общества плюс-минус такой же светский модерн-постмодерн, как и в целом по больнице. Ну да, геи пока парадами не ходят, а просто те из них, кто «могут себе позволить», шпилят помощников втихую, а потом с каменной мордой идут к официальным жёнам изображать приличия — вот и вся разница. Здешние традиционалисты скорее воспринимаются как фрики из телешоу, чем как реальные отцы отечества. А те, кто реальные отцы отечества — спят и видят, чтобы их обратно пустили в «нетрадиционный» мир на виллу-яхту-джет, сняли арест со счетов и перестали уже обзывать земляными червяками. Кому вы мозги-то пудрите???

Вот если всё это не держать в уме, разговор получится беспредметным. Я держу. И всё же это не более чем контекст — важный, да, но не определяющий. И даже не единственный. Какие ещё? Покажу по ходу изложения.

Начну с термина «традиция».

Слово латинское — traditio, с окончанием на -o, но род женский (у нас поэтому «ция», а не «цио»). Дословно «то, что передано». Является отглагольным существительным от tradere — передавать, отдавать; отсюда, к примеру, и английское trade (торговать, торговля). Уже у римлян использовалось не только в прямом значении — как некий передаваемый кому-то объект (из забавного, отдаваемая в семью мужа дочь у них также называлась «традицией»), но и в нашем нынешнем смысле — как некое знание или мудрость, переданная нам предками. Quare discipuli tui transgrediuntur traditionem seniorum? «Почему Твои ученики нарушают установления старших?» (Евангелие от Матфея, Вульгата). Есть наш местный аналог: «предание», но у нас его значение изрядно сузилось до устной байки, «преданья старины глубокой» (хотя есть и Священное Предание в церковной традиции, например).

Если вынести за скобки всякую экзотику вроде «примордиальной традиции», то предмет сводится вот к чему. Одна из ключевых задач, которую человечество пыталось решить ещё задолго до изобретения письменности — это задача передачи опыта от уходящих поколений к вновь приходящим. В условиях бесписьменной культуры это не так-то просто: объём человеческой памяти ограничен, и нужно сохранять именно и только самое важное и самое нужное, то, что действительно ценно — и облечь это в такие формы, которые могут воспринять даже дети. При этом фактические детали, обстоятельства места-времени и т.д. становятся вещью второстепенной: важнее оказывается именно воспитательная функция повествования.

Именно так рождается миф — выковываясь, обретая яркость, лаконичность и убедительность при многократной передаче от поколения к поколению. Важнейшим спутником мифа, в свою очередь, является ритуал — техника «мимесиса», подражательного самоотождествления человека с героем и сюжетом мифа. Ключевой частью ритуала, соответственно, всегда является жертва — ты жертвуешь чем-то важным и значимым для тебя, ради того, чтобы в ходе ритуала изменить себя, обрести новое качество. Миф, ритуал и жертва — три слагаемых любого культа, от древних анимистских погребений до христианской литургии; доведённая до совершенства технология трансляции опыта от старших к младшим задолго до всеобщей грамотности.

Но всё это работает при одном важном условии: если само передаваемое, traditio, воспринимается как нечто крайне ценное — то, без освоения чего ты не можешь считаться полноценным членом социума. А этот подход уже довольно давно — гораздо «давнее», чем мы думаем — всерьёз оспаривается.

Продолжение следует
#традиция

#традиция — продолжение

Как я писал ещё осенью 2021-го, по отношению к истории люди делятся на эсхатооптимистов и эсхатопессимистов. Если совсем по-простому и на пальцах:
- Первые про то, что мир движется от тёмного прошлого к светлому будущему, а в конце нас обязательно ждёт рай на земле и всеобщее счастье.
- Вторые — про то, что мир движется от Золотого Века ко всё более худшим временам, а в конце нас обязательно ждёт Армагеддон и страшный суд.

Ни то, ни другое недоказуемо: это классическая зона «априорных суждений», иначе говоря, «богословский слой сознания» (см.в моём посте по ссылке). Одни верят так, другие эдак. Вот коммунисты (как и все гегельянцы и, шире, все «прогрессисты») — эсхатооптимисты. А христиане, мусульмане и на самом деле вообще все монотеисты — эсхатопессимисты.

