#HOTnews

Немного трясутся ручки, потому что новость эта действительно важная и откладывали мы её слишком долго (можете заметить по гордым лицам и летним образам на фото). Но вот наконец пришёл момент объявить о бриллианте нашей коллекции — о книге, которую Настя прочитала в оригинале в прошлом году и в которую бесповоротно влюбилась.

Роман талантливейшей американской писательницы Барбары Кингсолвер «Demon Copperhead» выйдет в нашем издательстве.

Вот, сказали! Теперь можно выдохнуть.

И рассказать чуть подробнее.

Мы охотились за правами на книгу ещё до того, как она получила Пулитцеровскую премию и Women's Prize for Fiction, а потом это стало приятной (очень-очень приятной) неожиданностью. А ещё история вошла в июльские бестселлеры NYT, что снова доказывает, какая она впечатляющая.

Это роман-переосмысление Чарльза Диккенса и его «Дэвида Копперфильда» — пронзительно-саркастическая история о борьбе маленького мальчика с безжалостным миром, где есть место зависимостям, насилию, порокам и угнетению. История, которую нужно читать с передышками и которая не отпустит вас до самого конца.

Пока что рано говорить о сроках издания. Скажем лишь, что мы подойдём к выбору переводчика и редактора со всей тщательностью и точно вас не разочаруем. Претенденты, к слову, у нас уже есть 😉

#currentbook

Дочитала роман Дэвида Хоупена The Orchard, (который в русском издании совершенно верно называется «Пардес»), и могу сказать, что если вы вдруг искали роман, который был бы похож на «Тайную историю» не по букве, а по духу, то это он, потому что Хоупен явно понял, как и на чем работает роман Тартт. Вся проблема с жанром темного академического романа в том, что жанр этот – как пресловутый синий свитерок из «Дьявол носит Prada» – ушел в масс-маркет только внешней своей частью, осенней дымной тоской, подростковой претенциозностью, чуть расфокусированной твидовой эстетикой, в то время как Тартт, в общем-то, написала роман о юных людях в различной степени переломанности, которые всеми силами стремятся изменить само зерно, саму структуру реальности, чтобы выйти из нее в новое, другое будущее и стать там другими, целыми людьми. И герои Тартт, и совсем гормонально бушующие герои Хоупена верят в то, что где-то там, в книгах, в неразобранном еще, непонятом другими людьми слое древнего текста есть путь к спасению, дорога в другой мир, и эта дорога если и не сделает их богами, то обновит и очистит, даст волшебную таблетку от всех проблем, и эта наивная, истовая вера героев в то, что там, за стенами и словами языка всеобщей премудрости прячется ключ от их собственной неустроенности, объединяет эти два романа лучше, чем любая внешняя растиражированная эстетика. Тартт строит свой классический уже роман на классической филологии, Хоупен – на толковании Танаха, и хотя у меня есть много вопросов и читательских претензий к роману Хоупена (он менее структурирован, чем ТИ, его герои по сути маются дурью и ремня на них нет), но Хоупен сумел понять, как устроена «Тайная история» и воспроизвести этот механизм в своем романе: все дело в знании, а не в твиде или туманной сепии, и когда у автора есть из чего сделать интеллектуальную основу романа, тогда роман катится вперед сам, действительно становится темным университетским романом, даже если дело происходит в бесстыдно солнечной Флориде, а вместо утонченных интеллектуалов, вроде Генри Винтера, тут сплошные задроты и/или школьные хулиганы. Еще раз повторюсь, что роман – выкрученная, сыроватая история о гормональном бесиве не до конца пророщенных взрослых с явными реверансами в сторону ур-текста Тартт (на первой странице есть слова про fatal flow, в середине спрятана толстенная, придыхательная отсылка к «Щеглу») – мне скорее не понравился, я уже слишком выросла из историй о подростковом ангсте, но я не могу не отметить то, что Хоупен написал действительный оммаж «Тайной истории», поняв суть этого романа, который изначально, напомню я вам, назывался «Бог иллюзий», и это ровно он и есть – очередное письмо к боженьке Константину Макарычу, который у героев обоих этих романов только один и остался.

Тоже написала про нового Пелевина, и хоть не могу сказать, что как-то полюбила новый роман, поняла, что люблю всю вот эту ежегодную ритуальную суету и хоровод рецензий, Пелевин все-таки наша скрепочка.

