×♦Под скрежет старых ламп♦×
#Маралаевы #АлександрМаракулин #ИгорьБалалаев

Тихим звездным мерцанием серебрилась осенняя ночь. Мерным стуком плакал дождь, его капли барабанили в окно гримерной, из-за чего внутри было зябко. Приглушенный свет, масляный запах грима и шум шагов возле дверей. В гримерной больше никого не было, кроме них. Все уже разошлись кто по театру, кто уехал по домам. Одиноко трещали старые желтые лампы в плафонах.

Маракулин сидя перед зеркалом убирал остатки грима с лица. Рванными движениями, скорыми и отчаянными он старался убрать все до конца, иногда даже царапая кожу. Он нервно дышал и, в тишине гримерной был, кажется, слышен слишком быстрый бой его сердца.

Сегодня был заключительный спектакль в блоке, а через неделю должна была быть премьера Орлова.

Глаза в отражении, с каждым прикосновением ватки к лицу становились все краснее и мокрее, тонкие губы заметно подрагивали, движения его были чрезмерно скованными и больными, будто просто касаться самого себя ему было до ужаса больно.

Послышалось, как будто застегнулась молния на одежде, это Игорь укутался в любимую кофту, чтобы больше не ощущать промозглости от небольшого сквозняка. Он перевел усталый взгляд на коллегу и лишь покачал головой, заметив его состояние. Парой шагов он подошел к мужчине и осторожно перехватил сильную руку Александра своей, чтобы успокоить его уже слишком агрессивные движения, ведь на щеках Саши уже появились красные полосы. Саша замер, напрягая руку на секунду и сжал губы в ниточку, опустил глаза, лишь бы не встречаться взглядом с другом.

— Что у тебя случилось, Саш? — почти шепотом спросил Балалаев, выбрасывая исстрадавшийся ватный диск в мусор. Он взял небольшое мягкое полотенце, смочил его теплой водой, и бережно прошелся по коже артиста, где еще остались следы грима, — Ты сегодня, что на сцене был какой-то взвинченный, что сейчас, почти с себя кожу содрал, синяки же будут… — актер покачал головой и, положив руки на плечи Маракулина осторожно усадил того в кресло смотря на мужчину внимательным взглядом.

В ответ на него посмотрели мокрые глаза, цвета весенней листвы. Казалось, вот-вот и взрослый актер разрыдается, словно ребенок. Александр не хотел говорить, нет, совершенно не хотел. В горле словно бы все перехватило, когда он пытался выдавить из себя хотя бы слово. Все тело сковало, оно оледенело в чувствах, которые бурлили внутри.

— Да так… Понимаешь, премьера близко, новые роли, новый спектакль, волнуюсь, — Ответил сквозь зубы Маракулин и постарался скомканно улыбнуться. Напротив, Саша увидел, как угловатые брови на лице Игоря чуть нахмурились в неодобрении, а руки угрожающе скрестились на груди.

— Саша, я не хочу пытать тебя, чтобы достать хоть что-нибудь, в самом деле, — Балалаев облокотился бедрами на гримерный столик, перед другом, не спуская с него глаз.

Маракулин издал обреченный глухой стон, нарисованная улыбка с его лица спала, и он неловко отвел взгляд в сторону.

—Мы… Мы с Мариной разводимся, она нашла более домашнего человека для себя, ей было тяжело принять тот факт, что меня постоянно нет дома, — шепотом проговорил артист, ему было очень сложно говорить сейчас, но чувство невероятного спокойствия и тепла, которые вдруг охватили его с этим признанием Игорю успокоили даже небольшую дрожь внутри него и слегка усмирили бешено бьющееся сердце.

Игорь помрачнел и взял руку Александра в свои, он постарался согреть прохладную ладонь друга и поддержать его.

— У вас же была такая идиллия… Она изменила тебе? — Балалаев прикусил губу и покачал головой, — Да уж, актеру лучше всего быть с актрисой, вон как Влад с Василисой… И видитесь постоянно и дома вообще никого не бывает, — Актер хмыкнул, пытаясь вывести Маракулина из его разбитого состояния.

— Да там… Не только это, на самом деле, — тише прежнего ответил Александр и посмотрел на их с Игорем руки, этот жест у них казался столь естественным, столь нужным и близким, но сейчас чувствовался совсем по-другому, будто сквозь руки кололо тысяча иголок.