Для нас важно то, что на хронотопологической карте первые и вторые по-разному размещают в том числе и Истину. Для ЭП она была когда-то изначально дана в полноте, а потом мы её только теряли-теряли, пока не потеряли совсем. Ну то есть она в прошлом. Для ЭО — всё наоборот: рано или поздно мы узнаем всё, ну или потомки узнают. Ну то есть она в будущем.

Соответственно, для ЭО нет и не может быть никакой «мудрости предков»: всё, что от них до нас дошло — это коллекция ошибок и заблуждений, мб и имеющая какую-то важную фактологическую ценность, но ни в коем случае не могущая быть руководством к действию. Напротив, её надо опровергать, преодолевать или даже вообще игнорировать.

Анекдот, с которого обычно начинают излагать в вузах историю развития научной картины мира — про восемь лап у мухи по Аристотелю. Типа, до какого-то момента, пока Аристотель числился непререкаемым авторитетом, никто не дерзал сказать, что на самом деле их шесть. И только когда постановили, что опыт и эксперимент важнее мнения авторитетов древности, муху таки смогли записать в нормальные насекомые. И дальше длинный разговор про парадигму научного знания, принципы верификации, фальсификации и т.д. — даже не полезу туда.

Но я хорошо понимаю того англиканского епископа, который в письмах иронизировал: вот, сидят родовитые бездельники в подвалах своих замков, переливают какую-то гадость из пробирки в пробирку и на основании этих занятий делают выводы об устройстве и законах созданного Господом мироздания. Действительно, экое самомнение у всех этих ньютонов.

Продолжение следует

#традиция — продолжение

Читал-писал, да и заснул прямо за станком ))

Для того, чтобы двигаться дальше в рассуждении, надо доформулировать, как обстояло дело с передачей знания в дописьменной культуре. На полях: Сократ, Христос и Мухаммед — это ведь именно дописьменная мудрость: все трое не умели ни читать, ни писать, священные тексты составлены учениками и сподвижниками. Конфуций, вроде как, умел, но главный текст конфуцианства — Лунь Юй — опять-таки написан учениками. То же Будда. И даже Лао-Цзы — этот-то точно умел писать, но исследователи говорят, что Дао-Де-Цзин написан таки сильно позже, чем жил дед.

Итак, главный механизм — это прямое общение учитель-ученик. И оно по сей день числится наиболее качественным, «прямым» по сравнению со всеми позднейшими дистанционными формами. А.де Бенуа даже своё авторское определение традиции выводит именно отсюда: традиция — это набор механизмов передачи мудрости именно таким древним способом.

Тем не менее важно понимать, что традиция живёт обычно внутри институтов. Семейная традиция передаётся в семье, религиозная — в храме, военная — в армии, государственная — в учреждениях власти. Более того, это один из ключевых показателей прочности и жизнеспособности института — то, насколько хорошо в нём работают механизмы поддержания и возобновления традиции. Можно жёстче сказать: институт только тогда и существует как сколько-нибудь устойчивая долговременная форма, когда в нём возникает и поддерживается соответствующая традиция.

Но всё это, повторяю, изначально ещё из дописьменной эпохи. С появлением письменности возникли разные новые возможности, но и, с другой стороны, новые угрозы. Текст работает по-другому, чем прямая речь мастера. И именно на этом сдвиге случались самые великие потрясения в классических религиях, от христологических споров (закончившихся появлением Ислама как логического продолжения монофизитства) до Великого раскола 1054 г., от всех исламских фитн до Реформации. Да, в общем, точно так же и гегельянцы раскололись на левых и правых, а потом уже и марксисты: пресловутая «переписка Энгельса с Каутским» это типичный богословский спор, как, кстати, и полемика Ленина с Плехановым.

Если вкратце, разница в том, что учеником надо стать, и это целое дело. А текст можно просто взять и прочитать, он для этого не требует от тебя никаких других усилий, а главное, принятия _роли_ ученика. Ну или «сына/дочери»: в каком-то смысле «ученик» и есть «сын», которому «отец» передаёт мудрость из соответствующей ролевой позиции.