«...Пелевин — это наш, родной, книжный аналог песни про третье сентября. Из строго литературной сферы его романы перекочевали в область мемов и сезонных примет, а точнее – пространство карнавального бытования, где не всякий старожил упомнит древние ритуалы чтения, положившие начало традиции, однако все, смутно или осознанно, с наступлением августа ждут анонсов в сми и явления очередной истошно кэмповой обложки, чтобы уже перевернуть календарь и начать подготовку к отопительному сезону. Выходи его новый роман еще попозже, и у читателя складывалось бы, наверное, стойкое ощущение, что кто-то далекий, но близкий снова написал ему: «Снег идет. С первым днем зимы!», разве что использовав для этого немного больше слов.

Птицы улетают на юг, горят костры рябин, Россия —наше отечество, вышел новый Пелевин.

Добро, Олегович, ино еще побредем».

#currentbook

Чтобы немного разнообразить свой русский язык, села читать «Забытую сказку» Маргариты Имшенецкой, в которой, конечно, не обошлось без затяжного барского всхлипа о России, которую мы потеряли, с верными слугами, вечно спящими на полу у кроватки их благородий и прочими конфетками-бараночками. Однако же, когда Имшенецкая отвлекается от пахнущей самоварными углями, снежком да ладаном центральной драмы, среди сусальности текста вдруг проскакивают живые, бойкие анекдотцы, ценные именно своей невзначайностью.

«Петербуржцы Москву деревней обзывают. Петербуржец — щеголь столичный, накрахмаленный, повадка у него суховатая, господская. У нас в Москве самовар со стола не сходил, приходи, когда хочешь, даже, когда хозяев дома нет, чаю напьешься. Ну а в Питере по приглашению, а ежели невзначай зайдешь, то горничная (страх, как они были вымуштрованы) скажет «дома нет», либо «пожалуйте в гостиную», а уж если в обеденное время, сиди и жди, когда кончат, а иногда чашечку чая вынесут. Оно, конечно, грех так хаять, и в Питере с московским духом люди были. Бывало, приедешь, — не знают, куда посадить, чем угостить, как ублажить. По театрам, концертам, ресторанам затаскают, ну как есть, как у нас, в Москве.

Любила я в Питере моды посмотреть, купить последнюю новинку, уж очень они, дамы петербургские, черный цвет уважали. Шляпы, платья с большим вкусом были. Цены были аховые, заграничные, и вещи были отменные. Москва-купчиха любила все кондовое, да крепко сшитое. Бархат, шелк, меха не хуже питерских, но и бабушкин добротный салоп в большом почете был. Кружева тончайшие, ручной работы еще девок крепостных, с лучиной вышивавших, рисунком и исполнением поражали. А белье расшитое, иль скатерть самотканка! Руками тканая, не фабричная, художником была сенная девушка-крестьянка. Вы когда-нибудь видели ее узор, которому лет сто, а может больше? А вышивки на полотне тончайшем? А шаль прабабки? Ну да что и говорить, этого добра, предмета женских вздохов, тряпичниц ненасытных, были у нас полны московские купеческие сундуки, таких диковин старины… Питер был другой. Там царь жил, двор, аристократия, высокий чиновный класс, от Великого Петра там повелись моды запада и вкус».

Очень люблю, когда переводчик и книга находят друг друга. С романом, о котором пишет Ксения, у нас произошел бытовой издательский кошмар, за него сначала взялся другой переводчик, однако – продержав текст у себя полгода – отказался переводить, сославшись на занятость (да, такое случается и довольно часто и нет, издательство с этим, как правило, ничего не может поделать). Но теперь я вижу, как Ксения пишет и думает об этом романе, просторном, полном тишины и воздуха, и понимаю, что все было не зря, и наш большой американский роман просто дождался своего переводчика.

Интересный стиль: никаких "подумал" и "почувствовал", только слова и действия у героев. Короткие главки-события из жизни персонажей. Никаких указаний о том, когда происходят события, разве что под конец появляются зацепки, и оказывается, что это не 60-е или 70-е, а гораздо ближе, возможно, 90-е даже! Американская глубинка. Тишь, гладь и кипящие страсти. Чувства и мысли как фигура умолчания, как отсутствующее, но подразумеваемое в нарративной практике. Они начинают звенеть в воздухе, когда читаешь. Любопытно. Надеюсь, у меня получится это передать. Перевод тишины, перевод пробелов между словами.

Ну что же, вот наши большие новости. Мы наконец-то отправили в печать первые четыре книги авторов, пишущих сразу на русском языке. Три из них попали к нам из самотека, поэтому сразу скажу, что посылать нам рукописи стоит и, более того, мы их даже читаем.

