Все эти милые русские люди, не ведая часов и сроков, приходят поболтать и не прочь «углубиться кое во что глубокое». Тяжесть, тягость.

26 декабря 1911

Лампадка у образа горит – моя совесть

27 декабря 1911

Отдых напрасен. Дорога крута.
Вечер прекрасен. Стучу в ворота.

Дольнему стуку чужда и строга,
Ты рассыпаешь кругом жемчуга.

Терем высок, и заря замерла.
Красная тайна у входа легла.

Кто поджигал на заре терема,
Что воздвигала Царевна Сама?

Каждый конек на узорной резьбе
Красное пламя бросает к тебе.

Купол стремится в лазурную высь.
Синие окна румянцем зажглись.

Все колокольные звоны гудят.
Залит весной беззакатный наряд.

Ты ли меня на закатах ждала?
Терем зажгла? Ворота отперла?

28 декабря 1903

Сегодня день рождения моей милой. Ей принесли цветочки, сирень, гиацинты, я вчера заказал. Но беленькие заячьи уши к вечеру уже завяли.

29 декабря 1912

О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твоё лицо в простой оправе
Передо мной сияло на столе.

Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.

Летели дни, крутясь проклятым роем…
Вино и страсть терзали жизнь мою…
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою…

Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слёзы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты и́з дому ушла.

Не знаю, где приют своей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла…
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла…

Уж не мечтать о нежности, о славе,
Всё миновалось, молодость прошла!
Твоё лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.

30 декабря 1908

С наступающим Новым годом, друзья! ❄❄❄
Желаем вам провести праздничный день также приятно и уютно, как Александр Блок в 1912 году:

У мамы – елка, шампанское, кушанье!
Было уютно и тихо. Сюрпризы в ящиках с гаданьем – мы с милой получили одно и то же – смеяться. Тетины подарки: Любе – кипсэк, мне – Баратынский. В яйце, кроме того, у милой – часы, а у меня – мешок для денег. Пришли поздно домой тихой улицей.
Маме было полегче немного, Люба была в белом платье, пила шампанское и ликер, шутила с Топонькой*.
Дай бог светлого на Новый год.

31 декабря 1912

Новый Год встретили с Любой, сочиняя ответ на анкету Пильского (отмена литературного наследства) — для «Вечернего часа»... Страшный мороз, молодой месяц справа над Казанским собором. — К вечеру тревога (что-то готовится).

1 января 1918

Новый год еще не наступил – это ясно; он наступит, как всегда, после Рождества.
В маленьком пакете, спасенном Андреем из шахматовского дома и привезенном Феролем осенью: листки Любиных тетрадей (очень многочисленные). Ни следа ее дневника. Листки из записных книжек, куски погибших рукописей моих, куски отцовского архива, повестки, университетские конспекты (юридические и филологические), кое-какие черновики стихов, картинки, бывшие на стене во флигеле.
На некоторых – грязь и следы человечьих копыт (с подковами). И все.

3 января 1921

Вечером принес моей маленькой, которая сидит дома в уюте (горлышко побаливает), шоколаду, пирожного и забав – фейерверк: фараоновы змеи, фонтаны и пр.

4 января 1913

Резкий ветер, бесснежный мороз. Милая мыла свои золотые волоски, была дома.

5 января 1913

Пока я живу таким ускоренным темпом, как в эту зиму, – я «доволен», но очень допускаю, что могу почувствовать отчаянье, если ослабится этот темп.

Начало января 1907

Рождество

Звонким колокол ударом
Будит зимний воздух.
Мы работаем недаром —
Будет светел отдых.

Серебрится легкий иней
Около подъезда,
Серебристые на синей
Ясной тверди звезды.

Как прозрачен, белоснежен
Блеск узорных окон!
Как пушист и мягко нежен
Золотой твой локон!

Как тонка ты в красной шубке,
С бантиком в косице!
Засмеешься — вздрогнут губки,
Задрожат ресницы.

Веселишь ты всех прохожих —
Молодых и старых,
Некрасивых и пригожих,
Толстых и поджарых.

Подивятся, улыбнутся,
Поплетутся дале,
Будто вовсе, как смеются
Дети, не видали.

И пойдешь ты дальше с мамой
Покупать игрушки
И рассматривать за рамой
Звезды и хлопушки…

Сестры будут куклам рады,
Братья просят пушек,
А тебе совсем не надо
Никаких игрушек.

Ты сама нарядишь елку
В звезды золотые
И привяжешь к ветке колкой
Яблоки большие.

Ты на елку бусы кинешь,
Золотые нити.
Ветки крепкие раздвинешь,
Крикнешь: «Посмотрите!»

Крикнешь ты, поднимешь ветку,
Тонкими руками…
А уж там смеется дедка
С белыми усами!

1906

Вечером – «Кабачок смерти» в кинематографе и такая красавица в трамвае, что у меня долго болела голова.

7 января 1913

Чем холоднее и злее эта неудающаяся «личная» жизнь (но ведь она никому не удается теперь), тем глубже и шире мои идейные планы и намеренья.

8 января 1908

Читая «Красный смех» Андреева, захотел пойти к нему и спросить, когда всех нас перережут.

Январь 1905

Жестко мне, тупо, холодно, тяжко (лютый мороз на дворе). С мамой говорю по телефону своим кислым и недовольным голосом и не могу сделать его другим. Уехать, что ли, куда-нибудь. Куда?

10 января 1913

Вспоминайте Толстого. Возвращайтесь иногда к его книгам, даже если это будет Вам иногда скучно и трудно. Толстой всем нам теперь помогает и светит.

11 января 1911

Тайно сердце просит гибели. 
Сердце легкое, скользи... 
Вот меня из жизни вывели 
Снежным серебром стези... 

Как над тою дальней прорубью 
Тихий пар струит вода, 
Так своею тихой поступью 
Ты свела меня сюда. 

Завела, сковала взорами 
И рукою обняла, 
И холодными призорами 
Белой смерти предала... 

И в какой иной обители 
Мне влачиться суждено, 
Если сердце хочет гибели, 
Тайно просится на дно?

12 января 1907

Скучно, скучно, неужели жизнь так и протянется – в чтении, писании, отделываньи, получении писем и отвечании на них?

13 января 1912

Происходит совершенно необыкновенная вещь (как всё): «интеллигенты», люди, проповедовавшие революцию, «пророки революции», оказались ее предателями. Трусы, натравливатели, прихлебатели буржуазной сволочи.

14 января 1918

Благословляю всё, что было,
Я лучшей доли не искал.
О, сердце, сколько ты любило!
О, разум, сколько ты пылал!

Пускай и счастие и муки
Свой горький положили след,
Но в страстной буре, в долгой скуке
Я не утратил прежний свет.

И ты, кого терзал я новым,
Прости меня. Нам быть — вдвоём.
Всё то, чего не скажешь словом,
Узнал я в облике твоём.

Глядят внимательные очи,
И сердце бьёт, волнуясь, в грудь,
В холодном мраке снежной ночи
Свой верный продолжая путь.

15 января 1912