Продолжение следует

#традиция — продолжение

На полях. Когда я работал в Грозном (был такой эпизод в биографии), я часто ходил в лавку возле мечети (не новой, а старой, им.Д.Арсанова, я там жил рядом) — полистать брошюрки на прилавке и поговорить со стариками. Некоторые деды там сидели с конца 80-х, что называется, «всё видели».

Меня предметно интересовала дискуссия между суфиями и салафитами о роли учителя. У салафитов всё понятно: они такие «протестанты» от ислама — вот есть Коран, есть ты, есть Аллах. Умеешь читать — читай, делай как там велено и попадёшь в рай; а всё, что вокруг наверчено потом разными людьми в разные эпохи, это ширк, куфр и прочий харам. И в особенности в суфийском исламе их возмущал принцип тариката — некого «пути», по которому надо идти под руководством наставника и на условиях полного ему подчинения.

Деды у мечети были, разумеется, из суфийской традиции: чеченский ислам в целом это детище мюридизма, что признают даже и те, кто с подозрением относится к «официальному» (при Рамзане) культу Кунта-Хаджи Кишиева и «кадирии». И они мне очень подробно и убедительно, с притчами и анекдотами, рассказывали о том, почему и зачем человеку для становления в вере нужен учитель, и насколько опасно, будучи неподготовленным, читать самому священные тексты и делать из них выводы и извлекать руководство к действию.

Кроме всего прочего, это были умные, тактичные, приятные в общении люди — на контрасте с их оппонентами, типичными радикалами с блеском в глазах и «кто не с нами, тот против нас». Но я всё же в глубине души понимал, что мне их позицию принять будет трудно: я-то в жизни до всего доходил сам, именно что «по книжкам», без «наставников». Ну не считать же всерьёз Глеба Павловского шейхом тариката, честное слово; я его, по правде сказать, даже и в свои двадцать и тридцать таковым не считал, о чём и написал подробно в «Крабатовой мельнице».

И тем не менее в какой-то момент до меня дошло. Ведь в исламе специально очень жёстко оговорено, что подлинный текст Корана — это тот, что на арабском; любой перевод — это не Коран, а «толкование смыслов». У нас в христианстве-то главный раскол в итоге и случился ровно по языку: «западное» и «восточное» христианство — это, в конечном счёте, просто «латинское» и «греческое». При этом на арабском Корана давно уже не говорят нигде в мире, включая и современный арабский мир. А это значит — для любого верующего — что нужна именно что _традиция_, чисто человеческий способ восприятия и понимания веры, причём именно на том языке, на котором ты привык говорить и думать с детства. И это значит, что, может быть, не обязательно так радикально, как у суфиев — но, да, обязательно нужен учитель.

Продолжение следует

#традиция — продолжение
Всё это была присказка, и притом неоконченная — надо бы ещё много деталей добавить. Но наступает рабочая неделя, когда «будет некогда». Поэтому, перепрыгивая несколько «пропущенных глав», сразу к главному: несколько тезисов о традиции.

1. «Мудрость» и «знание» — не синонимы. Мудрость это качество, относящееся к человеку, и означающее способность порождать знание. Знание — продукт мудрости, но не она сама. В частности, из этого следует, что знание можно передавать, мудрость — невозможно; её можно только «набираться», иначе говоря, выращивать в себе, и это достигается именно в ходе упражнений по восприятию чужого и порождению собственного знания.

2. Передача и восприятие кодифицированного знания от одного «сознания» к другому — высокорисковый процесс. Причём основные риски связаны именно с ошибками восприятия. Традиция — набор культурных механизмов, созданных специально для работы с этими рисками. Если простыми словами, это то, что «учит учиться».

3. Система рационального знания (в частности, «научного») — это, в пределе, попытка полностью обнулить роль знающего, «объективировать» знание. По-простому, ценное знание — в самом тексте, а не в его авторе. Не имеет никакого значения, кто автор — важно только то, что написано.