Мне впервые пришлось работать с русскоязычными авторами, и это, конечно, оказался незабываемый и очень эмоциональный опыт, хотя бы потому, что во время работы ты всегда в тесном контакте с автором. При создании переводной книги всегда немного работаешь на расстоянии условно потрескивающего телефонного провода, через оператора, и на другом конце иногда совсем глухо. А тут – один и тот же текст читаешь по три-четыре раза, меняешь сцены, обсуждаешь слова в прямом эфире, узнаешь буквально, что хотел сказать автор. Поэтому мы все очень благодарны нашим первым авторам за то, что они выбрали нас, за их поддержку, доверие и адекватность и, конечно, за их истории. Мы очень в них верим и надеемся, что эти книги понравятся и вам.

Кариночка в канале нашего издательства сегодня подробно рассказывает об этих книжках, а я, пользуясь случаем, еще хочу сказать, что без восхитительно сумасшедших людей, с которыми мне повезло работать, у нас ничего бы не получилось.

Катечка написала о нашей книжке, и мне захотелось немного рассказать о том, как мы ее выбирали, потому что мы еще пока можем себе позволить выбирать каждый роман отдельно, тем более, если это роман про Джейн Остен. С Джейн Остен как опорной героиней современной массовой культуры есть ведь какая проблема. Как и у любого успешного корпуса текстов, написанного чрезвычайно мифологизированным автором, у романов Остен есть опосредованная сфера бытования (потерпите немного, просто до того, как меня отчислили из аспирантуры, я собиралась писать диссертацию о том, как современная жанровая литература интерпретирует и осваивает остеновский канон) – так вот, опосредованная сфера бытования, она же пересказ и перепев, а также всевозможное вбоквеллианство, также известное как фан-фикшен.

Фан-фикшен, разумеется, естественная и неотъемлемая часть литературного процесса, своего рода скоростная подготовка почвы к дальнейшему развитию и росту тренда, тут, в общем, и говорить нечего, но в случае с Джейн Остен и ее вселенной, множественные поделки из ее природного материала очень быстро переродились в самостоятельный и очень коммерционализированный жанр, что тоже неплохо, но для издателя, который любит олдовенькую, трушную Джейн, может представлять определенную трудность, потому что надо перечитать очень много "Дней и ночей в Пемберли" и прочих книжек про сорта мистера Дарси, чтобы найти что-то, похожее на роман Кэтлин Флинн.

Мы, например, в прошлом году рассматривали свежую серию детективов, где Джейн Остен ведет расследование – в итоге там оказалась очередная гормоналочка эпохи Бриджертонов, переложенная скоростной нарезкой из википедийной биографии Остен, badly done, Emma! Badly done indeed!, поэтому книжка, которую придумала писательница, состоящая в JA SNA (Jane Austen Society of North America) сразу показалась нам как-то понадежнее. По крайней мере Джейн Остен там вряд ли будет думать о сексе и свержении патриархата, и так оно и оказалось. Там вообще такой хороший формат: современные мысли думают современные герои, Лиам и Рейчел, которых отправили в прошлое воровать дописанный, но уничтоженный роман Остен, (а кто бы не своровал дописанных "Уотсонов", извините), а Джейн Остен там ведет себя как умный, прекрасный, живой и любопытный, но человек другого времени, который и жаждет признания, но все равно очень зависит от ригидной структуры общества и мнения условной леди Кэтрин де Бург.

«Проект "Джейн Остен"», в общем, книжка довольно редкая, там нашлось место и беззастенчивому литературному фанатству, и бойкому сюжету, и приятному попаданчеству и даже кое-какой любвишке, но все это как-то аккуратно уложено в достоверную среду, без торчащих исторических ниток и обязательной сексуальной объективации Джейн Остен, которую за эти двести с лишним лет многие авторы уже порядком заобъективировали. Другое дело, что мы теперь никак не можем найти что-то похожее, чуть что, и открываются виды на порядком вылежанный сеновал современных идей, но это, конечно, уже совсем другая история. Не наша.

Это вот гениально, конечно. Восемь человек вычитывают текст, а потом Даша замечает в верстке перенос, в результате которого на строке образуется одинокий «-хер», и пишет верстальщику комментарий «подтянуть без переноса». И комментарий входит в чат.

Или привет от верстальщика!

История, на самом деле, прекрасная. В предфинальной версии текста на месте всплывших из ниоткуда «подтягивания» и «переноса» стояло отличное слово «парикмахер». Правда, на верстке разделившееся на не очень симпатичные «парикма-» и «-хер»... А потом произошло небольшое недопонимание, комментарий Даши Горяниной стал частью предложения, а бедный парикмахер исчез и никого не предупредил.

В общем, если вы прочитали «Воду в озере» и запнулись на этом месте, знайте: мы удивлены не меньше 🤪

Книжка, к слову, уже появилась в Букмейте!
И парикмахера там тоже нет.

Рассказала дорогому издательству Corpus о кое-какой технической стороне того, как я переводила роман «Преданный» Вьет Тхань Нгуена. Еще раз повторюсь, что так свободно и просторно мне мало в каком переводе было, хотя там много чего непростого встретилось – чего стоит одно предложение длиной в пять вордовских страниц, которое мне и переводить пришлось за один присест, чтобы сохранить вот этот безостановочный ритм запятых – но все равно это была, разумеется, работа мечты и совсем мой текст.

«Все эти игры с фокальными точками повествования, с прыжками от одного сознания к другому делают текст подвижнее, пластичнее, интереснее для работы. Можно сочетать в одной фразе несколько разных ритмов. Можно сшить в одной фразе несколько регистров. И я уже не говорю о том, что все сущности героя – человека, которому пришлось быть и шпионом, и доносчиком, коммунистом и антикоммунистом, представителем колонизованной нации-колонизатора, предателем, падалью, перебежчиком и прозаиком-призраком – обладают удивительно звучным, точным чувством юмора. Текст с шутками – вообще отдельная переводческая задача, которая в последнее время встречается не то чтобы часто, в какой-то момент авторы современной прозы, на мой взгляд перестали шутить, а тут герой смотрит на происходящее буквально из ада и комментирует все происходящее с качественной долей нуарного, висельного юмора. Это особенно видно в эпизоде, когда героя пытают арабские гангстеры, с которыми тот не поделил зону распространения наркотиков, и пока его пытают, тот думает примерно так:

"Что до меня, то я, наверное, мазохист, хотя не стану утверждать, что я и не дурак тоже. Иначе как еще объяснить, что посреди всего этого ора и пыхтения (в исполнении моих мучителей) и криков и слез (в моем исполнении) я начал смеяться? Смех был, конечно, вымученный. Полузадушенный был смех, разумеется."»

Галя написала про наш «Экземпляр», роман, который мы первым вытащили из самотечной почты, и я хочу сказать, что для меня этот роман стал не линейным, а пространственным читательским переживанием. Там есть, конечно, интересный и очень понятный сюжет (даже два!), но меня, я помню, поразило то, как Юлия в дополнение к, собственно, костяку истории умеет создать совершенно живое пространство, такой роман-дверь, за которой органично и безо всяких усилий существует узнаваемый мир со сталинками, магазами на первых этажах, заправками, кулинарией на районе, единственной в городе приличной сушильней и обязательным ТЦ, школой с видом на недостроенный роддом, и все это такое, не чернушно-обшарпанное, а очень какое-то родное, кривенькое, но свое, наше.
(Ну а когда я дошла до фразы: «Костя терпеть не мог лофты, потому что думал, что лофт — это несбывшаяся тоска хипстеров по эстетике батиного гаража», то назад пути уже не было, я обязана была этот роман купить.)

Рубрика #книга_недели опять подзаросла у меня чертополохом, но сегодня все же расскажу вам про «Экземпляр» - дебютный роман Юлии Купор, который выходит в издательстве «Дом историй» к ярмарке «Нон-фикшн» и, в принципе, вполне мог бы стать пятым в сегодняшнем обзоре хорроров.

Первое, что нужно знать про эту книгу - в ней много (очень, очень много) волшебной пыльцы, которую нельзя ни подделать, ни украсть, ни купить, только генерировать внутривенно. Второе – он одновременно и неполный, и избыточный, и вообще во все стороны кривоватый. Ну, и, наконец, третье: если на одну чашу весов сложить пыльцу, а на вторую – кривизну и изъяны, то первая чаша всё равно гулко стукнется об пол.

У Купор есть два ориентира: с одной стороны, Михаил Булгаков, с другой – Алексей Сальников. От второго писательнице достался безликий уральский городок Воскресенск-33, применительно к которому фраза «застрял как муха в янтаре» выглядит не избитой метафорой, но скучной констатацией факта. От первого «Экземпляр» унаследовал историю великой любви, ради которой ничего не жалко, скромного уездного дьявола, по совместительству главу местной АДминистрации Роберта Векслера (результат гибридизации Роберта-Дьявола и Воланда), его мертвую свиту, и общую атмосферу карнавальной чертовщины – сразу и развеселую, и жуткую. На пересечении двух этих традиций – сравнительно новой и почтенно-классической – и лежит роман.