4. В недрах такой «экстернальной онтологии» неизбежно зарождается идея «прогресса» как «перманентной революции» в науке — всякое существующее знание есть по определению уже нечто устаревшее и неизбежно подлежащее ревизии на основе новейших данных.

5. Будучи спроецированной на социальную реальность, идея «прогресса» также неизбежно приходит в своём развитии к идее «перманентной революции» уже в прямом смысле: по Троцкому. «Старый мир» всегда основан на «старом знании», наука идёт вперёд, значит, надо приводить «производственные отношения» в соответствие новому уровню «производительных сил». В труху.

6. Главный удар, который всегда наносит ПР — как раз по Традиции. На пальцах: у той задача, чтобы «сыновья ходили путями отцов» — у этой, наоборот, чтобы сыновья не просто НЕ ходили их путями, но радикально с ними порвали: «отречёмся от старого мира». Для этого, в частности, необходимо разбомбить все институты, где она существует и воспроизводится, будь то семья, церковь, государство, армия и т.д. Нам проще это понимать: мы в последние сто лет всё это пережили на себе.

7. На уровне метафоры: когда в автомобиль ставится гораздо более мощный двигатель, а тормоза остаются прежними — их срывает. Да, скорость увеличивается. А вот управляемость, мягко говоря, падает. Традиция — это действительно тормоз, а наука — двигатель; но величайшая глупость — ускорять, не задумываясь о том, куда, собственно, едем и как в случае чего будем тормозить.

Ну и собственно политическое резюме.

Кто наши враги в нынешней войне? Это крайне отмороженные адепты «социальной инженерии» — может быть, даже куда более отмороженные, чем были большевики в своё время. Те бомбили главным образом хозяйственные институты — в первую очередь, институт собственности; все остальные они если и трогали поначалу, то потом довольно быстро с этим завязали. Эти обнуляют всю линейку институтов «старого мира» — от государства до пола, от религии до «человека» как такового.

Уже у Поппера в «Нищете историцизма» и «Открытом обществе» более-менее видна программа. Если история есть способ конструирования и воспроизводства идентичностей — значит, её нужно объявить ересью как таковую. Если государство это «внешний контур» общества, защищающий его от влияний снаружи — значит, его надо отменить (или, по крайней мере, превратить в фикцию). Если пол — это социальная роль, обременённая соответствующей традицией воспитания — значит, надо от него уйти, заодно похоронив все привязанные к половой роли долженствования. «Далее везде».

При этом ничто не мешает производить на ровном месте альтернативные конструкты того же формата из подручного материала, что называется, «под задачу». Можно сконструировать и «вырастить в пробирке» народ-язык-историю-веру, поместить в этот «сеттинг» бесхозный деклассированный социум на востоке Европы и вуаля — есть рынок сбыта ржавого железа, сама собой очищается от населения ценная пахотная земля, а у остающихся там туземцев перед тобой ещё и долги по правнуки за «помощь». Главное периметр удержать. Гениальный и высокоприбыльный бизнес, притом на чистых гуманитарных технологиях.

Главное, что необходимо сломать, расчистив для этой машинки «рабочую область» — существующие системы воспроизводства идентичностей, обобщённо — «традиции». Вообще все и любые. Вам больше не нужно никакое ваше прошлое — мы придумаем для вас историю Вестероса, Средиземья и Земноморья. Будущее тоже не нужно — мы для вас уже сочинили миры «Звёздных войн», «Дюны» и «Амбера». Вам не нужна ваша этничность — это токсично и гитлергитлер; не нужна вера — это «оскорбляет чувства», не нужна семья — это оскорбляет небинарных, не нужна ваша культура — все люди братья; не нужно государство — там агрессивный авторитаризм и милитаризм. Мы расскажем вам, какими вам быть, чтобы быть «современными»: что носить, что есть, во что верить, как думать, как и с кем жить. А кто несовременный, того мы сначала «отменим», а потом просто убьём.

В этом смысле когда мы говорим о «традиционных ценностях» и войне за них, это вовсе не про рубашки-платки-балалайки-тюбетейки. Это про право оставаться собой: помнить своё прошлое, строить планы и учить детей именно тому, чему хотим их учить мы — такие мы, какими нас научили наши старшие.