Беспросветным утром начала октября (ноябрь в романе так и не наступит, потому что время в Воскресенске-33 ходит не кругами даже, но петлями) Костя Григорьев встречает в единственном на весь город торговом центре своего бывшего одноклассника Женьку. В детстве Женька, дитя потомственных алкоголиков, был классическим изгоем, легальной жертвой ребят постарше и посильнее. Костя же, главный в классе красавчик и мажор (does anybody here remember это пыльное слово?), рос в семье богатой и благополучной. Сейчас же в собственный актив Костя может записать разве что брак с первой школьной красавицей Дианой Белогорской (впрочем, счастливым их брак никак не назовешь). Женька же, напротив, посолиднел, преуспел и вообще руководит заводом, с которого Костю только что уволили. Женька милосердно готов принять старого товарища под крыло и даже свести его с всемогущим Векслером, однако в голове у Кости скребется не дающая покоя мысль – что-то там с Женькой случилось пару лет назад, какая-то странная авария и, кажется, со смертельным исходом…

Обещанное знакомство с главой АДминистрации становится началом многообещающего, скажем так, сотрудничества, однако без издержек в таких случаях не обойтись. Их-то Косте Григорьеву и предстоит хлебнуть сполна, а вот результаты – результаты окажутся в лучшем случае сомнительными.

Первая треть романа Юлии Купор – та, где все узелки завязываются, а читателю щедро раздаются обещания - настолько велика и просторна, что последующие две трети – те, где обещания нужно выполнять, а узелки развязывать - выглядят несколько скомканно и неполно (если бы каждый раз, когда я говорю это о дебютном романе, мне платили рубль, я бы разбогатела). Некоторые узелки так и остаются завязанными, некоторые развязываются так, что лучше б и их не трогать, некоторые оборачиваются и не узелками даже, но символом чего-то неопределенного. Переливчатая ткань, из которой соткан «Экземпляр», непрочна, свечение волшебной пыльцы зачастую скрывает прорехи и потертости.

Однако – знаю, это не очень хорошо вяжется со всем предыдущим – единожды открыв роман Купор, его трудно отложить в сторону. При всех несовершенствах магия (никак иначе это не назовешь, ну правда) работает. Стремление автора скрестить Булгакова с Сальниковым (а еще с «Московскими сказками» Кабакова, с «Покровом-16» Александра Пелевина, да, пожалуй, со всем вообще русским магическим реализмом последних трех десятилетий) вызывает понимающую ухмылку, но никак не раздражение. Словом, уже интересно – а дальше, когда к магии у Купор добавится еще и мастерство (говорят, она что-то уже пишет), думаю, будет вообще огонь.

Умерла А. С. Байетт. Ее последний роман о психоанализе и сюрреализме, о снах и мифах остался несбыточной читательской мечтой, вымышленным воспоминанием из золотого века, которое стало прошлым, так и не став настоящим.

Байетт писала романы так, будто не существует ни времени, ни современности, нет вообще ничего сиюминутно важного, кроме радости счастливого демиурга от создания нового мира, от его овеществления, оживления, уплотнения, от того, что люди в нем ходят меж стеллажей в библиотеках, спят на прохладных белых простынях, бегут по майскому лугу, рассказывают темные ноябрьские сказки, пишут картины и стихи, лепят горшки и обжигают людей.

Я люблю здоровое викторианство ее романов, их беззастенчивый, но совершенно не снобский интеллектуализм, их текстурность и вещественность, скрепленную понятным сюжетом и населенную дышащими, мыслящими, чувствующими людьми, которые могут себе позволить по нескольку страниц рассматривать картины, изучать обивку стула, разговаривать о пьесах Расина, жить без оглядки на читателя и критика. Таких романов уже почти не пишут, да и не всякому читателю уже удобно настолько замедляться в тексте, дышать в такт прошлому, следить за переливами ткани, шуршанием страниц, скольжением кисти по холсту, но когда они есть и когда они – для тебя, это и есть самое большое читательское счастье, которое только можно вообразить. И оно у нас было.

“Think of this - that the writer wrote alone, and the reader read alone, and they were alone with each other.”
― A.S. Byatt, Possession

На следующей неделе расскажу вам, что наше издательство приготовило к ярмарке Non/Fiction, (уже можно почитать анонсы в нашем канале, Кариночка там трудится вовсю), а пока что давайте напишу, что, на мой взгляд, стоит искать у других издательств и что я буду покупать сама.

У «Рипола», конечно, пойду покупать «Чертову невесту», сборник малоизвестного журнального хоррора начала 20 века. Очень люблю вот эту поп-литературу, завалившуюся меж половиц времени, и всегда хороший источник живого, утраченного языка для переводчика. И у них же советую поискать «Субмарину» Джо Данторна, валлийскую уже, наверное, классику подросткового романа.

У «Носорога» выходит повесть «Неразумная» Аделаиды Герцык, тоже приветец из 1916 года, не нарадуюсь вообще на это воскрешение малого, заведомо тихого женского голоса, и мечтаю, разумеется, о том, чтобы кто-то качественно переиздал Анастасию Вербицкую, потому что нам на самом деле всем сейчас нужен ее романище «Дух времени».

У моего любимого «Корпуса» надо брать «Ты такой светлый» Туре Ренберга (Ренберг – это тот самый мужик, который написал мой любимый роман «Шарлотта Исабель Хансен» о том, как утонченному бахтиноведу подкидывают ребенка и он воспитывает его в традициях карнавальной культуры) и, конечно, не забывайте про моего «Преданного». И к слову о скандинавах, важно не просмотреть, что у МИФа немножко втихомолку вышел один из важнейших норвежских романов последних лет, «Лексикон света и тьмы» Симона Странгера, да еще в переводе Ольги Дробот, не благодарите. (А, и не знаю, привезет ли Эксмо «Сестрины колокола» Ларса Миттинга, но если да, то вам этот роман нужен.)

У «Эксмо» еще не проходите мимо нового романа Макьюэна, «Упражнения», это превосходный роман, с долгим периодом вхождения, правда, но очень повернутый к читателю. (Тут нужно сказать, что я, скорее не люблю Макьюэна, но в этот роман вчиталась и влюбилась.) У «Азбуки» нельзя пропустить Троллопа в переводе Екатерины Доброхотовой-Майковой, «Вот так мы теперь живем» – вообще-то очень современный роман о политических и финансовых махинациях, ну а люди там так вообще совершенно узнаваемые.

У «Издательства Ивана Лимбаха» хочу, наконец, купить книгу про гибель Есенина, у Garage, конечно, книжку про балконы, у «Альпины» советую искать «Лавинию» Ле Гуин, у РЕШ – знаю, что я поздно спохватилась и все уже прочли – но все равно очень рекомендую «До февраля», идеальный триллер, в котором автору удалось как-то очень хорошо совместить нагнетание ужаса с понятным только нам уютом вот этих желтых окошек в хрущевках, раздолбанных подъездов, посиделок на работе и встроенной, смутной и необъяснимой любви к старой периодике.

У «Синдбада» ищите «Вкус» Стенли Туччи, у «Фантома» берите не глядя всю Тану Френч, если вы еще не, у «Городца» я буду искать рассказы Анны Чухлебовой, мне их рекомендовали как-то отовсюду, да вот, наверное, и все, простите, если кого-то позабыла, уже вижу много других блогерских списков, где все издательства представлены куда аккуратнее моего.

Но по уже сложившейся традиции, конечно, не могу не посоветовать вам заглянуть на стенд издательства RUGRAM (Диан, Диан, СМОТРИ, Диан), потому что там всегда происходит какое-то незапланированное веселье и книжки там самые нужные.

Это что, мечта?❤️

Собрали выборку книг от Анастасии Завозовой, Саши Шадриной и основателя любимых «Подписных изданий» Михаила Иванова — новинки этого года в жанре нон-фикшн.

Сегодня можно полистать и составить виш-лист, а уже с завтрашнего дня и по 3 декабря прийти на ярмарку non/fiction в Гостином Дворе в Москве и приобрести их в свои книжные коллекции.

Книги — здесь, информация о ярмарке — тут!

У одного из лучших книжных магазинов (и вообще лучших книжных мест) нашей страны, Нижегородской "Полки", беда: сгорел их чудный дом на Большой Покровской. Ребятам нужна помощь - и мне кажется, мы должны им помочь.

Дорогие пиарщики крупных и некрупных издательств, я буду, как обычно, делать для моих любимых «Правил жизни» подборку самых ожидаемых новинок художественной литературы. Не забудьте, пожалуйста, прислать мне ваши планы на zavozova.drugoe@gmail.com